Солнце постепенно садилось. На горизонте появилась машина - КАМАЗ самосвал. Такие машины обычно ехали недалеко, от силы двадцать-тридцать километров до ближайшего карьера, асфальтового или бетонного завода. И на мгновение Кристофер оказался перед мысленной развилкой: "Если застопить, то ночевать придется где-то на трассе. В темноте сейчас ведь даже с девицей не возьмут. Но если не стопить? Нет никакой гарантии, что до ночи вообще кто-нибудь посадит. Оставаться здесь Кристофер не хотел. И пока не представлял как ночевать вместе с этой, совершенно незнакомой, да еще к тому же цивильной герлой. Кристофер поднял руку.
Машина остановилась. Большая улыбка. Большой дядька в очках.
- В сторону Алма-Аты. - Теперь Кристофер добавил к слову "Алма-Аты" "в сторону".
- Садитесь.
- Но мы не заплатим.
- Садитесь же…
Кристофер сел первым, затем подал руку Алисе. Где-нибудь в Европе, он пропустил бы герлу вперед, а здесь, на Востоке, некоторые могут не так понять. Типа: "Если сажаешь женщину рядом с драйвером - значит, предлагаешь ее…"
- Давно стоите?
- Не… Мы не стоим, мы идем, - весело ответил Кристофер.
- И никто не сажает?
- Почему, вон мужик до поворота подвез. Сам на Панфилов поехал.
- А я как раз оттуда. И каким же ветром вас в эту дыру занесло.
- С Алтая. В Алма-Ату к друзьям. А затем домой, в Питер.
- И все на перекладных?
- Ну да, стопом.
- А как же ночуете? Дороги-то неблизкие.
- Все с собой. Палатка, спальник.
Кристофер бросил взгляд на Алису. Испуганный зверек. Он взял ее руку в свою. Движение не укрылась от взгляда водителя.
- А чего подружка такая грустная? Обидел кто? - последняя фраза водителя относилась уже к Алисе.
- Нет, что вы, - ответила она, - устала только.
Больше вопросов к спутнице Кристофера не возникало. И снова потянулся разговор между толстяком и Крисом - о ветре, о погоде, о тяжелой жизни, о том, что немцы уезжают, что казахи работать не хотят… Все это Кристофер выслушивал уже не первый раз.
Рука девушки по-прежнему находилась в его руке. Тонкие длинные пальцы, ладошка-крыло. "На моих руках вены как ветки, синие ветки подкожных деревьев, а у нее гладкая - деревья в бело-золотом тумане. Насколько все-таки моя кожа грубее и чернее".
Постепенно стемнело. Водитель включил фары. Алиса, казалось, заснула.
- Будить придется. - Драйвер бросил на нее быстрый взгляд. - Через пару километров поворачиваю.
- Ничего, ночь длинная.
Вскоре они снова стояли на трассе и Кристофер уже не показывал оттопыренный большой палец, а энергично размахивал рукой, пытаясь задолго до приближения машины попасть в свет фар.
Алиса стояла рядом, закутавшись в его куртку.
- Стопить нет смысла, - наконец сказал он, - надо отойти. Перенайтовать. У меня есть спальник.
Выражения лица Алисы Кристофер разглядеть не мог.
- Приставать не буду, не бойся, - зачем-то добавил он и протянул ей руку, - пойдем.
Они поднялись по распадку на ближайший холм. Кристофер достал маленький карманный фонарик, посветил вниз.
- Вроде ровно. Помоги раскидать камушки.
Пока Алиса расчищала место, Кристофер вытащил полиэтилен. Почему-то он считал, что расстеленная на земле пленка защищает от змей, скорпионов и прочих "гадов ползучих". Неизвестно от чего спасала эта подстилка, но своим шелестом (а шелестела она и от ветра, и от движений самого Кристофера) часто вызывала в его голове образы этих страшных "гадов ползучих", мешая засыпать.
Вообще-то Кристофер был не очень аккуратным в быту, но в отношении устройства ночлега и сбора-раскладывания рюкзака соблюдал предельную серьезность.
Он вытащил флягу, свечку. Полиуретановую подстилку - Алисе, под себя же - свитер. Спальник расстегнул как одеяло - на двоих вполне достаточно. Рюкзак под голову. Ботинки и сандалии - туда-же, под рюкзак, под полиэтилен. Гитару в чехле - сбоку. Через некоторое время они уже лежали рядом друг с другом, оба на спине, глазами к небу.
- Ты хочешь спать? - спросил Кристофер.
- Не знаю. Я привыкла ложиться рано.
- Ты живешь с родителями?
- Нет.
После этого односложного ответа наступила какая-то неловкая пауза.
- Крис… Или Митя. Почему у тебя два имени? - наконец, спросила Алиса.
- Это давнишняя история. Однажды, на одном флэту, то есть сударыня, квартире, мы прикололись к одной, надеюсь, хорошо известной вам книжке. "Винни Пух и все-все-все". Ну и придумали каждому прозвища. Пятачок там, Иа Иа. А я стал Кристофером Робином. Все очень просто.
Крис помолчал, а затем добавил.
- А у тебя имя красивое: "Алиса". Мне фильм нравился "Алиса в городах". Вима Вендерса. Смотрела?
- Неа..
- Про девочку, которая любила смотреть телевизор. И про человека, который искал…
"Ты делаешь так много фотографий, - всплыла вдруг в памяти фраза, то ли из фильма, то ли придуманная Крисом, - чтобы убедить себя в реальности существования".
- Кого? - спросила Алиса.
- Пожалуй, себя. Давай что ли спать.
Кристофер повернулся к ней спиной. Ветер приносил множество разных звуков - шум трассы, пиликанье каких-то насекомых, ветер шелестел полиэтиленом, обдувал лицо. За спиной дышала Алиса. И, как и следовало ожидать - вскоре пошло-поехало. После месяца аскетической жизни на Алтае, близость девушки породила в голове Криса целый букет эротических фантазий.
"Надо отвлечься. На хрен тебе лишние заморочки, Крис… Как отвлечься? Скажем считать… Шел один верблюд… Монах перенес девушку и оставил… А ты до сих пор несешь".
Отступление первое: Старинная дзенская притча о двух монахах
Один раз возвращались в монастырь два монаха. Монастырь был очень строгим, устав запрещал даже прикасаться к женщине. А тут - на дороге огромная лужа. И возле нее девушка - никак не может перейти.
Тогда один монах взял и перенес ее. Девушка поблагодарила, пошла своей дорогой. Монахи своей. И уже у самых стен монастыря тот который не переносил, спрашивает:
- Как же так, брат, нам запрещено прикасаться к женщине, а ты перенес ее.
- Я-то ее перенес, да и оставил там. А ты до сих пор несешь.
"Странная девочка. - Мысли Кристофера снова вернулись к спутнице. - А может, и не странная. Алиса, Алиса… Просто что то у нее случилось".
- У тебя… - тихо произнесла она. Или эта фраза послышалась Крису, но вскоре стало совершенно очевидным, вернее, отчетливо слышным одно - тихие всхлипывания за его спиной.
- Ты что? - Кристофер повернулся к ней, обнял. - Не плачь, не надо. Все будет хорошо.
Она уткнулась ему в плечо. От эротических фантазий не осталось и следа. В данный момент она нуждалась лишь в сострадании.
- Я хочу помочь тебе, - сказал Кристофер, - расскажи…
- Прости меня, ради Бога…
- Все будет хорошо, - прошептал Крис, - тише… Спи. Вот и ветер утих.
Она некоторое время лежала, всхлипывая, затем успокоилась. И, как ни странно, Кристофер, не выпуская ее из объятий, стал проваливаться в полусон. Какой то хлам еще продолжал вертеться в голове. По жизни он сочинял песни, и этот хлам был именно тем сором, из которого рождались тексты Кристофера.
"Зэки на бензопиле. Из лагерей в феврале… Летят словно птицы". Но Алиса вдруг разбудила его. Ее пальцы прошли по спине Криса, робко коснулись головы. Совсем рядом он увидел ее лицо, большие темные глаза. Ее губы были так близко, что Крис чувствовал тепло, исходящее от них. Желание. Оно переполняло Алису, заставляло ее трепетать. И это желание перетекало к Кристоферу через каждое прикосновение, через каждый поцелуй. "Будь безупречен, суфий, - сказал себе Крис, - смири ярость своего нефритового меча! И получая свои кайфы, не забывай о ней".
С утра, едва рассвело, далеко на востоке начал затарахтел вертолет. Вертолеты в этих местах никого не удивляли - Казахстан долгое время был большим полигоном и военным аэродромом-космодромом советской империи. Машины по трассе шли всю ночь, с перерывами около получаса, но шум их моторов почему-то не раздражал слух. А вертолет доставал.
Тарахтение постепенно переросло в гул. Низкий, казалось, колебания воздуха заставляют вибрировать землю. Крис разлепил глаза и… Не увидел ни вертолета, ни Алисы. "Боже, она ушла! А я спал, идиот! - Он вскочил. - Землетрясение, что ли? Нет, звук слишком ровный, там совсем по другому". Он пережил два землетрясения и знал, как они начинаются. Здесь было похоже - тот же неожиданно появившийся страх, без причины, без представлений, древний, необъяснимый, сродни детскому страху темноты. Но этот страх не подчинял себе Криса, он был в глубине, на заднем плане. "Оделась и ушла. Словно сновидение. И свитера моего нет. - Крис вспомнил, как под утро, отдал ей свой свитер. - Значит, не сон…"
- Алиса, - закричал он, - Алиса!
Гул заметно уменьшился, словно его источник был не снаружи а внутри, и этот крик позволил ему высвободится, оставить Криса. Со стороны трассы словно в ответ раздался хлопок автомобильной дверцы. Уезжает! Почему! Гул тем временем перерос в звук автомобильного мотора. "Вот тебе и сегодняшний день. Что, уважаемый, размечтался, думал, будешь вместе с ней. А тут-то тебя и по носу - не привязывайся. Хорошая школа для суфия. Но, ведь нам было хорошо. Радуйся хоть этому, суфий. Пожелай ей удачи. И пусть твой свитер греет ее несравненное тело". Последнюю фразу Кристофер произнес вслух.
Глава вторая
Ружье
… - путешественник Истинный путешествует в своем Эго
или внутреннем мире, где тоже Синее небо
и вечерние звезды; где солнце призрачно светит,
а луна светит ясно,
и нет на ней зайца, не читайте плохие джатаки,
а хороших вы не найдете в наружном несовершенном мире…
нету белого кролика, толкущего ветер в ступе…
А Чаньэ живет на обратке, с зайцем, конечно, черным …
Б. Пузыно. "Отношение к путешествию".
Сбор рюкзака (а на этот раз у Кристофера был большой рюкзак - путешествовал он уже не первую неделю и большую часть времени провел в горах, на Алтае) представлял собой целое ритуальное действо. Которое не мог нарушить никакой облом. Даже после шмона, иногда устраиваемого на дороге местным полисом, Кристофер собирал распотрошенные вещи неспешно и правильно. Возможно, в этом воплощалась его идея о доме: ведь дома, кроме этого рюкзака, у Кристофера не было - лишь питерская прописка в коммуналке, вечно полная родственников квартира родителей и брата в Москве, да многочисленные гостеприимные флэта в различных городах бывшей империи - так он именовал страны СНГ.
Коврик сворачивался трубой, внутрь опускался сложенный спальник, пара другая книг, теплая и просто одежда, фотоаппарат и всякая мелочь типа запасных струн, слайда, кабадастра. Стопник - в задний нижний карман, туда же - алюминиевую флягу, в задний верхний - полотенце и кружку. В боковых кармашках обитали: с одной стороны –фонарик, спички, нож и бечевка, с другой - ложка, зубная щетка, паста и мыло. Клапан предназначался для полиэтиленового тента-подстилки-накидки и маленького полотенца. Плюс сверху на специальные крепления пристегивался чехол с гитарой. Палатку Кристофер брал с собой редко - лишь когда ехал в холодные места с какой-нибудь герлой. Или на Рейнбоу - в радужный лесной лагерь, человеческий муравейник, притягивающий множество различных кайфовых людей со всего света.
Там его прикололи не палатки - индейские типи. Это были настоящие дома - теплые, сухие, с очагом в центре, полные запахов леса, цветов, хвои, а не влаги и синтетики. Правда, в отличие от килограммовой палатки, типи весил около двадцати.
Отступление второе: Что такое радуга и как построить типи.
Первый в Мире Rainbow Gathering - Cбор Радуги состоялся в Америке в 1972 году. Приглашение на него выглядело примерно так (перевод с английского Васудэвы):
"НОВЫЙ ИЕРУСАЛИМ
ГОРОД МАНДАЛА
для всех людей
Мы, братья и сестры, дети Бога, семьи жизни на земле, друзья природы и всех людей, дети человечества, зовущие себя племя Семьи Радуги, покорно приглашаем:
все расы, народы, племена, общины, мужчин, женщин, детей, личностей - из Любви;
все нации и национальных лидеров - из Уважения;
все религии и религиозных лидеров - из Веры;
всех политиков - из Милосердия
присоединиться к нам в нашем общем сборе, чтобы выразить наше искреннее желание мира на земле, гармонии между всеми людьми…"
Так это начиналось.
И несколько лет назад появилась Русская Радуга, которая пришлась по душе людям круга Кристофера: я поостерегусь употреблять истертый годами ярлык "хиппи", ибо многие из них, несмотря на образ жизни близкий к хипейному, хипями себя не считают, я не буду употреблять также слово "система" - поскольку оно напрочь искусственно и было придумано журналистами, проще сказать - Люди Радуги, Братья и Сестры. (В любом случае, определяя и называя, мы ставим какие то рамки, пытаемся сузить и ограничить то, что ограничить невозможно.) Все коммуны похожи друг на друга, но в отличие, скажем от Гауи, существовавшей еще в совдеповские времена, на Радуге не бывает той агрессии по отношению к "истэблишменту": ментам и прочим представителям власти. Некоторые из Людей Радуги - вполне цивильны. Я, например, тоже считаю себя членом этой огромной семьи, если не братом, то, по крайней мере, племянником или дядюшкой, и мне нравится, что свобода и ненасилие, как над другими так и над собой (а есть ли граница между мной и другими?), один из главных ее принципов. На европейских Радугах народ поет песню, в которой повторяются слова:
"TRUTH, SIMPLCITI AND LOVE".
"ПРАВДА, ПРОСТОТА И ЛЮБОВЬ".
На Рэйнбоу я впервые увидел типи, определяемые в энциклопедии как "переносные жилища североамериканских индейцев: шалаши конической формы, покрытый бизоньими или оленьими шкурами". Люди Радуги вместо бизоньих и прочих шкур используют обыкновенный брезент.
По словам Волоса, одного из шаманов колхоза Саарема (об этом шаманском колхозе см. следующие отступления), типи устанавливается так:
"Сначала, однако, идешь в лес, шесты искать, рубить, тащить. Нужно штук четырнадцать: двенадцать на типи и два ветровых. И чтобы прочные были. Потом народ зовешь, типа "Бум шанкар" или чаю попить, и телегу гонишь, подписываешь всех: "Вот, хочу показать как типи ставят, только помочь надо".
Затем шесты обтесываются от сучков и коры, чтобы на бошки не сыпалась, да и ткань не рвалась, не цеплялась. Затем треногу вяжешь, устанавливаешь. Правда, некоторые хиоки четыре шеста связывают, но на то они и хиоки (о хиоках см. следующие отступления). А остальные шесты вокруг этих трех по движению солнца, от входа. А вход на восток должен быть. И если ставит правильный индеец, то конструкция напоминает крылья, а если хиок, то - веер или пучок соломы. На последнем шесте поднимаешь и закидываешь покрышку. Ее можно заранее сшить. А можно и на месте. Из двух палаток - чипи, из трех - типи. Типи от чипи только хозяином да размером отличаются. Покрышка - это настоящее индейское слово. Оттуда ведь поговорка пошла: "ни дна ни покрышки". Значит ее натягиваешь, вставляешь два ветровых шеста в лопухи (лопухи - тоже настоящее индейское слово - это отвороты в верхней части типи для выхода дыма и вентиляции). Затем полог внутри делаешь, растягиваешь и к земле приваливаешь камнями, чтобы не дуло и тяга ништяк была.
Затем - очаг. Камнями его выкладываешь, Дорогу Огня ко входу проводишь. А если плавать в дожди не хочешь, то хорошо бы типи еще и снаружи окопать.
Затем много чего можно делать: кровати, крючки, сушилки и т.д. Слово типи из двух состоит "ти" "пи", то есть "предназначено для" "жизни", вот, пока живешь, все строишь, прикалываешься по всякому".
Здесь же вдоль дорог встречались юрты, жилища, похожие на типи, а еще больше на вигвамы, только потяжелее, да и покрупнее.
- Но юрта по счастью была у меня, - продекламировал Кристофер, затягивая бечевку рюкзака, - как северный день голубая.
"Это у тебя, в чистых степях Поднебесной, уважаемый Бо Цзюй И, была голубая юрта, - продолжил он мысленно, - а здесь они серые от пыли. Как там дальше?"
Там весело прыгали блики огня
от стужи меня сберегая .
"И хавки небось в твоей юрте, и питья. Попить бы чего. Эй, подать сюда голубую юрту. Ну ладно, гони хоть скатерть-самобранку… Тоже нет… Ну, Бог с тобой, подавай ковер-самолет!"
"А сто километров пустой трассы, не хочешь? Как ты вонючий смертный, смеешь что-то требовать от духов великих поэтов!"
- Но юрта по счастью была у меня, - повторил Кристофер.
Дальше, он не помнил.
В Киргизии, куда Кристофер первый раз приезжал два года назад, в одной из таких юрт находилось придорожное кафе. Там можно было поесть плов, выпить пиалку кумыса или терма.
"Терма? Или Дерма?"
Он улыбнулся вспомнив, как драйвер предложил ему:
- Дерьмо хочешь?
- Что? - Кристофер не верил своим ушам.
- Дермо… Кафе, дерьмо, лепешка кушать.
Что такое дермо, а может, термо, Кристофер узнал уже в юрте. Это был похожий на квас мутный напиток из каких-то зерновых.
- Дермо кушать - болезнь йок. Сто лет жить. Здоров - ууу как, - пояснил водитель.
Кристофер накинул рюкзак и спустился на трассу.
"Что ж, сударыня, и мне пора в путь, - мысленно обратился он к Алисе, - и ветер слабенький. Кто же тебя увез?"
Он попытался разглядеть на обочине ее следы.
"И воду всю извели. А пить-то как хочется. А?"
"Терпи суфий, просветленным станешь".
"И умыться бы. Сто километров - это как рукой подать. А в Ате меня ждут. Галка, Серж, Саид".
"Ждут ли? Чего меня туда потянуло?"
"Все что ни делается, неспроста. Тянет - тянись, пока ветер в спину. Тянем-потянем - вытянуть не можем. Акын Кристофер с потрескавшимся от жажды голосом. О… О… О… Стоп машина… - Он увидел на трассе стремительно увеличивающуюся легковуху. - Такая не остановится".
"Вот, не остановилась. Будь не я, а Алиса. Алиса в городах. Кого ты ищешь? Кто ищет тебя? Богатые мама-папа…"
"Девочка совершила взрослый поступок и надумала вернуться. Все очень просто".
"Не то…Что же ты, папа Кристофер, суфий недоделанный, так и не можешь научится не привязываться. Даже в мыслях. Проехали. Оставь. Будь как ветер".
- Собака лает, ветер носит, - пропел он, снова повернувшись спиной к слабому ветру, единственному его слушателю.
Эту песню сочинила Умка. Однажды Крис даже играл с ней в каком-то московском подвале. Вместо Сталкера. Тот не пришел, и Кристоферу на некоторое время пришлось стать Умкиным соло-гитаристом, благо все эти темы он знал наизусть.
И желты фонари,
Собака лает - ветер носит,
и желты фонари.
Я знаю, каждая собака…
Носит ветер внутри.
"Ну что, где же тот КАМАЗ-самолет, что домчит меня до Аты?" - продолжил Кристофер свой внутренний диалог.