Она получила несколько предложений, Элина - тоже, но за всю весну и лето 1959 года им только раз выпали большие деньги - еще за одну рекламу крема. Дела пошли так хорошо, что Ардис почувствовала себя увереннее - вот оно, начало новой карьеры. Реклама была напечатана в нескольких женских журналах с большим тиражом и выглядела действительно хорошо - цветной двухстраничный разворот, на котором мать и дочь протягивали зрителю свои безупречные руки и улыбались своими безупречными улыбками, обе белокурые, обе стриженные под пажа, очень американские и очень лощеные, а рядом юнец, видимо, поклонник, в изумлении смотрит на них, словно не зная, которую предпочесть. Возможен ли выбор между этими красавицами? Под фотографией шел текст, в котором говорилось, что это действительно мать и дочь, настоящие мать и дочь, но можно сказать: кто - мать, а кто - дочь? Если очень приглядеться, то, пожалуй, можно. Но вы уверены?
Элина садилась и смотрела на рекламу, сначала смотрела налево, на себя - шестнадцатилетняя девушка, которой на вид можно дать восемнадцать, а на самом деле ей всего четырнадцать, то есть это Элине - четырнадцать; затем она смотрела направо - на тридцатидевятилетнюю женщину, которой на вид восемнадцать, а на самом деле - тридцать шесть - Ардис действительно было тридцать шесть. Иногда Элине казалось, что она сидит слева, а иногда - что она справа. Да нет, это ее мама справа - под глазами намечаются мешки, их пока нет, просто так кажется, но, когда Элина смотрела снова на другую модель, ту, что слева, она замечала те же следы возраста, то же несовершенство. Юноше был двадцать один год, а по замыслу он должен был выглядеть на шестнадцать. На самом же деле он выглядел чуть старше - лет семнадцати. Элина считала, что он перестарался, изображая растерянность, удивление, восхищение, но юноша был красивый, вполне красивый. Однако не слишком.
- По-моему, вся беда в том, что ты слишком красива, - говорила Ардис. - Сейчас в моду входят уродины. Людям приятно видеть таких же, как они сами, - кому нужна красивая девушка? Мне лично не нужна. А тебе? А кому-нибудь нужна?
- Я не знаю, - нервничая, отвечала Элина.
- В моду входят маленькие черные уродины, - с отвращением говорила Ардис. Она все ждала, что после успеха рекламы "Крема для лилейной кожи" на них посыплются предложения, но почему-то ничего не поступало. Ничего. Порывшись в одном из ящиков, которые они так и не потрудились распаковать после последнего переезда, Ардис извлекла оттуда старую ондатровую шубку Элины, из которой та выросла. Ардис благоговейно погладила мех.
- Это можно продать, как и мою так называемую "норку", - сказала она.
Элина знала, что мать винит ее в их бедах, в том, что "кливлендские сбережения", как называла это Ардис, уплывают; она видела валявшиеся повсюду нераспечатанные конверты - счета, письма из банка, - но когда она спрашивала у матери, как обстоят дела с деньгами, Ардис неизменно холодно говорила: - Наши финансовые дела тебя не касаются.
Ардис обошла со своими шубами пять меховщиков, и все пятеро называли ей возмутительно низкую дену. Она говорила: - Что?! Это же такой красивый мех!
Элина стояла и терзалась, в то время как мать спорила по поводу цены, затем швырнула ондатровую шубку Элины на прилавок и не без сарказма сказала: - Берите ее тогда задаром, сделаете из нее муфту!.. Сделаете варежки!
В конце концов она согласилась на предложенную цену, взяла несколько сот долларов и вышла из магазина.
- Ненавижу этот город, - сказала она.
Они медленно двинулись домой. Нет, не одолеть ей Нью-Йорка. Ничего ей здесь не достичь - не получить подходящих предложений позировать для себя или для Элины, не найти такого понимающего человека, как мистер Карман. И потом она ненавидит этот шум, улицы вечно ремонтируются, дома сносят, землю заравнивают, закладывают новый фундамент, стучат пневматические молотки, грохочут краны, вечно гудят автомобили. И, однако же, уезжать ей не хотелось. Ну, куда она поедет? Там, в Питтсбурге, у нее осталось несколько родственников - "они и твои родственники, Элина, но им еще хуже, чем мне, так что это отпадает". Она хорошо знает Югавленд, у нее есть там друзья, и, по всей вероятности, она могла бы получить хорошую работу… но Кливленд тоже отпадает.
- Ты могла бы получить постоянное место - попытаться поступить на обычную работу, - неуверенно сказала Элина.
- Я иной раз так жалею, что не поехала в Чикаго, - сказала Ардис. Они постояли какое-то время, дожидаясь лифта, наконец, отчаявшись, пошли по лестнице к себе на седьмой этаж. - Но одна мысль, что он станет лапать меня, была мне отвратительна… Единственное, чего я не выношу, - сказала она, - это когда меня лапают. Такая тощища, такая скукота. Тебе это тоже не понравится. Стараешься думать о чем-то другом, а не можешь. Мужчины - они как машины, как стиральные автоматы, которые запрограммированы на определенный цикл, одно следует за другим, все заранее известно и все так скучно… Женщины, у которых нет воображения, которые не могут придумать для себя ничего лучшего, возможно, и мирятся с этим, но не я.
Элина смущенно слушала и молчала.
Когда они вошли в квартиру, она снова застенчиво сказала:
- У одной моей знакомой девочки в школе… ее мама работает… Она…
- Приготовь-ка нам кофе, душенька, - сказала Ардис.
Она села за столик с пластмассовой крышкой, который стоял в нише гостиной; она нетерпеливо забарабанила по крышке своими длинными серебряными ногтями.
- А, черт, - сказала она, - надо было мне купить дом, пока были деньги. За тридцать - сорок тысяч можно было купить вполне приличное местечко в каком-нибудь дурацком городишке Пенсильвании или в Огайо, будь он проклят, ну, зачем, черт бы меня подрал, понадобилось мне ехать в Нью-Йорк? У меня были такие грандиозные планы… Но почему же ничего не вышло?
Она взяла журнал мод, рассеянно перелистала его и отшвырнула.
Когда Элина села напротив матери, Ардис вдруг спросила:
- О чем ты думаешь, Элина? У тебя такое странное выражение лица.
- Ни о чем, - сказала Элина.
- Нет, ты о чем-то думала. О чем? Ты не хочешь, чтобы я знала?
- Нет. Я не помню. Ни о чем.
- О том, что я говорила про мужчин?.. Об этом?
Элина виновато вздрогнула.
- Нет.
- Да, - сказала Ардис. - Я ведь умею читать твои мысли.
- Ты не можешь читать мои мысли, мама, - сказала Элина.
- Вот как?
- Мама, это же невозможно, - сказала Элина с нервным смешком.
- Так вот: ты думала о мужчинах… и о мистере Кармане. Тебе он нравился, да? Он был добрый, он мне тоже нравился… Он был очень добр к нам обеим. Такие, как он, мужчины существуют, Элина, - все дело в том, чтобы найти их… Элина, а ты веришь в Бога? В школе вам говорят о Боге?
- Нет.
- Ну, а ты веришь в Бога?
Элина медлила.
- Я не знаю… А ты веришь в Бога?
- Если я скажу - да, что тогда?
Элина рассмеялась.
- Тогда, может, и я поверю.
- Ну, так успокойся. Я не верю ни в Бога, ни во что другое. - Она медленно поднесла чашечку с кофе ко рту, задумчиво глядя на Элину. - Я верю в удачу. В везение и невезение. Это ведь, наверно, все равно как ни во что не верить, да?
- Может быть, - опасливо согласилась Элина.
- Я считаю, что жизнь - это эксперимент, - сказала Ардис. - Каждый человек экспериментирует и проверяет, насколько он может продвинуться. А ты как считаешь?
Элина кивнула. Она решила, что, пожалуй, с этим можно согласиться.
- Но если я скажу тебе, что надо верить в Бога, в Библию и во все прочее, ты станешь верить, да? - спросила Ардис.
- Я не знаю.
- Станешь? Если я тебе докажу, что надо верить?
Голова у Элины шла кругом.
- Да. Если ты мне это докажешь…
- Что ж, я могла бы, если б захотела.
Элина кивнула. Все плыло у нее перед глазами.
- Ты очень милая девочка, Элина, - сказала Ардис. - Не расстраивайся, что ты не стала моделью - я думаю, это не твоя вина, по-моему, все дело в этом городе: слишком тут много народа. Ты же пыталась. И ты еще не поставила на этом точку. Я придерживаюсь такой философии: человек не должен считать себя неудачником, пока он жив. А когда он умрет, - не все ли равно? Мы такие, какими мы себя задумываем, мы сами себя делаем; есть женщины, которые предоставляют это мужчинам: чтобы мужчины делали их, выдумывали, влюблялись в них, сами же они не в состоянии себя придумать, - но только не я, меня никто не придумывал, я сама себя сделала. Я знаю, кто я. Я знаю и кто ты. И обе мы с тобой преуспеем, не волнуйся, - весело добавила она. На глазах у Элины Ардис преображалась, становилась моложе, губы ее раздвигались в улыбке, улыбке такой неожиданной. Элина в изумлении смотрела на мать. - Так что, душенька, я учту твой разумный совет и найду себе работу. Как ты изволила выразиться - постоянную работу. Обычную.
- Работу?..
- Да. А что тут такого?
- Я… мне казалось, что ты меня не слышала.
- Я все слышу, - сказала Ардис.
На другой день Элина вернулась из школы без четверти четыре и обнаружила на столе записку: "Возможно, буду поздно, возможно, преподнесу тебе сюрприз". Она улыбнулась. В квартире было очень тихо, очень пусто. Она сразу села за стол и сделала уроки, радуясь, что ей не мешают. Затем вымыла голову. Посмотрела на часы - еще только шесть. Она сама приготовит себе ужин, поест одна; ей не придется слушать Ардис, ее подтруниванья, подкусыванья, бесконечные вопросы. "О чем ты думаешь? О чем ты вечно думаешь? Что это у тебя на лбу - не прыщ?"
В квартире было тихо, покойно, и Элина прошла в переднюю комнату, посмотрела в окно. Зазвонил телефон, но кто-то ошибся номером - звонила женщина, голос у нее был нетерпеливый. Элина подумала было позвонить какой-нибудь девочке из своего класса, но не могла решить - какой: у нее не было близкой подружки, вообще не было подруг. Она считала, что девочки относятся к ней хорошо, Однако настоящих подруг у нее не было…
Есть одной ей не хотелось, но она все же отыскала кое-что в холодильнике - баночку йогурта, немного картофельного салата, который она приготовила ко вчерашнему ужину. За едой она снова обратила внимание на то, как тихо в квартире, как громко стучит ее вилка по тарелке. Где-то был включен телевизор - очень громко, должно быть, прямо у нее над головой.
Немного спустя она принялась расчесывать волосы - расчесывала она их медленно и методично. И даже полуобернулась - ей показалось, что мать стоит в дверях… "Вычисти щетку, когда кончишь причесываться", - сказала бы мать.
Вечер она провела у телевизора, в ожидании. То и дело в голове проносилась тревожная мысль - а что, если мама не вернется? В одиннадцатичасовых новостях была показана молодая женщина, убитая днем в своей квартире на 58-й улице Западной стороны. На нее напали, потом задушили.
Напали. Задушили. Женщине было двадцать девять лет, и она была очень красивая.
Элина нервничала, напрягала слух и вдруг услышала громкие голоса - где-то спорили. Кричал мужчина. Она поднялась и усилила громкость телевизора, чтобы заглушить этот крик. Мысль ее беспомощно металась, перепрыгивая с предмета на предмет, и наконец остановилась на случае, который произошел с ней несколько дней тому назад, - ничего особенного, она даже не рассказала об этом Ардис и в тот момент почти не обратила внимания, но сейчас отчетливо вспомнила. Здоровенный парень в куртке из грубой бумажной ткани налетел на нее, когда она шла по улице, учебники выпали у нее из рук, и она принялась их подбирать, а он только зубы скалил. Ей пришлось нагнуться, чтоб подобрать книги. Парень говорил ей что-то. Он весело шутил и был в каком-то странно возбужденном состоянии, точно подвыпил. Но он не привязался к ней, и она пошла дальше не спеша и забыла о случившемся.
Он тогда налетел прямо на нее.
Не в силах сладить с беспокойством, она поднялась и пошла в ванную. Сняла над раковиной волосы со щетки и несколько раз прополоскала ее, чтобы не осталось запаха дезинфицирующего вещества.
Затем вернулась и снова стала смотреть телевизор. Но ей было трудно сосредоточиться. Это что, документальный фильм - какие-то джунгли, люди в длинном каноэ? Она переключила телевизор на другой канал и тотчас узнала лицо Джеймса Стюарта. Тут открылась дверь, и в комнату стремительно, с сосредоточенным видом вошла Джоан Кроуфорд - это Элина решила оставить. Она устроилась на диване и стала смотреть фильм, и даже когда пошла коммерческая реклама, не отвела от экрана глаз. Она смотрела на серо-голубой экран, на мельтешившие по нему фигуры и движущиеся рты, пока фильм не кончился; за ним начался новый. Она смотрела словно загипнотизированная, крепко обхватив себя руками.
Наконец явилась Ардис - забрякали ключи, послышался удивленный голос Ардис:
- Элина, ты все еще не спишь? Четыре часа утра. И почему ты не закрыла дверь на цепочку?
Элина подскочила.
С матерью был мужчина, незнакомый. Высокий, тонкий, мрачный на вид.
- Это мистер Сэйдофф, - сказала Ардис. - Мистер Сэйдофф - моя дочь Элина.
Элина во все глаза смотрела на него. Он поздоровался с ней за руку и улыбнулся.
- Очень приятно, - сказал он. Под глазами у него были небольшие темные мешки.
- Элина, выключи телевизор - сплошной гул и зигзаги, - сказала Ардис. - Мистер Сэйдофф - мой новый хозяин. Я получила работу и приступаю к ней завтра вечером.
Мистер Сэйдофф кивнул.
- Неужели тебя даже не интересует, что у меня за работа? - спросила Ардис.
Элина тупо смотрела на мать. Ардис была изысканна, прелестна, с гривой темных каштаново-рыжих кудрей, ниспадавших на оголенные плечи, - такой прически она не носила уже много лет. На ней было черное атласное платье для коктейлей с низкой, изогнутой линией выреза. Элина на секунду усомнилась - да мать ли это: эта женщина словно вышла из фильма, который Элина видела несколько часов тому назад. Но, конечно же, это была ее мать.
- Элина, у тебя такой вид, точно ты - привидение, и разве тебе завтра не надо в школу? Дети просто обожают телевизор. По-моему, это плохо для их здоровья, - сказала Ардис. - Ложись в постель, душенька. А мы с мистером Сэйдоффом немного выпьем перед сном…
Элина стояла и растерянно смотрела на мать и на этого мужчину.
Ардис ущипнула ее за щеку.
- А ну, живо в постель! Она прелестная девочка, хотя мне и не следует так говорить, верно, мистер Сэйдофф?
- Зови меня Роби, - сказал он.
8
Сэйдофф был управляющим ночным клубом на Манхэттене, недалеко от Таймс-сквера. Это был унылого вида мужчина лет около пятидесяти или за пятьдесят, по-своему красивый, с тонким нервным лицом и синеватыми, гладко выбритыми щеками, высокий - выше шести футов и трех или четырех дюймов, то и дело заливавшийся хохотом и тотчас умолкавший, словно жизнь состояла из серии комических эпизодов, на которые следовало откликнуться и тут же о них забыть, - откликнуться, потому что за это заплачено, а забыть, потому что они вовсе не смешны.
Ардис поступила на работу в клуб "Черный фламинго" разносить коктейли, а потом стала встречать гостей; все туалеты ее были из черного шифона, иные - с прозрачной юбкой и прозрачным лифом, усеянным блестками в виде черных фламинго, причем многие костюмы были ее собственного изобретения, так как, заявила она Сэйдоффу, ей нравится придумывать всякие штуки для особо полюбившихся людей, а он и его клуб особо ей полюбились. Она сама придумала себе костюм, когда стала "хозяйкой", то есть стала встречать гостей: она считала, что клубу нужна атмосфера элегантности. Сэйдофф согласился с ней. Он был женат на женщине, которая была на двадцать лет моложе его, но ему очень нравилась Ардис. Она вежливо пояснила, ему, что ее интересует только одно - работать в его клубе, изучить его клуб. Изучить изнутри. Она покончила со своей прежней специальностью - да, да, заявила она, отметая его возражения, она больше не желает позировать, она с этим покончила, как покончила и с мужчинами, и это правда, она хочет работать серьезно и считает, что хорошо устроена у него. И действительно, она была превосходной официанткой. Он был так доволен Ардис, что, когда она проработала в клубе всего несколько недель, он выставил за дверь молодую женщину, которая была у него "хозяйкой". Он сказал той женщине, что клуб вступает в новую фазу и она теперь им не подходит.
Ардис держалась как королева. Сэйдофф очень гордился ею.
- Она - настоящая леди, - восторженно говорил он людям так, чтобы Ардис могла его слышать. - Никаких дешевых штучек с Ардис.
Время от времени он делал ей подарки: недорогую накидку из кроличьего меха, выкрашенного почему-то в красновато-оранжевый цвет, ожерелье из культивированного жемчуга - все это Ардис с благодарностью принимала, а затем передаривала Элине, говоря, что они, конечно же, не новые, в этом она уверена, - возможно, Сэйдофф стащил их у своей жены? Потому что Сэйдофф не был счастлив в браке. Иной раз он давал Ардис подарок для Элины: браслет с амулетиком в коробке от "Картье", выглядевший вполне новым, кожаную сумку на длинном ремне, которая, как он считал, могла пригодиться Элине, чтобы носить учебники и карандаши. "Сколько теперь Элине? Всего ведь лет четырнадцать-пятнадцать, да?" - спрашивал он. Элина оставила браслет с амулетиком на столике в школьном кафетерии, где сидела с девочками из своего класса; когда через пять минут она интереса ради вернулась, браслет исчез. А сумка через несколько дней разорвалась по шву, и Элина выбросила ее.
В 1960 году жена Сэйдоффа затеяла против него бракоразводный процесс, и Сэйдофф решил расстаться с Нью-Йорком - ему как раз подвернулась возможность стать совладельцем одного ночного клуба в Детройте. Он предложил Ардис поехать с ним. Он сказал, что она нужна ему. Он не отставал от нее, его жесткие, узкие, как щелочки, глазки непрерывно блуждали по телу Ардис: он тотчас начинал хохотать, стоило ей сказать что-нибудь забавное, - а она вскоре научилась быть забавной в присутствии Сэйдоффа, - и потом снова становился мрачным и в угрюмой растерянности изумленно взирал на мир. Однако смех у него был искренний, смех человека, понимающего шутку. Случалось, от шуток Ардис его разбирал такой хохот, что все лицо сморщивалось и он вытирал глаза. А она в такие минуты смотрела на него, и лицо у нее было веселое, оживленное и настороженное. Если он случайно опускал руку на ее голое плечо или на бедро, она тотчас отстранялась. Нет. С ней это не пройдет. Сэйдофф путался почти со всеми официантками и с той женщиной, которая работала у него "хозяйкой" до Ардис - разносила гостям длиннющие полотна-меню с золотыми кистями, - прелестное, отнюдь не обременительное занятие; Ардис сразу сообразила, что ее ждет, и держалась подальше от Сэйдоффа.
Она для него коллега, говорила она. И только. Она - все равно что мужчина: он может доверять ей.
В конце концов Сэйдофф признал это; однажды он с удивлением сказал: - А ты и в самом деле все равно что мужчина: я могу доверять тебе.
Он уже не мог обойтись без Ардис и теперь умолял ее поехать с ним в Детройт.
- Там будет не такая помойка, как здесь, - сказав он. - Там мы создадим клуб, которым сможем гордиться.
- Не знаю, - медленно произнесла Ардис. - Мне не хочется срывать с места дочь…