* * *
- Драгоценные мои, ну кто ж ожоги-то маслом мажет?
- Так это… всегда ж маслом. И в книгах пишут.
Ожог небольшой, процентов пять, но намазали маслом и из первой степени получили вторую. Я открывал ампулы, Веня вытряхивал в тарелку новокаин.
- Мы в справочнике посмотрели, там облепихой советуют…
- Покажите.
Толстая, в яркой обложке - Энциклопедия народной…ля, медицины.
- В печку ее! - Он с треском перекрутил упаковку стерильного бинта. Бумага треснула. - Запомните и другим расскажите: холодная вода с чистой повязкой - все! Никакого масла, никакого мумия, никаких кремов: ни-че-го.
- А потом что делать?
- Об этом вам подробно расскажут в травме.
- А обратно вы отвезете?
- Нет. Ноги у нее целы, сама дойдет.
- Восемьдесят лет все-таки…
- Бомбилу поймаете. Ждем вас в машине, не задерживайтесь, пожалуйста.
Вышли на лестницу.
- Вот всегда меня, Феликс, это накрывало. Ездишь стопом, значит, халявщик, а сами при этом ну ни единой возможности не упустят, чтобы на шаромыгу. Обратно им… Кстати, знаешь, откуда слово пошло?
- В восемьсот двенадцатом, когда наши Наполеону накидали и французы по морозу домой шли. Падеж был жуткий - холод, партизаны, жрать нечего. Брели, сбившись в кучу, и аскали по дороге. Стучали в избы: шер ами, нам бы это… того… хлебца бы децл? О, вон они, открывай.
Я откатил дверь.
- Садитесь. Паспорт-полис взяли?
- Ой, забыли!
Как всегда.
Пожалуйста, в первую очередь - паспорт и полис.
Да-да, не беспокойтесь…
И в приемном:
Вер, а мой паспорт не у тебя?
Дундуки, блин!
* * *
- Да ладно тебе, Феликс, чего ты? Расслабься. Вот был такой писатель в нашем с тобою детстве - Эрих Мария Ремарк, так у него в "На Западном фронте без пере мен" есть фраза: "Хлопотно убивать каждую вошь по отдельности, если у тебя их тысячи" - можешь взять девизом, дарю. Смотри, сейчас они еще изнутри запрутся.
И точно - заперлись. Каждый второй запирается. Щелкают собачкой и колотят в дверь, словно ни разу в жизни на маршрутке не ездили.
- Собачку, собачку назад передвиньте… во-от. Ручка ниже.
Открылись, слава те Господи!
- Сиди, Вень, я сведу.
- Ничего, вместе сходим.
* * *
- Вот так работаешь-работаешь, думаешь, что все про людей знаешь…
Нам забашляли.
- Есть такое. Но большинство предсказуемо. Я вот до сих пор не понимаю, зачем выпавшего из окна затаскивают обратно, на тот же этаж? Почему, вызвав на "рвоту с кровью", они, положив трубку, первым делом смывают эту рвоту в толчок? Почему за констатацию трупа суют деньги, а за удачную реанимацию говорят "спасибо, ребята"?
- Потому что идиоты. Знаешь, куда я не люблю ездить, так это на фабрики. Долго-долго идешь через весь цех к лестнице, поднимаешься, долго идешь обратно и там, в торце, в раздевалке лежит пострадавший. Берешь его и еще два раза через весь цех фигачишь: грязь, масло и контейнеры со стальной стружкой…
Ожила рация.
- Восемь-шесть, отвечаем!
- Да?
- Возьмем - Ударников десять, корпус три, квартира восемнадцать. Пятый этаж, со двора, домофон. Боль в животе.
- Поняли, едем. Десять-три-восемнадцать. Этаж пятый, со двора, домофон.
А вот тут все было более чем серьезно.
- И давно у тебя так болит, Коль?
- Пятый день.
- Началось резко?
- Как будто бы лом всадили.
Коля был пепельно-серым, землистым, с заострившимися чертами. Под глазами лежали тени. FaciesНурросгаtis, посмертная маска. Помрет сегодня, самое позднее - ночью.
- А чего врача не вызвал?
- Думал, пройдет.
Мог бы не спрашивать - стандартный ответ.
- Коль, ну не проходит час - ладно. Не проходит два - ладно. Ну, день не проходит - черт с ним! Но пять дней, Коль, пять!!! Пес с ней, со скорой, участкового ты мог вызвать?
Живот у него мягкий. Но - не прикоснуться. Не дает. Щеткин по всему животу.
- Терпи, мужик, терпи. Сколько, Феликс?
- Семьдесят.
- А нижнее?
- Сорок. Полиглюкин?
- Угу. Заряжай. Рвота была? - Это он уже пациенту.
- Была.
-. Сколько раз?
- Много.
- Что-нибудь принимал?
- Водку пил, с солью.
Вот придурки-то, а?! Ну, чем бы ни заболели - все водкой с солью лечат.
- Зачем?
- Думал, легче станет.
- И что, стало?
- Нет.
Ему даже говорить было трудно. Панперитонит. Диафрагма двигается - боль дикая.
- Сколько раз ты ее пил?
- Да все время.
Он говорил прерывисто, на выдохе, как раненые.
- Вчера полегчало немного. Совсем почти отпустило.
- А потом с новой силой, да?
- Да.
Период мнимого благополучия. Классика. Труба чуваку.
- Ах, Коля-Коля… Жена есть?
- Есть, в разводе.
- А дети?
- Двое, Что, совсем плохо? Резать будут?
- А ты думал? Дай бог, если хоть метр кишок оставят, а то ведь соединят пищевод с жопой, и будешь всю жизнь с затычкой ходить.
Он ему не сказал. Ничего не сказал. Коля доживал свои последние часы, но Северову поверил безоговорочно.
- Слышь, Вень, давай на ходу давление поднимать?
- Однозначно.
- Я за носилками, а ты звякни по рации, предупреди, чтоб встречали.
- Давай. Потаскунов подгони.
Мы везли его, подскакивая на ухабах. Толику был дан приказ ехать помягче, но по Наставников, как ни крути, помягче не особо выходит.
Коле становилось все хуже. Он зажал в зубах грязный платок и тихо постанывал. Лицо его покрылось потом и стало мраморным.
- Мужики… - он прерывисто и судорожно дышал, - мужики… вы бы мне обезбаливающего сделали, а?
- Нельзя, Колян, вот те крест, нельзя. - Веня потрогал лоб и молча посмотрел на меня.
Уходит.
- Потерпи, старик, уже железку переезжаем.
- Добавить?
- Давай. Давай струйно.
Я вывернул колесико до отказа, и полиглюкин зачастил торопливыми каплями.
- Давай вторую и гормонов туда.
- Сколько?
- Да все, что есть. - Он вытянул флакон, сорвал жестяной кругляш с пробки и вставил его в штатив, ожидая момента, чтоб переставить систему.
- Двести сорок преднизолона, Вень.
- Набирай все, по ходу подколешь через пробку.
Нас тряхнуло. Вот хреновая дорога на Солидарь, откуда ни едь, но последняя сотня - хуже разбитого танкодрома. Сэм тормознул, Веня выскочил за носилками. Нас ждали, что удивительно, и мы сдали Колю с рук на руки - успели. Расписались в получении, шлепнули штемпель. Свободны.
- Один-четыре-восемь-шесть - свободны с Семнадцатой.
- Так, восемь-шесть, обратно туда же. Квартира семьдесят шесть. Молодой человек без сознания. Ударников, десять, корпус один, семьдесят шесть.
- Понял-понял. Десять, корпус один, семьдесят шесть.
- Наркот.
- Думаешь?
- Знаю. Там торгуют.
- Ездили туда?
- Как на работу. Сейчас сам увидишь. Тебе понравится.
* * *
Вот фиг скажешь, что здесь точка! Чистенько, аккуратненько, вазочки-салфеточки, котик с бантиком. Седенькая бабуля в очочках-проволочках - волосенки за ушки зачесаны. Внучата в рамках. Идиллия.
Вот только тело на площадке синеет. Дыхание три в минуту, глаза в разные стороны, и зрачки точками.
Сейчас бабушка нам споет, я Веню уже предупредил.
- Вы его знаете?
- Нет.
Вежливый молодой человек, поднес сумки, попить попросил…
- Он мне сумки поднес, по ступенькам. И попить попросил. Такой воспитанный, вежливый.
Пошла дискета. Выпил и захрипел…
- Я ему фанты налила - только что купила, в универсаме, - он выпил, захрипел и упал…
Бутылку, наверное, надо на экспертизу…
- Наверно, в бутылке что-то подмешано…
Такой приятный молодой человек…
- Такой молодой человек культурный. И одет прилично.
Это точно, одет прилично. Клеша в обтяжку, лакированные остроносы, гель для волос. Где-то я его видел уже…
- А почем за чек берете, бабуленька? Почем опиум для народа?
- Что вы сказали?
- Не лепи горбатого, бабка! Я эту песню от тебя в третий раз слышу.
- Да как вы смеете!
А сейчас она скажет, что ветеран войны, труда, броуновского движения, и за самим Ковпаком ППШ носила.
- Я ветеран войны, пенсионер союзного значения… в партизанских рейдах участвовала… у меня орден Богдана Хмельницкого…
- А ордена Германа Опиатного у вас нет? Давай его, Вень, за шкварник…
- Да я на вас в мэрию буду жаловаться!
- А что, они у вас тоже берут?
- Кончай, Че. - Северов откровенно веселился. - Двигаем, а то зачехлится.
- Ты интубируешь?
- Время от времени.
- На, - Веня протянул трубку, - он в расслабухе - как в масло сейчас войдет. На ком же тренироваться, как не на них?
И в самом деле - на раз.
- Испытательный стенд. Спецам скинем?
- Да ну. У самих револьверы найдутся.
- А я бы скинул - на Будапештскую путь не близкий.
- Ну и съездим, делов-то… дай рацию.
- Вень.
- Не гундось, Че. Выпьем, закусим, о делах наших скорбных покалякаем - все лучше, чем хлам сгребать по району.
А и вправду!
- Посмотри, он с документами?
В карманах у тела не было ничего.
- Все уже украдено до нас. Бойкая старушонка, ничего не скажешь.
- Так партизанка, ептать! Как у нас с кислородом?
- Две трети примерно.
- Расход побольше поставь.
- Слушай, изведем кислород - вручную придется качать.
- Придется - покачаем. Ставь.
Я ненамного повернул ручку.
- Сколько?
- Восемь в минуту.
- Порядок. Здрав буди, боярин/
Он хлебнул и передал мне бутылку. Закурил. Кинул взгляд на носилки:
- Впечатление такое, что он герыч еще на что-то навесил.
- Или четверть себе замандячил.
- Может, у бабуленьки лажа какая-нибудь с ширевом?
- Может. У-у, мразь лакированная! И надушен, как баба…
Ф-фу-ты, блин, урод! Ты видела? Залит парфюмом. "Ла Костой" несет - задохнуться.
Я присмотрелся. Точно - он! Тот самый, из "МаниХани".
- Вень, я, кажется, его знаю.
- Откуда?
- Встречались разок. Нехороший человек.
Штаны, что ли, ему распороть?
- О, смотри, оживает. Наука победила.
Черт!
Мачо открыл глаза и неуверенно потянулся к трубке.
- Стой-стой, не тяни ручонки. Слышишь меня?
Тот кивнул.
- Понимаешь?
Снова кивнул.
- Четверть?
Она, родная.
- Бухлом отлакировал?
А как же!
Видать, конкретно - опять сморило, забывает дышать, муденыш.
- Эх, налоксону бы!
- Да ладно, приедем скоро. Надо бы "полицай" пожевать, а то вдруг там кто-нибудь принципиальный окажется.
- Где, в токсикологии? Ну ты, Вень, скажешь…
Отзвонились мы и опять на помойку. А там - титская сила! Боярская борода, рот корытом, рокочущий храп. Расстегнутая ширинка, забытый, выставленный напоказ член и мокрые, по-кошачьи пахнущие мочой, брюки.
- Боже, какой типаж!
- Бородочлен. Давай его на "Ленфильм" продадим? Такой артист пропадает.
- А может, это поп в штатском? - Северов сунул ему смоченный нашатырем тампон и через секунду, заработав чугунную плюху, отлетел в сторону, сев на чьи-то картофельные очистки. Потряс головой, вскочил на ноги: - Шариков сам пригласил свою смерть. Ножницы, Феликс.
В несколько взмахов он, словно царь Петр, косо отхватил бороду и засунул ее в распахнутую ширинку. Распушил, расправил, художественно разместил под гонадами. С треском стянул перчатки.
- Вот теперь по-взрослому. Зови трезвователей.
- Жаль, "мыльницы" нет, хороший бы кадр вышел.
- Да-а. У нас один крендель целую коллекцию собрал, альбомов пять или шесть, тематических: ДТП, огнестрельные, из-под поезда…
- Это с какой подстанции?
- Не помню. У меня этих подстанций за девять лет - во!
- Да, скучать тебе явно не приходилось, завидую. Хронический элемент новизны.
- А зачем завидовать, Че? Захотел - сделал.
- Да я не смогу так.
- Знаешь, все люди делятся на две категории: одни говорят: "Не-е, я так не смогу", а другие: "Да-а, я так не смог". Вот есть у меня знакомец, книжки собирает про путешествия: Хейердал, Ибн Батутта, Чичестер… Фотоальбомов две полки: Гималаи, Тихий океан. Амазонка. Бешеные деньги на них тратит, вместо того чтобы взять и куда-нибудь закатиться. А он вместо этого каждый вечер ставит палатку в комнате и спит в спальнике.
- Вень, я на скорой работаю, фельдшером. Нам же кидают ровно столько, чтоб с голоду не подохли. За квартиру заплатил, проездной купил, едой затарился - по нулям. На сдачу блок сигарет и пива разок попить в "Мани-Хани". Я вот на коралловый риф всю жизнь хотел, да не разбежишься особо. Он потер бровь. - Берешь больняк, обзваниваешь турфирмы, ищешь горящий тур в Шарм-эль-Шейх: десять дней, перелет, гостиница две звезды - сто восемьдесят - двести в мертвый сезон. Из аэропорта на автобус и в Дахаб - час езды и два доллара… - Почему в Дахаб? - Там живой риф прямо у берега и пляжи дикие, не пасет никто. Ловишь рыбу, на костре жаришь и ешь. - На подножном корму, стало быть? - Жрешь там, куда местные ходят. Порция кошери - это блюдо такое, народное: рис, фасоль, макароны, чечевица, чесночный соус - полдоллара. Одна тарелка - ужраться. - Ну, ты был там, поэтому знаешь, что почем. А мне-то откуда? - Из Сети. - У меня компьютера нет. - Интернет-кафе посети. Короче, едешь в Дахаб, ставишь тент на пляже и ныряешь там девять дней. На десятый возвращаешься в Шейх, смываешь соль в гостинице, потом в аэропорт и домой. - Звучит просто. - А так и есть, Че. Жизнь не так проста, как кажется, она гораздо проще. С первого взгляда - у-у-у, а присмотришься - тьфу! Это как блюз слайдом играть. "Перекресток" смотрел? Помнишь, там парень бутылочным горлышком на гитаре играл? - Ну. - Я загорелся, стал пробовать - не звучит. И так и этак - нет саунда. А оказалось - гитару надо по-другому настроить. Все просто на самом деле, только мозгом надо слегка подумать.
Странно. Вроде и родились мы с ним в одно время, и в школу одну ходили, в советскую. Линейки Выстаивали, в Артек мечтали попасть, "Через тернии к звездам" сто раз смотрели. Почему все как все, а он нет? Надпись "НЕ ВХОДИТЬ!", и не входим. А он идет. Не с парадного входа, так с черного - не с черного, так с пожарного…
- Ты в какой школе учился, Вень?
- Слушай, у меня и школ было - море. Отец военный, все детство по гарнизонам. Дальний Восток, Камчатка… дикая природа вокруг. Через лес в школу идешь - фазаны гуляют, непуганые, олени тропу переходят, бурундуки встречают - орешков ждут…
Пикнула рация.
- Восемь-шесть, вы где?
- На помойке, трезвователей ждем.
- Отзванивайтесь, работы много.
- Поняли. Ну, раз много работы, надо линять подальше. О чем я?
- О гарнизонах.
- А-а… Вот я и говорю - гарнизоны. Школы менял, только вьет. Вечным новичком был. Драться приучился, ни к чему не привязываться и везде чувствовать себя дома.
Боярин заворочался на мутной, источающей аромат наледи.
- О, проспался. Встает.
- Его счастье.
В несколько приемов тот поднялся. Упрятал в штаны член, выкинул бороду.
- Похоже, не идентифицировал.
- То-то удивится с утра.
- Уходит.
Северов взял рацию.
- Восемьдесят шестая - свободны. Клиент ушел до милиции. Отменяйте хмелеуборочную.
- Отменяем. Так, восемь-шесть, вам Громова, семнадцать, тридцать один. Сорок один год, без сознания.
Токсическая энцефалопатия и судорожный припадок со слов. Что там еще в сорок один год может быть!
- Семнадцать, тридцать один, поняли. Судороги со слов, к бабке не ходить. Это уже какой у нас: восьмой, девятый?
- А черт его знает, не считал.
- Посчитай.
- Не, не буду - примета плохая. Все равно что от свечки прикуривать или горелые спички в коробок совать.
- Ты суеверный?
- Есть немного. Свечка, спички, черная кошка… Ну, и закон подлости - это само собой.
Он улыбнулся.