* * *
Жизнь наладилась. Сошел снег, унесло в залив ладожский лед, и, хотя лужи по утрам еще бывали скованы изморозью, а трава над теплотрассами синела карбидным инеем, дни стояли солнечные и теплые. Зеленая бундесовая куртка стала ненужной, и я ходил в одном только толстом армейском свитере. Мягкие голубые "оматы" на болтах, новый удобный бэг, сидящий на спине, будто космонавт в ложементе, новый плеер с ворохом нарезанных дисков - что еще нужно для счастья?
- …проходишь Невский, переваливаешь через Дворцовый и на Университетскую - на девчонок с восточного факультета поглазеть.
- А чего в них такого - в девчонках с восточного факультета?
- Азиаточек много. Я до них сам не свой, особенно сейчас, когда они животики пробуют оголять, с пупочками окольцованными…
Навстречу, мигая, промчался новенький, разрисованный в красно-белое "форд".
- О! Коллеги твои.
- "Корис", частники. Вся городская скорая у них подрабатывает.
- Хорошо платят?
- Более-менее.
- А вам?
- А мы сосем.
- Вроде бы вам добавляли недавно.
- У нас, Паш, одной рукой добавляют, другой отнимают. Надставляют отрезанным. Объявят под гром оваций и стоят кланяются. А стихнет аплодисмент - все при своих.
- А в частную не пробовал?
- Не для меня. Когда мне двадцатилетний сопляк цедит: "Кароч, сы-ышь, кома-а-андир, чё-т мотор барахлит, типа, глянь, да?", я ему с чистой совестью отвечаю: ты с кем говоришь, пес? Халдея нашел? А на платной эти номера не проходят, там терпеть надо. И так население с головой не дружит, а эти, на меху, и подавно.
- Лихо ты - под одну гребенку всех.
Мелькнул пост ГАИ. Артемий Лонд, держа в руках документы, усаживался в авто. Хорошо задержался - не захотел, видно, жертвовать на безопасность движения.
- Не поверишь, Паш, так и есть. Такие бублики откатывают - хоть стой, хоть падай!
- Типа?
- Говоришь родственникам: пройдитесь по соседям - нужны мужики, носилки нести. И они сразу: ой, что вы, у нас тут одни бабки живут! Тысячу раз слышал. Свое, родное, кровью лежит харкает, а им в падлу по этажам пробежаться: мы ж их не знаем, говорят. Так нам с ними не водку пить, зовите. Уйдут на минуту, вернутся - никого. Вам не стыдно? Молчат, рожи воротят. Тогда идешь сам, в три минуты пригоняешь табун мужиков; те хватают, выносят, грузят, эти придурки суют им деньги, а нам говорят: "Спасибо, ребята". Ребята, понимаешь?
Раскатанная по асфальту собака. Он вильнул рулем, пропуская натюрморт между колес.
- Эк ее.
- Или вот о собаках. Входишь - стоит. Уберите собаку, граждане. Не бойтесь, она не укусит. Любезный, мы для нее чужие, вторгаемся на ее территорию: закройте, пожалуйста, от греха подальше. Да она не кусается! Вы можете выполнить нашу просьбу? И даже после этого могут сказать: проходите, не бойтесь. Всякое бывает. Вчера, например, в шесть утра вызывали на "умирает", а приехали: ребят, все в порядке, у меня бессонница, сделайте реланиум, я заплачу.
- Старушка?
- Взрослый мужик. Старушки в основном от безделья звонят. Скука их мучает, а занять себя чем-нибудь они не способны - с интеллектом проблемы. Вот и сидят с тонометрами, давление в тетрадки записывают.
- Да ладно!
- Серьезно. Когда каждый день, да по два раза, да к одним и тем же, то призадумаешься. Гипертония плевая, а врач ежедневно; склад таблеток, а пьют одну валерьянку; ни единой книги, зато горы телепрограмм. Сенсорный голод, называется: а позвоню-ка я в скорую, пусть хоть что-то за день произойдет!
Он слушал спокойно, пытаясь понять.
- Вот был я как-то у графини Толстой: девяносто два года, яснейший разум, кристальная память и французский, словно у парижанки - при том, что всю жизнь в совке: чистки, коммуналки, фабрики, медсанбаты. Туберкулез, ревматизм, рупь пенсии и в поликлинику по талону. А скорую впервые вызвала, только когда шейку бедра сломала. И еще деда одного помню - картины писал на стеклоткани, вместо холста. Еле передвигался, но рисовал непрерывно, выставку хотел провести. Родня вызвала: давление - аж кровь из носа, а он знай себе новую ткань на подрамник натягивает.
- Не у всех же способности есть.
- У всех, Паш. У одного к одному, у другого к другому. Просто их надо открыть. Попробовать одно, другое, третье… сорок второе.
- Этак можно всю жизнь пробовать.
- Можно. Но лучше поздно, чем никогда. Я вот всю дорогу кино хотел снимать, детское, а вместо этого полжизни в медицине протусовался. А сейчас подумал - какого черта?! - и, наверное, в июле документы подам.
- Не поздно еще?
- На режиссерский самое то.
- Ну, в общем, да. Жизнь видел, что к чему в ней, узнал, лажи не слепишь.
- Надеюсь.
Впереди замаячила развилка, справа возвышалась над лесом башня новгородского элеватора.
- Все, Феликс, мне прямо. Удачи. Бог даст, свидимся.
- Конечно, свидимся, по одним трассам ездим. Будь здоров, Паш.
- Пока!
На развилке стопила парочка - хиппи в гусарском ментике и увешанная феньками девочка. Я утянулся за мост. Там, с интервалом в сто метров, стояли три знака: восемьдесят - шестьдесят - сорок. Встав у последнего, я вскинул руку и тут же уехал до Вышнего Волочка. Пройдя его насквозь по длинной и извилистой Мэйн-стрит, на самом выезде я поймал заляпанную "Оку" и, проехав километров шесть, вышел возле кафе. Стояло несколько фур. Водилы обедали.
* * *
Засеял дождь. Только я вознамерился надеть пончо, как рядом тормознулась белая "Волга".
- В Москву?
- В Москву.
- До Твери.
- Идет.
Мы с рюкзаком удобно устроились на заднем сиденье.
- Долго стоять приходится?
- Когда как, смотря, где встанешь. Лучше всего на посту, на заправке, возле кафе или у переезда, за перекрестком - везде, где народ скорость сбрасывает.
- Логично.
- Еще бы. От внешнего вида много зависит, внимание нужно уметь привлечь…
- Вот мы чего и остановились: джинсы, рюкзак, ковбойка. Студент?
А, побуду немного студентом.
- Студент.
- Где учишься?
- В медицинском.
Дождь усилился. Вовремя я.
- Давно путешествуешь?
- Не очень.
- А сейчас куда?
- В Крым.
- Молодец, завидую.
Ливануло как следует. "Дворники" метались как сумасшедшие.
- Да, грустновато в такой дождь на трассе стоять, - заметил тот, что был за рулем.
- Эт точно. Но худа без добра нет - в дождь подбирают лучше: милосердие еще стучится в людские сердца.
Второй разом повернулся ко мне всем корпусом:
- Любишь Булгакова?
- Дык.
И все. До самой Твери цитаты, комментарии, Александровский спуск, "Дьяволиада" и всякая мистика, связанная с ней. Фанат мужик, хоть и служит в строительной фирме. Всласть натрепались, даже не заметили, как приехали.
* * *
В Твери дождя не было. Минут через двадцать меня подобрал молчаливый, пожилой дальнобой, с которым я затемно добрался до Зеленограда и прямо в центре, на светофоре, я застопил кренделя, едущего в столицу на двухдневный отрыв. В салоне гремел R.E.M, а сам он уже хорошо подготовился к вояжу по модным клубам.
- Будешь? - Вильнув, чувак встал на обочине и щедро сыпанул на зеркальце белым порошком.
- Не, спасибо, не увлекаюсь.
- Зря.
Он, как в кино, высосал носом дорожки и застыл на секунду, ловя приход.
- А-а-а, ништяк! Тронулись. Beа луэинг май релиджен…
Москва вырастала навстречу. В небе дрожало зарево, полосы забивали стада легковушек. Цепи проституток тянулись до самого МКАДа. Во тьме покуривали сутенеры. Он даванул на гудок, приветствуя торжество живой плоти.
- Зда-а-ар-р-ро-во, бельдюги! Как, а? Скажи?
- Ничего.
- В два ряда стоят! - с некоторой гордостью похвалился он мне. - Тебе в Москве куда?
- М2, Кашира. Направо по кольцу. Тебе-то самому куда?
- Да мне пох! Направо так направо.
Я тихо порадовался.
По кольцу, отблескивая оранжевым, несся темный поток. Горели цифры: не больше ста двадцати! Горизонт прятался. В небе царило электричество и стекло. Издалека всплывали щиты, щетинились стрелами, - Ml, МОСКВА-ЦЕНТР, ВОЛОКОЛАМСК, М3, ЗАПАД, СМОЛЕНСК, ЮГ, - воскрешая в памяти группу армий "Центр", план "Барбаросса" и разъезд Дубосеково. На флангах мелькало; ввысь рвался неудержимый, светлого бетона, модерн. Остров Крым. Развитой урбанизм. - Слышь, тормозни, где лесок. - Легко. Он запросто кинул машину вправо. Сразу засигналили сзади. - Ка-а-азлы!!! Я вылез, вытащил с заднего сиденья рюкзак. - Спасибо, что подвез. Хорошо оттянуться… - Давай. По газам - и как не было. Ну, Шумахер!
Я пересек полоску травы и уткнулся в решетку. Отгородились. Что ж, мне это только на руку. Перебросил рюкзак, перелез сам и углубился в заросли. Метров через сто нашлось удобное место. Я раскатал коврик, вынул спальник, кинул рядом полиэтилен, на случай дождя, и запалил маленький, квадратный примусок-книжку. Есть хотелось безумно. Дождавшись, пока закипит, я вытащил гирлянду сосисок, нарезал кружочками четыре штуки и кинул их в горячую воду. Не удержался и съел сырой пятую. Засыпал пюре, размешал, выдавил майонез из пакета. Набил рот и, жуя, поставил на огонь крохотный чайничек. Потом, погасив фонарик, зажег пару долгоиграющих свечек в жестяных колпачках. В сотне метров мелькал, гремя железом, большой город, а у меня было уютно и тихо. Над головой, в просветах крон, висели некрупные звезды, фырчал примус и посапывал, пуская парок, чайник. Горели свечки. В трубе из-под "Принглс" ждали своего часа хрусткие, колеса сливочного печенья.
Наевшись, я залез в спальник. Завел будильник, повесил на сучок за приделанную петельку. Сунул под голову рюкзак и вытянулся во весь рост, смакуя растекающуюся по телу истому.
Блин, кайф!
Дважды тумкнули барабаны FreeAsА Bird, и повел свое протяжное, джентли Уилс, соло Харрисон.
Fre-e-e-e-e as а bird,
It's the next best thing to be
Free as a bird…
* * *
Лес. Ночь. Кора. Сосновые лапы над головой. Хруст хвои под локтем… Шум вдалеке. Равномерный рокот - то нарастет, то снова утихнет. Прибой. Море. Я на море… Туман вокруг, и вода теплая-теплая… плавно накатывает, поднимает и уходит вперед. А я остаюсь, как поплавок. Зову ее. Она там, в тумане, на камне. У нее стройные ноги и стриженные под мальчишку белые волосы…
На черной глыбе смутно белеет гибкое тело.
Не бойся, здесь глубина сразу…
Изогнувшись, она осторожно спускается ближе к воде. Я гляжу на нее и волнуюсь. Проходит под кожей и тянет под ложечкой, отдавая в горло с каждым ударом. Решившись, она входит в воду. Входит по-женски - присев, запрокинув голову, чтобы не намочить волосы. Намокли, конечно - на висках маленькие сосульки…
Я проснулся. Было тихо. В душе рождались нежные мелодии. Плавая в клочьях сна, я лежал и прислушивался. Мягкое сожаление, негромкая радость, сдержанное желание. Щелкнул будильник и, понимая, негромко завел свое настойчивое: та-та-та-та, та-та-та-та. Я вылез из спальника. Меж деревьев слоился туман. И ни звука вокруг. Полиэтилен усеивали крупные капли. Я раскрыл примус, прогрел его сухим спиртом. Он фукнул, завелся и зашумел, выбрасывая длинные фиолетовые языки. Пока грелась вода, я вывернул спальник, проветрил и сунул его в рюкзак. Встряхнул полиэтилен, зажмурившись от росы, привязал снаружи - пусть сохнет. Умылся, почистил зубы, сварил кофе с корицей и кардамоном. Остатками воды вымыл ложку и котелок, собрался и двинул к трассе.
* * *
Над Москвой поднималось солнце. Засверкали стекла, появились машины. "Баргузин" с оранжевыми аварийщиками докинул меня до Каширы. Спустившись с развязки, я тут же уехал до Серпухова, а оттуда, чуток повисев на трассе, на Тульскую объездную. Сюда натянуло хмари. Я стоял у кафешки и голосовал, подбирая на гармонике Not Fade Away. Из дверей выглянула официантка. Я подмигнул, но она, фыркнув, улиткой втянулась внутрь. Оттуда раздался смех. Я расстроился.
И тут мне в очередной раз подфартило. Остановился уазик.
- Куда путь держишь?
- На Украину, но с вами сколько по пути.
- Садись.
Я сел.
- Вы далеко?
- До Белгорода.
Круто.
- Феликс.
- Владимир.
И понеслось.
- …умнющий, черт. Учует ночью кого - ни звука. Подползет и кусает в ухо: чужой! Ты ему шепотом: где? Он мордой в нужную сторону повернется, укажет, и к следующему - будить. Суперпес был. Признавал только тех, с кем хоть раз в горы ходил, да и то на расстоянии всех держал. Одним можно было купить- купанием. Спросишь: Сорф, а купаться хочешь? - и все, твой. Рот до ушей, глаза горят, язык лопатой. В озеро прыг и давай круги нарезать, до изнеможения. Сам не вылезал - вытаскивали. Мины чуял - мистика какая-то! Такую заковырь находил, аж оторопь брала. На двести процентов ему доверяли, всем обязаны были. Довелось как-то французских журналистов брать; те репортажи делали, с духами в рейд ходили, а потом возвращались, вроде как и не при делах, а у нас задача - забрать у них все: пленку, блокноты, записи… Мы на вертушке, они на джипе, юркие, сволочи, хрен поймаешь. Стрелять нельзя, так мы на них Сорфа сбросили. Он их догнал, запрыгнул - как миленькие тормознулись.
- Не боялись, что застрелят его?
- Ну что они, совсем дурачки, что ли? Да и оружия у них не было, журналисты как-никак…
Редким рассказчиком оказался: ДРА, Чернобыль, онкология - довелось жизни хлебнуть.
- …на двенадцатый день шлаки пошли. Скользкий стал, сальный, вонял - ужас! В ванну сядешь - разводы по воде, через минуту мутной становится. Пять дней под душем провел, жил в нем практически.
- Ё! А сколько всего голодали?
- Двадцать один день, как положено. Потом потихонечку, по всем правилам, на соках, на бульонах, на овсяночке вышел.
- Помогло?
- Живой, как видишь, сняли диагноз. Я, как окреп, сразу в Саяны уехал, на все лето, и там тоже раз в неделю сутки не ел. Травы пил, по тайге ходил, в реках горных купался - на ВТЭК пришел, дома уже, и ничего не нашли. Даже третью группу не оставили. Так что никакой медицины с тех пор, все сам. Сауна, голод, прорубь…
- Медикус курат, натура санат.
- Точно. Мы с женой лет пять как из Москвы уехали. Выбрали место, продали квартиру, дом выстроили. Все сами, включая мебель.
- Я тоже мебель сам сделал. Родительские шкафы-стенки продал, из соснового бруса тахту свинтил, а вместо кресел купил шезлонги б/у. Отшлифовал, лаком покрыл - экстра! Легкие, удобные, а главное, места не занимают. Не нужны - сложил и на балкон выставил…
Уазик наматывал километры. Плавск, Мценск, Кромы. В Кромах мы пообедали. Сидели, ждали заказ, а над нами висел плакат: растерянный заяц с двумя куриными яйцами в лапах и подпись: "ЗАЙЧИК СЕРЕНЬКИЙ, ЯИЧКИ ХРУПКИЕ".
- Ты не знаешь, к чему они это?
Я покачал головой. Он продолжал с интересом изучать картинку.
- Жаль, "Вокруг смеха" прикрыли - самое место ему там.
- Нарочно не придумаешь. Я как-то в общежитии курсантов-ракетчиков стенгазету видел, к Двадцать третьему февраля: стартует ракета из шахты, а над ней ярко: "РАДИ ЖИЗНИ НА ЗЕМЛЕ!"
Он засмеялся.
- У меня жена английский преподавала в морском училище. В первый день пришла, все приготовила, разложила, сидит, ждет. Слышит - идут. Здание старое, гулкое, дрожит все по нарастающей. Р-р-рум-тум, р-р-румтум. Подошло и смолкло. Р-р-рота-а-а, стой, раз-два! Р-р-рум-тум. И тишина. Она осторожно за дверь выглядывает, а там строй медведей - стоят, лыбятся. Старший дает отмашку, и они хором: ГУТ МОРГАН, КОМРАД ТЫЧЭР!!!
Принесли борщ. Хороший, не ожидал даже.
- Вкусный, собака.
- В Хохляндии лучше. И дешевле в два раза. Да сам, наверное, знаешь.
Врать не хотелось.
- Честно говоря, нет. Первый раз автостопом еду.
- И сразу в Крым? Силен - без попутчика…
- С попутчиками проблема. Не хотят связываться, все чего-то боятся.
- Так всегда. Сперва говорят: ты что, чокнулся? Потом, с недоумением: ну, я все равно так не могу. А потом, уже с завистью: да куда нам теперь…
- Знакомо. Хотя, если честно, мне попутчик не особо чтоб… Я вообще бирюк по натуре.
- Непохоже.
- Просто я общительный бирюк.
- А-а-а…
Так мы и ехали, болтая о всякой всячине, типа:
- Фотоаппарат возишь?