Воспоминание русского паломника
Помню, как мы прилетели в Израиль, на Святую землю. До этого я видел пальмы только по телевизору. Если учесть, что духовный отец уже семь лет как запретил мне смотреть в сторону "иконы дьявола", я позабыл, как они, пальмы, и выглядят. Я копил деньги на эту поездку целых пять лет. Моя зарплата старшего алтарника невелика, а занятость почти полная. Приходится мыть большой алтарь и заниматься разными делами. В алтаре всегда много работы, нужно постоянно поддерживать чистоту, тщательно мыть пол, выбивать ковры, полировать семисвечник и своевременно вытряхивать кадило. Также я должен лично стирать свои стихари и сжигать записки в алтарной печи, читать синодики и иногда Апостол, когда нет дьяконов. Я не жалуюсь, нет, просто хочу чтобы меня поняли. В церковной иерархии я занимаю совсем незначительное место, неверующие считают меня лишь "прислугой попов". Утешают лишь простые миряне, которые почитают меня почти ангелом и часто с уважением просят занести в алтарь записки к проскомидии.
Наш батюшка, настоятель храма, кристальной души человек, каждый год выезжает по святым местам. Весной он ездит на Афон, а осенью посещает Святую землю. Отец Виталий всегда приезжал из паломничеств с просветленным лицом, он привозил нам иконки и освященное масло и увлекательно рассказывал о всевозможных чудесах и тамошнем житии. Отдохнувший и наполненный новой благодатью, он с утроенной энергией принимался за свое служение.
Загорелось и мое сердце желанием посетить Иерусалим, и я стал старательно копить деньги на поездку. О паломничестве на святую гору Афон не могло быть и речи, потому как жена боялась, что я останусь там навсегда. Это был ее навязчивый страх. Отец Виталий посоветовал не раздражать супругу и ориентироваться все-таки на Святую землю. Пять долгих лет я усердно собирал деньги, отрывая их от своей семьи, жена укоряла меня в крохоборстве и обвиняла в эгоизме. Но я достойно выдержал все жесточайшие искушения и, наконец, моя мечта осуществилась. Я полетел на Святую землю!
Первое, что меня поразило на Святой земле - это, как ни странно, обилие иудеев и арабов-мусульман. Я почему-то представлял в своих мечтах этот край совсем другим, более православным, что ли. В аэропорту Бен-Гурион я испуганно сидел в зале, вжавшись в кресло, ожидая, пока наша группа соберется вместе. Рядом со мной сел иудей в большой черной шляпе и с длинными пейсами! От этого соседства я ощутил настоящий ужас. Мурашки били меня, как электрошок. Отец Виталий, к моему удивлению, не обращал внимания на иудеев и вел себя очень мужественно, как будто их вообще не существовало. Мой сосед тем временем достал мобильный телефон и, тряхнув пейсами, начал какой-то разговор на незнакомом каббалистическом языке. Затем он встал и собрался было уходить. Я внимательно следил за тем, не плюнет ли он в мою сторону или, может быть, произнесет текст проклятья акумам, как то предписывает Шульхан арух.
Но тот вел себя совсем как отец Виталий, то есть не замечал моей ортодоксальности, в упор ее не видел. Он просто взял и ушел. Это казалось мне тогда очень странным. Вот такое было мое первое впечатление о Святой земле.
Потом я стал привыкать к обилию иудеев, после вразумления батюшки. Отец Виталий просто и мудро заметил мне: "А что ты хотел, Коля, ведь это же государство Израиль, в котором обитают евреи".
Через день я уже спокойно относился к иудеям и даже осмелел настолько, что смеялся над меховыми шапками, в которых они ходили по субботам. Ведь здесь осенью еще очень жарко.
Вторым моим сильным впечатлением от Святой земли стали цены. Они были так велики, что сбивали с толку. Маленькая заламинированная иконка стоила в Вифлееме около восьми долларов. На все расходы у меня было всего около ста долларов, и я не знал, что привезти моим близким, чтобы они остались довольны подарками. Только порция рыбы, такой же, что ловил еще сам святой Петр, стоила в одном ресторанчике на берегу Галилейского моря двадцать пять долларов, и это безо всякого гарнира! Отец Виталий ел эту рыбу и делился потом со мной впечатлениями, - ничего особенного, рыбешка типа нашего окуня, только более костлявая.
Я зарабатывал деньги тяжелым трудом, как это ни странно вам может показаться. Подавать кадило второму священнику храма, который был почти вдвое моложе и к тому же не обладал замечательными манерами отца Виталия, уверяю вас, задача не из самых простых. Молодые священники считают алтарников почти за слуг и часто обращаются с нами, как баре с лакеями. А что вы думали: мое дело - вынес свечу, подал кадило и гуляй себе? Нет, не все так просто, еще как приходится шустрить. А демонов в святом месте сколько! От того нападок становиться еще больше. Иной раз хоть криком кричи. Особенно донимают дьякона. К тому же отношение ко мне в алтаре не изменялось и вне его. Второй священник, отец Петр, мог даже приказать мне почистить снег перед входом в храм, что в мои обязанности никогда не входило.
Часто дьяконы упрекали меня гневным тоном, что на коврах не убран воск или я вовремя не приготовил запивку для священников. Как будто это дьяконское дело - упрекать! Духовные друзья отца Виталия тоже не слишком меня жаловали. Один старый архимандрит - почетный гость на престольном празднике - однажды даже больно ударил меня кадилом, когда я опоздал зажечь уголь на Господи Воззвах.
А ведь мне, представьте себе, уже пошел пятьдесят первый год.
Все это переносить было не столько трудно, сколько унизительно. Я всегда утешал себя словами Святого Евангелия, что, как пес, который ест крохи со стола господ, я получу свою мзду на небесах. Но и псы ведь иногда ропщут, скулят и воют от голода. Попросить повысить зарплату настоятеля отца Виталия, который к тому же был моим духовным отцом, язык у меня просто не поворачивался. Ведь я сам уверил его, что служу в алтаре не ради хлеба куса. Но все же недостаток в средствах сказывался на взаимоотношениях в моей семье. Эх!
Но это все самооправдание, и я прекрасно это понимаю. Просто я жаден, каюсь! Я тогда в Вифлееме исповедовался отцу Виталию в сребролюбии, и он дал мне очередное наставление: я должен был излечить страсть следующим образом: отдать пятьдесят долларов на нужды какого-нибудь православного храма. Я скрепя сердце сделал, как он повелел мне, и - о чудо - страсть отступила. Конечно, в моих карманах после этого благородного поступка позванивала лишь мелочь, но это малая цена за избавление от смертного греха. Правда, теперь мои родные остались без подарков, хотя отец Виталий опять дал мне мудрый совет: простой камень со Святой земли или лавровый лист будет прекрасным подарком. Ведь главное благоговение и вера, а не цена изделия.
Что сказать мне о храмах Палестины? Конечно, Вифлеем и великий Иерусалим, Назарет и святая гора Фавор навсегда останутся в моем сердце. К сожалению, я не столь возвышенная душа, как отец Виталий, и не могу описать весь тот восторг, который переполнял мое сердце. Молитва струилась из моего ума подобно бурному ручью, весеннему ручью. Слезы умиления очищали скверну моего сердца. Купание в священной реке Иордан просветило мою душу и наполнило мое тело благодатью, как будто я во второй раз принял крещение. Что еще?
Больше всего прочего меня поразил величественный Храм Гроба Господня. Я выстоял большую очередь в кувуклию, где на Пасху нисходит Благодатный огонь. Русские паломники оказались самыми терпеливыми среди всех других паломников - очевидно, сказывалось недавнее советское прошлое с очередями за колбасой. Правда, они были и самыми нетерпимыми к попыткам некоторых паломников проскочить через очередь по уважительным причинам. Зайдя в кувуклию, я приложился к Гробу и ощутил душой большой духовный восторг. Это было удивительно! К сожалению, не было ни времени, ни тишины, чтобы полностью насладиться моментом. Я находился в том самом месте, где был распят и воскрес наш Спаситель! Крупный грек велел всем проходить быстро, он был настолько духовен, что не видел никакой разницы между мирянином и священнослужителем. Во всяком случае, он подгонял всех одинаковым тоном.
В Иерусалиме нас поселили в отеле "Халдей", где потчевали только кошерной пищей. Отец Виталий имел финансовую независимость и определенную возможность избежать осквернения. Он, со своими спонсорами, ел другую пищу, купленную на базаре у арабов, но нам, паломникам, он не возбранял есть кошер и не считал это препятствием ко святому причастию. А что делать бедному алтарнику? Мне пришлось даже принять дар от халдейского ресторана - бутылку кошерного вина в шаббат. Правда, отец Виталий настаивал, чтобы мы с верою обязательно крестили всю пишу, которую хотим отведать в Израиле. Таким образом, сила Честного креста превозмогает все колдовство раввинов, и пища перестает быть кошерной. Главное - верить!
Наш отель был расположен на берегу запущенного оврага в центре Иерусалима. Отец Виталий говорил, что это и есть та самая древняя долина Генном, где евреи, отступившие от заветов Моисея, приносили в жертву финикийскому богу Молоху собственных первенцев.
Там до сих пор не было никаких строений, видимо, евреи до сих пор верили, что это место нечистое. Интересно, если бы долина Генном была в середине Москвы, власти устояли бы перед искушением застроить ее? Эту шутку отпустил сам отец Виталий, поэтому я вдоволь посмеялся над ней. Батюшка как раз воевал с Мосстроем по поводу спорной земли, на которой он хотел построить воскресную школу.
Однажды я задумал спуститься вниз и хорошенько осмотреть долину, но отец Виталий не благословил, сказав, что это будет нечестивый и опасный поступок. Если я споткнусь о камень и сверну шею во время этого вояжа, существует большая опасность, что я попаду прямиком в преисподнюю.
Еще одно сильное впечатление осталось от посещения Мертвого моря. С нами ехал один иеромонах, который сумел уговорить гида и водителя автобуса немного отклониться от заданного маршрута и направить колеса к Мертвому морю. Паломники в автобусе разделились на две группы: одна, возглавляемая отцом Виталием, была настроена против этой поездки, ведь Мертвое море - по своей нечистоте не отличается от долины Генном. Вторая группа, которую возглавил иеромонах Макарий, страстно желала искупаться в водах Асфальтового озера. Отец Макарий учил, что Мертвое море - уникальный оздоровительный заповедник, а считать его скверной - обычное мракобесие. Отцу Виталию пришлось вступить в богословский диспут с отцом Макарием. На его стороне была правда, на стороне оппонента - человеческие страсти любопытства и желания экзотики. Мне ли вам говорить, что страсти на земле всегда сильнее любой правды. После непредусмотренного референдума автобус добрался-таки до Мертвого моря, и гид начал предлагать всем паломникам уникальные крема, изготовленные из целебной грязи. На секунду выбравшись из автобуса, я не заметил на пляже ни раввинов с пейсами, ни арабов в своих накидках. Как объяснил мне впоследствии отец Виталий, для иудеев и мусульман это место считается также нечистым и для них купаться в нем - большой грех. Но для христиан нет каких-то догматических препятствий, чтобы лечиться этими грязями и омываться водами Содома и Гоморры. Протестанты так вообще не видят в этом ничего плохого, как и либеральное православное духовенство. Однако любой благочестивый христианин понимает, что совершенно неблагоговейно купаться в Мертвом море, тем более во время паломнической поездки. Но в России всегда люди любили поступать по одной пословице: "Все Иван - и я Иван, все в воду - и я в воду".
Когда обрадованные паломники пошли купаться, отец Виталий сидел в автобусе, с отсутствующим видом глядя в окно и напевая тропари. Он дулся на водителя автобуса, который принял точку зрения иеромонаха. Особенно его удручил тот факт, что в лагерь купальщиков переметнулись и несколько его сторонников. Я с группой верных утешал батюшку тем, что истина никогда не бывает за большинством, но он и тогда оставался безутешен.
Через какое-то время у него появилась возможность отомстить Макарию. Израильская компания Du Beers, торгующая алмазами, пригласила паломников на распродажу драгоценных камней. Это было, кажется, в Тверии. Отец Макарий к тому времени растерял свой авторитет. Даже сторонники купания в Мертвом море, после миссионерской работы отца Виталия, стали винить иеромонаха за то, что он подбил их на столь нечестивый поступок. Кто-то, из чувства мести, даже подарил ему майку, на которой был изображен козел в солнцезащитных очках, читающий газету. Козел на майке имел буржуазный вид, лежал в Мертвом море, курил сигару и не тонул.
Иеромонах и сам чувствовал свою вину перед современными российскими пилигримами: в глубине души он знал, что просто не справился с искушением. Поэтому отец Макарий решил реабилитироваться перед паломниками и поехать со стадом, как пастырь добрый, чтобы сотрудники компании не смогли обмануть русских православных христиан. Отец Виталий, не доверяя отцу Макарию, также решил последовать за паломниками, если им уж так были нужны эти алмазы, точнее, подарки, которые лукавые торговцы обещали за посещение этой организации. В здании компании отец Макарий нахмурился и пафосно стал поучать паломников словами писания: "Что общего у Христа с Велиаром?" И тут отец Виталий, с превеликой радостью, нанес ответный удар: "Что общего, скажите нам, у Иордана с Мертвым морем, отец Макарий, а?"
И тут опальный иеромонах совсем стушевался, пока к нему не подоспел с помощью один странноватый паломник, объяснивший отцу Виталию, что Иордан имеет очень даже много общего с Мертвым морем. Оказывается, в русском фольклоре, перед тем как герою возродиться живой водой, необходимо окропиться и мертвой. Это совершенно добило отца Макария, он со смиренным видом попросил прощения и удалился восвояси. Отец Виталий торжествовал.
Еще одно впечатление, которое глубоко отпечаталось в моем сознании, было вызвано смертью одного монаха, то ли грека, то ли араба. Пожалуй, это стало одним из самых сильных впечатлений в моей жизни. Это произошло вечером, недалеко от Храма Гроба Господня. Я готовился к святому причастию и читал последование. Солнце уже клонилось к закату, и я уже почти дочитал последние молитвы, когда услышал громкий голос: какой-то человек кричал на незнакомом мне языке, и по его интонации я почувствовал, что он подает сигнал об опасности. Я вместе с прочими забежал в какой-то переулок и увидел столпотворение людей всех наций. Они отчаянно гомонили и размахивали руками. Я с большим трудом продрался через лес человеческих тел и увидел старого монаха со сморщенным лицом, безжизненно сидящего в кресле. Все говорило о том, что этот монах испустил дух, его убили. Он умер с открытыми глазами, которые напоминали мне глаза убитого команданте Че Гевару, которого я в юности боготворил. В них ясно проступали тот же блеск и надежда на лучшее.
Его подрясник был мокрым от крови. Среди обеспокоенных случившимся зевак был и один русский паломник из нашей группы. Он сказал, что монах держал в руках четки из верблюжьей шерсти и молился, когда какой-то пьяный человек, исходя из непонятных побуждений, ударил его ножом. За убийцей погнался какой-то огромный эфиоп, который хотел схватить убийцу.
Этот монах был никому не известным египетским подвижником. Мир ему! Правда, отец Виталий впоследствии объяснил мне, что за этого египтянина нельзя молиться и подавать записки, потому что он был еретиком-монофизитом. Но если уже я возымел к нему такое сердечное уважение, я могу по субботам читать канон мученику Уару за упокой его души, чего я, каюсь, ни разу еще не сделал, хотя и получил благословение. Вот такой я грешный человек!
За что убили этого монаха, я так и не узнал. Но я всегда буду помнить выражение его лица, оно свидетельствовало о глубокой вере.
Второе воспоминание стража и воспоминание убийцы, не достойное упоминания
Лалибела бежал по тесным иерусалимским улочкам, он хотел поймать убийцу старого коптского монаха. Монах тяжело дышал от негодования и отчасти от физической усталости, вызванной преследованием. Неуклюжий эфиоп раскидывал людей и сбивал сувениры с импровизированных прилавков, усиливая шум и суматоху.
В голове его почему то звучала старая песня знаменитого Боба Марли, который сам когда-то хотел эмигрировать в Эфиопию, если бы не его преждевременная смерть от рака. Песня эта называлась "Будь как лев". Как будто бы Боб смотрел сейчас на него с небес и хотел придать ему сил, чтобы он смог задержать беглеца. Лалибела уже потерял из виду странного убийцу, но старался продолжать преследование в надежде, что вновь заметит его. Он сумел хорошенько рассмотреть этого дерзкого преступника.
Эфиопский монастырь соседствовал непосредственно с коптским. Это были дружественные обители, ведь христианство в Эфиопию пришло из Египта. Монахи двух Церквей время от времени и враждовали друг с другом, но эта вражда более напоминала ссоры братьев, чем войну врагов. Лалибела знал отца Матту, его уважали все в округе, даже мусульмане спрашивали у него совета, так как старец хорошо понимал по-арабски.
Лалибела оказался свидетелем этого убийства. Сначала к старцу подошел странного вида человек, по внешнему виду - араб. Он встал на колени и что-то долго говорил отцу Матте. Старец был почти слеп и больше молчал, гладя его по голове. Человек этот гомонил по-арабски, как будто извиняясь или исповедуя свои грехи. По всей видимости, араб был сильно пьян или находился под действием гашиша.
Эфиоп стоял рядом и не подозревал ничего страшного - был обычный иерусалимский вечер, совсем не предвещающий того, что произошло. Но действительность оказалась очень коварной. Произошло следующее: незнакомец обнял старца и, закрыв лицо руками, быстро побежал прочь. Секунд через десять Лалибела увидел, что из под плетеного кресла старца потекла кровь. Старец умер с открытыми глазами, смотря на заходящее светло-золотое солнце.
Когда эфиоп заметил кровь, убийца еще не забежал за угол. Лалибела дико закричал, привлекая внимание окружающих, а сам погнался за арабом.
Он долго бежал через еврейский и армянский кварталы старого города, прямо на гору Сион, которая не была обнесена стеной. Горой Сион почти полностью владели католики, исключая небольшую еврейскую гробницу пророка и царя Давида. Интуиция говорила эфиопу, что убийца где-то рядом.
Вдруг в армянском квартале он увидел его! Убийца уже успел переодеться в лохмотья, но у Лалибелы была хорошая память на лица. Он подбежал и схватил предлагаемого преступника. Лицо этого человека было сияющим, слишком невинным чтобы принадлежать преступнику. В то же время его черты поразительно напоминали черты лица убийцы. Эфиоп успел хорошенько разглядеть его, когда он обернулся. Он стал трясти его… Испугавшись, подозреваемый стал говорить что-то на незнакомом языке. Прошло несколько минут, когда Лалибела понял, что ошибся. Этот человек и мухи не обидит. К тому же он не смог бы так быстро переодеться в лохмотья. Монах отпустил человека, извинился перед ним и побрел на гору Сион. Может быть, он найдет убийцу там.
Это преступление было настолько безумным и шокирующим, что Лалибела даже не злился на преступника. Наверняка, это просто какой-нибудь несчастный сумасшедший, возомнивший себя пророком Илией. Какой повод может быть для убийства этого невинного старца, который никому не делал ничего плохого?!
Или это мусульмане-фанатики ведут джихад против неверных? Не все же они такие образованные, как этот Юсуф с Храмовой горы. Кто-то из поклонников пророка мог решить, что кровь неверных угодна Аллаху, как всесожжение.