12
По лицу Лазарева вовсе не было видно, что он жулик. По лицу его было только видно, что все вокруг ему не нравится. А казалось бы, с чего такие эмоции? Вокруг красивая природа, да и само "Поле чудес" – сплошная красота: не дома, а замки. Здесь большие люди строят коттеджи и селятся. Будто бы даже сам сарайский губернатор отгрохал себе анонимно особняк, чтобы отдохнуть, когда ему надоест быть губернатором. И у самого Лазарева, отставного большого чиновника, здесь неплохой домишко в три этажа. И он тут председатель кооператива, каковым официально является "Поле чудес". Живи да радуйся! Но такой характер у Лазарева: не умеет он радоваться и во всем видит подвох. Кажется ему, что строители плохо работают. Что погода могла быть лучше. И что вообще кооператив надо было не на этом берегу строить, а на противоположном.
Появление милиционера он воспринял почему-то как оскорбление. Увидев, что Кравцов прохаживается у забора, решительно направился к нему.
– Не понял! – издали, без приветствия, прокричал он. – В чем причина посещения со стороны местных органов? Это не ваша территория интересов, между прочим! Почему без спроса?
Кравцов, рассматривавший землю, выпрямился и посмотрел на Лазарева как-то даже виновато. И веснушки у него возле носа совсем мальчишеские. Зеленый еще, хоть и старший лейтенант. Лазареву захотелось слегка приободрить его.
– Ты бы хоть пришел сначала познакомиться! – сказал он покровительственно. – А то ходишь тут, вынюхиваешь! Нехорошо!
– Да я просто посмотреть! – оправдался Кравцов. – Правильно за землей ухаживаете. Утром натоптано было, а теперь вот разровняли все...
– А ты разве утром тут был?
– Частично.
– Как это – частично? – раздраженно спросил Лазарев.
Кравцов не ответил, только слегка приоткрыл рот и немного выпучил глаза, словно сам удивился: что это я за глупость, в самом деле, сморозил?
Не привык, должно быть, с большим начальством общаться, решил Лазарев. Робеет.
– Если ты по вопросу проводов, – сказал он, – то это не к нам. У нас ни в чем недостатка нет, все везде проведено! Нам провода эти девать некуда!
13
Провода на самом деле девать было куда. Потолковав с Лазаревым и выяснив, что за состоянием земли и газонов ежедневно следит специальный человек, который сейчас отлучился в город, Кравцов ушел было с территории, но по пути заинтересовался тем, как возле одного из домов искусный умелец трудится над созданием витража. На толстом стекле он раскладывал осколки цветных стекляшек, а зазоры между ними заполнял, прихотливо изгибая, алюминиевой прово– локой.
– Красиво! – сказал Кравцов.
– Ничего, – сказал умелец.
– А как они держаться будут?
– Очень просто, – объяснил умелец. – Сначала пробую рисунок начерно, потом уже клею накрепко, проволокой прокладываю шовчики, так еще интересней. Надо бы свинцовой, но где ее взять. Ничего, и алюминиевая идет.
– Должно быть, много ее надо?
– Достаточное количество, – согласился умелец.
– А где вы ее берете?
– Дают.
– А кто дает?
Умелец не успел ответить, Кравцова окликнул негодующий голос Лазарева:
– Ты еще здесь? Чего тебе еще неясно, родной ты мой?
– Да я так. Любуюсь.
– Любуйся чем-нибудь где-нибудь в другом месте! – посоветовал Лазарев:
Кравцов повернулся с улыбкой, но Лазарев заметил, что глаза из голубоватых почему-то сделались у него дымчато-синеватыми, облачными какими-то, а веснушки стали еще заметней на фоне странной бледности лица.
– Я, папаша, буду любоваться где хочу – чем хочу, – ласково сказал Кравцов. – Учитывая, что данная территория с неофициальным названием "Поле чудес" входит в зону моих административных интересов, хоть вам кажется иначе!
– Ты и хам к тому же! – возмутился Лазарев.
– Хам, папаша, это вы, – ответил Кравцов, а умелец хихикнул и отвернулся.
Лазарев задохнулся от гнева и побежал кому-то звонить. Он еще не сообразил, кому именно, да и надо ли, просто у него десятилетиями такой служебный рефлекс выработался: как чуть что не то – надо звонить. Сразу же скажем: дома он остыл. Его остановила простая мысль: если человек так открыто и смело хамит, то ведь неспроста же? Смелым сам по себе никто не бывает. Нет ли за Кравцовым другой силы, нет ли у него защиты? Надо будет выяснить!
А Кравцов тем временем нашел бригадира по фамилии Дьордяй и спросил того насчет проволоки. Дьордяй, мужчина широкоплечий, тяжелый и видно, что мудрый, ответил: проволоку кто-то привез.
– Кто?
– Да не помню.
– А когда? Не обратили внимания?
– Я, дорогой товарищ старший лейтенант, опытом жизни приучился обращать внимание только на свое дело. Полезней для здоровья получается.
– Это почему?
– А жизнь такая. Чуть в сторону посмотрел, а там уже что-нибудь не то.
– Согласен, – сказал Кравцов. – А у меня работа как раз – по сторонам смотреть.
И посмотрев по сторонам, он обнаружил, что наступил вечер.
14
Наступил вечер. Куропатов, про которого уже все село говорило разные вещи, был дома и мрачно ужинал.
Перед ним сидела жена Лидия, милая женщина в милом сорокалетнем возрасте, и упрашивала:
– Хоть мне скажи, Михаил, куда ты ходил ночью? Ведь ходил куда-то!
– На рыбалку ходил.
– В дождь?
– А что дождь? Клюет лучше.
– Но ты же удочек не брал! Я проснулась – тебя нет. Тоже подумала: пошел по рыбу. А удочки стоят! Почему мне, родной жене, не сказать? Может, тебя в самом деле Прохоров подбил провода срезать? А? Ты скажи, а я что-нибудь придумаю. Может, спрячу тебя. Не в тюрьму же от двоих детей идти!
– Не резал я ничего.
– А где был ночью-то? Почему не сказать?
– Тьфу. Рыбу ловил!
– Да как ты ее ловил без удочек-то?
– Вот пристала...
– А может, ты к Клавдии-Анжеле ходил, а? – спросила Лидия будто даже с надеждой. Продавщица Клавдия-Анжела жила с дочкой одиноко, на отшибе, и почему-то у всех было мнение, что к ней время от времени приходят мужики. Ни разу ни одного мужика замечено не было (к тому же она спиртного дома принципиально не держит, хоть и продавщица), но мнение от этого не менялось.
– Тю! – сказал Куропатов. – По-твоему, лучше, если бы я у нее был?
– Лучше! – сгоряча воскликнула Лидия. – То есть я бы тебе, конечно, за это все глаза бы выцарапала, но это все-таки лучше, чем в тюрьму! Ну, говори! У нее был?
– Нет!
– А где, черт ты такой?! – вскрикнула Лидия. – Где?
Куропатов молчал.
15
Куропатов молчал. Молчал и Вадик на другом конце села, в медпункте, слушая рассуждения Кравцова, которому надо было с кем-то поделиться мыслями.
– Слишком как-то все ясно, Вадик! Есть прямые улики против Куропатова. И следы от мотороллера, и рукавица. И ночью, как выяснилось, не было его дома. Говорит, что рыбу ходил ловить. И брат у него в тюрьме... Так сказать, психологический момент. Теперь Желтяков с Клюквиным. Все знают, что они мечтают кабель найти. То есть ушиблены идеей разбогатеть на цветном ломе. У Желтякова к тому же провод пропал. А у Клюк-вина на резаке следы алюминия. И получается всё как на ладони: договариваются Куропатов, Желтяков и Клюквин, Клюквин режет провода, Желтяков помогает собирать, Куропатов отвозит. Слишком просто, слишком!
– А зачем они в "Поле чудес" отвезли? Строителям продать?
– По внешним признакам так. Но опять же, слишком очевидно. И что, главное, в результате? Во всем районе резали провода, и теперь можно обвинить этих троих!
– А если в других местах на них улик не найдут?
– Это неважно. Конечно, судят только по доказанным эпизодам. Но остальные как бы прилагаются. Один пишем, два в уме. По ним не судят, но они списываются, вот в чем дело!
– То есть, думаете, это не Куропатов и не Желтяков с Клюквиным?
– Не знаю. В данном случае в Анисовке, может, и они. А в остальных... Не понимаю я чего-то...
Тут он замолчал и прислушался.
Ночью в деревне любые звуки разносятся на всю округу. Кравцов и Вадик услышали далекий звяк железки о железку, а потом скрип ворот. Наверное, не надо объяснять, почему в данной обстановке эти звуки заставили Кравцова тут же вскочить и, выпрыгнув для оперативности в окно, помчаться туда, откуда они послышались.
Вадик мелким конспиративным бегом следовал за Кравцовым. Они оказались возле сарая Прохорова. Там медленно и тяжело покачивался рельс, о который, наверное, кто-то чем-то звякнул. Этот рельс Прохорову служил оповещателем. Отлучаясь в села, где у него были другие пункты, он при возвращении пять раз равномерно ударял в него. Дескать, анисовцы, я тут, если у кого чего скопилось или обнаружилось – несите.
Полежав в кустистом овраге не менее часа, Кравцов и Вадик увидели, как из сарая крадучись вышел Куропатов и, озираясь, направился к своему дому.
– Последнее звено! – тихо сказал Вадик. – Теперь все ясно: Куропатов и Желтяков с Клюквиным воровали, а Прохоров принимал!
– Может быть. Но... В Полынск завтра съезжу. Надо узнать кое-что.
16
Кравцов съездил в Полынск и там узнал кое-что. В разные учреждения заходил. На каком-то пустыре для чего-то копался.
А Вадик решил самостоятельно установить за пунктом Прохорова постоянное наблюдение. И увидел нечто совсем уж загадочное: окольными тропками, явно остерегаясь чужих глаз, не в сарай, а в недостроенный дом Прохорова пришла Лидия, жена Куропатова. Побыла там около часа – и ушла.
А в саду сидели печальные Желтяков и Клюквин. Не до работы им было. Выпивая, они обсуждали важный вопрос. Правда, если бы кто услышал, ничего не понял бы.
– А я считаю – признаться надо! – сказал длинный Клюквин.
– Чтобы на нас свалили все? – закричал Желтяков.
– Так мы же объясним.
– Поверят тебе! Не надо было резак свой милиционеру давать, чучело!
– Он сказал – ветки обрезать.
– Уши твои лопоухие обрезать надо! – заявил Желтяков.
Клюквин обиделся:
– Константин! У меня уши не лопоухие! Извинись!
– Отрастил, а я виноват? На правду не обижаются!
– Я сказал – извинись! Или я сейчас иду и про все рассказываю!
– Да сам пойду! Испугал!
– Ну, пошли!
– И пойдем!
Приняв это решение, они выпили и остались на месте.
17
Они остались на месте, но не сиделось вернувшемуся из района Кравцову. Ходил, например, у дома Желтяковых, приподнимал лестницу, осматривал место, где она лежала. Потом приставил к столбу и залез, разглядывал срез провода. Потом сходил к Хали-Гали, побеседовал с ним. На винзавод заглянул, говорил там с Куропа– товым.
– Похоже, отлучались вы из дома, Михаил Афанасьевич, – сказал он.
– Ну, допустим.
– Рыбу ловили?
– Ну, ловил.
– А никого не видели?
– Кого я мог видеть?
– Да уж наверняка кого-то видели. Много народу той ночью не спало.
– Бывает, – неохотно ответил Куропатов. – Вы вот что. Если арестовать хотите, как Сурикова, арестовывайте.
– Подожду пока.
– А зачем тогда всякие разговоры?
– Как зачем? Посмотреть, умеете ли вы говорить неправду.
– Ну, и как?
– Не умеете. Не рыбу вы ловили той ночью, Михаил Афанасьевич. Не умеете врать – и не пробуйте.
– Не умею, – сознался Куропатов. – Это сильно плохо?
– Наоборот, хорошо.
И еще они с Куропатовым о чем-то потолковали, но не все же нам проводами заниматься, а где Цезарь – вот вопрос? Куда он подевался?
18
Цезарь никуда не подевался. Он, когда Кравцов ездил в Полынск, начал приучаться ходить по селу в одиночку. И произошло небольшое, но важное событие.
Камиказа, как всегда, дремала в своем дворе.
И вдруг ей что-то показалось.
Возникло в ней неясное стремление. То есть понятно какое стремление: бежать и лаять. Но вот парадокс: как она ни прислушивалась, не было слышно звука мотора, не распространялась, опережая механизм, вонь солярки или бензина, не было то есть никаких признаков приближения транспортного средства. А лапы сами собой начали подрагивать, готовясь к бегу, в горле сам собой рождался предварительный угрожающий рык. Да что ж это такое?
Не в силах совладать с собой, она вскочила, помчалась к воротам, выбежала на улицу, гавкнула – и остановилась как вкопанная. Не транспортное средство двигалось по улице, а свой брат собака перемещалась не на колесах, а на обычных собачьих ногах. Не совсем, конечно, обычных, очень уж выгнуты и косолапы. И таких кровавых и грустных глаз не доводилось видеть Камиказе, и такой бугристой, в складках, морды, такого длинного и тяжелого тела.
От растерянности она не знала, как себя вести.
А Цезарь тем временем спокойно подошел к ней, дружелюбно обнюхал – и потрусил себе дальше уверенно и слегка озабоченно, как обычно и ведут себя мужчины, слишком углубленные в свои якобы важные дела.
Томно и смутно стало на сердце Камиказы.
И что она, кобелей не видела?
Да сколько угодно! И никогда не стеснялась вступить с любым из них в дружеские отношения. Они могли и рядом с нею по селу прогуляться, и следом, она не чинилась. Бывало, за нею бегали не один, не два, а три и даже семь кобелей одновременно. Было приятно, но без особого волнения. А сейчас вот – застыла. И хочется пробежаться за диковинным кобелем, и совестно отчего-то. Вот глупость какая...
В этих непонятных ощущениях Камиказа побрела во двор, легла и задремала.
И сразу же после этого случилось событие совсем уж невероятное. Мимо двора Стасова проехал на "уазике" Шаров, которого вез Суриков. Стасов, стоя на крыльце, проводил глазами начальство, а Камиказа – будто не слышала. Только приподняла голову – и тут же опять грустно положила на траву, словно говоря: "А, едьте себе дальше. Не до вас!"
– Ты чего это, Камиказа? – поразился Стасов. – Заболела?
Он сел на корточки перед мордой собаки, но глаза ее были непроницаемы, а если, постаравшись, и прочел бы кто собачью мысль, то она бы выглядела так: "Вам не понять..."
И ремонтная машина районных электриков проехала мимо двора Стасовых тоже совершенно безнаказанно.
19
Ремонтная машина районных электриков стоит у голых столбов. Рабочий торчит на поднявшейся специальной платформе и готов присоединить провода. Но бригадир не дает ему команды к началу работы, он ждет, когда Шаров перестанет удивляться, глядя в листки с расчетами, и заплатит, сколько положено. Но тот продолжает удивляться.
– Смотри-ка! – крикнул он подошедшему Кравцову – Грабят меня, участковый! Пользуются безвыходным положением! Это что вы насчитали тут, а?
Бригадир спокойно перечислил, даже не загибая пальцы:
– Стоимость провода. Стоимость работы. Срочный вызов. Вы думаете, вы у нас одни? По всему району провода режут.
– Это вы меня режете! Нет, вперед умней буду! Сам куплю провода и своими силами восстановлю!
– К таким работам, между прочим, допуск нужен, – заметил бригадир. – Не тяни время, Андрей Ильич! Платишь – восстанавливаем. Не платишь – сидите без света.
– Да плачу, плачу! – завопил Шаров. – Плачу и плачу!
– Не торопитесь, Андрей Ильич, – посоветовал Кравцов.
После этого он зачем-то подошел к большим моткам провода, осмотрел их.
– Конечно, спасибо тебе за совет! – в сердцах сказал Шаров. – Но ты бы лучше нашел, кто провода срезал и куда девал, если ты такой умный!
– Они и срезали! – указал Кравцов на бригадира. – А провода – вот они, – ткнул он ногой моток.
– Чего такое?! – выпучил бригадир глаза. – Ах, так!
Он выхватил из рук Шарова листы с расчетами и крикнул:
– Сворачиваем работу, поехали отсюда!
– Стоять! – негромко сказал Кравцов. И положил руку на кобуру.
И все, кто были здесь: Шаров, Вадик, Суриков, Мурзин, рабочие, бригадир и даже пес Цезарь – все посмотрели в глаза Кравцову и увидели в них то, чего раньше не видели: спокойную справедливость и решительный закон. И стало как-то очень ясно, что лучше не делать лишних движений.
А вдали показалась машина казенного вида. И оказалась она вместительным полуавтобусом, который в народе называют "черный ворон".
20
Вместительный полуавтобус, который в народе называют "черный ворон", увез бригаду в полном составе, заехав заодно и за Прохоровым.
А Желтяков и Клюквин продолжали свою странную беседу. Каждый из них хотел взять вину на себя.
– Так и скажу! – со слезами уважения к себе кричал Желтяков. – Я виноват! Я предложил! А ты вообще ни при чем. Тебя даже не было. Все возьму на себя. Потому что ты мне друг!
Клюквин обиделся:
– А ты мне – не друг? Нет, Костя, не выйдет! Это я скажу, что ты ни при чем! Резак мой? Мой!
– А я скажу, что я у тебя его украл!
– А я скажу, что сам украл!
– Сам у себя? Ты соображай!
Тут из-за деревьев вышел Кравцов.
– Ну? Разобрались, кто больше виноват?
Желтяков и Клюквин вскочили и, тыча пальцами друг в друга, в один голос закричали:
– Он!!!
И стали наперебой давать показания, которые потом Кравцов запротоколировал, и они попали в общее дело об исчезновении проводов.