Кит и Лили были вместе уже больше года - включая недавний пробел, который они называли по-разному: межвластие, межсезонье или просто весенние каникулы. А теперь, после пробного расставания, - пробное воссоединение. Кит был ей многим обязан. Ему следовало быть благодарным - она была его первой любовью, в том смысле, что он любил многих девушек, но Лили была первой, полюбившей его в ответ.
- Лили, я же тебя люблю.
И тогда, при свечах, произошло еженощное соитие, деяние, описанию не поддающееся.
- Что значит развлекаться?
- Что?
- Это значит притворяться Шехерезадой.
- Лили, ты все время забываешь, какой я гордый. Мэтью Арнольд. "Все лучшее из слов и мыслей". Ф.-Р. Ливис. "Ощутил жизнь во всей ее созидательной мощи". К тому же она для меня слишком высокая. Не мой тип. Ты, Лили, мой тип.
- М-м. Ты не такой гордый, как раньше был. Ничего похожего.
- Нет, такой… Все дело в ее характере. Она милая, добрая, веселая, умная. И хорошая. Вот это действительно отталкивает.
- Знаю. Тошнит от такого. И потом, она выросла чуть ли не на фут. - Лили успела проснуться полностью и говорила с возмущением. - Причем почти все ушло в шею!
- Да, шея нехилая.
Лили уже много раз высказывалась по поводу Шехерезады и ее шеи. Она сравнивала подругу с лебедем, а иногда - в зависимости от настроения - со страусом (а один раз - с жирафом).
- В прошлом году она была… - сказала Лили. - Что вообще произошло с Шехерезадой?
* * *
Однажды утром Шехерезада проснулась, стряхнула беспокойные сновидения и обнаружила, что, лежа в постели, превратилась в… Конечно, в знаменитом рассказе Грегор Замза (произн.!) преобразился в "страшное насекомое", или, по-другому, в "гигантского жука", или, по-другому - и это, по твердому мнению Кита, был лучший из переводов, - в "чудовищного таракана". В случае Шехерезады превращение было чудесным вознесением. Однако остановиться на соответствующем животном Кит не мог. Лань, дельфин, снежный леопард, крылатый конь, райская птица…
Но сначала - прошлое. Лили с Китом расстались, потому что Лили хотела вести себя как парень. В том-то и заключалась суть дела: девушки, ведущие себя как парни, - такое настроение начинало охватывать массы, и Лили хотелось попробовать. В общем, они впервые серьезно поругались (ссора, как ни смешно, произошла из-за религии), и Лили объявила "пробное расставание". Слова налетели на него, встряхнув, подобно волне сжатого воздуха; он знал, что такие пробы почти всегда оканчивались полным успехом. Два дня он, всерьез опечаленный, провел в своей ужасной комнате в ужасной квартире в Эрлс-корте; два дня он был в отчаянии, потом позвонил ей, и они встретились, и были пролиты слезы - по обе стороны столика в кафе. Она сказала, что ему надо вести себя как существо развитое.
- Почему все лучшее достается ребятам? - С этими словами Лили высморкалась в бумажную салфетку. - Ты и я - мы с тобой анахронизмы. Мы как влюбленные с детства. Нам надо было познакомиться на десять лет позже. Мы слишком молоды для моногамии. Или для той же любви.
Он все выслушал. От сделанного Лили объявления он осиротел, его постигла утрата. Именно в этом значении: от гр. "орфанос" - "переживший утрату". На самом деле Кит в таком состоянии родился, и подозрение, что оно навсегда останется естественным, явно возникало у него слишком легко. Отчаяние - от лат. "desolare", покидать, от "de-", полностью + "solus", одинокий. Он слушал Лили - все это он, разумеется, уже знал. В мире мужчин и женщин что-то заваривалось, революция или перемена ветра, перестановка, связанная с плотским познанием и чувствами. Киту не хотелось быть анахронизмом. Полагаю, можно сказать, что это была его первая попытка управлять своим характером: он решил развить в себе способность не влюбляться.
- Если не понравится, мы всегда можем… Я хочу какое-то время вести себя как парень. А ты можешь продолжать как раньше.
Итак, Лили сменила прическу, купила множество мини-юбок, и обрезанных штанов, и блузок с американской проймой, и прозрачных кофточек, и сапог до колена из лакированной кожи, и серег кольцами, и карандашей для глаз, и всего остального, необходимого, чтобы начать вести себя как парень. А Кит просто остался как был.
В каком-то смысле он был в лучшем положении, чем она, - ему уже когда-то приходилось вести себя как парень. Теперь он снова за это взялся. В эпоху пре-Лили, до Лили, он нередко испытывал трудности, присущие скорее тем, кто ведет себя как девушка, - дело было в его чувствах. Потом, он не всегда мог разобраться что к чему. Например, с этой штукой, которую все называли свободной любовью, он все перепутал, - последнее могла бы тихонько подтвердить череда напуганных хиппи. Он решил, что эти слова следует воспринимать буквально; однако то, что могли предложить столичные дочери поколения цветов, покрытые грибной бледностью, с их зодиакальными схемами, картами таро и спиритическими досками, любовью не было. Некоторые девушки все так же хранили себя для брака; некоторые были все так же религиозны - и даже хиппи были всего лишь секулярными людьми с очень медленной реакцией…
В эпоху после Лили, пост-Лили, новые правила взаимодействия как будто бы установились более твердо. Стоял 1970 год, ему было двадцать; к этой исторической возможности он прибавил свою минимальную внешнюю привлекательность, свой проверенный язык, свой искренний энтузиазм и определенную холодность, намеренную, но придающую силы. Были разочарования, ситуации, близкие к провалу, были примеры какого-то сверхъестественного непротивления (все равно казавшиеся вольностями в смысле позора и чести - включавшие нахальство, назойливую фамильярность, злоупотребление). Как бы то ни было, все эти дела, свободная любовь и прочее, лучше всего удавались с девушками, которые вели себя как парни. Новые правила - а также новые, зловещие способы все перепутать. Он вел себя как парень, и Лили тоже. Но она была девушка и в этом деле была способна на большее, нежели он.
- Поехали со мной, - сказала Лили по телефону спустя три месяца, - поехали со мной в замок в Италии, с Шехерезадой. Пожалуйста. Давай отдохнем от всего этого. Ты знаешь, бывают люди, которые даже не пытаются проявлять доброту.
Кит сказал, что перезвонит. Однако почти сразу почувствовал, как голова неожиданно кивнула. Он как раз провел ночь, исполненную печали, прямо-таки достойной художника, с бывшей подругой (звали ее Пэнси). Он был напуган и травмирован и впервые испытывал невнятное, но сильное чувство вины; он хотел вернуться к Лили - к Лили и ее среднему миру.
- Сколько это будет стоить?
Она сказала сколько.
- Еще тебе понадобятся деньги на расходы, если мы пойдем куда-нибудь. Дело в том, что парень из меня никудышный.
- Хорошо. Я рад. Начну занимать и экономить.
* * *
Эта глупая ссора с Лили. По сути, она обвиняла его в том, что он заморочил голову Вайолет и тем самым соблазнил ее христианскими идеями в раннем детстве. Что было, в общем, правдой, как ни крути. Я пытался обратить ее назад, когда ей было девять лет, объяснял он. Я говорил: Бог - это просто нечто вроде Беллгроу; твой вымышленный друг. А ее все равно было не переубедить. Лили сказала: казалось бы, религия должна была повлиять на ее поведение в хорошем смысле. А получился противоположный эффект. Она уверена, будто ей все простится за то, что она верит в болвана на небесах. А виноват во всем ты.
Лили, разумеется, была атеисткой - атеисткой без капли сомнения. Кит считал, что такая позиция не вполне рациональна; однако, если подумать, рационализм Лили рациональным никогда не был. Она, естественно, ненавидела астрологию, но астрономию она тоже ненавидела - ненавидела тот факт, что свет изгибается, и то, что гравитация замедляет время. Особенно раздражало ее поведение субатомных частиц. Она хотела, чтобы вселенная вела себя разумно. Даже сны Лили были обыденными. В своих снах (это рассказывалось с немалой долей смущения) она ходила в магазин, мыла голову, перекусывала в обед, стоя у холодильника. Не скрывая своего подозрительного отношения к поэзии, она не выносила никаких художественных произведений, если они отклонялись от строжайшего социального реализма. Единственным романом, который она хвалила безоговорочно, был "Миддлмарч". Ибо Лили была существом из среднего мира.
Поехали со мной в замок, в Италии, с Шехерезадой. Надо сказать, та часть предложения Лили, что была связана с Шехерезадой, никуда, по мнению Кита, не вписывалась. Шехерезада, когда он в последний раз видел ее, на Рождество, была, как всегда, нахмуренной филантропшей в очках и туфлях без каблуков. Она работала на благо общества, участвовала в Кампании за ядерное разоружение и в Добровольческой службе за границей, развозила на грузовичке еду для стариков и инвалидов; еще у нее был долговязый, расхлябанный друг Тимми, которому нравилось убивать животных, играть на виолончели и ходить в церковь. Но потом Шехерезада пробудилась от беспокойных сновидений.
Кит предполагал, что социальный реализм победит - здесь, в Италии. И все-таки сама Италия была отчасти сказочной, и цитадель, которую они занимали, была отчасти сказочной, и преображение Шехерезады было отчасти сказочным. Куда подевался социальный реализм? Сами по себе представители высших классов, думалось ему, социальными реалистами не были. Их modus operandi, их образ действия, подчинялся законам менее строгим. Ему - в этом читалось дурное предзнаменование - досталась роль К. в замке. И тем не менее он предполагал, что социальный реализм победит.
* * *
- Она все так и возится со старикашками?
- Да, возится. Ей без этого скучно.
- И вообще, где ее мужик? "Тимми" где? Когда приедет?
- Вот и ей хотелось бы знать когда. Она на него очень сердита. Ему пора уже тут быть. Он в Иерусалиме, неизвестно чем занимается.
- Вот мама ее - это да, мне нравится. Уна. Симпатичная, маленькая. - Он подумал о Пэнси. А мысли о Пэнси обязательно влекли за собой мысли о ее наставнице, Рите. Поэтому он сказал: - Это самое, Лили. Помнишь, я говорил, Кенрик, может, появится в этих краях. Он собирается взять палатку и махнуть в Сардинию, с Собакой.
- Как эту Собаку звать на самом деле? Рита?.. Опиши ее.
- Короче. Она с севера. Из богатой рабочей семьи. Очень большие глаза. Очень широкий рот. Рыжая. И никаких форм - вообще. Как карандаш. Сможем мы их приютить на ночь, Кенрика с Ритой?
- Спрошу Шехерезаду. Не может быть, чтобы не нашлось места, - она зевнула, - для рыженькой красотки с севера - ни сисек, ничего. Жду с нетерпением.
- Ты будешь от нее в восторге. Она настоящий спец по этой части - вести себя как парень.
Лили перевернулась на бок, сделавшись меньше, полнее, более законченной и сжатой. Когда она так делала, он всегда проникался к ней сочувствием и следовал за эстафетой ее судорог и подергиваний, этих мельчайших сюрпризов на пути к забвению. Как ей удается его найти, не прибегая к иррациональному? Порой Лили любила слушать его голос, когда, подрагивая, удалялась в священный сон (обычно он кратко пересказывал романы, которые читал), так что он придвинулся поближе со словами:
- Романов хватит надолго - потом. Слушай. Самая первая девушка, которую я поцеловал, была выше меня. Наверное, всего на несколько дюймов, но казалось, будто на ярд. Морин. Мы были на побережье. До того я уже целовал ее на автобусной остановке, сидя, и теперь понятия не имел, как же нам целоваться перед сном. А на земле возле ее дома-фургончика была водосточная труба, и я на нее встал. Хорошо целовались. Никаких языков, ничего такого. Для языков мы были слишком юны. Важно не делать вещей, для которых ты слишком юн. Правда?
- Шехерезада, - неразборчиво произнесла Лили. - Ты ее замани к водосточной трубе. - А после, более отчетливо: - Да разве ты можешь не быть в нее влюблен? Ты же так легко влюбляешься, а она… Спокойной ночи. Иногда мне жаль, что…
- Спокойной ночи.
- Ты. Ты же готов на все ради любви.
Утром, когда мы просыпаемся (думал он), это первая задача, что стоит перед нами: отделить истинное от ложного. Нам приходится отбросить, стереть издевательские царства, созданные сном. Но на закате дня все наоборот, и мы ищем неправды, выдумки, порой резко пробуждаемся от жажды бессмысленных связей.
То, что она сказала, было правдой - если не сейчас, то прежде. Готов на все ради любви. Тут виновато его своеобразное происхождение. Он так легко влюблялся в девушек - и продолжал их любить. Он по-прежнему любил Морин, думал о ней каждый день. Он по-прежнему любил Пэнси. Не потому ли я здесь? - спросил он себя. Не потому ли я здесь, вместе с Лили, в замке в Кампаньи? Из-за той трагической ночи с Пэнси - того, что она разъяснила, что она означала? Кит закрыл глаза и пустился на поиски беспокойных сновидений.
Залаяли собаки в долине. И собаки в деревне, не желая уступать, залаяли в ответ.
Перед самым рассветом он поднялся наверх и выкурил сигарету на сторожевой башне. День подступал, словно поток. И вот, внезапно, над склоном горного массива появился красный петух Господний.
3. Возможность
Мы в ловушке у истины, а истина - в том, что все это нарастало очень медленно…
- Там будет одна несносная вещь, - сказала Шехерезада в первый день, когда вела его на башню.
Впрочем, пока все было очень даже сносно. По какой-то существовавшей в пятнадцатом веке причине ступеньки были возбуждающе круты, и на площадках, когда она поворачивалась, Кит видел, что у нее под юбкой.
- Что?
- Покажу, когда до верха доберемся. Идти еще далеко. У нее конца нет.
Кит гордо отвел взор. Потом посмотрел. Потом отвернулся (и через щель в каменной стене узрел белесую лошадь со вздрагивающими боками). Он то смотрел, то отворачивался - пока, громко щелкнув шеей, не застыл в одном положении и не пустился смотреть во все глаза. Как получилось, что он никогда не отдавал должного внимания всему этому - красоте, власти, мудрости и справедливости женских бедер?
Шехерезада бросила через плечо:
- Ты достопримечательности любишь осматривать?
- Я что угодно люблю.
- Что, прямо с ума сходишь?
Ему уже казалось, что он попал в какое-то кино - возможно, непристойный триллер, - в котором каждая реплика межполового диалога представляет собой невыносимо похабный каламбур. Они продолжали подниматься. На этот раз он попытался подыскать какую-нибудь односмысленность.
- Относительно. Мне столько всего прочесть надо, - сказал он. - Наверстываю. "Кларисса". "Том Джонс".
- Бедняга.
Отметим, что нижнее белье под юбкой у Шехерезады было повседневным, светло-коричневого цвета (довольно-таки похожим на трусы, которые обычно носила Лили - до того). В противовес этому каемка, расслабившись, пренебрегала правой ягодицей, выдавая на обозрение ломтик белизны в хитросплетении бронзовой круговерти.
- Идут разговоры о Пассо-дель-дьяволо, - сказала она.
- Что это такое?
- Перевал дьявола. Настоящий серпантин, очень страшный. Так мне сказали. Ну вот. Значит, вы с ней - в этой башенке. А я - в той башенке. - Она показала рукой на коридор. - А ванная у нас общая, посередине. Это и есть та самая несносная вещь.
- Почему несносная?
- Лили отказывается пользоваться со мной одной ванной. Мы пробовали. Просто от меня слишком много беспорядка. Поэтому ей придется идти вниз и на полдороге сворачивать направо. Но тебе это делать вовсе не обязательно. Если только ты тоже не помешан на порядке.
- Я не помешан на порядке.
- Смотри.
Ванная с окошком в потолке была длинная, узкая, в форме буквы L, у левого поворота в ней председательствовали начищенная до блеска вешалка для полотенец и два зеркала во всю стену. Они двинулись дальше. Шехерезада сказала:
- Будем вместе пользоваться. Значит, процедура такая. Когда заходишь из своей комнаты, запираешь дверь в мою комнату. А когда выходишь, отпираешь. И я делаю то же самое… Я вот здесь. Господи, ну и неряха же я.
Он окинул все это взглядом: белая ночнушка поперек разметанной постели, горы туфель, пара накрахмаленных джинсов, из которых выпрыгнули, смяв их, - нараспашку, но все еще коленопреклоненные и все еще сохранявшие очертания ее талии и бедер.