Анна Федоровна как всегда отрапортовала, что спала как белуга. Надя с преувеличенным интересом попыталась выяснить у Вольта, спят ли белуги, но то было забавно пару дней назад в другом настроении, а сейчас Вольт только отмахнулся. А она все старалась быть оживленной, спрашивала, где же симпатичный Константин Иванович, который так смешно показывал свой способ ухаживать - загребущим движением.
- Уехал на юношеский кубок, - коротко объяснил Вольт.
И снова прочно замолчал.
Наверное, наступит когда-нибудь прогресс и в любовных отношениях. Так вот первым его достижением должно быть умение не навязываться! Люди научатся чутко улавливать малейшее отчуждение - и отходить. Без упреков, без слез.
Когда, прыгнув в воду, он включил свой автоматический кроль, как и обычно в последнее время, от нагрузки заболело сердце. Или от вчерашних переживаний? Нет, ведь и раньше болело - значит, от нагрузки. От перетренировки. Может быть, полезно было бы ему отдохнуть, но нельзя: все станут спрашивать, почему он не плавает, и первая - Надя, а невозможно же признаться, что болит сердце: стыдно: Выходит, надо плыть и плыть, а сердце пусть себе болит. Он старался отвлечься, думал о работе, которая предстоит сегодня - насколько позволит празднование крамеровского дня рождения, - об истории с Веринькой, и заставлял себя не обращать внимания на боль. И на Надин голубой купальник не обращать внимания, хотя та изменила привычке и плавала не по соседней дорожке, а по той же, что и он. Неужели не понимает, как это тягостно, когда такая навязчивость?!
Полностью отплавав свое - чтобы никто и заподозрить не смел в нем боли или слабости! - Вольт поторопился одеться, и все-таки Надя уже ждала его у контроля. Потому ушли вместе, напутствуемые Анной Федоровной, вместе сели в Стефу. Вольт не собирался развлекать публику семейными объяснениями.
Уже переехали Загородный, когда он спросил:
- Тебя куда подвезти? Может, до метро? К тебе до самого Васильевского мне некогда.
Надя выкрикнула - Вольт и не помнит, чтобы она когда-нибудь кричала:
- Домой мне! К нам домой!
Наверное, труднее было бы ее гнать, если бы она тихо плакала. Хотя женские слезы - обычное притворство. А от крика сразу вернулось вчерашнее чувство тесноты рядом с Надей.
- Нет, наши дома разные. Хорошо, что сохранился твой на Васильевском. Так что давай дальше врозь.
- Да ты хоть помнишь, из-за чего вчера полез на стенку?!
Ну вот: "Полез на стенку". Обыкновенный скандал. А вчерашнее чувство тесноты росло, грозило дойти до той стадии, когда он способен был только тупо твердить три слова. Нужно скорей кончать объяснение - любым способом! И он сказал резко, сознавая жестокость своих слов:
- Из-за того, что я решил жениться на другой! Вполне понятная ей банальность.
И Надя сразу ссутулилась, тихо заплакала. Да, это она поняла. Что ж, он и вправду снова женится, наверное, - когда-нибудь…
На Невском у метро она молча вышла. Вольт ожидал услышать что-нибудь вроде: "Желаю счастья с молодой женой!" - но нет. Надя вышла - и ее маленькая фигурка сразу потерялась среди спешащих утренних прохожих. Смогла ли она распрямиться, выдержать свою всегдашнюю легкую походку гимнастки, чтобы никто ни о чем не догадался?..
Когда-то с этого началось их знакомство: с того, что Вольт заметил Надю в толпе - по легкой походке. Но заметил не он один, какой-то пьяный за спиной объявил громко: "Во походочка! Все отдай - не жалко!" Надя обернулась и засмеялась. На ней были красные брюки, и она была как раздвоенная морковка…
Надина фигурка потерялась в толпе, и снова сделалось ее жалко. Так жалко - хуже, чем вчера. Потому что вчера где-то в глубине души казалось, что происходящее - немного игра. Жестокая игра. А сегодня поразила необратимость реальности. На самом деле Надя больше не жена; на самом деле не будет больше тыкаться носом в спину… Так жалко - до боли. До боли в сердце. Странно: сила любви к ней никогда не достигала силы теперешней жалости.
Может быть, не упусти он минуту, выскочил бы, попытался догнать… Но он остался сидеть, он напоминал себе, что надо пройти и через боль - раз им суждено расстаться, раз оба это знают, а Надя знала с самого начала, еще раньше, чем он.
Газеты из ящика были украдены. Опять! На этот раз Вольт преисполнился тяжелой ненависти к неизвестному вору. Ну откуда берутся такие сволочи?! И наверняка этот подонок ужасно доволен, что у него всегда свежие газеты, что нашлись дураки, которых можно без конца обворовывать… Поймать бы наконец!
А дома и Перс, и матушка еще спали. Из распахнутой маминой двери слышался двойной храп. Но ведь проснутся и увидят, что нет Нади. Придется сегодня же вечером объявить о разрыве, о разводе… Снова приступ жалости к Наде, снова пришлось напомнить себе, что разрыв их неизбежен, что Надя знала с самого начала - и поэтому, наверное, так и осталась чужой со своими жалкими суевериями. Скорей бы пройти сквозь это, пережить…
Вольт уже позавтракал и стоял одетый, когда зазвонил телефон. Он поспешно прикрыл дверь в мамину комнату и снял трубку.
- Вольт Платоныч? С вами говорит Сергей Георгиевич, отец Максимки. Элеонора Петровна сказала, что я могу вам позвонить.
Интонация неуверенная, просительная.
- Да-да, конечно.
- Так вот, как бы нам…
- Надо мне посмотреть на вашего сына. Вы где живете?
- На Петроградской, в конце Кировского. Очень легко ехать, все автобусы! И метро рядом!
Как будто, если бы не легко ехать, то и не поехал бы. Даже неловко слушать. Может быть, от неловкости Вольт ответил несколько надменно:
- Неважно, я на машине.
И сразу сам почувствовал неприятную надменность в своем голосе. Но отец Максимки (как его? - опять с первого раза не запомнил имя-отчество) не расслышал надменности в голосе, или считал, что некоторая надменность естественна для знаменитого специалиста, и подхватил радостно:
- Тем более, тем более! А найти легко: вход с парадного. Лифт.
Вольт подумал, что удобнее всего заехать по пути в институт: Песочная набережная совсем рядом с Кировским.
- Давайте сегодня в двенадцать. Кто-нибудь будет дома?
- Жена! Она не работает из-за… из-за этого.
- Хорошо, значит, в двенадцать. Или в половине первого.
Ведь не знаешь точно, когда освободишься в клинике.
- Пожалуйста! Конечно! Жена будет ждать! Так радуется, будто от приезда Вольта сын сразу
встанет на ноги и пойдет. А ведь, скорее всего, придется разочаровать. Но радовался предстоящему визиту и сам Вольт: после пережитой боли особенно ценен был этот звонок, лишнее доказательство, что он нужен, что остается в его жизни главное! Пациенты тоже иногда помогают врачу.
По дороге в клинику он по привычке посматривал на номера встречных машин, но заметил только один по-лусчастливый, как он называл про себя: 62–26.
В ординаторской Вольт снова не застал Якова Ильича. Подумал было, что тот на каком-нибудь совещании, как и вчера, но оказалось, что Яков Ильич заболел.
- Не просто грипп, что-то серьезное, - приглушив голос, сообщила между затяжками Элла Дмитриевна. - Кажется, кладут на обследование, понимаете - куда? Он знал, что его кладут, но ничего нам не говорил до последнего дня.
Ее лицо просмоленной Венеры было печально-торжественным.
Но Вольт ответил непримиримо:
- Он сам всю жизнь этого добивался. Курил - вот и докурился.
- Господи, вы и правда - Савонарола! Упрекать в такой момент! Да вы хоть оцените мужество: знал, куда его кладут, и не говорил, не пожаловался ни разу!
- Ну, это - элементарное самоуважение, хотя, конечно, не все умеют.
- "Элементарное"! Я бы посмотрела на вас! Подняли бы крик от малейшей боли! Такие непримиримые всегда первыми и ломаются!
Невозможно же ответить: "Я каждый день терплю и еще ни разу не пожаловался!" - вот бы и получилась та самая жалоба.
- Этого никто заранее не знает про себя.
- Видала я таких. Вся ваша физкультура - от трусости. И не курите от трусости! Потому и злорадствуете!
Выходит, жалеть и ахать - это участие, это гуманность, а сказать прямо, что сам виноват, - злорадство. Не давали бы курить, гнали бы отовсюду с папиросой - вот была бы гуманность!
- Я не злорадствую, я недоумеваю: как можно знать все - и курить?
Элла Дмитриевна посмотрела с видом превосходства:
- Вам и не понять. Вы - робот. Вы идете кратчайшим путем от причины к следствию. А человеческий путь извилист…
- Вам самой не надоели подобные банальности? Все, что неразумно, всякая слабость - ах, это человечно! Зато разум для вас всегда бесчеловечен!
И ведь Надя твердит то же самое - немного по-своему, но по сути то же: всякий бред ей мил, только бы подальше от разума. Дожили в двадцатом веке!
Злясь не столько на Эллу Дмитриевну - что ему до нее? - сколько заочно на Надю, Вольт оборвал ненужный разговор и выскочил из ординаторской, довольно сильно хлопнув дверью. Несколько больных, гулявших по коридору, посмотрели на него с удивлением.
Немного успокоившись, он вспомнил про Якова Ильича и подумал, что тот и правда держался на удивление достойно. Пожалуй, Вольт от него такого не ожидал. Жаль, конечно, человека, хоть и сам во всем виноват.
Зато старик Мокроусов порадовал новым случаем, записанным в школьную тетрадку. Тот же невозможный почерк:
"Я Платоныч тебе про Светку Яковлеву которую тоже к нам в разведвзвод прислали для особого задания. Пришли на связь с партизанами а у них пацан трехмесячный матка вчера погибла а других баб нет чтобы кормящие. А про корову забыли с какой стороны доится и про козу, У Светки тоже никаких детей ни счас ни раньше не успела но ей сразу подкинули как полноночной женщине он у ней на руках орет а кормить совершенно нечем. Так не поверишь от тоски Светка вся до черноты усохла а на третий день когда не орал а хрипел только у ней пошло молоко. Капитан Братанов чья она ППЖ тоже не поверил выматерил будто скрыла ребенка на стороне а на самом деле чистая правда. Ты говорил писать про геройство так оно у Светки настоящее геройство и есть только не в голове одной или в сердце где храбрости полагается быть а насквозь во всем теле а по женским особенно".
Да, порадовал старик Мокроусов! И написал хорошо, и тема - будто специально для Вольта. Правда, несколько таких случаев описано, Вольт их включил в свою книгу, но все равно, каждый такой случай - находка! И как здорово сказано: "геройство насквозь во всем теле"! То есть и это от головы, от воли, но как образ - здорово!
И незаменимый пример для немедленной проповеди!
- Видите, сами пишете, Егор Иваныч, что молоко пошло у нерожавшей девицы от силы воли, а вы не можете язвы свои заживить!
- Да не девица она, эта Светка! Нашел оправдание.
- Неважно. Детей не было? Не было, сами написали. Значит, и молоку взяться неоткуда. А вот появилось! Вы-то сами понимаете, что это чудо?! Куда там библейскому, когда высекли воду из скалы! Такая, значит, сила жалости! Вот и вы себя пожалейте, ногу свою.
- Да надо бы. Только труднее себя самого жалеть, Вольт Платоныч!
Только бы найти отговорку.
- Но все же меньше язвы? Затягиваются?
- Затягиваются.
- Вот и дальше будут затягиваться. А вы старайтесь, записывайте еще случаи. Да вспоминайте про Светку!
Отличное сделалось настроение! Жалко, Марина сегодня не дежурила, а то бы сразу привел ее в кабинетик грозной Авроры Степановны и помирил бы! Ну чего им делить на самом деле? Точно, помирил бы - бывают такие минуты, когда все удается.
В таком же настроении приехал к Максимке.
Открыла ему женщина на вид почти пожилая. Вольт уже из рассказа Грушевой знал, что Максимка - поздний ребенок, ну а несчастье, стало быть, состарило еще больше.
- Это вы, доктор? Мы на вас я не знаю как надеемся!
Конечно, нужно, чтобы во врача верили, не только сам пациент, но и родственники, - нужно, но в данном случае… Вдруг разочарование?
Квартира большая, обставленная. Но грустная, как и хозяйка.
- Вот сюда, доктор.
Из детской кровати на Вольта смотрел не малыш, а прямо-таки маленький мудрец. Всезнающий.
- Вот, Максим, это доктор. Новый доктор. Женщина говорила без обычных сюсюкающих интонаций, как со взрослым.
И мальчик сказал высоким детским голосом, но с совершенно взрослой интонацией:
- Здравствуйте, доктор, как вас зовут?
Да сколько ж ему лет? Грушева вчера говорила: четыре. Не может быть!
- Здравствуй, Максим, меня зовут Вольт Платоныч.
Руки у мальчика были беспрерывно чем-то заняты. Только усевшись вплотную к кровати, Вольт разглядел: в руках у Максима крошечный котенок. Странная игрушка - но все бывает.
- Это Китик, - сказал Максим. - Он будет ходить и бегать, если его много-много тереть.
- Делать массаж, - подсказала мать Максима.
- Массаж. Я все время его тру. Массаж. И я тоже смогу, как он.
Не вопрос, а утверждение.
И сколько убежденности в этом: "Я тоже смогу, как он"! Не может быть, чтобы четыре года! Да откуда такие берутся?! Или страдание воспитывает?
- Вы понимаете, доктор, у наших соседей родила кошка. Котенок не ходит. Ветеринарша сказала, что можно вылечить, если очень долго массировать. Но кто же будет возиться? Надо усыпить. Мой муж узнал случайно и принес Максиму. И с тех пор Максим массирует и массирует. Часами. Вот так…
В голосе женщины вместе с гордостью послышалось и растерянное удивление. Наверное, так же удивлялась простая смертная, мать где-нибудь в Древней Греции, когда у нее рождался бог, Геракл.
Вольт понял, что разочарования не будет, что этот мальчик сможет все!
- Да, Максим, и ты сможешь. Я маме объясню упражнения. Маме и тебе. И массаж, конечно. Перекладины построим особенные, станок, будешь упражняться. Только очень долго. Сможешь?
- Да, очень смогу, - серьезно сказал Максим.
- Очень долго. Через год начнешь сам ходить, только через год. Вытерпишь?
- Да, смогу.
- Через год начнешь ходить, через два бегать, как все дети. Если все время упражняться. А потом, если захочешь упражняться дальше, станешь чемпионом. Ты смотришь по телевизору фигурное катание?
- Да, смотрю.
А сам ни на секунду не перестает гладить котенка. Массировать!
- Жила девочка, у которой был детский паралич. И не только научилась бегать, как все дети, но стала чемпионкой мира, а другим обыкновенным детям, которые были рядом с ней, это и не снилось! И ты сможешь.
Нет, это не дежурная психотерапия. Вольт был совершенно уверен: Максим сможет! Вольт и не представлял до сих пор, что у четырехлетнего мальчика может быть такая воля! Не представлял, хотя уже который год занимается антропомаксимологией,
- Вот так, Максим, все ты сможешь.
- Да, смогу.
Сможет, конечно… Что же такое - человек?! Жалкое существо, которое поминутно совершает гадости: лжет, курит, воюет, - но вот от сострадания появляется молоко у нерожавшей женщины, как у той Светланы из случая старика Мокроусова. Или вот Максим.
Я царь - я раб - я червь - я бог!
Прощаясь, Вольт пожал Максиму руку. Давно он не пожимал ничью руку с таким уважением. Женщина его провожала.
- Такое спасибо, доктор, такое спасибо! Вы Максиму понравились, я вижу. Мы как только услышали от Всезнайки…
- От кого?
- От Всезнайки! То есть от Эли Грушевой. Муж с нею вместе учился когда-то в Академии. Так ее все звали на факультете.
Вольт и забыл уже, что оказался здесь через посредство Грушевой, А вспомнив, подумал о ней с обычной неприязнью: ведь это же самопредательство - уйти из искусствоведов в машинистки!
- Да-да, - сказал он сухо, - говорят, она хорошо училась, даже получала сталинскую стипендию.
- Не то слово - "хорошо"! Она все знала. И сейчас все знает и все помнит. Вы слышали, как Андроников рассказывает про Соллертинского: что тот только взглядывал на страницу - и запоминал всю? Вот и Эля. Спроси ее в любой час дня и ночи! Вся их группа никогда не заглядывала ни в какие энциклопедии - спрашивали у Эли. И до сих пор. Мой муж потом ушел в археологию, и знаете, если нужна библиографическая справка - бывает, что срочно, или поздно ехать в Публичку, - звонит ей. Нет, она феномен! Знаете, талантам иногда завидуют, а ей никто никогда и не завидовал, такой недостижимый феномен. Мы недавно поспорили про Бунину. Вы слышали про такую писательницу? Она современница Пушкина, довольно бездарная. Позвонили Всезнайке - и та сразу выдала полную библиографию плюс генеалогию, в результате которой появился знаменитый Иван Бунин! Неужели вы не знали?!
И не подозревал ни секунды! Всегда считал нудной женщиной, место которой только на кухне, а полученный диплом - сплошное недоразумение.
- Почему ж она бросила специальность, стала машинисткой?
- Ну знаете, так получилось. Муж, дети. У меня ведь тоже диплом, а сижу вот дома.
- У вас особый случай! Вы, я думаю, Максиму уделяете столько сил, что хватило бы на две работы!
Женщина улыбнулась, но не с гордостью за свои труды, а печально.
- Да, конечно, мы его развиваем. Разговариваем буквально обо всем. Это удивительно, как он схватывает! Когда все силы, все внимание в одну сторону. Вся энергия, которую другие дети тратят на беготню… Я не знаю, хорошо ли это, но он уже читает. И все помнит, что прочитал, что услышал… Но лучше бы бегал, как все дети.
- Ну-ну, главное, не терять веры! Он еще побежит, вот увидите! Но при нем останутся его знания, его воля. Это вырастет удивительный человек!
Но женщина снова улыбнулась печально.
- Он уже удивительный. Но иногда думаешь: не надо удивительности, пусть бы как все1.
Уже распрощавшись, Вольт никак не мог переключиться, все думал и думал о Максиме. Да, поздний ребенок… Муж, значит, примерно ровесник Грушевой, а у той внук в восьмом классе. Ну допустим, жена моложе лет на десять - вот и получилось такое несчастье. Или счастье, которое они сами еще не способны осознать? Потому что личность обещает развиться исключительная. Да и уже личность! Часами массировать котенка - в четыре года! Максим встанет, и пойдет, и побежит - непременно!
Невольно думалось и о Грушевой. Феномен - вот уж чего Вольт в ней никогда не подозревал. И тем обиднее, что пользу из ее феноменальности извлекают только несколько знакомых.
Свою собственную память Вольт всегда считал средней. Ну постарался немного развить, но ни о какой феноменальности речи нет. И когда приходится читать о примерах удивительной памяти, всегда он думает с завистью, как бы такая память пригодилась ему. И представляется, как счастливы должны быть люди, столь щедро одаренные. Но вот, оказывается, совсем рядом живет феноменальная женщина, и что же? Ничего! Непонятно. И обидно.
К институтской стоянке подъехали одновременно: Стефа и "Волга" с надписью "Киносъемочная". "Волга" уже нацелилась снова занять законное место Стефы, но Вольт с удовольствием подрезал ей нос и встал рядом с желтым "пежо" Поливановой. Так надо учить нахалов!