Она подняла ладонь к его груди, остановившись на полдороге, - и он, словно от толчка, шатнулся вбок, и что-то загрохотало, и покатились три трубки свечного сала с мерцающими фитилями, и они засмеялись - роковой смех, - и внезапно все было кончено.
Потом Шехерезада пошла дальше вверх, а Кит пошел дальше вниз. Он пересек двор под глупой невинностью луны. Он поднялся в башню.
И вступил в безумие ночи.
О, теперь-то я знаю, что должен был сказать и сделать. "Графу Дракуле захотелось бы твоего горла, твоей шеи. Но я - я хочу твоего рта, твоих губ". И дальше, вперед, и за этим бы все последовало, потекло. Правда ведь?
Esprit de l'escalier - дух лестницы, ах, если бы ты сказал, ах, если бы ты сделал. И все-таки насколько более неизгладимо это было, когда лестница была лестницей, что вела в спальню…
Собираясь, заслоняя, предвещая, смыкаясь над Шехерезадой, он чувствовал почти непреодолимую силу. И предмет, который не сдвинуть. Какова была природа затруднения, какова была его форма и масса? Он повернулся к спящей фигуре рядом и прошептал:
- Как ты могла так со мною обойтись?
Кит уже не первую неделю понимал, что избранный им план был чем-то вроде противоположного самоусовершенствованию. Но он и в самом деле не представлял себе, какой долгий путь перед ним лежал.
* * *
- Ты небось думаешь, я правда рыжая или нет? Так я ж того, уничтожила доказательства. До-го-по-го-след-го-не-го. Вообще-то я настоящая - глянь, какая у мене под мышкой щетина. Вот. Знаешь, а я знаю девушку, у которой никогда не было волос на лобке. Вообще никогда. Она…
Прости меня, Рита, за это краткое отступление, но я только что заметил вену, которая проходит через лоб Кита, пульсируя слева направо, - в нем рождается мысль. И я должен отойти в сторону, отступить, устраниться… Так, что касается Дилькаш, тут я свое мнение выразил ясно; насчет Пэнси же я ему устроил настоящую выволочку. Если бы прошлой ночью он замкнулся на Шехерезаде, что ж, тут быстро возникли бы последствия, которые он до сих пор намеренно отказывается взвесить. Но что он задумывает в данный момент (видите это червеобразное движение, с востока на запад, по его лишенному морщин лбу?)… Говоря словами, которые будут ему ясны, он завелся от собственной испорченности: corruption, от лат. corrumpere, Кит, - "портить, подкупать", друг мой, от cor-, "в целом" + rumpere, "ломать". Прости меня, Рита, виноват; прошу тебя, продолжай.
- Вообще никогда. Как только появились, она тут же начала с ними войну. Так ни разу и не дала им закрепиться. За этим будущее, нет, точно. Извините, девушки, но время мочалок кончилось. Хватит уже этих стычек в зарослях. Слышь, Рик, а тут нормально, а? Вы-го-со-го-кий-го-класс-го. Мы всю ночь ехали, я вся грязнущая, как не знаю кто. Мене бы в ванне хорошенько полежать. Полежу в ванне хорошенько, - продолжала она, - и буду совсем как новенькая.
Рита не успела провести в их обществе и полминуты, как оказалась в чем мать родила. Она подошла к бассейну, стягивая через голову платье и сдирая туфли: Рита в костюме Евы, а затем - ухмылка до ушей и стремительный прыжок в воду. Кенрик медленно двигался сдедом за ней, низко-низко опустив голову.
Куда же смотрит полиция? Куда она, спрашивается, смотрит? Если с Шехерезадой разобрались бы в участке (а Лили отделалась бы предупреждением), подумал Кит, то Рита, безусловно, заслуживала посещения сотрудника отдела тяжких преступлений. Рита: пять футов восемь дюймов, 32–30-31, не просто без лифчика, не просто без трусов, но еще и с эпилированной кожей - девочка, готовящаяся стать подростком, в свои двадцать пять… Кит и сам бы мог привлечь внимание властей, окажись они тут. Его новое предчувствие пульсировало, словно черный цветок, на котором кормится пчела. Лили, обнажив верхние зубы, не сводила взгляда с Риты, а та говорила:
- Значит, давайте еще раз по кругу. Так, ты будешь… Давай помедленней скажи.
- Шехерезада.
- Ого, лапуля! Длинновато немножко, тебе не кажется? Дух захватывает! Язык сломаешь, а дальше у нас кто - Адриано, что ли? Ой, а ты маленький, да удаленький, а, красавчик? Как тебя дальше-то звать?
- Себастьяно, - ответил Адриано (вспомнив в конце концов, что этим надо гордиться).
- Тогда я тебя так и буду звать. Ничё? Знаешь, Себ, мене ж один Адриан сердце разбил. Зверь был, блядь, как не знаю кто… А ты - Уиттэкер. Счастлива познакомиться. А ты - Глория. А ты, малышка, - ты, конечно, будешь Лили. Ну вот. Так чем вы все тут, на солнышке, занимаетесь?
- Ничем, - сказала Шехерезада. - Негусто, но что поделаешь. Ничем.
* * *
Кенрик с угрожающими нотками в голосе попросил, чтобы его отвели в ближайший бар.
На крутой тропинке Кит не раз и не два поворачивался к нему, начиная простое утвердительное предложение, но его лишь заставляли замолчать взмахом руки. А Кенрик просил сделать остановку, садился на камень, курил, потом на пенек, курил, месил волосы восемью негнущимися пальцами…
Кенрик тоже был сыном беременной вдовы. Это произошло в начале второго триместра (быстрая машина с откидным верхом, летний дождь). И так продолжалось пять месяцев: пропавший отец, нерожденный сын, мать в слезах и в положении. Черные стебли или нити, но кроме того - знакомая линия силуэта, профиль, нацеленный, как знак вопроса, между жизнью и смертью. И старый порядок уступает место новому, хоть и не сразу, нет еще: наполненные груди и ослабевшие колени, тянет на одно, на другое, отошли воды, матка, как насос, и схватки, схватки, схватки.
Пять месяцев растущий младенец полоскался в соках оплакивания. В этом и состояла разница между друзьями. Рожая, мать Кита думала, что отец еще жив, потому нерожденное дитя в своей круглой ванночке ни разу не вкусило выделений горя. Вдова - widow, см. Оксфордский словарь, widewe - "быть пустым"; однако пустыми они не были, эти две женщины, эти две вдовы.
- Что это значит? - спросил Кенрик.
- Муссолини всегда прав.
- Понимаешь, чувак, дело в том, что я уже двадцать дней не оставался один, и… У тебя так бывает, когда не знаешь, кто ты такой?
Да нет, подумал Кит. Хотя сейчас у меня такое чувство, будто я то вплываю в себя, то выплываю.
- Как бы да, - сказал он.
- Ладно. Я в твоих руках. Веди дальше.
4. Воспитание чувств
Они вошли в плотницкую пещеру через улочку от зоомагазина. Пьющие, одетые в свои фуфайки, словно замаскированные под овец. Кенрик сказал:
- У меня уже довольно хорошо получается. Buon giorno. Due cognac grandes, per favore. Это мне. Ты что будешь?
Они вдвоем стояли у прилавка под наблюдением шести или семи пар древних глаз. Кенрик залпом осушил первый стакан и передернулся. Необходимости понижать голос они не испытывали; когда оба закурили, Кит сказал:
- Можем начинать?
- Ага. Погоди. Николас передает привет. Да, а ту посылку ты получил? Не нравлюсь я все-таки Николасу. Он меня бестолковым считает. Придурком бестолковым.
- Нет, - возразил Кит; однако в этом что-то было. "И что ты нашел, - часто спрашивал его брат, - в этом придурке бестолковом? Он алкаш, неудачник и сноб. Уж я-то знаю. С ним ты можешь отдохнуть от собственного благородства. Ты ведь благородный - ты не притворяешься. Но тебя это изматывает. Так что время от времени тебе требуется отдых".
В этом тоже что-то было. Отвечая брату, Кит подчеркивал выразительность Кенрика - и тот факт, что девушки находили его привлекательным. Лили находила его привлекательным. Глаза Кита над шапкой пивной пены на секунду расширились.
- Николас, - сказал он, - считает, что ты клевый. Теперь можем начинать?
- Начинай.
- Ты ебался с Собакой!
- Ну да, ебался. Только я не виноват. Мне пришлось ебаться с Собакой.
- Я так и знал. Как только я тебя увидел, тут же решил: он ебался с Собакой! Ведь я тебе говорил: Собаку не трогать.
- Знаю, говорил; я и не собирался. В смысле, я же не идиот. Я же видел, что с Арном из-за этого стало. И с Юэном. А мне предстояло провести с ней сорок две ночи. Я знал, насколько это серьезно. У нас даже состоялся длинный разговор на пароме, и мы приняли торжественное решение, что ебаться с Собакой я не буду - в смысле, договорились, что останемся просто добрыми друзьями. Я был решительно настроен не ебаться с Собакой. Но мне пришлось ебаться с Собакой. Ancora, per favore. Сейчас объясню.
Их поход начался безоблачно - Рита в своем "MGB", Кенрик, ждущий со своим турснаряжением (колышки, брезент), - три недели назад, одним ясным ранним утром. Они сели на двенадцатичасовой корабль, идущий из Фолкстоуна в Булонь. По очереди садясь за руль, дважды остановившись перекусить, они ехали до полуночи, двигаясь на юг.
- И все было клево, - продолжал Кенрик. - Она, Собака, отличный спутник в дороге. Настоящая трещотка, но с ней очень весело - и невероятно бесстрашная. И платит за все. Помнишь, у меня был полтинник? Я его проиграл.
- Лошади.
- Рулетка. К тому времени, когда мы добрались до Франции, у меня уже не было денег, чтобы вернуться в Англию. Короче. Я подумал: идея замечательная. Собака мне нравится, я ее уважаю, и мы просто добрые друзья. Тогда я говорю себе: тебе нужно только помнить одну вещь, и все. Собаку не трогать. Короче. Потом мы нашли место для привала - знаешь, просто высовываешь голову и говоришь: "Кем-пи-инг?" Это было южнее Лиона. А потом в палатке… В палатке было так жарко. Просто невероятно жарко. - Он пожал плечами. - Так жарко было, что мы с Собакой начали ебаться. Вот так.
- М-м, - сказал Кит. Киту тоже было двадцать лет. И он понимал, что в палатке, где просто невероятно жарко и где находится Рита, от тебя более или менее ничего не зависит. - М-м. Значит, в палатке, где очень жарко. И как оно было?
- Потрясающе. Мы были еще в процессе, когда немцы начали занимать очередь в душ.
- И что тогда пошло не так?
- Не хочу это обсуждать.
- Ага, все так говорят.
- Ну ладно, ну ебался я с Собакой. Что такого? Не хочу это обсуждать - о'кей?
- Ага, Арн тоже так говорил. Никто не хочет это обсуждать.
- Может, поэтому люди и продолжают этим заниматься. Продолжают ебаться с Собакой. Если бы начались разговоры, они бы перестали… Я все пытаюсь взглянуть на это как на обряд посвящения. Такая вещь, через которую просто надо пройти в жизни. Поебаться с Собакой.
- Или такая вещь, которая бывает, когда сильно страдаешь от смены часового пояса, - туманно добавил Кит.
- Чего?
- Гарт. Мой преподаватель. Когда вернулся из Новой Зеландии. Он говорил, что отвел жену в парк, на поводке, а потом отодрал эту собаку.
- Или такая вещь, которая бывает при игре в карты, - туманно добавил Кенрик.
- Чего?
- Ну, знаешь - в бридж или, там, что-нибудь в этом роде. У него такая рука была, столько пик - как тут не вставить этой собаке.
- Нет, все-таки ты был прав в первый раз, - возразил Кит. - Испытание характера. Элемент воспитания чувств. Приходит время, когда каждый юноша должен…
- Должен отставить детские привычки.
- Должен показать, из какого он теста.
- И переспать с собакой.
Наступило молчание. Затем Кенрик задумчиво сказал:
- Знаешь, как мы с тобой обычно про чувих болтаем? Вот так она болтает про парней - тех парней, которых ебла. Это не парни ее ебут. Это она их ебет. Но ты прикинь. Мы ж так про чувих не болтаем с чувихами, правда? О господи.
Кенрик и Кит всегда рассказывали друг другу абсолютно все (каждая застежка лифчика, каждый сантиметр молнии), поэтому Кит спросил, просто в силу привычки:
- Там, в этой палатке, как вы с ней раздевались - или вы уже…
- Нет, чувак, не могу я об этом говорить… Я только об этом и думаю - типа пишу это в голове. Но говорить я об этом не могу.
Пишу? Николас презирал Кенрика еще и за то, что его умственное развитие остановилось в возрасте семнадцати лет (когда его выгнали из лучшей школы в Лондоне). И он никогда ничего не читал. При взгляде на Кенрика многих обманывали четкая линия подбородка и вдохновенные скулы. Как обманывалась Лили… Кит сказал с мучительно-медленной неохотой:
- Да, кстати. Помнишь, ты тогда провел ночь с Вайолет. Я хочу у тебя спросить только одну вещь. И никаких подробностей. И все же: как ты думаешь, ей понравилось?
- Понравилось? Э-э, ну да… На самом деле, честно говоря, я не помню. В смысле, я и на следующий день не помнил. Это было после той пьянки. Signore. Ancora, per favore. Grazie. Она, когда проснулась, сказала: "Прошлой ночью ты немножко расхулиганился". Так что, наверное, что-то такое произошло. А потом я попробовал еще и утром немножко похулиганить. Но не смог. Извини.
Они поговорили о Вайолет, о замке; Кенрик, не боявшийся женской красоты, сказал:
- Это та, утонченная, с сиськами? Бог ты мой. Такое лицо на такой фигуре не часто увидишь. Нет, не часто. Наверно, затем ей и нужна вся эта шея. Представь, насколько ты должен сам себе нравиться, чтобы пристать к Шехерезаде.
- Ты себе нравишься.
- До известного предела. Другая тоже вполне ничего. Та, что без волос и с задницей. И в купальнике вроде мамашиного.
Они допили, и Кит показал ему достопримечательности деревни (самое главное - церковь и крысу), а Кенрик сказал:
- Так как у вас с Лили дела?
Они пошли по крутой дорожке, прямо за ними двигалось стадо коз - а может, овец с ягнятами, цвета городского снега, виляющих, подскакивающих, словно ткацкий станок.
- Насчет Лили я как раз хочу с тобой поговорить. Видишь ли, дело в ее сексуальной уверенности в себе. Я подумал, может, ты сможешь меня выручить.
- Как?
* * *
Стояла пятница, и план был такой: они пообедают попозже, или поужинают пораньше, или выпьют чаю с чем-нибудь посущественнее около пяти тридцати, а потом для желающих будет поездка, финансируемая Адриано, в некий ночной клуб в Монтале. По крайней мере, так сообщила Киту Глория, в одиночестве сидевшая во дворике со своим блокнотом для зарисовок на коленях.
- Где Рита? - спросил Кенрик.
- Спит. У всех сиеста. Показать тебе где?
- Господи, да нет, зачем. Я просто наверху потусуюсь. Если можно. Со стаканом чего-нибудь.
Кит поднялся в башню. Он собирался подготовить Лили - и одновременно подтолкнуть реальность в желаемом направлении, чтобы она двигалась, не принимая в расчет его интересы, какими они ему виделись… Ему представилась Рита у бассейна, ее удвоенная, утроенная нагота. Рита напоминала ему, самым антиэротическим образом, Вайолет в десяти-одиннадцатилетнем возрасте: очень стройная, но одновременно в этой оболочке пухлой плоти, в костюме новорожденной.
Лили стояла у окна, глядя наружу. Она повернулась.
- Что-то не так, - сказал он.
- Готова спорить, вы с твоим другом считаете, что это очень смешно. Ты что, не понимаешь, что это означает?
На мгновение Киту показалось, что его попытка уже пресечена, что он выведен на чистую воду - он никогда не видел Лили такой сердитой, как сейчас. Она продолжала:
- Ах ты, врун. Почему ее называют Собакой?
- Что? А почему бы и не называть ее Собакой? Я имею в виду, среди друзей.
- Она же красавица!
- Ну, по-своему, может быть, - сказал он. - Ладно, пусть красавица. Я разве говорил когда-нибудь, что нет?
- Тогда почему ее называют Собакой? Ты что, не понимаешь, что это означает?
- Собака? Что? - Он подождал ответа, потом сказал: - Ну, может, в Америке это что-то и означает. В Англии это означает "собака", и все. Мы все зовем Риту Собакой. Николас зовет Риту Собакой. Это потому, что она… похожа на собаку.
- Чем?
- О господи. Ведет себя как собака. - Он медленно продолжал: - Рита ведет себя как собака. Она вся взбудораженная. Как бывает заметно, что у нее язык дрожит. Как будто она все время немножко запыхавшись. Потом, как она постоянно крутит задом. Как будто хвостом виляет. Крутит задом, как собака.
- Не крутит она задом!
Он отер пот с губы.
- На самом деле ты права. Не крутит. Крутить задом она перестала. Раньше крутила, а теперь перестала. Я ее об этом спрошу - заставлю ее повилять задом для тебя. И ты поймешь, что она похожа на собаку. Клянусь.
- Ой, Кит, ну почему я некрасивая?
А она так редко звала его по имени… А что можно было сказать в ответ на этот ужасный вопрос? Что можно было сделать? Только одно: шагнуть вперед, вступить, обнять ее, погладить по волосам.
- Почему я некрасивая? - У нее опять сделался этот голос, ходящий кругами. - Шехерезада красивая. Рита красивая. Даже Глория красивая, когда улыбается. Все красивые. Почему я некрасивая…
"Ты будешь красивой", - повторял он. И они легли вместе, потом она заснула. И он тоже поэкспериментировал с этим: сиеста, отдых, сон, визит к безумию при свете белого дня… Когда Лили проснулась, он внимательно наблюдал, болтал с ней, пока она мылась и одевалась; еще он терпеливо рассказывал ей, какой симпатичной считает ее Кенрик.
- Хорошенькая, загорелая, - говорил он Лили, когда в половине шестого они спускались по каменным ступенькам. - Еще ты похудела. Так он сказал. И глаза у тебя сияют.
- М-м. Извини. Просто я ожидала увидеть собаку.
- Это ты извини. Я правда не знал, что так получится с этой собакой. Значит, по твоим понятиям, Собаку надо называть Лисой.
- Она похожа на лису.
- Ага, только теперь уже поздно. - Кроме того, Рита не вела себя как лиса. Рита была лучшим другом человека - утверждение безошибочное, хоть и неоднозначное. - Значит, быть ей Собакой.
- А Пэнси тоже так разговаривала? Это у нее никогда не было волос на лобке?
- Нет. Но акцент у нее как у Риты. Еще у нее смешно выходило с этими "мене". Передай мене ночнушку. Мене есть охота. Это мило. Мне нравится, как они разговаривают.
- Да вы же все наполовину из этих краев… Заметно, что Кенрик не очень-то доволен, - сказала Лили, когда они вышли во двор, - но по-прежнему непонятно, почему нельзя.
- Нельзя? А, да. Верно, непонятно. Но все равно как-то удивительно, правда? Я ему много раз говорил. Много раз.
- Ты ему это в голову вдалбливал.
- Я ему это в голову вдалбливал. Причем ему ведь прекрасно известно, что нельзя. А он - что он делает в первую же ночь, в самую же первую ночь?
- Берет и ебется с Собакой.
- Вот именно.
- А именно этого делать как раз и нельзя.