12
Утро. На шоссе останавливается автобус, из него выходит Иван Карабеев. Плечи широкие, глаза синие, берет голубой. Везде значки, лампасы и аксельбанты. Такому красавцу надо бы по центральной улице идти – и женщины заахают умиленно, и дети сбегутся в восторге, и мужики будут крякать удовлетворенно: наш брат идет, воин!
Но воин почему-то не захотел славы.
Иван пошел к дому не по улице, а окольно, через овраг, лес и огород.
Его никто не видел. То есть совсем никто. Абсолютно.
Но совершенно достоверно известно, что когда Лидия Карабеева охнула и прижала руки к груди, увидев стоящего в двери сына, в тот же самый момент, у общего колодца между дворами, встретились Желтякова и старуха Акупация.
– Слыхала? – спросила Желтякова, живо радуясь новости. – Иван приехал!
– Да знаю уже! – махнула рукой Акупация.
А Лидия металась. Ей на работу сбегать надо – она весовщица на винзаводе. Работать, само собой, уже сегодня не будет, но необходимо ключи от весовой передать и объяснить, что к чему.
Поэтому она, и смеясь, и плача, и уставляя стол тарелками, торопилась наговориться с сыном и добраться в разговоре до самого важного:
– Ты ешь, ешь! Что думаешь теперь? У нас не как в других местах, работа есть и платят даже. Хоть на винзаводе, хоть в мастерских. На подвозе яблок тоже можно. Да везде!
– Не знаю. Может, в город учиться поеду, – с достоинством ответил Иван. – Буду заочно учиться и работать. Бывших десантников в хорошие охранные агентства берут, с руками прямо. В общем, есть перспективы.
– Тоже правильно, – одобрила Карабеева. – Прямо даже очень правильно! И меня возьмешь потом. Сперва сам, конечно. Устроишься, женишься... Я к тому, что там и выбор хороший, не то что у нас: полторы невесты, и те на любителя!
Сказав это, Лидия глянула на сына и увидела, что он усмехнулся. Не очень как-то хорошо усмехнулся. Без доброты.
– Чего ты? – спросила тревожно.
– Да знаю я всё.
– Прямо всё?
– Она же писала. И даже день обозначила... Девушка честная...
– Ты что же, нарочно подгадал?
– Нет. Так получилось.
Карабеева села перед Иваном и горячо сказала:
– Ваня, не жалей! Все это к лучшему, я тебе говорю! Когда отец твой в городе женщину встретил, я сперва расстроилась. Обидно, понятное дело! А прошел год: смотрю – чего это мне спокойно так? Чего это мне так легко? А того, что живу сама по себе, ты у меня растешь – и ничего мне не надо! А с ним морока была, очень уж человек тяжелый! И тут то же самое: сперва жалко, а потом поймешь, что оно лучше. Зачем тебе вертихвостка такая? И была бы, в самом деле, красавица, а то ведь посмотреть не на что, если честно. Не нравилась она мне никогда!
– Меня это абсолютно не волнует, – спокойно ответил Иван.
Лидия помолчала. Вроде радоваться надо: сын не злится, не кричит, не грозит. А ей, наоборот, жутко становится.
– Ты не задумал ничего? – спросила она негромко. – Лучше скажи, Ваня. Кому сказать, как не мате– ри? А?
– Ничего я не задумал. И вообще, я теперь совсем другой человек.
– Это хорошо бы! То есть ты и так неплохой был. – Лидия посмотрела на часы. – Ты вот что. Ты ешь, отдыхай, а я скоро. Телевизор посмотри... Отдыхай, Ваня, отдыхай!
– Для этого и приехал, – ответил Иван. – Отдохнуть.
13
Но отдохнуть ему не дали. Примчались закадычные друзья Володька Стасов и Колька Клюев. Хлопали друг друга по плечам, обнимались, тиская друг друга с преувеличенной мужской силой, как при борьбе.
– Орел! – кричал Володька. – Ястреб! Меня тоже в ВДВ брали, но я не согласился. Я высоты боюсь.
– У нас и такие были, – сказал Иван голосом, в котором слышались опыт и умение. – Это не считается. Недельная психологическая подготовка – и готов без парашюта лететь!
Володька сел за стол, взял пирожок, откусил, сколько ширина рта позволила, и сказал:
– Ойга хамух хыхоит, хыхал?
– Слыхал.
– А он, – прожевал Володька и указал на Кольку, – вообще свидетелем идет.
– Это Дашка все, – сказал Колька. – Говорит: я у Ольги буду свидетельницей, а ты уж у Андрея, это, говорит, правильно... Я думал, в самом деле, так надо...
– "Так надо!" – передразнил Володька. – Скажи лучше – боишься свою Дашку! Нет, на фиг, на фиг, я вообще не женюсь! Одному веселее. И не обманет никто. Я тебе говорил, Ваня, я предупреждал!
– Чего это ты говорил? – спросил Иван не потому, что не помнил, а потому, что хотел еще раз услышать.
– Жениться не надо до армии! Как я говорил, так и вышло! Андрюха парень неплохой, но я бы ему рыло набил, как минимум! А ей бы тем более ноги выдернул.
– Грозный ты, я смотрю, – оценил Иван, не очень весело улыбаясь.
– Нет, а что – так оставить? Лично я бы такую подлянку не простил! Как на Кавказе у этих... ну, кровная месть. Взял ружье и промеж глаз! Обоим!
– Ты был на Кавказе? – со значением поинтересовался Иван.
Володька на это значение не обратил внимания и не уважил военного опыта Ивана, даже наоборот:
– А что, ты был? Тебя там не контузило? Ушибленный какой-то. Коль, глянь на него! Сидит, будто ему в харю не наплевали.
Иван предупредил:
– Ты поаккуратней выражайся. И я без тебя разберусь, понял?
– Ага, дадут тебе разобраться! – не унимался Володька. – Тебя на свадьбу-то не позовут.
– Это почему?
– Боятся, почему! И зря! Надо им сказать: бояться нечего, сидит Ваня дома весь оплеванный и тихо утирается! Ладно, все, закрыли! Давай хоть выпьем за встречу! – Володька заозирался, ища глазами бутылку, которая, по его мнению, обязательно должна быть в доме, куда вернулся солдат из армии. Но Лидия сына угостить остереглась, а сам он не попросил. И бутылки Володька не увидел. А Иван сказал:
– Потом.
Тут Володьку совсем завело. Он даже очередной пирожок положил, не доев, встал и пошел к двери. Обернулся с видом крайней обиды:
– Может, ты сам без парашюта пару раз прыгнул? А? Коль, ты смотри, он с друзьями даже выпить не хочет!
– Потом, я же сказал!
Колька, сострадая Ивану, поддержал:
– В самом деле, успеется...
– Приятно посмотреть! – закричал Володька. – Настоящие мужчины, ё! Одному баба на шею села, другому... А, мне-то что! – махнул он рукой и вышел.
Колька помолчал. Взял тоже пирожок, повертел в пальцах и положил обратно. Наконец спросил:
– Вань, в самом деле, чего делать-то собираешься?
Иван повернулся к нему резко и несправедливо:
– А тебе-то что? Ты чего вообще расселся тут?
Колька удивился:
– Я стою вообще-то, – сказал он, потому что действительно все это время не присаживался.
– Ну, и иди тогда!
Колька помялся и вышел, а Иван сжал руку и ударил кулаком по столу.
14
Ударив кулаком по столу, Савичев воскликнул:
– Так и жизнь проходит!
– Да, – согласился Мурзин, который сидел перед ним. Савичев, не дожидаясь свадьбы, вот уже третий день предается светлой грусти и изливает ее в разговорах, благо в собеседниках недостатка нет. С утра вот Мурзин заглянул – и остался.
– Ты пойми! – сказал Савичев. – Ты вообрази, как это бывает. Будто вчера буквально... Лежу... А она... вот такая вот была... с тубареточку всего... А я лежу... Встать не получается... А она подошла, за руку тянет... Папа, вставай, говорит! Папа, вставай! Вот как понимала отца!
– Да, – подтвердил Мурзин. – Это не каждая.
– Что ты! И не говори!
– Я и говорю.
– Но ты понял?
– Еще как.
– Ты все понял?
– Вовсю.
– Вот так вот! – подвел черту Савичев под содержанием беседы и тут увидел Ольгу. – Доча! – прослезился он. – Роднуля!
– Ты что-то не просыхаешь, пап! – заметила Ольга.
– Так я ж тоскую! Уходишь от нас! – объяснил Савичев.
– Ладно, ладно. Я вот чего сказать хочу. Может, не надо свадьбы? Это же так... Формальность...
Эти странные слова услышала с крыльца Савичева и закричала:
– Ты чего это придумала? Свадьбы не надо! Я позориться не буду! Из-за кого? Из-за Ваньки, что ли?
– Хотя бы. Зачем человека дразнить?
– Даже и не говори! Позор на все село! Из-за одного паразита всех людей обидеть? Отец, ты чего молчишь?
Савичев, призванный к исполнению родительс– кого долга, откашлялся, стал серьезным и строго произнес:
– Ольга!
– Чего?
Но звук голоса родимой дочери на Савичева подействовал расслабляюще. Отцовская любовь тут же поборола отцовский долг, Савичев опять захлюпал носом:
– Оля... Роднуля!
– Ну, пошел сопли жевать! – сказала Савичева.
Но сомнения дочери все-таки ей передались. И она, будучи женщиной решительной, склонной действовать, а не переживать попусту, отправилась прямиком в администрацию, где застала, кого хотела: и Шарова, и Кравцова.
– Давайте делать что-нибудь, начальство! – сказала она им. – Он же бандит форменный! У меня дочь с утра плачет, боится!
– Ты не торопись, – попросил Андрей Ильич. – Может, он теперь и не такой уж бандит.
– Ага! Будем ждать, пока он учинит что-нибудь? Так, что ли?
– Не учинит! – уверенно сказал Шаров. Но чтобы показать Савичевой, что готов принять меры, обратился к Кравцову: – Может, поговоришь с ним? Припугнешь – но мягко так, деликатно, чтобы не озлился.
– Еще деликатничать с ним! Посадить суток на трое, да и все! – предложила Савичева.
– Не имеем права, – сказал Кравцов. – А поговорить лучше вам, Андрей Ильич. Я для него человек совсем чужой. А вы, может, поймете, какие у него наме– рения.
– Их поймешь! – засомневался Шаров. – Ладно, попробую!
И он отправился к Ивану.
15
Он отправился к Ивану, а тот давно уже не один, его вдруг навестила Наталья Кублакова. Он даже не сразу узнал ее.
– Надо же, как выросла! Тебе сколько?
– Скоро сорок, а пока двадцать, – ответила Наталья шуткой. – Я по делу вообще-то.
– Это по какому?
Наташа изложила дело четко:
– Слушай. Они чего ждут? Андрей ждет, что я реветь буду все время. Как же, как же, столько встречались!
– Ольга писала, – кивнул Иван. – Когда еще письма были от нее.
– Ну вот... Значит, он ждет, что я... А Ольга чего ждет? Что ты или напьешься, или драться там будешь, не знаю, отношения там выяснять. Ну, понятно, да?
– А она этого ждет?
– Да все этого ждут! Вся Анисовка радуется! Ждут прямо как цирка! Кого на свадьбу не позвали, у забора стоять будут! Хали-Гали вообще говорит, что ты с ружьем придешь.
– Хали-Гали? Он живой еще? Ружье... С чего он взял про ружье?
– Ты ему во сне приснился. Будто Андрея убиваешь или Ольгу. Или даже обоих. Ты не отвлекайся, ты слушай про мой план. Так. Садись сюда. Ну, садись!
Наташа решительно похлопала по дивану, на котором сидела. Иван подошел, сел рядом. Они оказались напротив шкафа с зеркальной дверцей и отразились там. Помолчали. Иван вдруг показался себе не таким, к какому он привык, рядом с этой выросшей, но еще юной девочкой. Показался совсем взрослым, серьезным, уважаемым. А Наташа, увидев себя рядом с Иваном, наоборот, почему-то показалась себе старше. И красивее. И подумала, что они с Иваном вообще очень хорошо рядом смотрятся.
Наташа тряхнула головой, отгоняя посторонние мысли. И продолжила излагать план:
– Представь: мы с тобой сидим на свадьбе. А они напротив. Мы едим, выпиваем. Они ждут, что мы в страшной тоске, так? А мы не только не в тоске, мы наоборот. И когда заорут "Горько!", мы знаешь что? Мы встанем раньше их, ты вставай, вставай! – Наташа встала и потянула Ивана за руку, он поднялся. – И начинаем на виду у всех целоваться! Ну?
Иван, хоть и взрослый, и военный мужчина, а застеснялся. Впрочем, любой мужчина, как известно, младше любой женщины, даже если эта женщина и девушка и ей всего шестнадцать лет. Потому что, заметим мимоходом, каждой женщине дано чувство, что на самом деле она родилась тысячи лет назад, просто живет относительно недавно, а мужчине свойственно думать, что он когда родился, с тех пор и живет. И Наташа смотрела на Ивана решительно и уверенно – из глубины своих тысяч лет, о которых и не подозревала, Иван же смотрел уклончиво и сомнительно, как недавно родившийся.
Наташа не стала дожидаться, обхватила руками шею Ивана и прижалась губами к его губам. Честь и достоинство войск ВДВ требовали, чтобы Иван показал класс поцелуя, умение и сноровку, тем более что, не будем лукавить, не сохранился он за два с лишним года совсем уж нецелованным. Но любовь его при этом была неприкосновенной. Такой он и сейчас ее решил оставить, поэтому взял Наташу за плечи и легонько отстранил от себя.
– Ты чего? – удивилась Наташа. – Мы же понарошку! Зато все просто упадут! Скажешь, я тебе не нравлюсь? – пустила она в ход самый верный женский прием, ибо всякий мужчина, который ответит на такой вопрос отрицательно, получается тут же трус, подлец и размазня.
Иван размазней оказаться не хотел:
– Нравишься. Даже очень. Только не собираюсь я ничего делать. Меня, между прочим, даже и не звали.
– Позовут! Андрей гордый, он первый позовет!
– Вряд ли.
– Это почему?
– Не захочет, – сказал Иван так, будто это не Андрей должен решить, а он сам, Иван, за него уже решил.
– Чего-то ты темнишь, я смотрю. Что-нибудь задумал, да? Отомстить, да? – Тут же в голове Наташи закружились образы мстителей, которые она видела по телевизору и на видеокассетах, и все эти образы были мужественны и прекрасны. Поэтому она взглянула на Ивана новыми глазами. И тут же высказала свои мысли вслух: – Слушай, а ты такой интересный стал! И чего я, в самом деле? Будто кроме Андрея и нет никого! Лови шанс, пока я добрая! Давай еще целоваться, мне понравилось!
И она опять готова была обнять Ивана, но в это время, коротко постучав о косяк, вошел Шаров. Он казался бодрее, чем был на самом деле.
– Привет, молодежь!
Наташа, не очень вежливо поздоровавшись, тут же вышла.
Андрей Ильич хихикнул, чувствуя при этом, что хихиканье у него какое-то странное, не сказать – дурацкое. Он давно уже заметил, что стесняется молодежи, не знает, как с ней говорить. С детьми, впрочем, ему говорить тоже неловко. Возможно, причина в том, что у самого Андрея Ильича нет детей и он ощущает странную внутреннюю вину перед ними, словно бы желание извиниться, что они не его дети, хоть и могли бы.
Хихикнув, Шаров сказал:
– Уже гости? Правильно. Девчонок у нас не как везде, у нас хватает! Ну, здорово, служба! Что делать собрался?
– Хотел вам спасибо сказать, – правильно ответил Иван. – Матери вы помогали.
– Да чего там! Досок дал, огород трактором вскопали пару раз. Обычное дело. Тебя прямо не узнать, Ваня.
– Время прошло.
– Прошло, это точно... Время, оно да. Оно летит, можно сказать! Правильно?
– Точно.
– Ну, тогда... Тогда ладно. Отдыхай!
– Спасибо.
Так Шаров и ушел, ничего толком не узнав и ничего Ивану дельного не сказав.
Вернувшись в администрацию, он поделился с Кравцовым опасениями:
– Не нравится мне Иван.
– А что? Грозится и зубами скрипит?
– То-то и оно, что не грозится. Но зубами, похоже, скрипит.
– Это хуже.
– О том и речь! Я думаю, тебе для острастки все-таки надо к нему сходить.