- Глядите, чего он мне подарил, - сказала ни о чем не подозревающая Рита, ощупывая руками шею: волнообразная серебряная цепочка с весомым отблеском. - "Где ты, моя египетская змейка?" Знаешь, Шез, со мной никогда раньше так любовью не занимались. Начинает так тихонько. Только начнешь терять сознание от всей этой нежности, как все меняется. И думаешь: уфф, так хорошенько мне еще не вставляли! Наверно, это у него размер такой - я так думаю.
Тут она крутнулась. И мгновение словно увеличилось, взлетело кверху, в золото с голубизной: вот они, у замка на горе в Италии, Руаа и Рита - да, Капля в своей парандже и Собака в своем костюме Евы… Рита прокричала:
- Господи Иисусе, лапуля, да ты же, бля, там живьем изжаришься! Снимай с себя эту палатку, девка, и вали к нам, поплескаться!
На обед были остатки с (очень далекого) прошлого вечера. А потом исчезли и они.
- Знаете, - сказала уравновешенная Шехерезада, - она лучше, чем мы.
- Кто? - спросил Кит.
- Руаа.
- Ой, да ладно тебе, - возразила Лили. - Почему? Потому что носит на себе орудие пытки? И с какой стати оно черное? Черное удерживает тепло. Почему не белое? Зачем они одеваются как вдовы?
- Ну, может, и так. Но она лучше, чем мы.
Кит продолжал неотрывно смотреть вдаль, хотя спортивная машинка давно уже перевалила через склоны первого предгорья. А когда отвернулся, рядом никого не было - ни Шехерезады, ни Лили, вообще никого, и он внезапно почувствовал себя опустошенным, внезапно почувствовал себя одиноким под небесами. Он стоял у бассейна и смотрел не отрываясь. Вода была неподвижна и пока еще полупрозрачна; ему видны были медные монетки и одинокий ласт. Потом свет начал меняться, и облако, чтобы прикрыть скромницу-солнце, заторопилось бочком, и похожая на темную морскую звезду фигура появилась, корчась, из глубин. С тем лишь, чтобы встретиться со своим оригиналом - падающим листом, в то время как поверхность из стеклянной превратилась в зеркальную.
* * *
Перед ужином они остались на террасе вдвоем, и Лили сказала:
- Почему ты не злишься?
- Насчет тебя с Кенриком? Потому что предполагаю, что ты меня дразнишь. "Некоторые мужчины умеют дать женщине почувствовать…" Ты говорила, как Рита об Адриано.
- А ты - как Кенрик, когда он ее слушает. Совершенно безразличный.
- Потому что в твоем исполнении это звучало неправдоподобно.
- А, так ты мне не веришь. Не веришь, что Кенрик пытался. Потому что я недостаточно привлекательна.
- Нет, Лили.
- А Кенрик что об этом говорил?
- Ну, он же мне не скажет.
- Не скажет? Короче. Он не попытался. Он был очень мил, и мы целовались и обнимались. Но пойти дальше он не попытался. Вот и все.
- Да, но стала бы ты? Суть-то вся в этом. Стала бы?
- Ага, чтобы ты мог… Нет. Не стала бы. Слушай. Мы с тобой дали обет. Мы поклялись. Помнишь? Что можем расстаться, но никогда так друг с другом не поступим. Никогда не будем действовать украдкой. Никогда не станем обманывать.
Он признал истинность этого утверждения.
- Не знаю точно, что ты имел в виду, но я тут размышляла. Есть какое-нибудь животное, среднее между собакой и лисой? Ведь мы как раз такие. Мы не большеухие хомяки и не рыжие белки. Мы - серые. Знаешь, на самом деле это не богатые, не такие, как мы. Это красивые. Тебе не достаются люди из разряда "мечта". Мне иногда достаются, потому что я девушка. Но никогда не бывает, чтобы на равных условиях. И всегда обидно. Мы с тобой - "может быть", и ты и я. Мы все равно довольно милые, нам друг с другом хорошо. Слушай, не можем же мы расстаться прямо вот тут. Я тебя люблю, на какое-то время этого хватит. И ты должен любить меня в ответ.
Кашлянув, он стал кашлять дальше. Когда куришь, иногда у тебя появляется возможность избавиться от всего прочего, что тебя душит. Он чувствовал, что она все знает. И потому решил сказать все как есть.
- Я сам не верю, что так сказал. "Стала бы?" Прошу тебя, забудь, что я вообще так сказал. Прости меня. Прости.
- "История любви". Которая нам ужасно не понравилась. Помнишь? "Разнузданный секс - это когда не надо говорить "прости"".
- Молодец, Лили. В первый раз у тебя получилось то, что надо. - По сути, у него не ушло бы много времени на то, чтобы понять, насколько это бездарно в качестве аксиомы. Истина состоит в том, что любовь - это когда говорить "прости" надо всегда. - Прости, Лили. Ответ - да, на все. Прости, Лили. Прости.
* * *
За ужином в кухне, с Шехерезадой и Глорией, он не поднимал головы и говорил себе: что ж, теперь по крайней мере прекратятся дурные сны - сны о Лили. По ходу дела бывали разные вариации, но в снах этих неизменно наступал момент, когда она плакала, а он смеялся. Эти сны всегда придавали Киту силы, чтобы пробудиться от них. Так что даже в безумной вселенной сна ты страстно желал чего-то, и это наступало, сбывалось. Ты просыпался. И то был единственный случай, когда это происходило на самом деле (думал он) - твои мечты по-настоящему сбывались лишь в этом смысле, и только в нем.
В ту ночь все прошло немного лучше - этот неописуемый акт. Можно даже сказать, что любовью занимались Юпитер с Юноной. Это было достойно Юпитера, Царя небесного, в том отношении, что Юнона была ему не только сестрой, но и женой.
- Хоть бы Тимми приехал.
- Да, хоть бы.
- Так было бы проще всего для всех. Особенно для нее. Чтоб она перестала…
Беситься, подумал он. И на этом сдался.
* * *
Адриано на некоторое время отступил. Что же до Тимми, на следующее утро на устах у всех было другое имя. Пришествие Йоркиля, о котором давно ходили слухи, утвердилось, стало конкретным числом, заметно добавив Глории Бьютимэн престижа и законности. Йорк, в конце концов, торопился к ней, тогда как Тимми лениво мешкал в Иерусалиме. Теперь власть переменилась.
За обедом, обмахиваясь телеграммой-подтверждением, Глория спросила Шехерезаду, не нужно ли ей помочь вынести вещи из апартаментов, и добавила:
- Ты же не сможешь в одиночку, а Эудженио нет - как, впрочем, и Тимми… Можно отложить это до вторника. Мне-то, конечно, и в башне очень хорошо. Но ты же знаешь Йорка.
- Йорка я знаю. Отлично. Это же его замок.
- Потом, апартаменты ведь жутко большие для всего одного человека.
- Да.
- А Тимми по-прежнему не проявлялся.
- Да.
- В смысле, о Тимми ведь ни слуху ни духу.
- Да...
- Стало быть, тебе еще - сколько? - пять ночей там жить в полном одиночестве.
- А тут еще это.
Кит мрачно расшифровывал какие-то записи в одной из приемных (он наводил порядок, готовясь приступить к Диккенсу и Джордж Элиот), когда мимо прошла Глория со своим рукоделием (она шила лоскутное покрывало, кусочек за кусочком). Она сказала:
- Ты, я думаю, страшно рад насчет Йоркиля.
- Почему ты так думаешь?
- Потому что это означает, что вернутся слуги. Дом превращается в какую-то пепельницу - не находишь? Ты разве это еще не закончил?
Она имела в виду "Гордость и предубеждение".
- Почти закончил. - Он конспектировал подробности "благоразумного брака" Шарлотты Лукас и преподобного Коллинза. - Почему ты спрашиваешь?
- Подумала, может, и мне почитать. Если ты позволишь. Или ты из тех зубрилок "со странностями"? Когда речь идет об их… э-э… книжонках в мягком переплете издательства "Signet".
- Подожди. - Он взглянул на нее; вид у нее был тот же: неуклюжие сандалии, унылый серо-коричневый балахон, торчащие черные волосы. - Ты хочешь сказать, что "Жанну д'Арк" уже прикончила?
- О, опять эта ирония. Я и забыла, какой ты ироничный.
- В библиотеке есть гораздо более шикарное издание. В кожаном переплете. Иллюстрированное.
- Нет, я твоим воспользуюсь, если можно. Его можно будет трепать сколько хочешь. Понравится мне эта вещь?
Киту вспомнился Йорк, тяжелая блондинистая фигура, увенчанная цилиндром, в сельском крытом павильоне. Он сказал (перефразировал):
- Это роман о любовном воздействии денег. Молодые женщины буржуазного происхождения… с таким хладнокровием обнажают… сей стержень общества экономический.
- Ох уж эти молодые умники. На самом деле это жутко смешно - вы же ничего не знаете.
Жара продолжалась, и теперь в том, как она ежеутренне разворачивалась и обнажалась, было нечто абсолютно неприличное. Они просыпались, а она была тут как тут, разворачивалась и обнажалась, подобно зверю. Кухня пахла капустой и канализацией. Молоко скисло. Бассейн нагрелся до тридцати семи градусов. Я не устану никогда, говорило солнце. Я - как море. Бы устанете. Но я не устану никогда.
- Ой, да ладно тебе, Лили. Что ты хочешь сказать - постоянно рукоблудствует?
- Так и есть. Она постоянно рукоблудствует. Как минимум два раза в день.
- Два раза в день? - А Кит и не знал, что девушки вообще занимаются рукоблудством. - Где?
- В ванной. Берет в руки душ, а он как бешеная змея, если его на полную мощность включить. Говорит, тот, что в апартаментах, не такой хороший. Давление меньше.
- И сколько времени это занимает?
- Пара минут, и все. Особенно если сиськи тереть. Они у нее теперь такие чувствительные, пульсируют. Угадай, как она называет душ. Она его называет "Бог дождя".
Он сказал в темноте:
- Она знает, что ты все это мне передаешь?
- Я же тебе говорила. Она меня убила бы.
- А про нас ты ей рассказываешь?
- Нет. Ну, немножко.
* * *
Адриано, как уже отмечалось, затаился. А когда возобновил посещения (и свои истовые занятия на доске для ныряния, турнике, трамплине), вид у него был ни робкий ни победный. Он пришел не один… Кит сидел в библиотеке с нераскрытым "Оливером Твистом" на коленях, как вдруг к нему смело приблизился Адриано со словами:
- Поцелуй, пожалуйста, Феличиану в обе щеки… Она не знает английского, так что мы можем говорить uomo a uomo. Надеюсь и верю, что твой друг Кенрик не был излишне обескуражен.
Кит, уже поцеловавший ее в обе щеки, решил, что Феличиану можно назвать всего лишь очень изящной. Босиком (и в розовом хлопчатобумажном платье) она была близка по росту к Адриано - близка настолько, что Кит вспомнил ту сцену в "Невероятно худеющем человеке", где у героя начинается странный флирт с девушкой из странствующего цирка. В остальном она походила на печально известную своей развращенностью сестрицу, скажем, Софи Лорен, если не самой Джины Лоллобриджиды - намного меньше, но не намного моложе. Став постарше, он будет узнавать его, этот лоснящийся, маскообразный вид, какой появляется у женщин, когда они понимают: время пошло.
- Обескуражен по части Риты? - Кит сказал ему, что нет. - Излишне? Нет. По сути, Адриано, - продолжал он, - по-моему, все сложилось весьма неплохо. С твоей точки зрения.
- Полагаю, да. Она же уехала навсегда на следующее утро. Однако я собой недоволен. И это, очевидно, означает, что необходимо сменить стратегию. В отношении Шехерезады. Тебе я могу это сказать - ведь ты беспристрастен. Ты нисколько не заинтересован в результатах.
Тем временем Феличиана сосредоточенным аллюром оплывала комнату, восхищаясь мебелью, корешками книг, видом из окна. Раз, другой она надвинулась на Адриано - погладить его по плечу, скользнуть губами по подбородку. Это его разозлило, и он ей, видимо, так и сказал (Киту показалось, что он услышал слово superfluo). Затем Адриано продолжал:
- Женщины, Кит, включая женщин неразбуженных - каковой я считаю Шехерезаду, несмотря на этого Тимми, - порой возбуждаются от мысли об интенсивной сексуальной деятельности вовне.
С беззвучным вздохом (он боялся, что до этого может дойти) Кит принял решение пересмотреть свое отношение к Лили.
- Ты думаешь? - сказал он.
- Порой - да. Я всячески старался воодушевить Риту, чтобы она описала ночь, проведенную с нами вместе. Она оказала мне эту услугу?
- Э-э, да. В своем стиле.
Он кивнул.
- А Феличиана, как видишь, едва ли страдает от недостатка внимания. Шехерезада, разумеется, девушка другого типа. Эта идущая к ней скромность. Чиста в словах и помыслах. Но есть вещи, которые ей необходимы. И эта необходимость, как мне стало известно, делается все более насущной. Время покажет. Ты придешь к бассейну? Рекомендую взглянуть на демонстрацию телосложения Феличианы.
Лили раздевалась при жидком свете свечей.
- Ты заметил, какая она была за ужином? - спросила она. - Совсем другая.
Речь шла о Шехерезаде. Кит сказал:
- Я только удивился, почему она пошла спать в самом разгаре. Что, Мальчик с пальчик ее чем-то обидел?
- Вместе с Пальчиколиной второй?
Да. Второй. За ужином роль Адриановой партнерши исполняла не Феличиана, а Ракеле. Лили заметила:
- Это уж было слегка чересчур. Скормила ему с ложки целых две тарелки крем-брюле.
- И сидела у него на коленях за кофе.
- Задрав платье. Нет. Ты, как всегда, совершенно не прав. Шехерезаде на это плевать. Ты не заметил разве, какая она была довольная? Я поклялась хранить тайну, но не могу удержаться. Тимми звонил из Тель-Авива. Он в пути.
- А. Наконец-то. И когда же он пожалует?
- Она считает, завтра вечером. Но с Тимми никогда не угадаешь. Ты же знаешь Тимми. Он из породы беззаботных пташек. Она ждет, что он вот-вот появится. С рюкзаком на спине. Ты же знаешь Тимми.
- С рюкзаком на спине. Да, Тимми мы знаем. Да, Йорка мы знаем. Они богатые. Следовательно, их надо безоговорочно принимать такими, как они есть.
- М-м. Нет, ты только подумай. Они проведут прекрасные длинные выходные в апартаментах, до приезда Йоркиля. А пока она себя бережет. Рукоблудством больше не занимается. Хранит себя для Тимми.
- Мудрое решение.
* * *
На следующий день он остался в своей комнате и заставил себя дочитать "Джейн Эйр". Он восхищался этой книгой, но сдерживал себя: опять сироты, подопечные и попечители, опять безумные метания, возгорания, ослепления. Каждые двадцать минут он выходил покурить на крепостную стену, охваченный тем, что на медицинском языке называется суицидальным мышлением. Он не обдумывал самоубийство - он просто представлял себе его. Тяготение, жадность тяготения, колодец тяготения во дворике внизу. Атрибуты умирания были в его распоряжении. Получилось бы нечто сродни приставанию (выпаду, прыжку) - приставание к смерти. Сомневаться в приеме, который ему будет оказан, не пришлось бы. Шехерезада и Кит - все кончено. Он сухо признался себе в этом. И вернулся к мисс Эйр с мистером Рочестером.
Затем последовал поворот.
В течение дня ему нанесли визит три молодые женщины. И поворот свершился.
- Ой, - удивилась Шехерезада. Она надела бикини целиком, под мышкой у нее было свернутое полотенце, в которое она завернула еще какую-то одежду. - Я и не знала, что ты здесь. Извини. Ты не против, если я душ приму? Наверху есть душ, но он… не такой хороший.
Давление меньше, подумал он.
- Давление меньше, - сонно сказала она. - Мне нравится, когда после душа кожу пощипывает. Наверху просто капает. По сравнению с этим.
Он сидел за столом, стараясь - стараясь не слушать. В дверь постучали. Он поднялся. И обнаружил, что лестничный проем пуст. Ее голос раздался у него за спиной:
- Я должна узнать.
Это была Глория, затененная фигура в проходе между башнями.
- Элизабет Беннет выходит за мистера Дарси?
Он сказал ей.
- А Джейн выходит за мистера Бингли? Слава тебе, Господи. Извини, что побеспокоила.
Она повернулась. Снова повернулась. Сказала:
- Там есть серьезные повороты? Подготовь меня.
Он в общих словах подготовил ее к злоключениям, ожидающим, в частности, Элизу и Фицуильяма.
- Раньше я все время читала, - сказала Глория, - но стоило нам обеднеть, это как будто потеряло всякий смысл.
Краны в ванной были включены. На таком расстоянии звук был словно в раковине, приложенной к уху.
- Шехерезада там? М-м. Надо же.
Он вернулся в комнату, и стало тихо. Затем в тишине прошел час. В течение этого времени (позже осознал Кит) он прочел полторы страницы Шарлотты Бронте.
- В конце концов я решила полежать в ванне, - сказала Шехерезада. - И помечтать.
Она стояла над ним в длинной белой рубашке; волосы ее безжизненно свисали, пахли лимонной кислотой и тяжело льнули к шее и плечам. Остекленевшие, но в то же время беспокойные, глаза ее напомнили ему о встрече с черным шелковым халатом (вещи, на которые она натыкалась, и густой запах сна). Она проговорила с озабоченным видом:
- Кит, можно будет с тобой попозже поговорить?
То был первый раз, когда она назвала его по имени. Не умирай, сказал он себе. Не сейчас. Прошу тебя, не надо, не умирай.
- Где-нибудь в половине шестого? - продолжала она. - У женского фонтана. Пока Лили ванну принимает.
Перед самым вечером к нему пришла третья посетительница - с чашкой чаю, поцелуем в макушку и письмом от его брата Николаса. Он открыл эту штуку, держа лицо под углом к листу. Письмо, довольно длинное, было посвящено Вайолет Шеклтон. "Кит, дорогой мой малыш! Что толку эту рухлядь ворошить! От боли сердце замереть готово // И разум…" Да, подумал он. "На пороге забытья".
- Ты что, не будешь читать?
- А, не сейчас, - ответил он. - Настроения нет.
Он положил письмо обратно в конверт, который вставил в качестве закладки за три страницы до конца "Джейн Эйр".
Неоформившееся, непрошеное, это чувство укоренялось, превращаясь в определенность. Начиная с этого момента ему надо делать лишь одно: держать рот закрытым. Начиная с этого момента ему надо делать лишь одно: не делать ничего.
Он сидел у женского фонтана, где-то в четверть шестого, пока Лили принимала ванну.
В мифах страдающие или сбившиеся с пути красавицы способны обращаться в различные предметы и существа. В цветок, птицу, дерево, звезду, плачущую статую - или фонтан. У фонтана в центре двора были свои собственные жизненные статистические данные: приблизительно семь футов шесть дюймов, 44–18-48. Вода накапливалась в самой верхней чаше, или бассейне, потом длинными прядями сворачивалась и падала вниз, собиралась у талии, потом снова сворачивалась, к бедру. Смена очертаний, от женщины к живому орнаменту, произошла, казалось, совсем недавно; и все же это был тот самый фонтан, к которому пятьдесят лет назад прислонялась Фрида Лоуренс. У Кита с собой была книжка. Он ее не открывал. Просто сидел у женского фонтана и занимался ожиданием.