Глава 14
Найэл ждал Марию в конце платформы на Gare du Nord. Он стоял за барьером. Поезд остановился, но он не сдвинулся с места. Началась толкотня, встречающие и носильщики теснили друг друга, воздух гудел от приветствий и разговоров. Мимо Найэла за барьер устремился поток чужих, незнакомых людей. Тараторящие французы со своими говорливыми женами, английские туристы и все те худосочные личности с сигарами во рту, которые не принадлежат ни к одной национальности и вечно путешествуют в поездах, из конца в конец пересекающих континент.
Найэла охватило невыносимое волнение, сердце было готово вырваться из груди. А если Мария не приедет, если ему придется возвращаться одному… Но, нет, она здесь. На ней свободного покроя пальто, и в руках она держит шляпу. На расстоянии ярдов двадцати он мог видеть ее улыбающиеся глаза. И хотя у нее было только два чемодана, шла она в сопровождении троих носильщиков. И вот она рядом с ним. Она подставляет лицо для поцелуя.
- Ты опять вырос, - сказала Мария. - Так нечестно. Вместо того чтобы выглядеть моложе меня, ты выглядишь старше.
Она вынула платок и стерла со щеки Найэла следы губной помады.
- У меня только сорокафранковая бумажка, - сказала она. - Придется тебе расплатиться с носильщиками.
Он был готов к такому обороту. Знал, что так и будет. Когда они проходили барьер, люди оборачивались, чтобы взглянуть на Марию, и она улыбалась им. Она помахала рукой тучному, засаленному машинисту, который улыбался ей, стоя на ступеньке паровоза и вытирая руки тряпкой.
- Он мне нравится, - сказала Мария. - Я всех их люблю.
- Да, но не здесь, - сказал Найэл. - Не на платформе.
Его волнение прошло, но сердце продолжало усиленно биться… полное восторга и радости, готовое выскочить из груди. Он рассчитался с носильщиками, щедро дав им на чай из денег Фриды, подозвал такси и отпустил их. Шофер многозначительно взглянул на Марию и уголком рта что-то сказал Найэлу.
- Я совсем забыла французский. Что он сказал? - спросила Мария.
- Если бы ты и помнила французский, - ответил Найэл, - то все равно ничего бы не поняла.
- Он сказал грубость?
- Нет, комплимент.
- Тебе или мне?
- Нам обоим. Он человек разумный. И не лишен проницательности.
Такси отъехало от вокзала и, свернув за угол, резко бросило Марию на руки Найэлу.
Он крепко прижал ее к себе и поцеловал в волосы.
- Ты всегда пахнешь одинаково, - сказал он. - Горчицей.
- Почему горчицей?
- Не знаю. Это не запах. Просто твоя кожа.
Мария взяла его за кисть и сравнила ее со своей.
- Она тоже выросла. Стала чище. И ты перестал грызть ногти. Фрида отучила?
- Никто меня не отучал. Просто у меня пропало желание их грызть.
- Значит, ты счастлив. Люди грызут ногти, только если они несчастны. Ты счастлив?
- Сейчас счастлив. - И Найэл вместо своих ногтей прикусил кончики пальцев Марии.
Мария молчала в его объятиях и смеялась.
- Кто твои друзья? - спросил Найэл.
- У меня их много. По именам не помню.
- А кто в данный момент номер один?
- Первого номера нет. Иначе меня бы не было в Париже.
- Я так и думал, - сказал Найэл.
- Знаешь, что я собираюсь сделать?
- Ты мне писала.
- Я хочу сыграть во всех пьесах Барри. Он мне очень удается.
- Кто это говорит?
- Барри.
Такси снова резко свернуло, Мария поудобнее устроилась в объятиях Найэла и положила ноги ему на колени.
- Дело в том, - сказала она, - что меня все считают бесплотной, большеглазой и болезненной. Интересно, почему.
- Наверное, тебе не случалось лежать с ними так, как ты лежишь сейчас, - предположил Найэл.
- Еще как случалось, - возразила Мария, - время от времени. Беда в том, что я слишком быстро ото всех убегаю. Мне надоедает.
- Надоедает то, что они говорят? Или то, что делают?
- Делают. Что они говорят, я никогда не слушаю.
Найэл закурил сигарету. Непростая задача в его скрюченной позе.
- Это как музыка, - сказал он. - В конце концов, в октаве всего восемь нот.
- Вспомни Элгара, - сказала Мария. - Его "Вариации "Загадка"". А Рахманинов, что он вытворяет с Паганини.
- Ты слишком высоко берешь, - сказал Найэл. - Должно быть, твои приятели чувствуют себя приниженными.
- Пока мне не приходилось выслушивать их жалоб, - сказала Мария. - А куда мы едем?
- В твою гостиницу.
- Я думала, что остановлюсь у вас с Фридой.
- Невозможно. У нас только одна спальня.
- Понятно, - сказала Мария. - Какое убожество.
Она оттолкнула его и стала пудрить нос.
- Почему ты не поехала в турне? - спросил Найэл.
- Жена, - ответила Мария. - Что за радость. К тому же его зубы.
- А что с его зубами?
- В конце концов, они его подвели. Ему пришлось вставить протез, и прошлую неделю он провел в частной лечебнице. Я послала несколько лилий.
- Почему не венок?
- Я подумывала о венке.
- Значит, finito?
- Finito.
Он поднял ее руку за запястье и посмотрел на стрелки часов с браслетом.
- Ну, ты всегда такова, - сказал Найэл. - И нет здесь ничего бесплотного. Он подарил их в знак прощания?
- Нет, - ответила Мария. - Он подарил их в знак благодарности за загадочные вариации.
Когда такси свернуло на Елисейские поля, Мария быстро выпрямилась, подалась вперед и посмотрела в окно:
- Ах, Найэл, это мы - это ты и я.
Двое детей ждали, чтобы перейти улицу. На мальчике были надеты блуза и берет; девочка была немного постарше и нетерпеливо дергала его за руку, волосы разметались у нее по лицу.
- Ты и я, - повторила Мария. - Мы убежали от Труды. И как я не понимала этого раньше? Лондон для нас не дом. Никогда не будет домом.
- Потому я и приехал в Париж, - сказал Найэл. Мария отвернулась от окна и взглянула на него.
Ее глаза были темны и лишены выражения, как глаза слепого.
- Да, - сказала она. - Но ты приехал не с тем, с кем надо.
Такси круто свернуло вправо и резко остановилось перед гостиницей Марии.
___
В меблированных комнатах дома, что неподалеку от авеню Нейи, Фрида принимала Папу и Селию. После отдыха на итальянских озерах они возвращались в Англию проездом через Париж. Майорка Папу не привлекла, и он отказался от намерения посетить ее. Зато его воображением внезапно овладели прозрачные воды и высящиеся вдали горы, на которые ему нет надобности взбираться. В долинах черномордые коровы с колокольчиками на шее…
- Но шел дождь, Фрида, шел дождь, - сказал Папа. - С набухшего от влаги неба лились слезы всего мира.
- Чем же вы занимались? - спросила Фрида.
- Играли в bezique, - ответил Папа.
Селия ощутила на себе сочувственный взгляд Фриды и отвела глаза. В квартире Фриды она испытывала странные чувства. Сама не зная почему, она подумала, что это оттого, что квартира очень мала. Всего одна спальня, и халат Найэла висит на двери.
Она попробовала представить Фриду кем-то вроде Труды, кто так же присматривает за Найэлом. Но ничего не вышло. Должно быть, это предрассудки, говорила она себе, если я не возражаю против того, что позволяет себе Мария, то почему должна возражать, когда так поступает Найэл?
Квартира была очень неопрятной. Повсюду валялись исписанные нотами листы бумаги, открытые книги, в углах - наспех снятая обувь. Возможно, все дело в обуви… Папа, который некогда так гневался на Фриду, теперь казался совершенно спокойным. Он полулежал в кресле и, ковыряя золотой зубочисткой в дупле зуба, обсуждал с Фридой ее планы.
- Займись им, - сказал он, помахивая рукой, - покажи ему мир. Пусть повыступает во всех европейских столицах, как его мать до него, и закончит Америкой. Я даю свое разрешение.
Селия смотрела, как Фрида роняет на пол пепел. На столе стояла пепельница, но она ею не пользовалась. Вместо пепла в пепельнице лежал пучок аспарагуса с обкусанными кончиками.
- Найэл не хочет путешествовать, - сказал Фрида. - У него нет честолюбия.
- Нет честолюбия? Не желает путешествовать? Что же он любит?
- Он любит поесть.
Селия подумала, что ответ Фриды объясняет и кончики аспарагуса, и коробки из-под шоколада. Когда вернемся домой, надо не забыть рассказать Труде.
- А чем он любит заниматься? - спросил Папа, проявляя явное любопытство.
Но Фрида только пожала плечами. И вставила в мундштук новую сигарету.
- Он читает, - сказала она, - и спит. Он спит часами.
- Но весь этот успех? этот éclat? - сказал Папа. - Он не вскружил ему голову, не избаловал?
- Не думаю, чтобы он догадывался обо всем этом, - ответила Фрида.
- Совсем как его мать, - сказал Папа. - Ей было все равно.
- Но она не щадила себя, - возразила Фрида. - Она работала. Одному Богу известно, как она работала. У нее были упорство и тяга к работе. У Найэла нет ни того, ни другого. Ему просто все равно.
Папа покачал головой и свистнул.
- Это плохо, - сказал он. - Все дело в его французской крови.
Селия вспомнила голубую венку на руке Найэла и подумала, французская она или нет. Затем посмотрела на свои собственные руки, широкие и квадратные, как у Папы. Вены на них видны не были.
- Мария труженица, - сказал Папа. - Но Мария девушка. И ни капли лени. На следующей неделе у нее снова начинаются репетиции. Вся в отца. Слава Богу, в Марии нет ничего французского.
Селию очень занимал вопрос, а нет ли во Фриде чего-нибудь французского. Она владеет двумя языками, а живет во Франции. Иногда Папа бывает таким бестактным.
- Интересно, приехала она или нет, - сказала Селия, желая сменить тему разговора. - Поезд должен был прибыть час назад.
- Найэл сказал, что отвезет ее прямо в гостиницу, - заметила Фрида. - Я предлагаю вам поехать и посмотреть, там она или нет. Найэл может приехать с минуты на минуту, чтобы переодеться.
Все же очень похоже на Труду, решила Селия. Фрида знает, когда Найэл приедет переодеться. Интересно, она ему стирает, считает его рубашки? Вот-вот она назовет его "мой мальчик".
В гостиницу Папа и Селия отправились на такси.
- Интересно, как у них идут дела, - в голосе Папы звучало любопытство. - Я имею в виду этот странный союз… Найэл и забавная старушка Фрида. Завтра я должен пригласить ее на ленч и все выяснить.
- Ах, Папа, не надо! - ужаснулась Селия.
- А почему бы и нет, дорогая?
- Подумай, в какое неловкое положение ты поставишь Найэла, - ответила Селия.
- Не вижу ничего неловкого, - сказал Папа. - Такие вещи очень важны с медицинской точки зрения. Я смотрю на Фриду, как смотрел бы на преподавателя Оксфорда, Кембриджа или Гейдельберга. Она знает свое дело.
И он принялся вспоминать годы знакомства с Фридой, дойдя до тысяча девятьсот двенадцатого, тысяча девятьсот девятого.
Когда они прибыли в гостиницу, портье сообщил им, что мисс Делейни приехала, распаковала вещи и ушла, не сказав куда. Ушла полчаса назад. Джентльмен тоже ушел. Наверху в номере люкс - Папа путешествовал лишь в тех случаях, когда ему удавалось снять номер люкс, - они обнаружили полнейший беспорядок. Все кровати измяты, и на них - вещи Марии. Полотенца раскиданы, тальк просыпан.
- Отвратительно, - сказал Папа. - Совсем как австрийская горничная.
Селия стала лихорадочно приводить комнату в порядок. Мария уже не была вся в отца.
- Они к тому же и пили, - сказал Папа, обследуя стакан для полоскания рта. - Судя по запаху, коньяк. Никогда не подозревал, что моя дочь пьет.
- Она не пьет, - возразила Селия, поправляя Папину постель. - Только оранжад. Иногда после премьеры выпьет шампанского.
- Тогда это, должно быть, Найэл, - сказал Папа. - Некто (и кто, как не Найэл) наливал коньяк в мой стакан для полоскания. Я покажу Фриде. Фрида несет ответственность.
И он до краев налил себе коньяка в свой стакан для полоскания.
- Выйди, пока я переоденусь, дорогая, - сказал Папа. - Если Мария намерена превратить наш номер в публичный дом, то она ответит за это, когда вернется. Я положу конец ее выступлениям в роли Мэри Роз. Впрочем, я пошлю Барри телеграмму.
Он стал искать в шкафу свой вечерний костюм, швыряя на пол все, что попадалось под руку.
Селия пошла к себе переодеться. К подушке была приколота записка: "Увидимся в кабаре. Мы обедаем в городе". Ящик туалетного столика Селии был выдвинут, из него исчезла ее вечерняя сумочка. Наверное, Мария забыла привезти свою и поэтому взяла сумочку Селии. Заодно она взяла и серьги. Новые, те, что Папа купил Селии в Милане. Селия начала переодеваться с тяжелым сердцем. Она чувствовала, что вечер не сулит ничего хорошего…
___
Найэл и Мария сидели бок о бок на речном трамвайчике, который плыл к Сен-Клу. Париж, прекрасная призрачная дымка, остался позади. Они сидели на верхней палубе и ели вишни, бросая косточки на головы пассажиров. Поверх вечернего платья Мария накинула пиджак Найэла из верблюжьей шерсти. Платье было зеленого цвета, и яшмовые серьги Селии безупречно подходили к нему.
- Дело в том, - сказала Мария, - что мы никогда не должны расставаться.
- Мы никогда и не расставались, - сказал Найэл.
- А сейчас? - спросила Мария. - Ты в Париже, я в Лондоне. Это ужасно. Для меня это невыносимо. Именно поэтому я так несчастна.
- Разве ты несчастна?
- Очень.
Она выплюнула вишневую косточку на лысину пожилого француза. Тот посмотрел наверх, готовый разразиться проклятиями, но, увидев Марию, улыбнулся и поклонился ей. Затем он огляделся в поисках лестницы на верхнюю палубу.
- Я так одинока, - сказала Мария. - Меня никто не смешит.
- Через несколько недель тебе будет не до смеха, - заметил Найэл. - У тебя начнутся репетиции.
Пароходик, пыхтя, плыл по извилистой реке, обрамленной погруженными в тень деревьями. На набережные опустились сумерки. В воздухе витали шумы и запахи Парижа.
- Давай уедем, - сказал Найэл. - Вот так, все бросим и уедем.
- И куда же мы могли бы уехать?
- Мы могли бы уехать в Мексику.
Они держали друг друга за руки и смотрели поверх реки на деревья.
- Шляпы с остроконечными тульями… - сказала Мария. - Не думаю, что мне нравятся мексиканские шляпы.
- Тебе и не нужна шляпа. Только туфли из особой кожи с запахом.
- Ни ты, ни я не умеем ездить верхом, - сказала Мария. - А в Мексике обязательно надо уметь ездить верхом. Мулы. И все вокруг стреляют.
Она смяла бумажный пакетик из-под вишни и бросила его в реку.
- Дело в том, - сказала она, - что я вовсе не уверена, хочу я уехать или нет.
- Дело в том, - сказал Найэл, - что я предпочел бы жить на маяке.
- Почему на маяке?
- Ну, на мельнице. В хмелесушилке. Или на барже.
Мария вздохнула и прислонилась к плечу Найэла.
- Надо смотреть фактам в лицо: мы никогда не будем вместе, - сказал Найэл.
- Мы могли бы быть вместе… иногда, - сказала Мария, - время от времени. До Сен-Клу еще далеко?
- Не знаю. Почему ты об этом спрашиваешь?
- Так, любопытно. Мы должны успеть… кабаре, Фрида, твои песни.
Найэл рассмеялся и обнял Марию.
- Видишь ли, - сказал он, - для тебя побег - своего рода игра, представление. А Сен-Клу - все равно что Мексика, только ближе.
- Мы могли бы сделать из этого символ… - сказала Мария. - Нечто такое, к чему мы всегда стремимся и чего никогда не обретаем. Нечто такое, что всегда остается вне пределов досягаемости. Кажется, есть одно стихотворение, которое начинается словами: "О Господи - Монреаль!" Мы можем сказать: "О Господи - Сен-Клу!"
Повеяло холодом. Мария застегнула пиджак на все пуговицы.
- Вот что мы можем сделать, - сказала она. - Мы можем получить лучшее от обоих миров, вернувшись в Париж через Булонский лес на такси. Такси может ехать медленно… специально. Скорее всего шофер проявит тактичность.
- Во Франции шоферы никогда не оглядываются на заднее сиденье. Они слишком хорошо обучены…
- …как бы то ни было, - словно продолжая прерванную фразу, проговорил Найэл, когда такси выезжало из Булонского леса, - я бы предпочел поехать в Мексику.
- Нищим выбирать не приходится, - сказала Мария. - И все же…
- Что все же?..
- Я все еще пахну горчицей?
А в Париже Папа, Фрида и Селия обедали в напряженной, натянутой атмосфере. Папа был раздражен и сердит. Он взял на себя труд навестить пасынка, а его пасынок и пальцем не пошевелил, чтобы увидеться с ним. Он оплатил проезд дочери из Лондона и ее проживание в гостинице, а она шляется по улицам, как венская проститутка.
Все это было громко высказано Фриде за обедом.
- Я умываю руки во всем, что касается этих двоих, - сказал он. - Найэл просто-напросто избалованный сводник. Мария - потаскуха. В обоих течет дурная кровь. Оба плохо кончат. Слава Богу, у меня есть вот этот ребенок. Благодарение Богу за Селию.
Фрида только улыбалась и сигарета за сигаретой курила свой "Честерфилд". Возможно, она и в самом деле похожа на наставника, подумала Селия, на снисходительного, отзывчивого наставника.
- Они скоро появятся, - сказала Фрида. - Я и сама была молодой… в Париже. Когда-то.
Долгий обед закончился. Но впереди был ужин и кабаре. Папа молча оплатил счет, и они так же молча отбыли на машине в то место, которое Папа предпочел назвать boîte de nuit.
- Все они одинаковые, эти заведения, - с мрачным видом сказал он. - Убежища порока. Совсем не то, что в мое время. Как низко вы пали, моя дорогая Фрида. Досадно низко. - Он пожал плечами и покачал головой.
По словам Папы, Селия ожидала, что boite de nuit будет помещаться в чем-то вроде подвала, погребенного глубоко под землей. С бледными, зловещего вида посетителями, танцующими прижавшись щека к щеке. Она очень удивилась, когда вошла в ресторан, похожий на Посольский клуб в Лондоне. Изысканно одетые женщины. Некоторые из них знали Папу. Он улыбался и раскланивался с ними. Фрида провела их к столику в углу зала. Вскоре к нему подошел молодой человек с осиной талией; щелкнув каблуками, он низко поклонился Селии и пригласил ее на танец. Она вспыхнула и взглянула на Папу. Наверное, он по метшей мере маркиз или даже принц из дома Бурбонов.
- Все в порядке, - сказала ей Фрида. - Это всего-навсего профи. С ним можно не разговаривать.