В ожидании схватки подпирая стену райкома, Бовин не без сожаления взирал на беспартийного сотрудника. Нет, не сумеет само защититься. Не перебродил. Не до конца преодолел бит-хиппнические установки. Силовые отношения ему, понимаешь ли, не по душе. Руки за спину убирает, готовый и вторую щеку подставить. Нет, дорогой! Подхватывать это их дреколье. Выворачивать эти их булыжники, коими спокон веку побивают они излишне щепетильных интеллигентов. И в бой! И напролом! За другие цели, но теми же средствами, действенность которых, черт возьми, доказана всем опытом развития. Нет, с кулаками - вот с такими! - должно быть добру…
Из кабинета вышла пара мужчин "от станка" - низколобых, старательно одетых и озабоченных.
- Бенилюкс!.. - сказал один в сердцах. - Ну кто ж, блядь, знал, что это не один хер, а целых три?
- С книгой, с картой надо было проработать, - укорил другой.
- А хер с ним! Не подпишут, поменяю на Соловки. Там красотища, говорят. Так как? Пойдем, как говорится, с горя?
- Давай…
И незадачливая пара удалилась в перспективу бутылки.
Бовина и Александра пригласили с юмором:
- Пожалуйста, "на ковер"!
Т-образный стол для разнообразия был накрыт зеленым бильярдным сукном. Вдали и во главе - первый секретарь райкома Вырубов. Видный мужчина - о таких говорят. По флангам - клещи "большевиков", готовые сомкнуться. Бескровные, морщинистые лица, слуховые аппараты, трости и даже костыли. Пиджаки штатские, но с тяжелыми рядами боевых медалей и орденов…
- Присаживайтесь, товарищи.
Они сели.
Вырубов зачитал характеристику.
- Рекомендуется к поездке в Венгерскую Народную Республику, - закончил он. - Прошу вопросы к соискателю.
"Большевики" были не лыком шиты. От делать нечего на персональных пенсиях, они поднаторели в своей общественной специальности экзаменаторов по странам мира. Но и Александр - готовился к наихудшему.
Сначала был вопрос по истории Венгрии. Александр обрисовал - с девятого века и в общих чертах. Появление на дунайской равнине мадьяров беглого племени с Урала. Принятие христианства. Династия Арпадов - первых королей. Владычество Габсбургов. Восстания и войны за независимость (с Россией в том числе). Австро-Венгерский период. Буржуазно-демократическая революция. Затем сто с лишним дней "красной республики", закончившихся периодом авторитарного регентства адмирала Хорти. После чего фашистский режим Салаши, от которого страну освободила Советская Армия… "А именно, уточнил ветеран, - маршалы Толбухин Федор Иванович и Малиновский Родин Яковлевич… Верно. А затем?" - "Социализм", - ответил Александр. Старики переглянулись. Удовлетворенные - как показалось. Но уточнивший ветеран звякнул тяжестью орденов на перекошенном пиджаке и стукнул в пол обрезиненным костылем: "Венгерские события… Что можете по этому вопросу?" - "То было серьезное испытание", - сказал Александр. "Так… Почему?" - "Ну… Создалась угроза советско-венгерской дружбе. Но дружба, добавил он в ответ на кашель со стороны Бовина, - дружба победила…" - "Не дружба! - пристукнул костыль. - Победил министр обороны маршал Жуков! Георгий Константинович спас нам Венгрию. Последний подвиг во славу Родины. Он с Будапештом взятие Берлина в 45-м повторил. Не знаете? Арпадов знаем, а своих Гераклов нет!.." Ветеран сердито умолк, но вскоре вновь прорвался без повода, поскольку Александр давал характеристику политического устройства страны… "Дружба! - рявкнул он. - Как мы без Сталина остались, мадьяры сразу обнаглели. Начали невинно. С претензий за фруктовые деревья. А потом потребовали вывести войска! Австрией, понимаешь ли, себя возомнили!" На это первый секретарь райкома Вырубов заметил, что ну не будем настолько уж влезать… Костыль пристукнул: "А надо, товарищ Вырубов! Прививать им государственное мышление. А то заладили все, как один: "Дружба, дружба…" А не мешало бы взглянуть и стратегически".
При этом слове вдоль зеленого стола судьбы прошел сочувственный перезвон медалей, и Александр почувствовал всю зыбкость своего проекта… Костыль спросил в упор:
- Зачем нам Венгрия?
Запинаясь, Александр стал произносить такие слова, как "соцсодружество", как "СЭВ", вдруг вспомнил об автобусах "Икарус", овощных консервах "Глобус" и яблоках "джонатан"…
- При чем тут яблоки - тем более "натан"? Мы не могли, не можем и не сможем отказаться от кровного и завоеванного. Вы человек, мы видим, пороху не нюхавший, а жаль. Есть два понятия у нас. Одно - Престиж. Другое же Плацдарм. А вы нам: фрукты-овощи!..
Орденоносцы закивали.
- Я возражаю! - глыбой поднялся Бовин. - Товарищ первый секретарь! Мы не в Генштаб пришли - в партийный дом! Давайте говорить по существу.
- Давайте. - Первый секретарь покосился на характеристику. - Товарищ Андерсон, а вас мы не задерживаем.
Дверью заткнув шум голосов, Александр оказался в коридоре. Лицом к очереди.
У него спросили что-то, он не понял.
- Оформляетесь куда? Если, конечно, не секрет.
- Венгрия.
- И такие страсти?! Что ж с нами будет? Нам же в ФРГ…
Александр заложил руки за спину и вдавился в стену ладонями. Взрослых людей тут лихорадило, как перед приемным экзаменом в университет; фальшивая бодрость, потирание рук, обтирание ладоней о брюки, боязливая оглядка, завистливая вскидчивость: неужели этот сдал? Абитуриенты, да и только. С той разницей, что вместо школьных учебников потные руки теребят брошюры массовых изданий "Политиздата" и массируют трубочки проштудированной "Правды"; то одна, то другой вдруг отскакивает и, самоуединяясь в сумрачности коридора, принимается листать-листать-листать проработанные с карандашом странички: такому из группы непременно говорит: "Перед смертью не надышишься!" - как бы в шутку, но наглядно при этом беспокойство за себя, за недоученное политическое знание, которое вот этот беззастенчивый доглядчик в сей момент, быть может, восполняет, в результате чего - кто знает? - именно он наверняка и сдаст… Тревога охватывает группу, и вот уже кто-то подает слегка смущенный голос: все-таки надо глянуть, а то фамилия, понимаете, выскочила - ну, этого самого, который у них там в Сан-Марино Генеральный секретарь… еще две женщины, расплющившись о стену, ожесточенно спорят вот на этом фоне, как в смысле ударения будет правильней: развитый или развитой? Эти не в Сан-Марино, но Александр уже знал, что даже в соцстрану политэкзамен не формальность. Бовин возник, как из бани:
- Считай, Хунгария в кармане!
- Подпишут?
- Первый мне пообещал. Чего-то он решил, что ты еврей. Но я разубедил. Поднявшись на высоты, которые и Геббельсу не снились. А ветеран тот, кстати, был не против лично тебя. Просто Будапешт у него незаживающая рана. В Сорок Пятом брал его большою кровью, но живым вернулся. А через одиннадцать лет там у него сын-танкист сгорел. В огне восстания. Вот так, мой дорогой. С тебя бидончик пива. Жар демагогии залить…
В заведении по соседству с райкомом оказалось "Двойное золотое".
- О, как их ненавижу! - простонал Бовин после первого стакана, выпитого залпом. - В 56-м вот эти же меня из университета вышибли в большую жизнь. С волчьим билетом!
- Что, за Венгрию?
- Я не рассказывал? Спроси при случае, в деталях расскажу… Нет, за Дудинцева Володю. Эх, дорогой: жизнь коротка, конфликт же с обществом извечен. Знаешь? Не хлебом, конечно же, единым, но вступай-ка ты в КПСС. А? Серьезно говорю. Быть беспартийным некрасиво. Не поднимает ввысь с колен. Незрело. Инфантильно.
- А что есть зрелость?
- Компромисс! Включение в систему. Еще Гегель говорил. Надеюсь, Гегель для тебя авторитет?
"Все сущее - разумно? - подумал Александр. - Ебал я Гегеля".
- Авторитет Кьеркегор.
- Тут я не Копенгаген. Не знаю… - Бовин выдул еще стакан. - Не ебал! А знаю, что эпоха франтирёров еще до Гегеля прошла - с немецкими романтиками. Постфактум говорю тебе: лишь присоединившись, и только так, ты обретешь свободу. А там вперед и вверх - и ты недосягаем! И вся система работает на тебя. Один немалый человек, оч-чень, поверь, влиятельный, мне говорил недавно: кризис жанра у нас сейчас такой, что интеллектуальный молодой мужик наверх пойдет немедленно. Свечой! Ни бойся, не мутируешься, посмотри на меня: собой останешься… но как вокруг все упростится! И больше не придется стоять Кьеркегору перед тарантулами вроде этих… И цели подрывные, если есть у тебя на уме, осуществить единственно возможно изнутри. Вступай, вступай, Киркегард! Партийный мой наказ. С утра летишь?
- С утра.
- Тогда усугублять не будем - нет? Или возьмем грамм триста к "Двойному золотому"?
В аэропорту "Домодедово" самолет сел вместе с солнцем - на закате.
В Москве весна была еще в начале.
На стоянке такси возникло чувство, что выпал из машины времени. Прямо из эпохи феодализма на асфальт в раздавленных окурках. Ехать было через весь город. У дома высадился, когда уже светились фонари, витрины и анемично трепетала вывеска напротив: "Диета". В исписанной кабине лифта поднялся на седьмой этаж. Дома никого. Нашаривая в сумке ключ, он отдернул руку, наколовшись. Иглы дикобраза. Сувенирчик…
В квартире было гулко.
Холодильник озарился пустотой - если не считать записки на верхней решетке:
Фригидных женщин не бывает, а советских мачо здесь 280 миллионов разделить на два. Адьос!
P. S. Некто Комиссаров обрывает телефон по поводу какой-то Венгрии. Твой эскапизм выходит, значит, уже не только за рамки моего терпения, но и твоей "Одной шестой". Что дальше, Александр? А ведь когда-то говорил, что мудрый мир познает не выходя со двора, что Царство Божие в душе etc… Мне страшно за тебя.
Кармен.
Вот так. Но это, впрочем, уже другой роман…
* * *
Трижды воткнув указательный палец в пластмассовую оправу с мокрой губкой, служащий райкома КПСС полистал кипу.
- Вашей нет.
- Как нет?
- Отсутствует.
- Может быть, в другой папке?
- Другой нет. Все подписанные характеристики здесь.
Бантиком завязал грязноватые тесемки, задвинул папку в несгораемый шкаф и лязгнул дверцей.
- Но где же моя?
- Понятия не имею. Может, затерялась.
- Что значит затерялась?.. - Под взглядом служащего Александр восстановил дыхание и даже усмехнулся. - У вас - и затерялась?
- Бывает и у нас.
- Что же мне теперь делать?
- Не знаю. Восстанавливать придется.
- Но это месяцы?
- Не думаю. Отъезд у вас когда?
- Завтра отъезд.
- Завтра?
- Да!
- Тогда, конечно. Вряд ли…
- А первый секретарь… - сказал Александр. - К нему можно на прием?
- К Вырубову? Почему же нельзя? Только сегодня он вне сферы досягаемости. Завтра с утра звоните, запишу вас на прием. Телефон наш знаете?
Сжимая в кулаке бумажку с телефоном, Александр вышел в коридоры власти. Дверью он не хлопнул: против этой формы протеста коммунисты были защищены дверной обивкой - толстой и тугой. Спустился невесомо по лестнице.
Стены фойе из толстого стекла, и в этой пустоте неторопливо кружит, взяв руки за спину, как зэк, сотрудник МВД, приостанавливаясь для осмотра входящих-выходящих. Машинально симулируя походкой благонамеренность, Александр пересек фойе, потянул стекло двери на себя, вышел под бетонный козырек, и спустился на озаренный апрельским солнцем двор.
Три месяца его жизни - да, с февраля, когда оформление пошло всерьез, - были связаны с этим особо плоско заасфальтированным пространством, ограниченным стеной соседнего райкома ВЛКСМ - глухой, из почернелого кирпича и с железной лестницей. Как менее престижное, здание комсомола от старости осело так, что первый этаж превратился в полуподвальный, окна которого выходят теперь в сцементированные ямы с решетками и мусором на дне.
Венгрия грез! Что ж. Можно бы и отказаться…
Если б дело было только в воздушном замке. Но ведь сейчас все изменилось. Раньше он просто жил под этим небом - без претензий на выезд. И как к нему относится система - ни он не ведал, ни другие. Рванувшись за границу, сам же систему и спровоцировал - на отношение к себе. Характеристика! Только по форме путевка на выезд, а на деле свидетельство благонадежности. Вот, в чем партийный дом ему отказывает. "Политически выдержан, морально устойчив" - подписывали люди. И если после этого не выпускают за пределы, как жить отныне в них? С приобретенной собственными же усилиями репутацией "невыездного" - даже в соцстрану?
Стать к стенке и пролепетать команду пли.
Японец, тот уже бы харакири.
Только и остается.
Или…?
Из райкома КПСС сквозь стекло на него смотрел охранник, а он стоял внизу, исподлобья глядя на этот бункер и приподнимаясь на носки - как бы примеряя стойку библейского Давида…
Нет, нет! Наивно. И нелепо. Он повернулся и пошел. У грузовика под носом перебежал проезжую часть и по откосу в черных кружевах растаявшего снега поднялся на бульвар.
Здесь, на высотке, среди щуплых, но набухших веток и сияющих краями луж, он глубоко вздохнул. Но мысль не уходила. Он закурил и криво улыбнулся своим дрожащим пальцам. А почему бы нет? Терять же нечего: накрылась как заграница, так и репутация. Во всяком случае - ход, Кафкой не предвиденный. Абсурд? Да здравствует! Виват! Но на это мы ответим в том же духе…
Он зашагал мимо урн и садовых скамеек, сработанных при сталинизме на века. При Чингиз-хане с телефонным аппаратом…
К станции метро - аналогичной.
Вдыхая, как индус - от диафрагмы, из живота - он трижды обогнул каменный шатер лучшего в мире метрополитена. Затем вошел в кабинку телефона и снял повешенную девчонкой трубку, еще теплую… "Двушку" в прорезь щелк. Указательный в дырку, глаза на выданной бумажке с номером…
Набрал.
Слушая гудки, он смотрел через стекло на станционного милиционера.
На том конце трубку сняла девушка:
- Райком КПСС.
Не своим голосом - как бы из чрева сыто-либерального жуира - Александр заговорил:
- Доброе утро, райком КПСС. Старая площадь вас беспокоит. Вот именно Центральный Комитет. Соедините нас с товарищем Вырубовым… Ах, нет на месте? В референтуре Михаила Андреевича будут ждать его звонка. Да, и отметьте там: по поводу характеристики на товарища Андерса… Нет, милая! Тот был датский сказочник, а этот наш. Андерс. Вам проспеллинговать?
На бегу к Беговой он тормознул такси.
Из кабины лифта он услышал, как разрывается в квартире телефон.
- Товарищ Андерс?
- Да!
- Райком КПСС вас беспокоит. Ваша характеристика нашлась. Мы понимаем, это было нужно уже вчера. Куда ее направить?
Он снял шапку и утер ею лоб.
- Горком ВЛКСМ, - продиктовал он адрес. - Отдел по работе с творческой молодежью. Лично в руки товарищу Комиссарову.
- Все ясно. Курьер наш выезжает. А вам, товарищ Андерс, счастливого пути! От имени райкома и лично товарища Вырубова.
- Спасибо, - ответил он с достоинством.
И положил трубку.
На следующее утро он вышел из такси в одном из переулков центра - в плаще с погончиками и дорожной сумкой.
За решеткой был дворец.
С лестницей белого мрамора и лепным благообразием былых времен.
Меньше всего он ожидал увидеть здесь солдатские кирзачи. Три пары сразу. Облепленные грязью сапоги валялись посреди кабинета творческой молодежи, куда он, постучав, вошел. За столами позевывали инструкторы с комсомольскими значками на лацканах.
Они отдали должное его плащу.
- Я к Комиссарову.
- По поводу Венгрии?
- Угу.
- За паспортами побежал. Присаживайтесь.
Инструкторы были, как после драки. Свежие царапины на лицах замазаны гримом.
Александр сел и посмотрел на сапоги:
- Где это в Москве такая грязь?
Инструкторы заулыбались.
- А это не в Москве. Это мы на природу выезжали.
- За подснежниками, - добавил другой.
Оба засмеялись.
За окном во дворе поблескивала черная "Волга". В ней сидя спал шофер. Надвинув кепку на глаза.
Распахнулась дверь, и влетел Комиссаров. Под мышкой раздутия папка из хлорвинила.
- В аннигилятор! - пнул он кирзачи.
- Не берет.
- Тогда на помойку. Нечего тут разводить. Эстетику, понимаешь, безобразия… Все в порядке, Андерс!
Он бросил папку, и на стол, заваленный бумагами, хлынули новенькие заграничные паспорта. Бордовые с золотом. Он затолкал их обратно и поднял голову:
- Темные очки у кого-нибудь есть?
В отличие от коллег он был без грима - изможденный до землистости, а под левым глазом фонарь.
- Откуда? Только розовые.
- Мы ж оптимисты по специальности!
Александр вынул свои:
- Зеркальные подойдут?
- Ну-к…
Комиссаров примерил, дав коллегам повод:
- Прямо Джеймс Бонд!
- Точно! Вылитый цэрэушник.
- Зато не уголовник. Спасибо, Андерс. - Комиссаров вынул из сейфа полбутылки коньяка. - Глотнуть не хочешь? Ну, смотри.
Допив бутылку, он стал жевать орешек, который тоже хранился в сейфе.
- Кардамон. Перегар отшибает…
- Расслабься, - посоветовал ему коллега. - Никто от тебя не сбежит. Свободу в соцстране не выбирают.
- Разве что по пьянке, - сказал другой.
Комиссаров запер пустую бутылку в сейф и присел на дорожку - по русскому обычаю. Все тот же московского пошива пиджак со свежеоторванной пуговицей, индийские джинсы и полуботинки на резиновом ходу. Зеркальные очки и твердый подбородок.
Коллега прыснул:
- Дан приказ ему на Запад…
Комиссарова это не рассмешило:
- Вам тоже дан - держать Москву. И помните мои слова: "Справа опасности нет".
Встал со стула и взял паспорта:
- Андерс, вперед!
Горкомовский шофер проснулся, когда ему надвинули на нос кепку.
- Куда?
- На Киевский.
Шофер включил зажигание, бензин оказался на нуле. Выругался - и носом пошла кровь. Зажимаясь обрывком газеты, шофер побежал с канистрой одалживаться.
Элегантная "Волга" изнутри была запятнана грязью и подозрительно затертыми следами - неужели кровь? На желтой обивке потолка темнели полумесяцы - отпечатки каблуков? Александр подобрал с резинового коврика обрывок гитарной струны - басовой?
- Что это?
Комиссаров вынул из кармана плаща обломок сигареты.
- Не в курсе?
- Нет.
- Сегодня под Москвой имел открыться неофициальный рок-фестиваль. Со всего Союза посъезжались рокеры. Советский, понимаешь ли, Вудсток хотели учинить.
- И что случилось?
- Идейный противник не прошел. - Комиссаров подавил зевок. Электрогитары оказались бессильны против "калашей".
Александр не поверил:
- Вам что, и автоматы выдавали?
- Ребятам из дивизии Дзержинского. Нам, к сожалению, нет. - Он потрогал под очками свой фонарь. - Иначе пленных бы не брали…
- Что в нем подрывного, в роке?