А вдруг он и не один, а их - целая эстафетная команда? У одного из них, того, что в Москве передвигался по спинам троллейбусов, свой этап, и он закончил его на Большой Никитской, в Консерватории, на отделении духовиков. Другой добежал до лесной станции Мантурово, и там его учат печь пироги с черникой. Третий (или седьмой?) целью имел Средний Синежтур и там устроился борцом при бочках с оливковым маслом, а палочкой (кстати, и не палочкой, а именно эстафетной свирелью) отправил ещё одного козлоногого мужика в Журино. Но не исключено, конечно, что журинский мужик совершал пробежку сам по себе… А не знаком ли он с лягушками Аристофана?.. Но что разбегались все эти голые мохнатоголовые мужики? Не связаны ли и впрямь их передвижения со всеобщим потеплением? Вот ведь приползли в их сад-огород виноградные улитки…
Впрочем, важны ли для него, Ковригина, сейчас заблудшие виноградные улитки и эллинские мужики-непоседы?
Не важны.
Важным было то, что он в силу непредвиденно-несуразных обстоятельств оказался в Журине, попасть куда он давал обещание отцу.
Хотя, возможно, лучше было бы, если б Журинский замок-дворец чудесным видением оставался существовать лишь в его воображении.
23
Мстислав Фёдорович Острецов в черном фраке и при вишнёвой бабочке приветствовал представляемых ему гостей на площадке между первым и вторым маршем мраморной лестницы. Владетельная дама, обязательная по протоколам приёмов у королей, президентов и премьер-министров, рядом с ним отсутствовала, из чего можно было сделать вывод, что Острецов холост или хотя бы что жена его находится в решительном отдалении от него. Из глубинных шёпотов до Ковригина донеслась версия, и прежде им слышанная. Будто бы Острецов не меценат, не спонсор и не частный владетель. А подставное лицо. Подставляет же его никому неведомый, с оговорками сказать - чудак, или просто богатенький дяденька, не желающий предъявлять себя публике, то ли по причине дряхлости и уродства, то ли из-за мрачностей его первоначального капитала, но способный удивлять Аленькими цветами. Некоторые из гостей, похоже, и надеялись сегодня на приятные для них удивления.
А гостей было приглашено немало. Человек сорок. Ну, пятьдесят. Не доставили в Журино на дружескую беседу Голову Среднего Синежтура и его ближайших сподвижников, шумевших на фуршете. Из московских гостей отчего-то из списка был вычеркнут мыльный режиссёр Шестовский, а поговаривали, что он близок к самому министру. Не увидел Ковригин в экскурсиях по замку, а потом и в застолье рыцарского зала и многих людей театра имени Верещагина, в частности исполнителей ролей Самозванца и посла-жениха Власьева, а с ними Ковригин желал поговорить. Не порхал в исторических помещениях пшеничнокудрый маэстро Блинов. Сам ли он унизил своим неприбытием недостойных общения с ним людей или его не позвали, Ковригин выяснять не стал. Он даже пожалел шалопая. Зато дебютантка тут резвилась, а при звуках менуэта или гавота исполняла пластические этюды. Ну что же, хозяин (Острецов ли или некто неведомый) - барин. Кого пожелал у себя увидеть, того и увидел. Впрочем, эти соображения явились к Ковригину позже.
А пока он потихоньку в очереди представляемых поднимался по ступенькам лестницы и рассматривал Острецова.
Это был спокойный господин лет сорока, палево-русый (наверное, в роду случались и рыжие), однако с тёмными усами и бородкой. С серо-зелёными глазами, со спадавшими на лоб локонами, явно природными, а не от домашнего цирюльника, ростом с Ковригина, но из-за длинной шеи и из-за покатых плеч не просто высокий, а именно - Длинный (в школе дразнили Дон Кихотом, это было вызнано Ковригиным позже) и, видимо, оттого сутулившийся. Каждого из прибывших в замок он вынужден был одаривать приветственными словами, кого - вежливо-дипломатичными, кого - украшенными улыбками приязни. Как показалось Ковригину, улыбки эти были застенчиво-усталыми. Однако после целований двух протянутых ладонями вниз царственных рук Натали Свиридовой господин Острецов оживился всерьёз, с блеском в глазах и долго произносил заслуженные Звездой комплименты. Ковригину, будто склочнику на кухне коммунальной квартиры, сразу же захотелось увидеть, как Острецов будет приветствовать участниц "Маринкиной башни" - Хмелёву, Ярославцеву и дебютантку Древеснову. Увы, девушки поднимались по ступеням где-то сзади, и ощутить степень хозяйского расположения к каждой из них, не было Ковригину дано.
С Ковригиным господин Острецов был уважительно учтив. Выразил восхищение текстом пьесы и эссеистскими работами гостя. Оказывается, он был любителем исторических наук и подписчиком журнала "Под руку с Клио". И с нетерпением ожидал объявленное сочинение любимого автора о Рубенсе.
- Объявленное? - удивился Ковригин.
- Да, да! - в свою очередь удивился Острецов. - Разве вы не видели анонс в последнем номере журнала?
- Как-то пропустил… - пробормотал Ковригин.
Острецов ещё раз поблагодарил Ковригина за участие первейшим человеком в культурном празднике города. И добавил:
- А у меня к вам особый интерес.
- Слушаю вас, - сказал Ковригин.
- У вас, мне доложили, отец в войну два года провёл в Журинском замке…
- Было такое, - согласился Ковригин. - Многое рассказывал мне о Журине. Легенды всякие. И записи оставил.
- Вот-вот! - наконец-то возбудился в Острецове живой и искренний человек. - Если сочтёте возможным… Если уделите мне внимание… На десять минут… На большее мне не позволят и мои хозяйские обязанности…
- С превеликим удовольствием! - сказал Ковригин. - Меня и самого занимает история Журина.
- Вот и прекрасно! Возницын, архитектор, проведёт сейчас экскурсию по замку и усадьбе для желающих. Если хотите, погуляйте с ними… И пожелаю вам приятных минут в нынешнем развлечении…
Долгий разговор Острецова с Ковригиным, похоже, вызывал уже раздражение у стоявших сзади. Однако не роптали. Хозяин истинно барин. И приезжий из Москвы сегодня заслуживал почтения.
"Вежливый-то он вежливый, - думал Ковригин, направляясь под присмотром одного из распорядителей приёма во внутренние пространства замка, - а глаза у него внимательные, цепкие, что называется, меня буравили, будто нефть искали на Обской низменности, то есть суть мою и цели мои пытались разгадать. Похоже, я вызываю у него чуть ли не подозрение. Или хотя бы обеспокоенность…"
А вдруг он и впрямь не хозяин здесь, а служит чудовищу с аленькими цветочками, какому-нибудь тритонолягушу Костику, так называемому?
Желающих путешествовать с архитектором Возницыным оказалось немного. С Ковригиным - шестеро. Остальные сразу же отправились на экскурсию к столам и винным фонтанам. Да и сам Возницын, видимо, не был расположен болтаться по надоевшим ему местам гидом ротозеев. Он и Ковригина причислил к дармоедам, привлеченным в Журино ароматами лакомых блюд и надеждами на бизнес-выгоды в застольных разговорах. В лучшем случае - к пустым снобам, образованность свою пожелавшим утяжелить. Разъяснения свои он пробалтывал невнятно. Ковригин расхотел его о чём-либо расспрашивать. Но увидел то, что хотел увидеть.
Речной двор, как назвал его Возницын, также был подсвечен и иллюминирован. От дворца к Большой реке спускались две лестницы белого камня, без воронцовских, правда, львов, а между ними располагались три каскадных бассейна с фонтанами и гротами по углам. Про бассейны эти Ковригин знал от отца. Как и предполагал Ковригин, южный фасад никак не напоминал о замках Луары и о франкоманстве графа Турищева. Это было загородное жилище русского барина, поздний классицизм, протяженный балкон от ризалита к ризалиту, как в известном доме князя Гагарина на Тверской, балкон же упокаивался на длинном ряду ионических колон. А вот дворовые флигели, восточный и западный, каждый буквой "Г", имели аркады, а вымощенная белым камнем площадь с фонтаном меж ними вызывала мысли о южно-европейских патио.
- Эклектика, ненавистная эклектика! - ворчливо, чуть ли не брезгливо бормотал, обращаясь при этом, скорее всего, к самому себе, восстановитель чужих безвкусиц. - Двуличие, и не двуличие даже, а пятиличие или семиличие, а что творилось в интерьерах, уму непостижимо, заигрался вельможа, поначалу карбонарий, замучил архитекторов, и крепостных, и завезённых…
Ковригин хотел было спросить Возницына, а что его-то заставляет мучиться и возрождать чужие безвкусицы, но не спросил. Предполагал, что возбудит ещё в одном творце необходимость оправдываться и заявлять, что деньги в жизни - не суть важное. Это Ковригин и без Возницына знал. А спросил он вот о чём:
- Артемий Феликсович, вас мне именно так представили, а что вы или заказчик предполагаете устроить в подклетах семнадцатого века?
- Каких подклетах? - встревожился Возницын и теперь уже не пробормотал, а взревел негодующе. - С чего вы взяли о каких-то подклетах?
- Ну как же! - сказал Ковригин. - Здесь ещё в шестнадцатом веке стояли палаты Турищевых с белокаменными подвалами, их оставили в новом здании…
- Это тайна частного владения, - нервно сказал Возницын, - а мне по контракту не все здешние тайны дозволено знать и уж тем более не велено докладывать посторонним о своих наблюдениях и догадках…
- И о подземных ходах к реке, среди прочего, и о секретных лестницах в северных башнях?..
- Мне придётся сообщить о ваших интересах господину Острецову и начальнику охраны, - сказал Возницын.
- И по справедливости, - согласился Ковригин. - Я бы на вашем месте поступил также.
- Ознакомительная прогулка окончена, - заявил Возницын. Для убедительности вытянул из жилетного кармана часы на жёлтой цепочке и потряс ими. - Всё. Спасибо за внимание.
- Позвольте всего лишь один вопрос, - сказал Ковригин. - Он безобидный. Вы, естественно, знакомы с историей дворца и рода Турищевых. Что означают скульптуры фонтана среднего бассейна? Струи там бьют из хоровода лягушек. Те подняли передние лапы и будто чему-то радуются. Встаньте, дети, встаньте в круг…
- Не знаю, - сказал Возницын. - Я не по бассейнам и не по фонтанам. Предположения не выстраивал. Каприз балованного чудака. Любил воду и всякие мифологические намёки. У него тут в гротах и фонтанах полно водяных и земноводных. Река, внизу была усадебная пристань, вот и резвился, забавлял гостей…
- Спасибо, - сказал Ковригин.
Испросив разрешения спуститься к Реке, Ковригин побродил на воздухе ещё полчаса. Пристань восстанавливать не начали, не имелось, возможно, в округе стругов и челнов, достойных приветствия пальбой из пушек. А вот кирпичные крепостные стены с двумя сторожевыми башнями, крытыми свежими тесовыми шатрами, у реки стояли. Из рассказов отца Ковригин знал о здешних парке и оранжереях, но те были, видимо, расположены за пределами речного двора.
По наблюдениям Ковригина, а они подтвердились позже, помещения дворца были пока пустыми. Однако зал приёма, или Рыцарский зал, успели обеспечить сносной отделкой, сообразил любознательный автор журнала "Под руку с Клио". "Приблизительно, по аналогиям и на время", - разъяснил Острецов. Стены зала прикрывали шпалерами (впритык, без зазоров, открывающих камень) из золотой парчи, серебряной ткани, голубого атласа, чёрного бархата и горностаевого меха (это уже на следующий день выяснил Ковригин). Тканые обои имели свои сюжеты. На протяжённой южной стене предлагались зрителю природные явления - метаморфозы с двенадцатью месяцами. Среди прочих видов и красот Ковригин углядел болото с цаплями и гревшимся на солнцепёке мохнатым существом, по всей вероятности, одной породы с нашими водяными. А может, это был родственник Зыкея, скажем, тамошний Зыкеев племянник. Мысль об этом отчего-то встревожила Ковригина… На гобеленном пространстве северной стены охотились на вепрей и львов рыцари, они же участвовали в турнирах, ухаживали за пастушками на зелёных выпасах, сражались вместе с Роландом в погибельном ущелье. На боковых же стенах случались эпизоды из жизни Александра Македонского, Ромула и Рема, Сципиона Африканского, всех доброжелательных сейчас к нему персонажей Ковригин вспомнить не сумел.
По ходу дружеской беседы, сближая бокалы или прогуливаясь по залу, Ковригин выяснил, что пол здесь сплошь устлан коврами, с ворсом - в рост волосяного покрова поющего стилиста Зверева, дамасскими и персидскими, столы завезены дубовые, сосуды на льняных скатертях поставлены серебряные. Естественно, Рыцарский зал не был бы Рыцарским, если бы в нём не присутствовало холодное оружие и кованые доспехи.
Справедливости ради отмечу, что при входе Ковригина в Рыцарский зал глаза его не сразу занялись изучением стен. Нет, первым делом, даже и не дождавшись распоряжения самого Ковригина, они принялись отыскивать в зале девушку в красном бархатном костюме.
И не отыскали.
Зато он тут же был взят в полон несомненно первой дамой дружеского собрания Натали Свиридовой.
- Ковригин! Явился! А ведь вызвался быть нынче моим кавалером!
Натали произнесла эти слова, скорее всего, и не для него, Ковригина, а для десятка куртуазных ухажёров, готовых, пожалуй, веерами и мухобойками отгонять от звезды некомфорты. "Вот пускай они её и развлекают!" - обрадовался Ковригин. Но упование его вышло ложным.
- Так где ты разгуливал-то, рыцарь мой ненаглядный? - спросила Свиридова.
- Пытался отыскать тень отца, - серьезно сказал Ковригин.
- Ты, Ковригин, оказывается, ещё и Гамлет! - рассмеялась Свиридова.
- Нет, я не Гамлет, я другой, - сказал Ковригин. - Успокойся. И отец у меня был всего лишь корректор. Но он мальчишкой провел здесь два года в эвакуации.
- Как интересно! - восхитилась Свиридова. - Ты мне никогда не рассказывал.
- А зачем? - спросил Ковригин.
Так… Освободиться, понял Ковригин, от опеки Натальи Борисовны и от соблюдений навязанного ему кавалерства хотя бы на час ему не суждено. А слова (явно для публики): "Ты мне никогда не рассказывал…" вообще переводили их отношения в некое протяжённо-доверительное состояние двух творческих натур.
- Спасибо скажи, что я отбила претензии этого кучерявого нахала! - сказала Свиридова. - А ты от меня бегаешь!
Слышали все. В Рыцарских залах акустика устроением сводов и глиняными колосниками, вмещёнными в камнях, выходила отменная.
- Коли бы я не подтвердила, - не могла успокоиться Свиридова, - тут бы и гулял негодяй Блинов, а ты меня не уважаешь! Конечно, я стара, а ты заслужил молоденьких!
- Шутить изволишь, Наталья Борисовна, - заявил Ковригин, - я твой единственный рыцарь и от любых ущербов тебя уберегу!
"Идиотизм какой-то! - подумал Ковригин. - Какую чушь я несу! Как бы сбежать-то от неё? Сбегу как-нибудь… Сбегу…"
Сейчас же в Ковригина выстрелили.
Из арбалета ли, уместного в Рыцарском зале? Или дротик в него метнули? Или кто-то трубочкой из борщевика выпалил в него ягодами бузины?
Ковригин обернулся.
Стреляли глаза. Они сейчас же исчезли, спрятавшись за чьими-то спинами или лицами. Красного бархата вблизи пропавших глаз Ковригин не обнаружил.
Вот куда следовало бежать из-под опеки блистательной дамы. Не околдовывали ли его в Рыцарском зале? Не околдовывали, а уже околдовали. И не здесь, и не сегодня, а четыре века назад.
24
- Ну вот, уважаемый Александр Андреевич, я рассчитываю на десять минут общения, обещанных мне, - Ковригина под руку взял господин Острецов.
Ковригин терпеть не мог прикосновений неблизких к нему людей, особенно мужиков, и, чтобы, соблюдя учтивость, высвободить руку, поинтересовался, можно ли курить в охраняемом государством замке.
- Конечно, конечно! - сказал Острецов и как бы пошутил: - Пожарные разрешают. Раньше здесь табак нюхали, но это - когда? Вот и я достану трубку.
"Я так и предполагал, - подумал Ковригин, - что он благородит с трубкой. Хуже было бы, если бы он вдавливал в ноздри травку…"
- Александр Андреевич, вы оглядели усадьбу и даже спустились к Реке, мне было бы чрезвычайно интересно узнать о ваших наблюдениях. Я предлагаю вам пройти на южный гагаринский балкон, Ну да, Ну да, я знаю, он был срисован архитектором с балкона князя на Тверской…
Курили на балконе. Ковригин курил, а Острецов покуривал. Смотрели на Реку.
Близость Большой Реки волновала Ковригина. Пахло влагами океана, сыростью водорослей и просмолённостью лодок. Плескались крупные рыбы. Буксир тащил баржи навстречу белому трёхпалубному теплоходу, скорее всего, гэдээровских верфей, тридцатилетней, а может, и сорокалетней давности, позже речной флот у нас не пополняли.
- Отец не раз вспоминал о реке. И во мне возбудилось мечтание иметь дом на берегу моря, хотя бы северного, - сказал Ковригин. - Или вот у такой реки.
- И у меня, у меня тоже! - обрадовался Острецов. - И чтобы запахи доносились корабельной смолы. И чтобы проплывали мимо колёсные пароходы, поднимая плицами водяные брызги…
- Но теперь-то у вас всё это есть, - сказал Ковригин. - Не хватает разве колёсных пароходов.
- Будут! Будут и колёсные пароходы! - воодушевился Острецов. - Речной туризм может приносить прибыли не менее отрадные, нежели прокаты блокбастеров. Но для этого надо строить корабли с забавами и комфортами. И построим. Впрочем, всё это баловство…
Отчего-то Острецов вдруг опечалился. Загудел теплоход.
- К поселковой пристани подходит, - вяло сообщил Острецов. - Хотя и прежние хозяева, заводчики и купцы, а потом светские люди при шпагах и в париках, при том, что воротили миллионными делами - лес, пароходства, камские и волжские, металлы, поделочные и драгоценные, тоже были баловниками. Вы оглядели усадьбу и наверняка поняли, что почти все сооружения здесь декоративные, игровые. Стены будто бы от Тобольского кремля, но раза в четыре мельче их, ни для каких сражений не предназначены, откуда здесь могли появиться супостаты? Пушки стояли лишь для приветствий званых гостей. Ради этого и палили в пустоту. А велеть пристать к берегу не имели полномочий. Хотя и были случаи, когда пытались повелеть. По пьяни… Называли свой усадебный дом замком, блажь, конечно… И устройство северного фасада и двора на манер Блуа - тоже блажь… Ушло на это лет восемьдесят…
- Отец мой называл дом именно замком, - сказал Ковригин. - С двумя приятелями облазил его, и его подвалы, и его чердаки, и потайные ходы, и какие-то люки в башнях, и будто бы подземельями сумел выйти к Реке… Он хорошо чертил и набрасывал для меня на бумаге маршруты своих приключений…
Острецов, ощутил Ковригин, напрягся, в его сторону не смотрел, левая рука его вцепилась в парапетный камень балкона, а трубка задёргалась в пальцах правой руки.
- И что же, - сказал, наконец, Острецов, - эти чертёжики хранятся у вас?
- Вряд ли, - сказал Ковригин. - Если только они есть в тетрадях отца, мною не просмотренных. Но, скорее всего, это были фантазии мальчишек, только что прочитавших историю о Квентине Дорварде.
- Я тоже так подумал, - сказал Острецов, успокаиваясь, - небось, пацаны мечтали попасть на фронт, а потому от скуки в непуганой глуши и придумывали рыцарские подвиги с кладами и привидениями…
Он даже рассмеялся.
- Почему же непуганой? - удивился Ковригин. - Отец пережил здесь бомбёжку и ужасы той ночи спились ему потом лет двадцать.
- Журино бомбили? - Острецов будто бы не мог поверить словам Ковригина.