- Какая встреча! - чтобы скрыть смущение, восклицаю я. Я смущен.
- Я буду через пару минут готова, я все-таки отвезу вас.
Она в мгновение ока собирается, удивительная женщина. Я ненавижу ждать, когда женщины собираются, это так долго и нудно.
В холле:
- Я хочу поцеловать вас, за заботу и за сырники.
- Куда вы хотите поцеловать меня? - Она улыбается.
- Я еще не думал.
- Ну, тогда вы подумайте, а я в предвкушении закрою глаза.
Мы выходим в летний солнечный день. Моему телу отчего-то легко. Отчего? Она, издатель, проведенная ночь, завтрак, забота, литературные надежды? Или совокупность всех этих слагаемых?
Она надевает солнечные очки и забрасывает их на лоб.
- Так модно? - спрашиваю я.
- Очень. Вы разве не знали? Когда я с вами попрощаюсь, я опущу их на глаза, а сейчас я хочу вас видеть без помех.
- Когда вы хотите уехать? - спрашиваю я.
- Как пожелает мой султан.
- У вас через пару дней последний спектакль?
Она безразлично кивает.
- В пятницу, - говорю я.
- Слушаюсь, мой повелитель, - отвечает она.
И тихо шепчет:
- Я буду собрана.
В 4.25 я появляюсь на широкой мраморной лестнице первого издательства Империи "Отечественная литература". Издательства, которое печатало лучшие книги и собрания сочинений всемирно известных писателей. Сам издатель представлялся мне каким-то богом, наверху, абсолютно недостижимым.
По указке часового я поднимаюсь на второй этаж и прохожу через какую-то анфиладу маленьких коридорчиков, пока не натыкаюсь на табличку. Из-за стола встает миловидная секретарша в джинсах.
- Простите, как я могу найти господина Доркипанидзе?
Она с почтительным интересом разглядывает меня.
- Вы, должно быть, господин Сирин? Проходите, вас ждут.
Что меня ждут, мне понравилось. Я не поверил…
Она открыла высокую дверь, обитую черной кожей, и пропустила в массивный кабинет. Отделанный панелями орехового дерева.
Скажу вначале, что, даже если бы этот человек оказался из олова, - он бы мне все равно понравился.
Из-за стола встал, оторвавшись от бумаг, скорее высокий человек с абсолютно седой головой и очень живым лицом и протянул мне руку.
- Здравствуйте, - сказал я.
- Здравствуйте, я - Джордж Доркипанидзе.
- Алексей Сирин.
- У вас известная фамилия.
- За его романы я не отвечаю.
- Но он потом сменил ее на свою фамилию. Проходите, садитесь.
Я сел в начале Т-образного стола, который примыкал к его письменному.
Мы сразу заговорили на своем эзотерическом языке, обоим близком и понятном. Позади его кресла было большое полукруглое окно, пропускающее достаточно света, чтобы смягчать строгость и мрачность темного дерева.
- У вас очень уютный кабинет, - сказал я.
- О, это именитый кабинет, прямо в нем снималась сцена из американского фильма "Славянский дом", и я, поверите или нет, играл Издателя. С вашей очень известной актрисой - Джейн Фондой. Увлекательная женщина. Вон, за стеклом, наша фотография.
Они действительно были сняты вместе, Джейн - почти без грима. Я иссяк.
Он завел светский разговор. Издатель был на редкость искусный соловей и очаровывал своей манерой говорить.
- Как поживает мой приятель? - И он назвал известного американского писателя, публициста, который по идее меня рекомендовал. Вопрос был задан на чистейшем английском языке. Я ответил по-английски, и вся наша дальнейшая беседа протекала на английском.
- У вас прекрасный язык, причем не британское произношение, что большая редкость. Для этих мест.
- Я ведь много лет работал в Институте Америки и сюда, так сказать, попал случайно.
- Разве такое возможно? Я до сих пор не могу поверить, что сижу в этом знаменитом издательстве…
- Это быстро пройдет. Я вот мечтаю вырваться отсюда - на отдых. Но… каждый день новые заботы. Поверьте мне, вы счастливый человек, что не имеете отношения к издательскому делу. Надеюсь, вы не пишете ничего.
- Господин Дор…
- Никаких "господинов", зовите меня Джорджем.
- Мне очень нравится это имя. Помните, как начинается пьеса "Кто боится тигра?"?
- "Джордж, откуда это: "Ну и болото!?""
- Конечно, это моя любимая пьеса.
Где-то подспудно я почувствовал "родную душу". Он был очень изящным, быстро схватывающим, придворным собеседником. Живо реагирующим и моментально кроющим любую карту-слово своим словом-козырем.
- Как вам наша столица, вы здесь первый раз?
- Нет, я здесь родился.
Он с удивлением вскинул глаза на меня:
- Когда же вы эмигрировали?
- Тринадцать лет назад.
- Я надеюсь, с семьей?
- Один.
- Бог мой, да вы герой! Так молодо выглядите. Вы смелый человек, Алеша, Знали хорошо язык?
- Ни одного слова.
- Вы меня восхищаете. Я думал, вы урожденный американец.
- Наверное, удивлю, даже азбуки не раскрыл, набрался среди людей, до сих пор мечтаю открыть "грамматику". Правда, первый год спал со словарем.
- Иногда это лучше, чем с женщиной. Вы женаты? - засмеялся он.
- Был.
Он взглянул на часы.
Все, оборвалось у меня внутри, аудиенция закончена.
- В пять часов у меня прием с англичанами, впрочем, подождут, мне интересно с вами беседовать.
Он нажал клавишу селектора:
- Танюша, принесите нам чайку. Ну, там конфеты, печенье. А то наш американский гость подумает, что у нас есть нечего.
"Через минуту будет подано", - услышал я смеющийся голос. "Интересно, когда он с ней спит", - подумал я.
- Милая девушка.
- Очень. Они у меня все милые, - голосом богатого купца сказал он. - Вы еще других не видели.
Я внимательно смотрел, изучая его лицо. Приятное аристократическое лицо.
- Но как говорит хирург в романе Александра Великого: "Где живешь, там не с…ь".
Цитату он произнес на языке оригинала. Раздался тихий стук.
- Входи, чего стучать, я ведь не с женщиной.
Дверь открылась, и следом появилась девушка с узорным подносом в руках.
- Впрочем, мужчина из-за границы - у них там всякое принято. - Мы рассмеялись. Нравоучительный тон, которым это было сказано, рассмешил.
- Вам покрепче или послабее? - спросил издатель.
- Не крепкий, - сказал гость, памятуя резь в канале.
Таня стала наливать чай. Он открыл изящную коробку конфет. В хрустальной вазочке были печенье и сушки.
- Угощайтесь.
Повеяло уютом, теплом, защищенностью. Издатель взял шоколадную конфету и отхлебнул горячий чай. "Мужчина с шоколадной конфетой".
Закончив сервировать, секретарша бесшумно вышла.
- Неужели вы не боялись эмигрировать один, да еще не зная языка?
- Я думал, там - золотые горы и брильянтовые улицы. И, только приехав туда, осознал, что нужно работать.
- Голодали?
- Первые восемь лет. Откуда вы знаете?
- Гордый человек не унизится, не попросит. А кем сейчас работаете, если не секрет?
- В финансовой компании.
Я был удивлен, что его интересовала моя заурядная жизнь.
- Для меня вы - герой, Алеша. Просто восхищаете. Это подвиг то, что вы сделали. По-моему, вы не понимаете, что такое выжить, и, судя по вашему костюму, вам это удалось, абсолютно в другой цивилизации, совершенно иной системе, культуре, даже не зная языка!
- И другие это делали…
- Да, но не столь безрассудно. Я часто думал, решился бы? Я проехал Америку вдоль и поперек, изучал язык с пятнадцати лет. Куча друзей, знаю всех ведущих писателей США и издаю их, но, сколько ни думал, никогда бы не решился. Пейте чай! Вы просто смелый человек. Не то слово смелый, вы отважный. Я еще не встречал таких! Это, как если выбросят на льдину, вечная мерзлота, и вам нужно выжить, голому, в одиночку, одному. И вы это сделали, не понимая, какой подвиг совершили.
Я только поразился его интуиции и ощущению той, другой жизни. "Другая жизнь" - хорошее название, хотя клишированное.
Раздался хрип селектора:
- Господин Доркипанидзе, ваша машина внизу.
- Пусть ждет, у меня разговор интересный.
- Я вижу, вы что-то хотите спросить?
- Господин…
- Алеша!
- Джо-ордж, - произнес я точно таким тоном, как Марта в пьесе. Мы одновременно рассмеялись.
- Вы еще и актер?!
- Неудавшийся.
- А чем доставляете приятное душе?
- Я написал несколько романов…
- Еще один писатель - Сирин! - воскликнул он.
Я достал из пакета книги. Разложив их на столе, он рассматривал обложки.
- Это всё ваши псевдонимы?
- Да.
- Из-за родителей?
Я кивнул. Меня поражала быстрота его мысли. И реакция.
- Ну что ж, почитаем, - без интереса сказал он.
- Я не успел забрать машинопись нового романа, неопубликованного.
- Как называется?
- "После Натальи".
- О чем?
- О любви.
- Слава Богу, что не успели, этих трех кирпичей хватит. - Он засмеялся. - Когда вы уезжаете?
- Через два дня я еду в Лисс, а как только вернусь - сразу улетаю.
- В Нью-Йорковщину?
Я кивнул.
- Завтра я на совещаниях, завезите рукопись послезавтра, а мы посмотрим.
- Джордж… такой нескромный вопрос: а кто будет читать?
- Я, конечно. Кому еще я смогу доверить самого Сирина? Еще лучше - самого второго Сирина.
Я улыбнулся - у него было тонкое чувство юмора.
- Я не могу поверить, что сам…
- Ладно-ладно, поберегите комплименты, я еще не сказал, что буду публиковать. Сказал только - почитаю. Я люблю читать, слава Богу, я читатель, а не писатель!
- Я и не мечтаю, что вы меня опубликуете. Может, просто дадите совет, что-то порекомендуете.
- Скромность украшает даже американца. Если у вас хватило ума выжить в Америке, то писать книжки - это попроще. Конечно, ситуация сейчас печальная в издательском деле. У меня вон в плане стоит 320 названий. А издам я в этом году, дай Бог, сто. И то будет хорошо.
- На сколько же лет очередь?
- Издательский план закончен на три года вперед.
Видимо, выражение моего лица было достаточно живописно.
- Не пугайтесь. Есть разные ходы. Как говорится, для хорошей книги всегда находятся магические пути издания.
Он взял книгу с бело-голубой обложкой, посмотрел:
- "5 интервью", пять интервью, что-то знакомое название.
Я быстро достал журнал с моей первой имперской публикацией. И развернул на нужной странице. Он безразлично скользнул взглядом там, где было обо мне, задержался на красивом черно-белом портрете её. Но моей работы.
- Как поживает девушка в Америке?
- Проходит через кровавый развод с мужем.
- Красивая была актриса, очень красивая, - медленно сказал он. И вернул мне журнал. - Один едете в Лисс или с дамой?
- Приятельницей.
- Отечественной или заграничной?
- Здешней.
- Летите?
- Не дай Бог, поездом.
- О, это приятно, отдельное купе, вагонный роман, дорожное пиршество. Ночь без сна… Пир в ночи.
Кстати, о купе. Ассоциативное сознание, кажется, называется. Будьте осторожны, отечественные девушки очень изменились.
- В каком смысле?
- Не только в венерическом. Но и в практическом: все любят доллары.
- Я учту, - сказал я вежливо. Хотя Тае, мне казалось, это было до лампочки. Правильно ли мне казалось?
- Допивайте чай, Алексей Сирин, я вас вывезу в центр. Вот вам мои телефоны.
Мы обменялись визитными карточками.
На девятом облаке я спустился по широкой мраморной лестнице, слушая сентенции Джорджа. Конечно, ему не понравится то, что написал я. Но надежда окрыляла и вселяла.
Он, видимо, в юности был рентгенологом.
- Кстати, я не обещаю, что за пять дней успею что-либо прочитать. Но начну. Так что придется, скорее всего, звонить из Америки, если денег не жалко.
У выхода часовой отдал ему честь. У дверей стояла длинная черная машина, на которых раньше ездили члены правительства. Ему распахнули дверь.
- Комфорт - все-таки приятная, хотя и незначительная деталь в жизни индивидуума. - Он улыбнулся сам себе.
В машине Джордж опять стал прохладным, как будто и не было у нас задушевной беседы. Что навело меня на мысль об изменчивости человеческой натуры.
В центре, у колонн, он меня высадил, отрешенно попрощавшись. Видимо, поняв, что очаровал еще одного - собой, манерами, разговором. И незачем было напрягаться. Дальше.
Я достал из кармана сушку, машинально положенную туда в кабинете, и откусил. При нем мне было неудобно жевать.
Идя по центру, я взвешивал "pro" и "contra" и думал. Анализируя его каждую реакцию. И пока склонялось к тому, что первый раунд я не проиграл. Оставался самый главный, второй - будет ли он действительно читать? А потом - третий…
Вечером, за ужином, я с вдохновением рассказывал Тае о своей встрече с Издателем. Ее интересовали малейшие детали нашего разговора.
- Я что-то слышала о нем, но не могу вспомнить от кого. Я очень надеюсь, что он сам все прочтет, как и обещал.
Я опять пил водку, Тая пила джин. Со льдом и тоником. Куря американские сигареты.
- Вам, наверно, надоели литературные разговоры.
- Что вы, напротив, мне весьма интересно. Тем более, вас это так волнует. Я бы очень хотела вам помочь, но, к сожалению, не знаю никого в этом мире.
Тогда я не обратил внимания на ее слова. Тогда.
- Ешьте, Алексей, успокойте мою душу. Целый день мальчик носится голодным. Ваши поклонницы мне этого не простят…
- Показали бы, как они выглядят, мои поклонницы.
Она быстро встала.
- Я сейчас, если позволите, схожу на площадь, созову их всех и приведу!
- Садитесь. - Я рассмеялся.
Сейчас она мне нравилась, стоящая передо мной. Описать ее все-таки трудно. Есть что-то неуловимое. Да я и не портретист. Высокая, статная, с гибкой спиной, огромными глазами, чуть навыкате, большой лоб - открыт, каштановые волосы - чуть назад. Кожа красивого цвета, натянутая. Зубы, как у всех в Империи, - лучше не описывать. Плечи ровные, пальцы красивые. Но все равно, что бы я ни писал, это очень приблизительный эскиз, неточный.
Надо было развлечься.
- Хотите, я вам расскажу историю про одного необыкновенного американского издателя?
Она с интересом тряхнула каштановой головой.
- Случилось это много романов тому назад.
- Мне уже нравится начало!
- В Нью-Йорке у меня гостила вдова очень известного вашего писателя, который умер накануне по абсолютному недоразумению, от несерьезной операции на почке. Второе по величине и престижу американское издательство переводило и готовило к публикации первую большую книгу его повестей и романов. Вдова сама по-английски не говорила, контракт был подписан еще покойным писателем на книжной ярмарке во Франкфурте. Американское издательство представлял главный редактор, вице-президент Майкл Корди. Он немного говорил по-имперски, так как когда-то служил в американской разведке, в отделе шифровки и радиоперехвата. По существующему международному договору - в вашей Империи гонорар должен получать был не сам писатель, а какая-то хитрая организация, название которой состояло из четырех букв. И которая потом перевыплачивала авторам зарубежные гонорары в переводе на местные тугрики. Но лишь минимальный процент и в течение очень долгого времени. Тянулось это века. Империя нуждалась в валюте и высасывала ее откуда могла. Для этого и были созданы всякие квазиорганизации.
- Что такое квази?
- Псевдоорганизация. У вдовы был маленький мальчик, его звали так же, как и умершего папу. Мальчика нужно было кормить, он не понимал еще сложностей и переплетений в мире, обмена валюты и прочего - ему нужно было молоко, булочки, яйца и творог. Естественно, вдова пыталась найти ходы, чтобы эти деньги, хотя гонорар-то был крохотный, ваши писатели всегда за гроши продавали свои произведения на Запад, за исключением Пары Ушлых Поэтов, попали к ней и маленькому сыну. Наследства, естественно, никакого не осталось. За права у имперских издательств билась еще дочь от первого брака писателя.
По просьбе вдовы я встретился с издателем и главным редактором Майклом Корди и изложил ему просьбу, рассказав о печальном, безденежном существовании наследников, ничего не унаследовавших.
На стенах висели великолепные черно-белые фотографии красивой белой женщины верхом на каурой лошади, а также пейзажи Африки. Он оказался сам фотографом, путешественником, писателем, а красивая женщина - женой. Я воздал комплименты всему, что мне понравилось, включая лошадь.
Здесь же находился его ассистент, так как дело касалось международного контракта и взаимоотношений с вашей забавной Империей. Я высказал ему просьбу вдовы. Ее идея заключалась в том, чтобы на мое имя, например, на счет в банке перевести эти доллары, а я потом каким-то способом, через дипломатические каналы, тайно передам ей гонорар мужа.
Корди сказал, что они большое издательство, а не маленькая частная конторка, связанное юридически международным договором. И просто так взять и заплатить частному лицу деньги не так просто. На что я возразил, что именно так они и делают с американскими, английскими, канадскими писателями, так как книги пишет частное лицо. Он засмеялся. И сказал, что писатель лично ему очень понравился, не говоря уже о таланте, что он, конечно, понимает, как трудно ребенку без отца, и постарается что-нибудь сделать, переговорив со своими адвокатами. И если хоть какую-нибудь лазейку можно найти, то, конечно, они с удовольствием отдадут деньги в руки наследников, чем в организацию на четыре буквы.
Я был обласкан и хорошо принят. Вежливо опрошен. Он спросил, чем я занимаюсь. Я сказал, что пишу. И показал ему на всякий случай мою книгу "Голубая больница". Он спросил, было ли это переведено на английский. Я сказал - да, но мой издатель умер от страшного рака тогда, когда книга должна была идти в набор. Корди сказал, что хорошо знал Карла, моего издателя, и восхищался его смелым небольшим издательством. И его мужественной, полуторагодовалой борьбой с раком.
Я раскрыл рот, терять было нечего, и сказал:
- Мистер Корди, а возможно, чтобы кто-то в вашем издательстве почитал мой роман. Хотя я и не мечтал бы…
- Конечно возможно, - с мягкой улыбкой ответил он. - Мы этим и занимаемся: читаем и издаем книги. Я сам с удовольствием почитаю, не волнуйтесь. Если у вас есть возможность - оставьте нам книжку.
Я чуть не выпрыгнул из кресла.
- И хотя язык оригинала я знаю сносно, все-таки, когда у вас будет шанс, завезите мне перевод, я хочу почитать и его.
У него был громадный кабинет с очень стильной мебелью и потрясающим видом на парк.
- А как все будет происходить потом?..
Это был мой первый опыт с американскими коммерческими издательствами.
- Я прочту и если мне понравится, то порекомендую на редакторском совете, потом мы подпишем с вами контракт и издадим вашу книгу.
Я не верил своему счастью.
- Так просто?! - горели возбужденно мои глаза.
- Конечно. Очень просто. Это же Америка!
Он протянул мне руку, сказав на прощанье: