Гаснет свет в зале, возникает тишина. Я замираю, ожидая действа. Тая сидит очень скромно, как будто вообще к театру не имеет никакого отношения. На сцене слабо высвечены декорации, представляющие собой американское жилье. Выходят два актера, которые собираются играть американскую пару, мужа и жену. Следующие мгновения я сижу в полном шоке. Какая-то хрюшка с вылетающей слюной изо рта пытается играть одну из лучших женских ролей в драматургии. Я в ужасе смотрю на эти варварские попытки и мне становится страшно от того, что они делают на сцене.
На седьмой минуте я беру Таю за руку, и мы под долгий вздох зала уходим прочь. Билетерши с удивлением смотрят нам вслед. На свежем воздухе я глубоко-глубоко вздыхаю.
- Алешенька, я не хотела вам навязывать свое мнение и портить впечатление. Этот театр стал совсем другим, от того театра на площади, который вам так нравился до отъезда, ничего не осталось.
Она как будто оправдывается.
- Это же кошмар, как можно так уродовать такую пьесу? За эту постановку режиссера нужно выгнать, но не завтра, а вчера. Кто режиссер в этом театре?
- Та самая актриса, которая плевала на сцене.
Я начинаю истерически смеяться.
- Ну, успокойтесь, - говорит она, - успокойтесь. Сейчас вообще некуда ходить и нечего смотреть. - Она вздыхает. - Чем вы хотите заняться, у нас свободен целый вечер.
- Поехать к вам, - говорю я, еще не остыв от раздражения за обманутые ожидания.
- Не расстраивайтесь так. Мне только нужно заехать в театр на минуту. Вы не против?
- Опять ловить машину и упрашивать этих недоумков. Всё у вас здесь ужасно, всё!
Она берет меня за руку и ведет в переулок. Там стоит машина подруги.
- Хотите повести? Это вас отвлечет.
Я сажусь за руль. В ее театре идет спектакль, и я поднимаюсь в буфет на второй этаж. Меня всегда интересуют буфеты. Где что дают, какая цена. Буфетчицы готовятся к антракту. Я вижу гору бутербродов с лососиной. И не верю.
- А сколько стоит? - спрашиваю я сдобную буфетчицу.
- Дорого, теперь все дорого. - И она ставит ценник перед носом.
Бутерброд стоит столько, сколько билет в театр, из которого мы только что ушли.
О, времена! Не говоря уже о нравах.
- Вам один или два? - спрашивает сдобная.
- А можно двадцать?
- Вы это серьезно? - Она с зеленым недоверием смотрит мне в глаза.
- Думаю, что очень, если пакет найдете.
- Вообще-то это много, чем я буду в антракте торговать. Впрочем, по такой цене никто не купит.
Я пускаю в ход козырную даму, чтобы победить ее сомнения.
- Это для Веры Баталовой. - Я сомневаюсь, что обслуга будет знать Таю Буаш. Так как она не была ведущей актрисой. (Как я ошибался…) Мне еще предстояло понять, какой она была актрисой.
- Для Верочки - пожалуйста, она наша любимая актриса. Я даже попробую найти вам целлофановый пакет.
Я понимал, что это за усилие и подвиг. В стране, где батон носили под мышкой, а колбасу - в кармане.
Она возвращается и считает на счетах.
- Это будет стоить… - И она называет чуть ли не шепотом сумму. Она до конца не верит.
Я достаю пачку хрустящих купюр. Необычное чувство. Это особенные деньги. Я протягиваю ей купюру и остаток хочу дать на "чай", но она отказывается и заставляет меня взять сдачу.
Я спрашиваю, что я могу сделать ей приятное.
- Вы уже сделали.
- Что же? - удивляюсь я.
- На вас посмотрела. Другую жизнь увидела.
Я благодарю ее и спускаюсь вниз. За спиной слышу:
- Верочке привет от нас передайте.
Я кладу средний пакет в большой пакет. Тая уже ждет внизу. Редкая пунктуальность для женщины.
- Как ехать? - спрашиваю я.
- Прямо, - отвечает она и смеется.
У нее дома, пока она делает с собой что-то в ванной (отчего женщины всегда это делают?), я выкладываю драгоценную покупку на большое блюдо.
Она заходит и улыбается:
- Вы уже успокоились?
- Я стараюсь.
И тут она замечает:
- Господи, откуда такое чудо?
- Вы любите рыбу?
- Обожаю.
- Вы видите, как легко удовлетворить отечественную женщину.
- А это единственный способ, который вы знаете?
- Между рыбой и мной я бы выбрал - первое.
- А я бы выбрала второе.
- У нас с вами разные вкусы.
- Вы только сейчас это заметили?! - Она улыбается.
Глядя на все на это, грех было бы не выпить.
- Прекрасная мысль, а то как будто жажда какая-то мучит.
- Вы видите, как легко удовлетворить заграничного мужчину!
Мы рассмеялись.
На столе появилась новая бутылка водки. Замороженная - это тронуло меня. Сыр, овощи, хлеб-кирпичик. А в центр было поставлено блюдо с рыбой.
- Ах, какая красота! - сказала актриса.
- Надеюсь, сегодня вы будете со мной есть?
- С превеликим наслаждением. Наливайте!
- Рад стараться. - Я отдал честь, у виска.
Она засмеялась. Разлив водки в стаканчики занял несколько мгновений, я убрал бутылку в холодильник. Из двух бутербродов я сделал один большой и положил ей на тарелку. Тае понравилась эта идея, и она сделала такой же бутерброд и положила на мою тарелку.
- Бутерброды на брудершафт?
- Да-да. Мне очень эта ваша идея нравится.
- Какая?
- На брудершафт.
Ее глаза искрились. Большие глаза. Чуть навыкате. Я задумался.
- Давайте выпьем - за прошлое. Когда театр был магической сказкой, когда театр увлекал.
- За прекрасные слова! - сказала она и неожиданно нежно посмотрела на меня.
- До дна, - сказал я никому и выпил.
Она тоже, не сморщась, выпила до дна. Потом откусила первый кусок розового бархата, и я увидел, как у нее поплыло в голове и, видимо, в горле. Но она сдержала мимику лица.
- Ах, мы такое едим каждый день, что особенного!
Мы засмеялись. Она откусила еще кусочек.
- Ой, ой, ой, какой сказочный вкус, давно забытый. Спасибо, Алешенька.
Я поклонился.
- Как вы провели сегодня день?
- По редакциям.
- Есть какие-нибудь новости?
- Есть, - ответил я. - Будут издавать мою книгу.
- Прекрасно! Что же вы молчали? Я очень рада! - Ее глаза действительно излучали радость. Я удивился. Я был ей посторонним человеком. В общем-то. (Половой акт - еще не повод для знакомства.)
- А кто будет издавать?
Тая засыпала меня кучей вопросов, и я еще раз подивился ее интересу.
- А какой тираж?
- Сто тысяч. Представляете, по сравнению с нашими тысяча-две.
- Это замечательно.
Она достала бутылку и разлила содержимое.
- Выпьем за ваш успех. И чтобы все у вас сбылось. Я так хочу этого.
- Спасибо, - сказал я и, наклонившись, поцеловал ее руку.
Мы выпили до дна. Мне казалось, что водка не была ее любимым весельем, и она терпела, составляя мне компанию.
- А теперь, Алешуля, если вы не против, я буду пить свой любимый джин. А если вы его еще смешаете, как в прошлый раз, - это вообще будет сказка.
Я улыбнулся. И смешал джин с тоником.
- Что вы собираетесь делать летом, Тая?
- Не представляю. Мой последний спектакль в четверг. Сезон кончается, и до конца августа я свободна. Впрочем, я в Америку еду, я совсем забыла. - Она улыбнулась. - Вас я не побеспокою. Не бойтесь. Вам совершенно нечего волноваться.
- Мой друг уезжает на море, в Лисс. Приглашает меня с собой.
- Я обожаю Лисс! Когда-то каждое лето туда ездила. Я вам завидую.
- А хотите…
Я задумался - это был довольно рискованный шаг…
- Хотите поедем на несколько дней к морю?
Она замерла.
- Вы сумеете вырваться?
- В пятницу я кончаю свои бега по редакциям, а на следующей неделе мне уезжать. Вряд ли я успею сделать что-то большее, чем успею на этой неделе. Так что я к вашим услугам.
- С вами - на край света!
- Я серьезно, Тая.
Она подумала.
- И я. Вы полетите на наших самолетах?!
- Вы что, я еще не сошел с ума окончательно. Только на поезде. Я люблю поезда, как Платонов. В международном купе, в мягком вагоне.
- Как неожиданно все получается…
- Я, когда был маленький, всегда мечтал в таком проехать. Они еще есть, двухместные купе?
Я напрягся, зная исчезающие способности этой империи - самого лучшего, комфортабельного. Имперский народ не должен был иметь комфорта - по идее императоров.
- Конечно. Только цены безумные и билеты летом очень трудно достать.
Я уже и забыл это слово - "достать".
Я сделал ей еще бутерброд с лососиной, так как сама она медлила брать.
- Вы всегда такая стеснительная?
- Это очень дорогое удовольствие.
- Тая! Это все для вас - я хотел удивить.
- Вы меня удивили! Я не верю, что поеду с вами. Что будет солнце, море. Вы…
Она встала и налила мне снова, из холодильника. Я посмотрел на блюдо и задумался.
- О чем вы, Алеша? Уже передумали?.. Но я хотя бы помечтала…
- Эта рыба имеет для меня очень символическое значение. Я впервые получил литературный гонорар. Это первое, что я купил на деньги, заработанные литературным трудом. Понимаете, не повседневной работой, где мы выживаем, зарабатывая доллар. А литературой! Я и мечтать не мог… Я уехал отсюда потому, что меня никогда не опубликовали бы. А теперь - мне платят самые высокие ставки. Первая пища, купленная не на американские доллары, а на плату за слова, которые написал.
Какой-то ком покатился у меня в горле, я запнулся. Она подняла свой бокал:
- Выпьем - за первый литературный гонорар. Их будет еще много, у вас опубликуют все, что вы напишете. Я уверена.
- Благодарю, - сказал я. И мы выпили. С ней легко пилось.
О чем мы говорили в этот вечер? О разном. Мы познавали друг друга, проникая и приобщаясь. Хотя все равно для меня она была terra incognita, и, видимо, такой ей суждено было оставаться до конца.
Кто женщину поймет…
- Вам нужно ехать к маме?
- Нужно, но мне еще нужно скрестить шпаги с вами.
- О, это сколько пожалуйста, - говорит она.
- Я про словесные…
- А вы про какие? Тогда я не поняла… - из дверей уже душа говорит она.
Все остается на столе, мне нравилось, что она ничего не спешила убирать. Казалось, пир будет продолжаться вечно…
Если год - это век.
В этот вечер она была покорна, в этот вечер она была неистова. В этот вечер у меня все получалось… Я сел на своего коня.
Ночь, я зажигаю свет, когда она уходит в душ. Маленький, неяркий. На кроватной полке, тянущейся, как буква, лежит моя книга про студентов, раскрытая на половине. Я и забыл, что оставил ей читать. Рядом лежат закрытая Библия и философия Шопенгауэра. "Кто-то просвещает", - думаю я…
- Вам нужно другое полотенце? - спрашивает Тая, появляясь.
- Я воспользуюсь тем, что в прошлый раз. Если, конечно, никто другой…
Она закрывает мои губы своими, касаясь грудью.
- Не говорите глупости, здесь не проходной двор. Всего лишь - приличный публичный дом. Но полотенца меняются.
Я выскальзываю от нее в ванную, стою в душе и смотрю на часы: два часа ночи. У меня специальные часы, я всегда в них моюсь. Забывая снять вовремя… Н-да. Женщины в моей жизни. Можно написать роман. "Половое воспитание…" Как только назвать героя? Скажем, Август, ласкательное будет Августик, его там по ходу действия много будут ласкать, - а фамилию? - какую-нибудь не здешнюю, скажем… Флан.
Струи горячей воды бьют мне по голове. Думать - писать, писать - думать, - все, из чего состоит жизнь.
- Мамуля!..
- Я уже все знаю, такси не поймать и ты останешься до утра. Скажи своей Шахерезаде, чтобы она сказки заканчивала рассказывать до двенадцати ночи. Чтобы ты успевал поймать такси…
Я смеюсь. Мама не без чувства юмора. Иногда. С другой стороны - она родила меня…
- Ты помнишь, говорила, что я все не отдыхаю. Так вот, я решил поехать отдохнуть на море…
Тая появляется в халате, достает сигарету.
- Ты меня обрадовал, сыночек!
- Поможешь с билетами?
- Конечно. Сколько тебе нужно, один или два?
Или три? Любовь втроем - приятное занятие. Только, когда мужской пол в единственном числе.
- Скажем, я возьму двухместное купе - для себя.
Чтобы не вдыхать носочные ароматы отечества.
- Только с гостиницей может быть проблема. К тому же если с тобой в комнате будет жить твое второе "я", то ей нужен паспорт.
Я смеюсь. А у нее уже работает голова, как все это устроить.
- До завтра, ма.
- Надеюсь, до сегодня.
Я зажигаю трубочку и подношу к концу Таиной сигареты.
- Во сколько у вас первая встреча?
- В одиннадцать.
- Я вас отвезу. Я свободна с утра.
- Наши ставки повышаются… С выездом на море… Она улыбается, но не парирует.
- Выпьем! Глупо было бы не выпить в такой компании!
Я смеюсь. А думаю - о поездах.
Совсем сошел с ума - ем и пью в два часа ночи.
Ночь прошла… На столе стоит завтрак, едва я просыпаюсь. Актриса жарит какие-то сырники. Очень вкусный запах распространяется в воздухе. Я иду в душ и смываю с себя остатки ночи.
Почти домашняя идиллия. Руки ее в муке, она в американской майке и розовых шортах. Я целую ее плечо. От шеи исходит тонкий запах. Нежных духов. Я вообще чувствительный на запахи.
- Для неготовящей женщины…
- Вы сказали, что любите сырники.
- А где яйца достали?
- На базаре.
- Спозаранку…
- На машине - это быстро. Садитесь, вам чай сразу наливать или после?
- После чего? А вам?
- Я уже пила, в семь утра. Я без чая не могу из дома выходить. Но с вами - выпью еще. Вам сметану можно?
- А вам?
- Алеша?!
- Вообще-то нет, но от вашей не могу отказаться.
Она кладет мне три солнечных, сияющих сырника и мазок сметаны.
- Как вы спали, кто вам снился?
- Разноцветные женщины.
- Это какие, кокосовые?
Я смеюсь, святотатствуя над сырником.
- Бедняжка, у вас давно их не было?
- По-моему, прошлой ночью какая-то была… Или это показалось. Цветные женщины - это перламутровые, красные, синие, лиловые, из лазури.
- Я вам могу помочь найти…
- Где? В центре ГУМа, у фонтана?
Она улыбается.
- Вы еще помните! И что же они делали эти женщины с вами ночью?
- Они пели мне как сирены: иди в пустыню и пиши, и там обретешь ты счастье.
Она поставила блюдо с сырниками, закончив, и выключила плиту. Села напротив и оперлась подбородком на руку.
- А кто будет кормить маленьких ангелов? - задумчиво сказала она. - А потом?
- Потом они купали меня в ванне, мыли голову, ступни и другие части.
- Вы любите, когда вас купают.
- Очень.
- Второе я с удовольствием сделаю. Выкупаю вас. Насчет первого - я не знаю. Там театра нет…
- Откроете новый - "Пустынный театр". Будете играть для змей. Ну и отшельник какой-нибудь раз в два года забредет.
- Вы будете мне пьесы писать?
- Не знаю, не пробовал, но напишу. С таким оригинальным названием "Счастье в пустыне".
- Ах, какое прекрасное название! А какая у меня будет роль?
- Все роли будут ваши, это будет театр одной актрисы.
Как бормотание, зазвонил телефон.
- Алло, - сказала она театральным голосом, - да, конечно, пожалуйста. - И протянула мне трубку.
- Это шутка?
- Нет, это всерьез.
С удивлением я взял трубку.
- Мистер Сирин? Я хочу подтвердить вашу встречу с Джорджем Доркипанидзе, в четыре тридцать, - женский голос.
- Спасибо. А как к вам проехать?
Я положил трубку и взялся за сырник: как они меня нашли?
- Интересное свидание? Вы всегда обоймами стреляете?!
- У меня сегодня самая главная встреча. Вы знаете, кто это такой?
- Нет, но голос у нее молодой.
- Я встречаюсь с директором издательства "Отечественная литература". Я и мечтать не мог об этом издательстве, не говоря уже о том, что он со мной встретится.
- Я очень рада.
- Ревность вроде не присуща вам? (Как глубоко я ошибался.) Я прошу прощения, что позвонили по вашему телефону, я его никому не давал.
- Можете давать.
- И кокосовым девушкам тоже?
- Им-то в первую очередь. - Она улыбнулась и стала наливать нам чай.
Раздался бормочущий звонок.
- Возьмите телефон, я уверена, что это вам. Очередной издатель…
- Сыночек, они тебе дозвонились? Я даже не поверила, смотри, какой ты у меня известный становишься!
- Ma, ты откуда узнала этот телефон?
- Ты забыл свой желтый блокнот на столе. Это был единственный телефон, который я не знала. А референт говорила, что срочно…
- Ты чекистка, Сирина!
- Ну, извинись перед своей дамой, надеюсь, она меня простит.
- Почему ты думаешь, что я с дамой?
- Потому что я не встречала еще мужчин с женским именем Тая.
Я рассмеялся, повесив трубку.
- Как ваша мама? Не ругается, что вас нет?
- Очень перевозбуждена моей встречей сегодня.
- Я буду молиться за вас…
- А вы умеете?
- У меня есть наставница, я учусь.
- Давно?
- Около года. - И она перевела неожиданно разговор: - Как вам сырники?
- Замечательные. Я еще съем?
- Пожалуйста. Съешьте все. Я вам с собой дам: вы опять целый день ничего есть не будете. Можно я вас отвезу?
Я колебался - я не любил быть обязанным. Я не ответил, а спросил:
- Что вы будете делать целый день?
- Читать вашу книгу.
- А… - только и сказал я. - А вечером?
- Вечером у меня в гостях, я думаю, будет известный, подающий большие надежды автор этой книги, - американский писатель.
- Кто же, если не секрет? - спросил я.
- Вы, Алешенька, вы.
- Это приглашение?..
Чай - прекрасный напиток, мои внутренности оживают после нескольких чашек. Или я возбужден и взволнован предстоящей встречей?
Да, я возбужден и взволнован. Опять звонит телефон.
- Отвечайте, не смущайтесь. Я понимаю, опять по делам…
- Алло, - я беру трубку.
Удивленный голос говорит:
- А Таю можно к телефону?
- Пожалуйста, - я передаю трубку.
Она слушает и смотрит на меня.
- Да, мамуля, у меня гость издалека, мы пьем чай.
И они о чем-то говорят, я иду в ванную. По-моему, перепил чаю, так как в канале чувствую легкую резь. Наверно, крепкая заварка. В Империи вообще слабый чай никто не пьет.
Я быстро одеваюсь. Костюм, рубашка, галстук. Сурово расправляюсь ее щеткой со своими волосами, пытаясь их уложить и успокоить. Они волнуются.
В комнате, куда я захожу взять пакет, натыкаюсь на одевающуюся актрису. Она нисколько не смущена. Хотя я впервые созерцаю ее голой при дневном свете. Я вижу часть обнаженного тела. И задумываюсь…
Пожалуй, еще немного - и я буду готов написать ее портрет. Я не забыл. Мне портреты не очень удаются. Я вообще не портретист. Искусство портрета девятнадцатого века давно утрачено.