У Нади не может быть детей: однажды она неудачно сорвалась сверху у себя в цирке. Время от времени Вольт думал, как бы здорово он воспитал сына: физкультура, закалка воли, тренировка памяти - все то, чего в самом Вольте никто в детстве не воспитывал, так что пришлось потом наверстывать самому. Да, его сын был бы идеально снаряжен для достижения своего максимума. Ну а начать с того, что Надя, конечно, рожала бы под водой. Способ, известный еще древним египтянам: дети, рожденные под водой, более развиты физически, у них заметно лучше память и остальные способности, к тому же у них при нырянии происходит рефлекторная задержка дыхания, как у всех китовых, а потому в море они чувствуют себя настоящими дельфинами! Египетские жрецы - образованная каста, хранители мудрости - появлялись на свет только таким способом. Почему же теперь так рождаются редкие счастливцы?! Непонятно! Ведь главный долг родителей - наделить своих детей максимальными способностями!.. Да, иногда Вольт очень ясно себе представляет неродившегося сына - но быстро отвлекается за многочисленными делами.
"Нет своего" - другой бы смутился, почувствовал свою неполноценность, но не Вольт:
- Чего ж жалеть, Антонина Антоновна. Надо правильно воспитывать, вот и все. И в первую очередь - самостоятельность. Без самостоятельности не будет воли, без воли - человека, личности!
Антонина Антоновна не решалась больше возразить: она слегка робела перед Вольтом; но чувствовалось, что внутренне она не согласна.
Тут кстати хлопнула входная дверь и застучали быстрые, почти женские шаги по коридору.
- А я знаю! А я знаю! Не скроетесь: ваш ЗИС вас всегда выдаст! Здравствуйте, Вольт Платоныч!
По какой-то странной стыдливости Вольт только немногим друзьям открывает имя Стефы; для остальных тот остается безымянным ЗИСом.
- Здравствуйте-здравствуйте! Поздравляю, мне уже Антонина Антоновна похвасталась!
Антонина Антоновна тихо улыбалась, глядя на мужа. Все-таки понимает она, что это значит для ее Родиона Ивановича. Хоть и вздыхает о непостроенном кооперативе, но понимает.
А тот простодушно торжествовал:
- Как я вчера! Вы бы видели, Вольт Платоныч! Меня же знают мало. Я как набрал сходу четыре из четырех, пошел шепот: "Кандидат, переехал из Петрозаводска!" Им же не поверить, что свой новичок появился - в мои-то годы. А что скажут, когда в будущем году в настоящем финале появлюсь, не в блице?!. Клязь-мина из "Спартака" наколол четко. Такой молодой нахал, вы бы видели! Подловил его на челябинском варианте - сейчас его все играют вслед за Свешниковым, ну и он тоже: молодой да модный! - Вольт сумел-таки внушить Родиону Ивановичу презрение к моде. - Полез в челябинский вариант, а сам не знает, помните, той катастрофы с Дорфманом?
В своем увлечении Груздь почти всегда забывает, что Вольт - не тренер его, а психолог; что учит не дебютным вариантам, а приемам обращения с памятью, вниманием. Значит, приемы эти еще и важней дебютных вариантов.
- Я был уверен, Родион Иванович! С вашим характером!
Не был Вольт уверен - но с тем большей пылкостью нужно было теперь подтверждать неизменную уверенность в успехах Родиона Ивановича!
- Я очень чувствую, Вольт Платоныч! Очень чувствую, вы не думайте. Я бы вполовину не смог без вашей уверенности!
Так оно и есть, слова Груздя - всего лишь констатация факта, а все-таки приятно слышать! Даже Вольту приятно, хоть он-то знает действие этого механизма внушения, - каково же Родиону Ивановичу?! Да, внушение - это все!
- Жалко, вам нельзя за рулем, а то приняли бы по пятьдесят граммчиков за успехи!.. Да, сегодня же хоккей! Открытие чемпионата в Ленинграде!
С предвкушением удовольствия на круглом лице Груздь щелкнул выключателем.
Но с экрана явственно повеяло унынием: борьбы не было, а значит, и игры - СКА безнадежно и безвольно отдавался на милость ЦСКА.
У Вольта огорчительная особенность: он всегда болеет за слабую команду. От этого спортивные передачи для него - сплошные разочарования. Но случаются иногда и чудеса: более слабые одолевают - за счет воли, вдохновения, порыва! Тогда это удивительное зрелище, счастливые минуты!.. Но, конечно, болеть можно только за ту команду, которая, хоть и слабее, борется - упирается, как принято говорить среди спортсменов. СКА сейчас и не думал упираться.
- Да, вас там не хватает, - вздохнул Груздь, - вы бы им внушили веру и надежду!
Действительно, внушил бы.
СКА безропотно проглотил еще одну шайбу, и по этому случаю Вольт с Родионом Ивановичем узнали счет: 8:1, а еще только половина второго периода.
- Зрителей жалко, - сказал Вольт. - Им-то за что мучиться?
И в этот момент ему пришла в голову идея - как всегда сразу и целиком.
Он одинаково радовался всем своим идеям: и про аларм-систему, которая, быть может, совершит переворот не только в науке, но и в самом человеке; и про необходимость изменить систему оплаты ремонтников в таксопарках, - недавно прочитал статью в газете, как ремонтники вымогают деньги у шоферов, и сразу явилась идея: платить не за ремонт, а наоборот - за исправность машин, за процент выхода на линию! Тогда будет заинтересованность в результате, будут сами производить профилактику - короче, будет отношение как к собственным машинам! Радикальное решение. Вольт, конечно, написал в газету - и конечно, получил пустую отписку. Непонятно почему. Ведь надо прогрессировать, непрерывно прогрессировать - а многие почему-то не хотят.
И вот теперь тоже: радикальное решение!
- Все правильно, Родион Иванович! Потому что порочна сама нынешняя система очков. Наши знают, что ЦСКА их задавит, вот и не упираются: чего ломаться зря? Несправедливо: прокатались весь матч, нахватали десять шайб - получили ноль, или бились до конца, проиграли одну шайбу - такой же ноль. Хуже чем несправедливо - безнравственно! А нужно так: разыгрывать восемь очков в матче - по два в каждом периоде и два за общий результат. Понятно? Вот как сейчас: весь матч проигран, два периода проиграно, но все равно оставался бы стимул: в последнем периоде урвать очко или два. И ЦСКА не смог бы расслабиться до конца. Только так! Тогда будет интерес в любом матче!
Справедливость такой системы была очевидна. Но манило и другое ее преимущество: новизна! Вольт любит новое, потому что оно всегда интересно само по себе. Надо прогрессировать, непрерывно прогрессировать!
- Вы замечательно придумали, Вольт Платоныч! Только если бы вы им внушили, как мне, они бы и так уперлись против ЦСКА. И по нынешней системе.
Трогательная вера в Вольта, ничего не скажешь, но сейчас она уже и не льстила: сейчас хотелось одного - утвердить новую идею! Написать, отправить - только тогда можно будет успокоиться: он свое дело сделал. С ним всегда так: пока идея не высказана, пока остается в голове - то, что сказал Груздю, не в счет, - невозможно думать ни о чем другом.
Антонина Антоновна все это время что-то вязала, сидя спиной к телевизору - спорт ее не интересует. Тем удивительнее ее терпимость к шахматной страсти мужа.
- Что вы вяжете, Антонина Антоновна?
- Носки послать Валерику. Там холодно, если он в Тюмень.
- Да, вот надумал наш Валерка, - Родион Иванович виновато посмотрел на жену.
Очень не понравился Вольту этот взгляд: с них всегда все и начинается - с таких вот виноватых взглядов. А кончается отречением от себя.
- И очень хорошо! Основа в человеке - самостоятельность!
Вольт постарался вложить в эти слова всю свою силу внушения.
- Я тоже сам пробивался, - сказал Родион Иванович, но не очень уверенно.
Нужно было бы устроить ему хорошую встряску, чтобы и думать не смел ни о каких кооперативах для Валерика своего великовозрастного, но Вольт торопился домой - новая идея жгла изнутри! - и не мог сосредоточиться на чужих проблемах.
- Ну счастливо, Антонина Антоновна. А носки - это хорошая штука, Валерик спасибо скажет.
Антонина Антоновна улыбнулась на похвалу.
- Я ему и в армию связавши, а он пишет: нельзя, потому что положены портянки. Командиры там - старшина!
- Это надо мной был старшина, а у Валерки - прапорщик! - преувеличенно бодро сказал Родион Иванович.
- Ну а теперь демобилизуется - и никаких командиров над ним, одни начальники.
Родион Иванович вышел проводить Вольта.
- Мать есть мать, - сказал он как бы извиняясь.
- Ничего, привыкнет и к Тюмени. Будет слать носки.
Родион Иванович улыбнулся бодрее.
По пути домой Вольт живо воображал, как по новой системе - "системе Комаровского" - начнут играть сначала у нас, потом в других странах, на чемпионатах мира… И будет трудно поверить, что совсем недавно поражения 3:4 и 0:10 расценивались одинаково. Неужели был возможен такой абсурд?!.
В почтовом ящике вечерних газет не оказалось. Украли! Опять! Это продолжается не первый год - иногда крадут раз в неделю, иногда и три. Откуда берутся такие сволочи?! Сам, значит, не выписывает, купить лень - удобнее украсть. Поймать бы его наконец! Вольт бы тогда!.. Он и сам не знал, что он сделает, но - сделает! Такое, что этот подонок запомнит на всю жизнь!
Наверное, надо было бы вставить другой замок, к которому не подходит общий ключ, но такой замок надо еще сначала достать - столько хлопот. А Вольт, пережив в себе первую вспышку гнева, сразу же забывает про украденные газеты - до следующей покражи.
В квартире все было пропитано ароматом жареных грибов. Теперь, на пенсии, Надя совершенствуется в кулинарном искусстве. Впрочем, Вольт ее поощряет, дарит поваренные книги - ест он немного, но очень даже замечает, что ест.
В кухне сидела гостья - Грушева, верхняя соседка. Вольт предпочел бы ужинать не в ее обществе, но та сидела прочно. У нее неиссякаемая тема для горестных разговоров: внук в восьмом классе.
- Добрый вечер! Добрый вечер! А я уж попробовала, что наготовила Наденька! Такая она мастерица! А у моего Толика жена ничего не умеет. И не хочет.
- Бывают в жизни и другие интересы, - многозначительно сказала мама, которая тоже ничего не умеет готовить - и не хочет.
- Какие у нее другие?! Вы думаете, она художница вроде вас, Ниночка Ефимовна? Никаких у нее интересов. И Феденька весь в нее! Тут недавно трагедия: накопил восемьдесят рублей на джинсы - и украли.
- Восемьдесят рублей за брюки? - ужаснулась мама. - Ведь джинсы - это брюки, правда? Или, может, по-старому?
- Какое - по-старому! Кто теперь помнит по-старому!
- Нет, но за брюки… Разве бывают такие цены?!
Наивность мамы беспредельна. С нею трудно разговаривать, потому что ей все нужно объяснять с самого начала, на что у Вольта просто не хватает терпения. Совсем недавно, например, она наконец узнала про Высоцкого. Пришла и сообщила торжественно: "Есть, оказывается, такой поэт-песенник, который сам и слова пишет, и музыку, и исполняет. Высоковский, кажется. Тебе что-нибудь говорит такая фамилия?" Сказать про Высоцкого "поэт-песенник"! Но у мамы удивительная стилистическая глухота. Вольт тогда в ответ смог только глухо промычать. Пусть уж еще через год до мамы дойдет новость, что Высоцкий был, а не есть.
Большей частью, такое абсолютное незнание жизни Вольта раздражает, хотя, если подумать, умудриться не слышать про Высоцкого - удивительное достижение, о маме можно рассказывать как о достопримечательности, все равно как если бы у нее сердце располагалось с правой стороны.
Пожалуй, даже Грушева решила, что просвещать маму - слишком тяжкий труд, и обратилась к Вольту:
- Ну как там у вас моя заказчица. Ингрида Игоревна? Эффектная женщина. Наверное, все мужчины у ее ног. Не при Наденьке будь сказано.
При мне можно все говорить. Меня его бабы совершенно не интересуют. Каждый получает, что заслуживает.
Откуда взялись "его бабы"? Вот уж на что Вольт не тратит времени. И что за многозначительное "что заслуживает"?!
- А я вас сейчас поражу! - вдруг без всякой связи сообщила матушка. - Меня сегодня ночью кусал комар! Вы подумайте: в октябре! Раньше и летом такого не было, чтобы в центре города комары! А вас не кусают, Элеонора Петровна?
- Меня? Нет!
- А меня кусают! Видно, такая я вкусная!
Даже и непонятно почему, но последняя фраза прозвучала для Вольта как гвоздем по стеклу. А матушка повторила победоносно:
- Да, такая я вкусная!
Слава богу, доел. Но из-за дурацких разговоров все удовольствие испортилось - не заметил, как и съел любимые грибы. Вольт и сам знал, что это в нем крупный недостаток: другой бы не обращал внимания, и пусть бы матушка хвасталась, какая она вкусная, - в крайнем случае слегка бы улыбнулся. А у Вольта почти спазм! Надо быть спокойнее, толстокожее. И ведь, пожалуй, никто не подозревает, что он так реагирует, а уж матушка не подозревает точно: он же умеет сдерживаться, а потому слывет совершенно невозмутимым.
И, подтверждая свою репутацию, Вольт поблагодарил за ужин, потом, приятно улыбаясь, распрощался с Грушевой. А когда ушел к себе, почувствовал, что снова колет в сердце - от вечной сдержанности, от чего же еще! Даже не смог сразу приняться за работу.
Отец тоже очень умеет сдерживаться - они с Вольтом и внешне похожи, и по характеру, видно, тоже. Сдерживался-сдерживался - и вдруг ушел, завел себе новую жену. Вольту было тогда семь лет, он ничего не понимал, и пришлось ему очень плохо. Он сделался таким нервным, что его стал преследовать навязчивый страх: будто мама по дороге на работу попадет под машину. Маме пришлось зарабатывать копиями: творческая работа не кормила, а то, что присылал отец, было необходимо, но недостаточно, как говорят математики.
Каждое утро, приходя в копийную мастерскую, мама звонила домой, что доехала благополучно. Он был приторно ласковым, без конца лез к маме с поцелуями и называл "кисанькой". Она до сих пор вспоминает о детских его ласковостях с умилением и сожалением: куда все девалось? Вольт старается не вспоминать, а если все-таки вспоминает, то удивляется: неужели таким мог быть он?! Кто из его теперешних пациентов, получив от него волевой посыл, поверит, что их вечно уверенный и оптимистичный Вольт Платоныч доходил когда-то до навязчивых страхов?! Ну что ж, он создал себя сам: и координацию движений - настольным теннисом, и волю - недовольством собой…
Теперь-то Вольт если не оправдывает, то во многом понимает отца: если тому часто приходилось выслушивать что-нибудь вроде "такая я вкусная"… А жуткий беспорядок в доме? Отвращение к хозяйству? Неуклюжесть?.. Но нет, тоже не так все однозначно. Среди старых маминых бумаг Вольт однажды нашел "Приказ по вверенной мне семье":
1) В ознаменование 29-летия Ники Самохрапийской объявляю ей благодарность и премирую СТА рублями для удовлетворения индивидуальных запросов по ее усмотрению. 2) Выделяю еще СТО рублей на устройство двухдневного фестиваля.
3) Объявляю коллективный выезд на лоно природы для воссоединения ныне разрозненной семьи.
4) Прием поздравлений, подарков и приветствий назначаю в течение всего 25/V до 24.00 включительно. Дети грудного возраста поздравляют в удобное для них время.
В несчастных семьях такие приказы не издаются.
Трогательная и выплывшая из прошлого подробность: мама уже тогда здорово храпела - Ника Самохрапийская. А то, что отец звал в лучшие времена маму Никой, Вольт знал и раньше. Вторая его жена тоже Нина - надо же такое совпадение! - Нина Павловна. Ее отец зовет: Ну-ну. Удобно произносить со множеством интонаций: Ну-ну! - Ну-ну? - Ну-ну-у?!
В чем нужно отдать маме должное: она никогда не настраивала Вольта против отца! Кстати, и на алименты не подавала, а отец джентльменски присылал каждый месяц деньги.
На алименты она не подавала, "чтобы не гулял за ним исполнительный лист". Но это не мешало маме отказывать в разводе и писать заявления во все инстанции. Это, конечно, было большой ошибкой, хотя делала это мама, Вольт убежден, не от злонамеренности, не от мстительности, а от той же беспредельной наивности, с какой теперь она не верила, что обыкновенные штаны могут стоить сто рублей новыми деньгами или даже больше. Она действительно думала, что отцу объяснят необходимость сохранения здоровой советской семьи, он все осознает и произойдет совсем как в том Приказе: воссоединение ныне разрозненной семьи. Не от злонамеренности, но отцу от этого не было легче: в насильственное воссоединение тогда верила не только мама, и отцу объявляли партийные выговоры, Нину Павловну не прописывали в московской квартире и участковый предупреждал о нарушении паспортного режима. Не говоря уж о том, что они не могли поехать вместе на курорт, за границу. В результате отец свою бывшую жену возненавидел и не хотел ничего о ней слышать: не отвечал на письма, не заходил, когда бывал в Ленинграде, а вызывал Вольта по телефону. А мама каждый год слала ему поздравления ко дню рождения - наивность ее не могло поколебать ничто…
Постепенно Вольт успокоился. До сна еще оставалось время поработать. Как раз начиналась очень интересная глава: об управлении внутренними органами, которые у обычных людей работают непроизвольно, - об остановке сердца, прежде всего. Большинству людей такое умение, конечно, и не нужно, хотя могли бы, остановив на время сердце, спасаться при обвалах шахтеры, например, - но прежде всего возбуждает воображение сама возможность невероятных достижений, еще один пример всесилия человеческой воли. Пожелай по-настоящему - и совершишь такое, что окружающие назовут чудом! Вольт готов был снова и снова твердить это на каждой странице! И снова и снова удивлялся, что лишь редкие люди по-настоящему желают.
Надя что-то молча шила. Он давно ей внушил, что, когда он работает, с ним заговаривать нельзя. Так что ее молчаливое присутствие почти не мешало.
Послышались шаги, и в комнату заглянула мама, сказала шепотом:
- Наденька, включите мне наушники.
Какая удача, что телевизор можно слушать через наушники! Мама всем своим существом привержена к кино и смотрит в день обычно два фильма - вернее, в вечер, - и пришлось долго ей внушать, что телевизор орет на всю квартиру и под доносящиеся из-за стены кинострасти невозможно работать; в конце концов, внушил, вот только переключать звук на наушники мама так и не научилась, всегда просит Вольта или Надю. Интересно, что в своей работе мама делает технически очень сложные вещи: многократные травления цинковых или медных досок, перекрытия лаком - а элементарно переключить звук научиться не может.
Не мешать работать Вольт внушил, ну а внушить такое же отвращение к кино, какое испытывал сам, надежды не было: "Мой любимый Соломин сегодня!" - и все, откладываются любые дела. Стыдно было и то, что Вольт сам, хотя давно уже не смотрит кино, знает откуда-то актеров в лицо - что-то осталось с тех пор, когда еще смотрел, что-то отпечатывается невольно, когда заглядывает к маме, - хотел не знать, не узнавать, а все-таки знает и узнает…
Едва Надя вернулась в комнату, зазвонил телефон в прихожей. Давно надо бы поставить параллельные аппараты себе и маме. Надя подошла.
- Тебя.
Черт! Что-то бесцеремонное в телефоне: редко кто ворвется без спросу и помешает работать, а по телефону можно врываться и мешать, считается приличным.
- Алло?
- Вольт Платоныч? Какое счастье, что застал! Катастрофа, умоляю!