Такой враждебный её поток, хоть и не сказанный, давил на меня… Вражда, вражда… но как здесь всё подлинно, и если уж страсть - то, наверное, именно тут! Но потом ведь отсюда не выберешься - а тебе надо не очень поздно домой… ну и жуй, тютя, свою бумажную жизнь - никогда не будет у тебя настоящей страсти, просиживай за столом… Но предчувствие подсказывало мне, что за столом меня что-то ждёт, а здесь - лишь презрение и унижение, последний хулиган-подросток побрезгует вытирать об меня ноги! Но что же делать, как исхитриться получить что-то здесь? Ничего не получается! У воров можно только украсть - честно, как дают своим, они никогда мне ничего не дадут. Есть, наверное, какой-то пароль, код, набор глупостей, хамства и сантиментов, который позволяет им узнавать своих - но у тебя, если б даже и знал, наверняка такое застрянет в глотке, ни за что не выйдет наружу - скорее задохнёшься! Ну и ходи в театры с маменькиными дочками, горячо рдея от соприкосновения локтями! Но и там-то у тебя не всё гладко, и там ты не совсем свой - иначе бы не забрался сюда! Может, и она скоро поймёт: а этот, тихоня-то, на самом деле - сумасшедший, непонятно как разыскал, и сидит, и сидит, и дрожит!
На обратном унылом пути через картофельное поле я пугаюсь, наконец, своего безумия, торопливо возвращаюсь мыслями в класс.
…Марченко, Вера Иванова, Роза Зильберман - гораздо более общительные, весёлые и свои, чем эта мрачная воровка из тухлого домика, тем не менее - там было то, там могла ударить внезапно молния, там могла разверзнуться страшная и сладкая бездна, поглощая тебя… А при всей дружелюбности и даже игривости подруг "своего круга" ясно видны бастионы красивой и дружественной, но обороны… старинная красивая мебель, комфорт и продуманность - всё это ясно говорило тебе о том, что ты присутствуешь здесь исключительно как мальчик, приглашённый из хорошей семьи в другую хорошую семью - ни о каком позоре проверки хозяева и не помышляют - они и так полностью доверяют тебе. Всё это носилось в воздухе, даже воздух был здесь другой - чистый и тёплый… никаким разверзанием бездны здесь и не пахло. Гладко причёсанный, я блистал эрудицией и был не только воспитанным, но даже скованным, скованным даже по этим меркам - некоторая игривость и вольность (разумеется, в рамках интеллигентности!) здесь допускалась и даже поощрялась… умно и без нажима вокруг Людочки ("выросла девка") подбирался круг потенциальных женихов своего круга - и конечно же, он не должен исчезать - чтобы папа-профессор мог, деликатно постучавшись, войти в гостиную к тщательно отобранным дочкиным одноклассникам и залихватски проговорить: "Ну что, черти? Что-то больно тихо у вас! Помню - мы в ваши годы, собираясь, ходили на головах!"
При этом, разумеется, имелось в виду хождение на головах в интеллигентном смысле.
Своим почему-то проницательным, на четверть азиатским взглядом (дедушка-академик был мариец) - я полностью прозревал все эти дружественные, а потому особенно непреодолимые бастионы обороны - за таким "своим, всепонимающим" папой-профессором маячил ещё братстудент, за обедом с упоением рассказывающий студенческие хохмочки (и тебя это ждёт, никуда не денешься - тоска, тоска!), дальше маячила вальяжная, холёная, но тоже "всепонимающая" мать… что, интересно, все они имеют в виду под этим "всепониманием" в конце концов? Вот залезть вдруг в гостиной, при всех, ей под юбку, - интересно, "поймёт" она это или нет?! Интересно, что было бы с ними, если бы они прочли мысли этого интеллигентного, но уж слишком стеснительного мальчика? Остальные "отобранные", как им казалось, продвинулись гораздо дальше - особенно в отношениях с мамой и папой! Я шёл где-то в замыкающих, как всегда иду в тех делах, которые не возбуждают меня. И после этого многие женщины, которые не интересовали меня, считали меня увальнем (и слава богу!), ошибочно принимали холодность за робость.
"Продвинутые" снисходительно поглядывали на меня: интеллигентный мальчик… но уж больно застенчив! Они бодро преодолевали барьеры, которые им расставляли абсолютно радушные, но искушённые родители… впереди ещё маячил какой-то дядя-дипломат, который скоро должен прибыть из Парижа и который "обожает поболтать с современной молодёжью". Тоска! Куда ж вы двигаетесь? - я смотрел на "продвинутых". Зачем вам дядя-дипломат, какое всё это имеет отношение к страсти?.. Да, в том доме на болоте всё было страшней и острей. Там можно было получить в глаз (но понятно за что!), а тут Людочка, при всей её прелести, за всеми этими дружескими бастионами, в наборе с дядей-дипломатом… выглядела абсолютно нереально! Я прилежно играл роль ухажёра, но самого неуспешного, нескладного, отстающего… самому продвинутому из нас на пути к сердцу Людочки предстояло пройти перед намётанным взглядом дяди-дипломата… да - в таком деле лучше быть самым отстающим!
Но с каким упоением многие предаются иллюзорности, при этом ещё бешено соревнуясь между собой… претендент номер один, претендент номер два… на встречу с дядей-дипломатом. С тайной усмешкой я смотрел на моих конкурентов… мой собственный путь был для меня покрыт непроницаемой тьмой - но их путь я прозревал до конца ("Дядя-дипломат придёт на похороны, а если сам к тому времени умрёт, пришлёт заместителя"). Бедная Людочка! Как мало осталось места собственно ей! Но куда же деваться и ей от роли скромно-кокетливой племянницы известного человека… тут уж неважно, что, собственно, у неё на душе… всё уже замётано! "Ты, Людмила, уже взрослая девушка, можешь и сама выбирать… между Аликом и Эдиком". Нет - всюду жизнь, и тут - тоже жизнь!.. но в такой жизни предпочитаю быть отстающим. Да - украсть счастье можно только у воров (в домике на болоте), а здесь можно лишь заслужить! Но - что?!
Может быть, Людочка и вырвется… но - куда? В домик на болоте? Не приведи господь! Скорее, пусть возвращается к маме с папой - искренне говорю… но сам почему-то иду не туда.
Ноги несут меня к моему однокласснику - второгоднику Краснову. Он единственный среди моих благопристойных приятелей, который может летать… и главное - не летать, а падать… оказываясь там, где без его помощи я никогда не окажусь!
С нетерпением я гляжу, как он неторопливо, словно издеваясь надо мной, парит утюгом свои чёрные брюки.
"Ну… чего ты?.. может - никуда не пойдём? Надоело!" - зевает он.
- То есть как это не пойдём?! - внутренне восклицаю я.
Я с негодованием смотрю на него. "Ну почему, почему в жизни всё так: тот, кто может, тот уже не хочет?" Достаточно, видно, одного лишь сознания, одного лишь воспоминания… а мочь снова и снова, доказывая что-то кому-то… зачем?!
- Ты что делаешь?! - воплю я, с ужасом видя, что Краснов, выключив утюг, включает паяльник.
- Да тут… гетеродинчик один придумал, - небрежно произносит он и ставит на стол цинковое шасси с торчащей разноцветной радиосхемой.
Да, увы! - больше всего Краснов, этот балбес, любит собирать радиоприёмники… Может - а любит - собирать приёмники! Ну что за люди? - и начинаю метаться по его крохотной комнатке… А может, Краснов догадывается, что он мне нужен лишь в качестве тарана, и поэтому не согласен?
- Пожалуйста - как хочешь… мне тоже на фига это надо? - я как бы лениво сажусь, но душа клокочет!
Ведь я же своими глазами видел, не привиделось же мне это в эротических грёзах - как в маленькой тёмной комнатке на улице Конной красивая, пленительно-пышная блондинка пыталась всячески его удержать, робко, но настойчиво как бы приглаживала его к дивану - однако он, непокорно мотнув своей брюнетистой головой на длинной шее, взял лежащую на стуле гитару и стал небрежно на ней тренькать (играть-то он не умел) - он именно демонстрировал, что даже это дурацкое треньканье ему интересней того, чего добивается от него красавица-хозяйка! Потом он совсем вырвался из её обнажённых, ослепительно белых рук и снова мотнув головой, своей разболтанной походкой, лениво поводя челюстью слева-направо, направился к выходу. Она вышла и на улицу!.. И после этого в подслеповатой комнатке паять, воняя канифолью, очередной бессмысленный приёмник?! Вот уж действительно - не понимают люди своего счастья!
- Та… на Конной… вроде ничего была! - небрежно произношу я. Нет уж - я чётко уверен, что Краснов сделает своё дело в моей жизни! А подождать… ну что ж… можно и подождать! Я чётко понимаю свою роль на сегодняшний день… да - подмастерья терпеливы, но хитры! Что ж делать - тут Краснов сильней, но зато в школе, чинно беседуя с интеллектуалами, я лишь коротко, но приветливо ему кивну - и повернусь к интеллектуалам с миной, обозначающей: "Ну что же делать… он же учится в нашем классе!" Вежливость, корректность, дружелюбие по отношению ко всем - главные признаки современного интеллигента. За этим последует какая-нибудь цитата из Оскара Уайльда, которая ясно покажет интеллектуалам, что я с ними, а отнюдь не с этим. Но я не так глуп, чтобы проводить с интеллектуалами и вечера!
И вот уже в тёмном зале вертится яркий зеркальный шарик, создающий как бы мельтешение снежинок во тьме - и голова моя крутится, как на шарнирах… вот эта… и вот та! Интуиция работает хоть пока и вхолостую, но безошибочно… вот эта могла бы… а эта уж точно могла бы… ну, разумеется, пока не со мной… чёткой и буквальной реализации я бы, конечно, испугался донельзя и наверное бы бежал!.. но зачем же тогда приходить?.. А как же сюда не приходить! С упоением вдыхая резкие духи, с восторгом разглядывая дешёвые, нелепые, вызывающие наряды… вот это жизнь! А тонкие духи, хорошие платья… всё это ведёт лишь к дружескому общению с дядей-дипломатом… к дьяволу его! Да такие и не ходят сюда! А эти вот хоть честно привели сами себя - выбирай, завоёвывай, никаких тебе дядь! Путь короче - но мне его не пройти! Не принимают эти девушки, вполне откровенно явившиеся сюда, не принимают эти грубоватые девушки, не принимают и не понимают меня! Или, наоборот, природным чутьём, незамудрённым фальшивыми премудростями, понимают до дна, видят мою двойственность и ренегатство ("утром убежит, а днём и не поздоровается!"). И их не обманешь, чёрт возьми!
С фальшивой, натянуто-небрежной усмешкой я подхожу к двум вполне вульгарным девушкам, уже вьющимся возле скучающего и зевающего Краснова… небрежность его их особенно завлекает. И вдруг я!.. Тревога! Звук трубы! Этот - не наш!
Они презрительно оглядывают меня. Лица их "отштукатурены", намазаны… их стиль - выглядеть старше, чем они есть.
Вот они… без обмана!
- А это ещё что за умный мальчик? - хрипло произносит одна из них.
Снова прокол? А на что ты надеялся? Они слепые, что ли? Да и слепые почувствуют!
Краснов, негодяй, и не думает помогать, глаза его в почти сонной плёнке, он лениво двигает своей головкой с набриолиненным коком в такт музыке и на драму, происходящую возле, не реагирует. Ну и что ж? Его можно понять! Каждый раз ему, что ли, тонуть со мной? Но мне-то как перелететь пропасть, отделяющую меня от них?.. единственная сила, способная совершить невозможное - алкоголь - в эту эпоху ещё не известна мне.
- "Мой Вас-ся!"… "Мишка, Миш-ка, г-де твоя у-лыбка!" - несутся в потный зал угарные песни той поры.
Но ты-то не угоришь… вон - уже и на часики поглядел! Люди пришли сюда с честными намерениями - брать и давать, и на фига им нужен ренегат, который пришёл тайком от мамы - урвать, а потом исчезнуть?!
Стой, стой возле уборной, делай вид, что небрежно куришь ("Ведь не затягиваешься!"), бросай косые взгляды в мутно-дымно-зеленоватые бездны зеркала… что ты там-то надеешься найти?.. зеркало правду говорит… здесь ты - нуль! Вдыхай порочные запахи туалета и на большее не рассчитывай!
Впрочем, по закону больших чисел (трезвый научный анализ нужен и здесь) может случиться всякое, абсолютно нетипичное и нелогичное… терпение, выдержка, цепкость, трезвая (Краснов-то уже пьян) ориентация в обстановке!
По закону больших чисел, допускающему какой-то процент событий нетипичных, противоречащих логике - всё может быть… затеряться в большой компании - молча, терпеливо ждать конца, и потом в разбредшейся толпе, разбившейся на парочки, вдруг останется одна, которой не с кем… а что она - хуже других?.. Корректно: "Вам куда?" - "А ты проводить, что ли, желаешь? А мамочка не заругается?" Проглотим и это. Только те и возбуждают интерес, кто пытается совершить невозможное, неположенное ему… а кто с важным видом плывёт в собственном дерьме, даже и не пытаясь перебраться в чужое… обречён на самодовольную безжизненность.
Сколько времени и сил уходит на то, чтобы прорваться туда, где ты никому на фиг не нужен - но тянет почему-то именно туда!
Вот он рядом - пышный локоть, главное, не слишком хвататься за него… излишки эмоций пугают! Небрежнее! Как Краснов!
Главное - точный, душевный разговор, без выпендривания, без щеголянья эрудицией… как бы это стал делать сейчас мой "гимназический приятель" Сеня… но демонстрировать ум - самое глупое, что можно придумать сейчас. В данной ситуации ум должен не сверкать, а тихо работать, двигать дело к причалу… Байрон и импрессионисты здесь вредны… впрочем, у Сени и задача - показать себя, у меня другое на уме… впрочем, окончательная победа пока и не нужна… зачем варенье до обеда?
- А ты парень ничего - а сперва жутко мне не понравился! - вот самый ослепительный успех, который подбрасывает меня до небес! Подпрыгивая, я бегу по какой-то тусклой улице, потом, остро и радостно дыша, останавливаюсь, дурашливо (хоть никто уже и не видит меня), верчу головой:
- Куда же меня, к дьяволу, занесло? Типичные петербургские трущобы - того гляди, вынырнет Башмачкин!
Я уже спокоен и снисходителен и только твёрдо повторяю себе: "Вот так вот! вот так! И всегда буду побеждать, совершая невозможное! Запомните это!.. запомни, главным образом, ты сам! Впрочем - это, самое главное, что есть в жизни, ты вряд ли забудешь… Хотя порой забывают и главное… Бедный Сеня! Как он расстроился, когда дядя-дипломат, обещанный давно, так и не появился… Что, в сущности, нужно моему другу? Полный алогизм. Лишь я всё пронзительно вижу, всё могу!"
Я выхожу на Невский, небрежно иду, словно Данте, побывавший в аду и не утративший лоска. Да, у покосившегося домика, куда удалилась моя красавица, изрядно пованивало… видимо, какая-то свалка, скрытая манящей полутьмой. Я усмехаюсь: и время всего лишь пол-одиннадцатого - у родителей моих даже грамма волнения нет, даже раньше обычного приду - вот парадокс! Впрочем - жизнь полна парадоксами! - слегка устало думаю я.
Круг моих знакомых в этой сфере постепенно расширялся - действительно, если захочешь, всюду можно пробиться, главное - твёрдо решать, где пробиваться! И в этом мире оказались люди, которые были недовольны, хотели что-то изменить в своей жизни или просто ни за кого не могли зацепиться - а тут я! Шансы всегда есть - не надо только мыслить логически: если всё разложить по полкам, тебе точно не останется ничего.
Выплывает какая-то весьма резкая Таня по кличке "Ротатая" - вроде бы хулиганка, из какой-то полуразрушенной квартиры на абсолютно хламной Синопской набережной - но на память от неё у меня почему-то остался подписной том Алексея Толстого, который я взял у неё почитать - а жизнь развела. Таня эта весьма легко раздевалась до пояса, позволяя терзать свою веснушчатую грудь, но и только…
Потом была большая, красивая, но слегка рыхлая Нина, с которой мы даже вместе встречали далёкий пятьдесят седьмой год - познакомились с ней на танцах в Мраморном, и как-то оба выпав из тех компаний, куда горячо стремились - выпав по причине нашей некачественности, с трудом притулились в какой-то промежуточной компании, где нас фактически не знали (знакомые знакомых) и где встретили нас довольно равнодушно. Но нам уже это было неважно: главная радость - в Новый год не на улице - и на столе салат "оливье", и всё, что положено, и мы в тепле. С каким волнением тогда относились к встрече праздников! Звонишь, звонишь, вроде всё железно, и вдруг всё шатается, расплывается: то ли действительно - родители остаются, то ли просто тебя не хотят приглашать. Господи, да кто ж ты такой, если тебя никто не хочет видеть, если ты всем только мешаешь? Более сильные тревоги, чем были тогда, трудно себе представить.
И с Ниной нас соединило именно это: зацепиться хоть где-то, может, когда нас двое, мы представляем больший интерес?!
Салат, и вино, и свечи… потом укладывание - важная проблема… а тут ещё незапланированные гости! Но явного недовольства нам никто не высказывал, квартира была большая, богатая, комнат много. Мы оказались на диване прямо перед праздничным столом. Свет погас. За очень редкими исключениями, в те годы после таких праздников спать укладывались в полной парадной одежде - самой раздеться, или даже хотя бы расстегнуть молнии на румынках считалось предосудительным. Всё приходилось делать в суровой борьбе. Если после четырёх часов изнурительной, стиснутой, с горячими шёпотами, борьбы удавалось расстегнуть молнию на ботике - это считалось колоссальным успехом. Да, меняются времена. Лицо и уши горели - главным образом, от натёртости о её праздничное толстое платье, потом вдруг в щёку вонзилась булавка, забытая рассеянной портнихой. Где-то во тьме, кажется, в этой же комнате, ныл мой приятель Игорь Наумов: "Ну Лида… Ну Ли-и-ида!" Но встали мы все бодрые и довольные - Новый год был встречен, как положено, не хуже людей. Больше о Нине не помню ничего.
Но любое рвение не остаётся бесследным - и в блужданиях моих (сколько лиц промелькнуло!) образовалась вроде бы даже любовь… имя её не назову. Я приходил к ней на Четвёртую Советскую, поднимался, звонил. Открывал всегда её отец, огромный, но какой-то горбатый, страшно растрёпанный, но явно интеллигентный. Он отрывисто указывал головой вбок, я входил в её комнату, мы молча кидались друг на друга, падали на диван, яростно, но тихо возились. Мы уже дошли почти до отчаяния: разрешалось молчаливо всё - но ничего не получалось! Разгорячённые, с натёртыми лицами, мы поднимались, разбирались с трудом с одеждой… Помню её слегка сплюснутое лицо, шершавую, горько пахнущую кожу… белые, чернеющие к корню, колючие волосы. Вслух обсуждать нашу задачу мы не решались, мы уже смирились, что так и будет.
Тем не менее, когда мы встретились летом с моим блистательным московским кузеном Игорьком и поехали с ним по Волге, по родственникам - мы уже считались безумно искушёнными молодыми людьми, прожжёнными и циничными. Думаю, что у Игорька было столько же оснований для этого, сколько и у меня. Всем девушкам, попадающим в поле нашего зрения, давались убийственные характеристики. В гостинице в городе Горьком нам даже позвонили по телефону "номерные девушки", но не пришли - услышав, видимо, наши голоса.