- Я студентом в реанимации подрабатывал и однажды, Восьмого марта с заведующим одну смену стоял. А он сам вышел - во избежание. Не дай бог, говорит, засветитесь, хотя как раз восьмого малореально - вся клиника на рогах. Короче, заступил. А больные были тяжелые и ближе к вечеру умирать стали. С двадцати до восьми - четыре реанимационных пособия, и все четверо умерли. Мы сутки на ногах, двенадцать часов непрерывной реанимации, и ни грамма! Но все равно не поверили - вставили начальнику по самые аденоиды. Пришел лиловый: пойду, мля, напьюсь к х…ям свинячьим! Пошел и нарезался, прямо тут же, возле ларьков.
- А на скорой ты давно?
- С четвертого курса. Я после сборов в горы уехал, и там у нас спасработы случились. Присмотрелся ко мне один кекс, ну и зазвал к себе.
- Да, Вень, жизнь у тебя бурлит.
- Так так и надо, Че. Главное - никаких тебе кризисов среднего возраста…
Нам повезло, вернулись третьими. Народ уже отужинал и сидел, блаженствовал - Покрышевана часок слезла с трубки и свалила по домашним делам. Дымили сигареты, паровозили носиками чайники на конфорках. Тихо, спокойно, привычный треп:
- …выходим из лифта - пять дверей, и ни на одной номера нет. Звоним в крайнюю: скорая! А мы вас не вызывали. А какая у вас квартира? Трехкомнатная, отвечают…
- …и целый день так. Светка к вечеру вконец осатанела. Просит на вызове: дайте полотенце, пожалуйста. Родственники ей: сколько? А она им: восемь!!!
Светка выглядит плохо - совсем сдала за последнее время.
- Уйду я, наверное, не могу больше. Приезжаем - встречает в трусах. Майка одним концом заправлена, яйца висят, и ногти на ногах штопором. Сорок один год, мужик, блин… Вы б хоть штаны надели! Я у себя дома, говорит. А потом: девочки, как там на улице? Что мне надеть? Ботфорты, нах!
- Обиделся. Теперь точно жалобу накатает.
- Не накатает. У него и ручки-то нет. И конверт чирик стоит.
Я высыпал на сковородку ассорти из пельменей. Сковорода зашкварчала и плюнула маслом. В дверях возник Валька Сметании с бутылкой пятого "Арарата".
- Здорово, Валь, сдал?
Валентин с утра на категорию сдавал. Семь лет без нее отработал и вдруг очнулся, сразу первую захотел.
- Нет.
- Да ладно!
Вроде чин чинарем: документы собрал, отчет напечатал, "за корочки" в кассу внес, в назначенный день пришел - чего еще?
- Что, серьезно, не дали?
- Первую - нет. Вторую.
- А я тебя предупреждал, - это Пашка Пак влез, - не дадут тебе первую без второй. Ты ж комиссию заработка лишаешь.
- Да какой там заработок - по четвертному на рыло?
- Тут, Валь, как в анекдоте про Раскольникова: одна старушка - рубль, а три старушки - уже трешка. Долго они тебя трахали?
- Минут тридцать. Ты понимаешь, обидно: стоит куча народу, и все с пакетами: пузыри, коробки; тортики-хуертики…
Все как положено, "пузырный занос".
- …заходят и через минуту обратно, уже с категорией. Кто сдал, кто подтвердил.
- А ты, значит, без пакета пошел.
- Да неудобно мне!
Сметанин у нас не от мира сего. Как ухитрился до тридцати дожить - непонятно. В дикой природе такие погибают в гнезде.
- Неудобно, Валентин, знаешь что?
- Знаю.
- Ни хрена ты не знаешь! Знал бы, подал бы на вторую и обмывал бы сейчас.
- Так вторую я и так получил.
- Только тебя перед этим мордой по столу повозили. Остальные прошли с блеском?
- Минут за сорок.
- Нормалек, уложились. Давай свой пузырь, выпьем с горя. Да не журись, через полгода по новой сдашь.
- Ага, как же! Они меня наверняка запомнили.
- Да уж, тебя такого не запомнить трудно…
Когда коньяка мало, его лучше в чай наливать. И вкус приятный, и входит мягко, и приход незаметный. И выхлопа нет. Мы сидели, прихлебывали - отдыхали.
- Как мало все-таки надо для счастья.
- Полной гармонии все равно не бывает.
- Это потому, Валь, что ты никогда умных людей не слушаешь. Сунул бы этот "Арарат" комиссии, и была бы тебе сейчас полная гармония. Вот скажи честно: скидывался, когда на "нужды кафедры" собирали?
- Нет. Мне сдать проще.
- Проще, говоришь? Ну-ну.
Валя похож на Дон Кихота: костистый и угловатый - сплошь суставы да ребра. Руки-ноги длинные, ботинки сорок последний размер, и ладони как БСЛы. Так и сдохнет со своей второй категорией.
- Вон, Савиных - деревяннее Буратино, а категория высшая. Помнишь автуху у ЛМЗ, после которой нас "Комсомолка" обгадила?
- Ну.
- Баранки гну! Раньше всех кто там был? Савиных. Заслуженный врач, высшая категория, медаль "За Трудовое чего-то там". А что она делала до нашего прибытия? А ничего. Ждала, типа, пока пострадавших извлекут. А когда мы приехали? Тоже ничего, потому что пострадавших мы быстренько разобрали. Потом к ней подошли: мол, чё за дела? Она дурочку включила: ой, говорит, все так быстро, так быстро, я прям и сообразить не успела, а вы такие молодцы, такие молодцы… а сама, падла, как только нас увидала, съе…ла куда-то и не показывалась, пока остальные не подкатили. Оценку ситуации не провела, ответственному не доложила, помощь не оказала.
- О чем ты говоришь? Когда Александр Иваныч за рулем умер, она даже не реанимала его: типа, все равно бесполезно - ТЭЛА. Леха в одиночку качала; эта же лишь покуривала и направление в морг заполняла. Утром сдает карту вызова, а там реанимация - от и до. Мол, рубилась до последнего, падла омедаленная!
Ожил Егорка Маринин:
- Я когда служил, у нас начальником заставы капитан Мансуров был. Налижется, бывало, ночью как следует, заставу в ружье поднимет, и на "взлетку" всех, в полной выкладке. Сам на стул сядет, в центре, а мы по периметру строевым рубим, ложками по каскам шарашим и кричим: "Да здравствует император Мансуров!"
- Егорыч, я чё-т не понял: эт ты к чему?
- Да все к тому же. Мансуров, чтоб личный состав от безделья не охренел, гонял нас по-черному: огневая подготовка, связь, тактика. Физподготовка, рукопашный бой, ножи кидали. Неуставняка вообще не было, веришь? А на него зам стучал, и капитана постоянно по шапке били. Замполиту Мансуров вечно политзанятия сокращал: то захват диверсионной группы затеет, то стрельбы из НСВ…
- Из чего?
- Пулемет станковый "Утес", двенадцать и семь калибр. Чумовая машина. По ленте на рыло - оргазм!
Егорка засахарил чай.
- Короче, когда с пьянством бороться стали, зампал капитана вломил. Мансурова поперли за дискредитацию, а когда он от нас улетал, то все мы как заорем: "Да здравствует император Мансуров!" Замполит перед строем бегает: "Прекратить! Отставить!", а мы стоим - и до хрипоты. Орали, пока вертушка в точку не превратилась. А замполита потом довели - на стену лез и, в конце концов, сдриснул от нас…
* * *
После коньяка с чаем потянуло прилечь. Надо пить на ночь, иначе не расслабиться: не сон, не явь - полубред какой-то. А накатил сотку - и спишь спокойно. Многие пьют. Так легче, гораздо.
Лег - умер.
Позвали - встал.
И с утра человек.
А вот если не выпьешь - кранты. Два-три мучительных пробуждения с гарантией. Слышишь диспетчера, встаешь, берешь вызов, садишься в машину, едешь… и просыпаешься от рывков за плечо: "Чё, б…, ну ты чё, ваще уже?!" Из селектора вой, водила злющий, разбуженные коллеги емко выражают тебе свое недовольство.
Или наоборот. Двадцать семь, поехали, двадцать семь! Встаешь, влезаешь в кроссовки, подходишь к диспетчерской и, наткнувшись на удивленное "тебе чего?", с невыразимым облегчением заваливаешься обратно - приснилось. А через пять минут снова: в седло!
Вернулся ночью на станцию - все на месте, ура! И в сон, как в трясину, ни хрена не слышишь, мозг реагирует только на свой номер. Народ разъехался, а ты и не в курсе. Двадцать семь, поехали, двадцать семь…Черемушкин, сволочь, а ну встал быстро!!! Подрываешься и с матом к диспетчеру: какого черта - не моя ж очередь?!
* * *
За утренним чаепитием иначе, чем "эти суки", пациентов никто и не называет…
* * *
- Внемли, Вениамин, сей аспид на нас блядословно хулу изблевал!
Изрытые угрями щеки, пакля волос, страшно косящий вбок глаз. Белесые руки, рубцы, убогая синь наколок. Люмпен. Распухший нос, разбитая бровь, порванное пополам ухо. Пот, винный выхлоп, засаленный ворот блестящей, навыпуск, рубахи.
- Слышь, мужик, - Северов заметно устал, - или тебе нужна помощь, или сваливаешь из машины. Одно из двух. Бычить тут ты не будешь.
- Чё, до х… умный?
Веня распахнул дверь.
- Пшел вон!
- До х…смелый, да?
- Уходи по-хорошему, а?
Просительная интонация ввела его в заблуждение. Выбросив руку, он схватил Северова за промежность, сжал и радостно оскалил плесневелые зубы:
- Ы-ы!
Веня кинул на меня останавливающий взгляд и как-то обыденно ткнул клиенту пятерней в глаза. Замычав, тот опрокинулся на спину, прижав руки к лицу, и, суча ногами, перевернулся ничком. Секунду Северов смотрел на него сверху, а потом накатил ему по затылку. Что-то хрустнуло, и клиент стих. Из-под лица стремительно поползла красная лужа.
- Я надеюсь, ты понял за что? Че, кто у нас сегодня по лицам и челюстям?
- Не знаю. Ты ему глаза-то не выколол?
- Ну что я, фашист, что ли?
Он пнул его кроссовкой:
- Э, презерватив, вставай давай. Вставай, я сказал!
Тот сел.
- Руки от морды убрал!
Убрал.
- Закрой глаз. Меня видишь?
- Вижу.
- Теперь второй. Видишь?
- Вижу.
И без того распухший нос принял теперь совершенно безобразную форму. Из него лила кровь.
- Тампоны с адреналином и пращу на нос.
- Четырнадцать-восемь-шесть.
- Слушаю внимательно.
- Тебе сколько лет, сволочь?
Клиент был кроток и тих.
- Двадцать шесть.
- Двадцать шесть лет, перелом костей носа, рваная рана ушной раковины, сотряс, запах.
- Солидарности.
- Везем. Ты, урод, слушай сюда. - Пострадавший, терпя пинцет в носу, внимал, скосив глаза в Венину сторону. - Сидеть тихо, к повязке не прикасаться. Еще раз рыпнешься - свезем в лес по Мурманке и выкинем на хер, понял?
- Понял.
- Не слышу!
- Понял.
- Ха-а-ароший п-е-е-ес. Готово
- Че?
- Готово.
- Пошли в кабину.
* * *
Шестой час. Спать хочется смертельно, но усталость такая, что уже не заснуть. Тупая боль в коленях, кислятина во рту, прокуренная до кожи одежда.
- Ну, и какая падла мне спать мешает?
- Платформа Пост Ковалево, мужик без сознания.
Вышел заспанный Северов. Достал сигарету, смял пачку. Не надев до конца куртку, взял вызов, вчитался. Дым сигареты, поднимаясь, ел глаза, и он досадливо щурился.
- Встречать будут?
- Не факт. Езжайте…
* * *
- Блин, попали.
Труп. Стылый, сидячий, без документов. Грязный, рваный, нечесаный - бомж.
- Пуркуа?
- Здесь, Вень, граница проходит. Грань города и деревни. Поэтому менты сначала друг с дружкой ругаться будут, - городские кивать на всеволожских, а те на транспортных, - а часа через два, когда ты ответственного подключишь, скажут, что нет наряда. С восьми до девяти тоже никто не приедет - пересменка. Так что дай бог, если к десяти явятся.
- И что делать прикажешь?
- Не знаю. Давай капокурим для начала.
Я вытащил сигареты, Северов чиркнул спичкой.
Деревья вдали озарились светом.
- Никак электричка.
Возникла пауза.
- Ты думаешь о том же, о чем и я?
Он кивнул:
- Шхеримся.
Мы оттащили покойника за кассу. Электричка остановилась. Двери разъехались.
- Давай!
Он подхватил под мышки, я под коленки, внесли в тамбур, прислонили к стене, выскочили.
Осторожно, двери закрываются!
- Вот теперь он точно Всеволожский. Звони.
- Четырнадцать-восемь-шесть, свободны.
- На станцию, восемь-шесть.
* * *
И опять не доехали: как специально для вас, мальчики - железнодорожная станция Ржевка, сбило поездом. Говорят, еще жив… Понеслись как ошпаренные.
Обычно товарняк на скорости бьет насмерть, а тут живой, надо же! Пока, правда: череп деформирован, кости под руками гуляют, кома и Чейн-Стокс в полный рост - подышит, перестанет.
Ну что: схватили, повезли, даже капельницу успели воткнуть на ходу. Через три минуты захлопал челюстью, подвздохи - все. Екатерининское, дом десять.
* * *
Когда у кого-то случается смерть в машине, об этом сразу узнает вся станция. По запаху. Зашел, народ носом повел: рассказывай, кого зачехлили?
Шмон на Екатерине царил жуткий - всю ночь свозили. Коридор был забит. На каталках лежали валетом, а на полу, у стен, истекая всевозможными жидкостями, уходила в мигающую темноту шеренга завернутых в простыни останков…
- И когда разорвутся все нити и я лягу на мраморный стол - будьте бережны, не уроните мое сердце на каменный пол. Б…дь!
- А я у Мураками читал: белизна, стерильность, прохлада. Бесшумные подошвы, крахмальная роба у персонала… охренеть можно.
Мы стояли на улице и проветривались.
- Беспонтово, Вень, в тепле опять завоняем.
- Черт, форму домой тащить - насквозь провоняла. Надо будет душ принять, как приедем.
- Он у нас страшненький. Вода с запахом - из фановой трубы, не иначе.
- По фигу. Я однажды над унитазом из шланга поливался, и то ничего.
- Это где?
- В Иордании, после Мертвого моря. Высохнуть нереально. Жара сорок семь, а не сохнешь, хоть тресни, сидишь, как маслом облитый. А самая задница - во всем этом рассоле в одежду влезать.
- Там же вроде души есть.
- Это на пляжах, а пляжи все платные. Меня жаба задушила, и я в сторонке купнулся, после чего понял, что ошибся. Иду, страдаю, вижу - аттракционы, прямо на берегу. Я туда: мужики, выручайте! Они мне: душа нет, зато шланги в сортирах длинные, хочешь - пожалуйста!
- А зачем шланги?
- Они бумагой не пользуются. У них там либо краны со шлангами, либо кувшины. А мне в тот момент настолько по барабану было… Так что я теперь где угодно вымоюсь.
Но с душем не получилось - беда стряслась. Леха с Белкой влетели. Их, в отсутствие врачебной бригады, на "без сознания в иномарке" услали. Пока они эту иномарку во дворах нашли, пациент благополучно усоп. Сняли кардиограмму - готов. Пятьдесят лет, кавказец, и с ним трое сородичей. Совали деньги, Леха не взяла. Тело в салон тоже - инструкция. Отзвонилась: смерть до прибытия, жду милицию. Те услыхали и пулей в стационар, развернули там зелень веером - на раз взяли. Заперлись изнутри, чайку попили и вышли через час со скорбными рожами: умер, сделали все, что смогли. Историю завели, СЛР расписали, экэгэшки подклеили - все честь по чести, у них этих кардиограмм - километры, на все случаи жизни. И Леха в вилке, де-юре, куда ни кинь. Неоказание помощи - статья в трудовой, барабанный треск, срывание эполет…
Сидим, курим. Молчим. Девки, как вдовы черные, сигареты одну от другой прикуривают.
- Надо делегацию засылать.
- Бесполезняк, не подпишутся. Что они, дурачки, что ли, сами на себя клепать? Они сейчас как мушкетеры: один за всех…
- Ну ведь не нелюди же они!
- Ты серьезно? Думаешь, они в одночасье пеплом обсыплются и каяться побегут? Да клали они на нас!
- Может, Виолу подключим?
Это Веня. Он с ней еще мало знаком.
- С разбегу! Она, Вень, за императорской ложей чутко следит: палец вниз - добивает, палец вверх - ладно, живи, падла! Ни разу за нас не заступилась, ни разу.
- М-да, вилы…. А ты говоришь, чехол с утра - к деньгам.
- У вас двое, что ли?
- Угу. Один до прибытия, второй в машине.
Про того, что поехал во Всеволожск, я упоминать не стал.
- А у вас?
- Один.
- До?
- До. У Сметанина тоже до плюс этот… Лехин.
- Что это на них сегодня такой мор напал?
- Облака на Марсе не так встали, вторые сутки вдевают.
- Третьи. Позавчера тоже мало не показалось.
Значит, скоро затишье. Вызовов шесть-семь, и ночью спокойно. День, другой - и все заново.
- Так что, кто со мной к этим?
Все молчат. Я и сам знаю, что бесполезно, но не могу я так Леху бросить - десять лет из одного котелка ели.
- Я. Только до девяти надо, пока они домой не разъехались.
- Вень, мы на "восьмерке", если на маршрутке, то успеем. Кто еще с нами?
А никто - бесполезно.