- Нет, нет, - слабо запротестовал Илья Львович, - я хочу чаю.
- Чай я тебе дам в постель, - твердо сказала Екатерина Матвеевна.
Илья Львович попытался робко возразить, что он собирается еще работать, но Екатерина Матвеевна, ничего не слушая, подтолкнула его к постели. Единственное, что отстоял Илья Львович, это пижаму.
- Хорошо, хорошо, ложись в пижаме. - Екатерина Матвеевна была в восторге от своей победы.
В это время открылась дверь и вошла Инна Семеновна. Сумка с продуктами, которую она несла, была слишком тяжелой для нее и врезалась в ее пухлые, маленькие пальчики. Инна Семеновна сгибалась под тяжестью этой сумки.
Увидев Илью Львовича в постели, она застыла на пороге.
- Что случилось?! - с ужасом спросила она.
- Ради бога! - Илья Львович резко отодвинул от себя Екатерину Матвеевну, которая попробовала помешать ему встать, откинул одеяло, вскочил с кровати и бросился к Инне Семеновне.
Он взял из ее рук сумку и, бормоча: "Все в порядке, не волнуйся, маленький, зачем ты носишь такие сумки?"- чмокнул Инну Семенову в щеку.
- Я знала, что вы голодные, - Инна Семеновна тяжело опустилась на стул, - но я ничего не могла сделать. Рассказать мой сегодняшний день невозможно.
- Я сделала Лёле бутерброд с сыром, другого я ничего не нашла, - сказала Екатерина Матвеевна с упреком.
Когда же минут через пятнадцать Инна Семеновна перед каждым поставила по чашке куриного бульона с поджаренными сухариками, Екатерина Матвеевна чрезвычайно удивилась:
- Такой вкусный бульон из вареной уже курицы? Ты ее купила в кулинарии?
Инна Семеновна не успела доесть бульон, раздался звонок.
- Вечная история, - недовольно пробурчал Илья Львович. - Никогда нельзя спокойно поесть. - Больше Илья Львович ничего не решился сказать: звонили из другого города.
- Да, я заказывала Владивосток. Нет, село Свечино. - Не отрываясь от трубки и повторяя "алло", Инна Семеновна принялась искать сумку.
- Вот она, - сказала Екатерина Матвеевна и сняла сумку со спинки своего стула.
- Кто это у тебя уже во Владивостоке? - поинтересовался Илья Львович.
- Сейчас услышишь. - Инна Семеновна открыла сумку и начала вынимать оттуда бумаги. Что-то упало на пол, что-то покатилось под стол. Илья Львович хотел было поднять, но не поднял.
- Я потом подниму, - сказал он Екатерине Матвеевне.
Инна Семеновна ничего не слышала и не видела, она рылась в сумке и взволнованно повторяла: "Алло!.. Алло!"
- Да, да. Почта? С кем я разговариваю? А больше никого нет?.. Хорошо. Как тебя зовут? Вот что, Сонечка, выслушай меня внимательно.
В это время Инна Семеновна наконец нашла ту бумажку, которую искала, и, положив ее перед собой, заговорила уже сосредоточившись только на Соне и на том, видно, очень важном деле, которое Инна Семеновна должна была ей поручить.
- В селе Свечине живет… - Инна Семеновна сняла очки и поднесла бумажку, которую только что нашла, к глазам,-….Федосеева Анфиса Николаевна. Знаешь? Да, да, учительница. Надо ей сказать, чтобы она сегодня поехала в город и отправила "молнию" на имя своей сестры в Москву, заверенную нотариусом, о том, что она разрешает удочерить свою дочь Тамару. Это надо сделать обязательно сегодня, потому что завтра Тамаре исполняется восемнадцать лет и это последний день, когда еще можно ее удочерить. Ты все поняла? Сама пойдешь? Это близко? Восемь километров?! Спасибо тебе, Сонечка! Ты очень хорошая девочка. Спасибо!
Инна Семеновна повесила трубку.
- Может быть, ты уже поешь наконец, - сказал Илья Львович.
- Сейчас поем, но сначала я должна сложить все бумаги, иначе я их потеряю. И поднять деньги, которые упали под стол, но никто их не поднял, а мне завтра нечего будет дать тебе на дорогу.
В этой фразе Инны Семеновны были все обвинения сразу: и то, что нет денег, и то, что Илья Львович не любит что-либо делать сразу, а любит отложить все на потом. А потом забыть или сделать вид, что забыл.
Когда деньги были подняты, а бумаги сложены, Инна Семеновна обвела всех загадочно-торжествующим взглядом.
- Ты понял, о какой Тамаре шла речь? - спросила она у Ильи Львовича.
- Нет.
Инна Семеновна опять обвела всех взглядом и наконец произнесла то, что, знала, произведет впечатление:
- Это дочь Галины.
- Как дочь Галины?! Тамара не дочь Галины?!
- А ты представляешь, что было со мной, когда я узнала об этом на заседании жилищной комиссии?
- Подожди, миленький, я все-таки хочу понять: значит, Тамара…
- Дочь Галининой сестры, которая, как ты слышал, живет во Владивостоке. Галина воспитывает Тамару с восьмимесячного возраста. Она хотела ее удочерить, но ей в отделе опеки сказали чепуху: будто при живых родителях детей не усыновляют. Если бы она мне все это сказала раньше, я бы, во-первых, не оказалась в таком положении перед комиссией, потому что все увидели, что Галина меня обманула и я только говорю, что я все про нее знаю, а во-вторых, я бы все это очень легко устроила, потому что мне бы никогда такой глупости в отделе опеки не сказали. А завтра последний день, когда Тамару еще можно удочерить.
- Это я понял. Чем же все кончилось?
- Имей терпение дослушать. Мне надо было убедить комиссию подождать с решением хотя бы до послезавтра. Дальше, мне надо было добиться, чтобы на завтрашний исполком поставили вопрос об удочерении. А главное, надо было успеть собрать все документы и еще откуда-нибудь заказать Свечино к своему приходу.
- И ты все это сделала?.. - Илья Львович погладил Инну Семеновну по руке. - Миленький, ты такой гордый!
- Но теперь все рухнет, если эта девочка Соня не застанет сестру дома или сестра окажется больна.
- Боже, у меня уже мурашки идут по телу, - проговорила Екатерина Матвеевна. - Неужели ты каждое дело так делаешь? Так же сердце потерять можно.
- Это еще что! - восторженно вставил Илья Львович. - Куда ты опять вскочила?
- Постирать тебе на завтра рубашку.
- У меня эта еще чистая, ну, миленький, кто стирает в час ночи?
- Пусти, пусти, я тебе говорю!
Утром Инну Семеновну разбудили звонки в дверь - принесли телеграмму из Владивостока. Екатерина Матвеевна была в восторге. Она зашила Инне Семеновне платье, разгладила его и сказала, что поедет с ней.
С Галиной они встретились у исполкома. Галина от волнения не спала всю ночь, и Инна Семеновна принялась ее успокаивать, убеждать, что все будет в порядке. Но когда ее с Галиной вызвали и председатель потребовал от Инны Семеновны специальное поручение для разбора этого дела, Инна Семеновна поняла, что им решили отказать. Однако она очень спокойно объяснила, что это дело возникло только вчера и она просто не успела заехать в редакцию, но что у нее есть поручение, касающееся других дел Галины Николаевны Лебединской.
- Ясно, - сказал председатель. - Что же вы хотите сообщить нам по данному вопросу? Только кратко.
- Во время войны, - начала Инна Семеновна, - у Галины Николаевны умер ребенок, ей сказали, что больше детей она иметь не сможет. И тогда ее сестра, у которой…
- Все это написано в заявлении. Что еще?
- Первый муж Галины Николаевны, - спокойно продолжала Инна Семеновна, будто ее и не прерывали, - плохо относился к ее приемной дочери. Этим воспользовался друг мужа и разбил ее семью.
- О мужьях и разводах Лебединской мы уже наслышаны достаточно, и вникать в эту сторону ее жизни у нас нет никакого желания, - снова прервал Инну Семеновну председатель. - Ваша подопечная бросала всю жизнь эту Тамару на кого только могла. То это был… первый встречный, то это были ее родители - кстати, они были и родителями ее родной сестры, которая сегодня молнировала свое согласие на удочерение Тамары. Спрашивается - о чем они думали раньше? А все очень просто. Сегодня Лебединской нужна двухкомнатная квартира, и она вдруг вспоминает, что у нее есть племянница Тамара, которую можно удочерить. Я считаю, - закончил председатель, - мы должны отказать Лебединской в удочерении этого ребенка.
- Вы не правы… - попыталась возразить Инна Семеновна.
- Нет, нет, - снова оборвал ее председатель. - Вас мы слушали достаточно. У нас еще много других дел.
Инна Семеновна чуть-чуть запрокинула голову и улыбнулась. Ее улыбка, немножко насмешливая и заранее прощающая, видимо, озадачила председателя. Инна Семеновна воспользовалась паузой.
- Я знаю, что равнодушных людей нет, - доверительно сказала она. - Я наблюдала десятки случаев, когда люди, казавшиеся равнодушными, вдруг поверив по-настоящему в необходимость своей помощи, совершали чудеса. Равнодушие идет от недопонимания. Но для того, чтобы понять, нужно хорошо разобраться. Все справки говорят о том, что Галина Николаевна воспитывала Тамару с восьмимесячного возраста, инспектору же по опеке было угодно представить вам материал в другом свете. Почему он это сделал - я не знаю. Зато мне доподлинно известно, что пятнадцать лет назад Тамара не была удочерена по вине того же отдела опеки… Но в одном вы правы. Удочерение действительно сейчас связано с получением квартиры. Однако Галина Николаевна не фиктивно удочеряет чужого ребенка, чтобы получить квартиру, а квартиру получает ради ребенка, с которым она мыкается по углам с тех пор, как она дала расписку свекрови, обязуясь не жить в ее квартире. А было это двенадцать лет назад. И если за эти двенадцать лет мытарств ей и пришлось несколько раз прибегнуть к помощи родителей, то тот, кто жил без квартиры, знает, как трудно снять квартиру с маленьким ребенком, да еще двенадцать лет назад.
…Когда Инна Семеновна кончила, председатель исполкома сказал примирительно:
- Что ж, вероятно, эту Тамару действительно надо удочерять.
Председателя поддержали:
- Конечно!
- Надо! В порядке исключения!
- Такая судьба… Нужно помочь!
И вдруг, вглядевшись в документы, председатель огорченно сказал:
- Но позвольте! Ведь сегодня ей исполнилось восемнадцать лет!
- Ей исполняется восемнадцать лет в семь часов вечера, - неожиданно для самой себя нашлась Инна Семеновна.
Все рассмеялись.
В коридоре ждала Екатерина Матвеевна,
- Ну что?
- Все хорошо. Сейчас пойдем, я только посижу немножко.
И вдруг страшный крик согнал людей со своих мест. В коридоре на стульях лежала Инна Семеновна. Кто-то искал в ее сумке валидол.
Через несколько минут приехала "скорая",
- Носилки, - сказал врач.
- У меня инфаркт?
- Нет.
- Тогда я не хочу в больницу.
- Если бы вы не были так возбудимы, можно было бы вылежать дома.
- Откуда вы все про меня знаете? - удивилась Инна Семеновна.
- Так я же врач.
Когда Инна Семеновна уезжала в командировки, Ира всегда заболевала. И Инна Семеновна заставала ее уже в постели. Ира не могла ходить, не могла говорить. Болезнь возвращалась, словно не было стольких лет борьбы с ней. Случалось это не сразу, а через некоторое время после отъезда Инны Семеновны. Вернее всего, перед самым ее приездом. Ире всегда казалось, что причиной тому различные случайности. Поэтому Ира, когда мама уезжала, прикладывала все усилия, чтобы избежать этих, как она считала, "случайностей".
Но разве случайностей можно избежать?
А может быть, тут и не было никаких случайностей?
Ира без мамы чувствовала себя совсем незащищенной. И эта ее незащищенность передавалась окружающим, и они начинали вести себя так, как никогда бы не позволили себя вести при Инне Семеновне.
Но здесь было и другое: при Инне Семеновне Ира и не заметила бы половины того, на что она так болезненно реагировала, когда оставалась одна.
Без Инны Семеновны все вырастало для Иры в трагедию. Вот и сейчас Ира не знает, что ей делать: Инна Семеновна в больнице, а Ире надо ехать в редакцию, вычитывать гранки. Обычно Ира ездила вычитывать гранки с мамой. В редакции никто не знал, что Ира больна, что ездит к ним на машине и перед тем, как поехать, неделями лежит - копит силы. Скопленных сил хватало, чтобы те полчаса, которые она проводила в редакции, никто ничего не заметил. Никто ничего и не замечал. Не замечали даже того, что Ира с гранками всегда куда-то исчезала. А исчезала она потому, что гранки вычитывала не она, а Инна Семеновна, которая ждала ее этажом ниже.
С тех пор как по радио передали (а может быть, и не передали - Ира этого так и не выяснила) Ирин первый рассказ, у Иры было много гранок. Илья Львович называл Иру "Ворошиловским стрелком", потому что почти все, что Ира писала, шло в печать. Правда, Ира писала очень мало… Но что из того? Ира очень злилась на Илью Львовича за то, что он ее называл "Ворошиловским стрелком". Она боялась, что он сглазит. Ира слишком хорошо помнила, как он любил, когда она училась в университете, подытоживать ее успехи и делать прогнозы на будущее. А чем все это кончилось?
Илья Львович был человеком не только не суеверным, но Ире всегда казалось, что он получает особое удовольствие, если может высмеять суеверие. Но когда Ира, как-то не выдержав, сказала ему, что просит больше не называть ее "Ворошиловским стрелком", а то он ее сглазит, она вдруг увидела на лице Ильи Львовича испуг. И поняла: он тоже все помнит. И тоже боится. И то, что даже Илья Львович тоже боялся - было самым страшным.
Чаще всего Ира писала о насекомых. Как-то она пошла в лес и увидела, как муравьи, один за другим спускаясь в ямку, выползали оттуда каждый с желтой крупинкой во рту. Из этих крупинок муравьи строили муравейник. Ира стала приходить к муравьям каждый день и написала о них рассказ.
На следующее лето (Инна Семеновна теперь каждое лето по совету Петра Дмитриевича вывозила Иру на дачу) Ира написала о пауках-линифиях, которые жили под куполами из паутины, и о косеножке, которая, линяя, повисла на еловой иголке, и казалось, будто у нее не восемь ног, а шестнадцать. Потом Ира написала о бабочках, жуках…
Ира писала и очерки. Для очерков надо было "собирать материал". Казалось невероятным, что Ира могла это делать. Но Ира собирала материал, ибо для нее более невероятным было то, что в руках у нее была бумажка, в которой говорилось, что она журналист.
И когда Ира, наконец, добиралась до нужных ей людей и они вдруг начинали рассказывать о своей жизни, жаловаться и просить помощи, Ире казалось, что она сильная и все может.
Рассказ, гранки которого надо было завтра вычитать, был совсем коротким: о том, как Ира вырабатывала рефлекс у ежа. Возможно, если бы мама была дома, Ира на этот раз поехала бы без нее и вычитала рассказ сама. Но теперь, когда мама была в больнице, Ире казалось невозможным не только вычитать рассказ, но и вообще доехать до редакции журнала.
Ира стала перебирать в уме, кого бы она могла попросить поехать с ней. Но таких не нашла. "Что ж, - решила Ира, - придется в коридоре найти кого-нибудь и попросить помочь, будто очки забыла…"
На следующее утро, когда Ира была уже в костюме и складывала в папку листки с поправками, которые должна была внести в гранки, пришла Галина. У Галины теперь был ключ Инны Семеновны. Галина должна была приходить через день - покупать продукты и готовить. Во всяком случае, она обещала это подруге Инны Семеновны Екатерине Матвеевне, которая уехала вчера в Ленинград, взяв предварительно с Галины слово, что та не бросит Инну в беде.
Войдя к Ире в комнату, Галина шепотом начала быстро, быстро объяснять Ире, что она пришла не одна. Что с ней тот самый Боря, который бросил медицинский институт, потому что падал в обморок при виде трупов, тот самый Боря, который на работу не поступил, пишет фантастические рассказы и голодает. Галина обещала Бориной маме, которую она знает тысячу лет, познакомить Борю с Инной Семеновной, но так как Инны Семеновны нет, то она очень просит поговорить с ним Иру.
- Зачем? - испугалась Ира. - Я ведь ничего для него не смогу сделать. - Ира боялась сейчас тратить свои силы.
- А ничего и не надо, ты только познакомься с ним и скажи, что Инна Семеновна в больнице, а то его мамаша мне не верит.
- Но я опаздываю в редакцию, - взмолилась Ира.
- А это у тебя займет несколько минут.
Галина приоткрыла дверь Ириной комнаты и крикнула: "Боря, заходите сюда". И хотя дверь уже была полуоткрыта, Боря, подойдя к ней, постучал.
- Входите! - сказала удивленная такой чрезмерной вежливостью Ира.
Сначала Ире показалось, что Боря совсем некрасивый, но потом она вгляделась в его продолговатые тихие, темные глаза, и они ей понравились. Глаза были как неживые и словно не с этого лица.
- Вот что, - сказала вдруг Ира каким-то уверенным тоном, какого она от себя не слышала с тех пор, как заболела, - поедете со мной. Сейчас.
Ира не спросила, есть ли у Бори время и хочет ли он ехать. Она даже не сказала - куда ехать.
- Видите, Боря, какая у нас Ира повелительница, - сказала Галина.
- Ну, если вы не можете… - начала было Ира.
- Я могу, - тихо сказал Боря, но по его виду и тону было совершенно непонятно, может ли он на самом деле или ему просто неудобно отказать.
- Тогда идите в другую комнату, я буду одеваться.
На голову Ира надела одну на другую две меховые шапки, на ноги три пары толстых шерстяных чулок, плюс еще наколенники. Наколенники были из ватина, они топорщились и колено превращали в огромный бугор.
Подпоясав шубу, чтобы не поддувало, тонким папиным ремешком от брюк, Ира вышла к Галине и Боре. Ира следила за Бориным лицом: не изменит ли оно своего выражения, когда Боря увидит ее в таком одеянии. Нет, Боря безразлично взглянул на Иру и пошел чуть сзади, давая Ире дорогу. Ира вышла на улицу и направилась к остановке такси. По дороге она вынула из сумочки рубль и протянула его Боре.
- Будете расплачиваться.
- О! - как-то по-особенному сказал Боря, поняв, что они поедут на такси, и глаза у него радостно засветились.
Ира села сзади, Боря спереди рядом с шофером.
- Почему вы не спросите, куда мы едем? - сказала Ира все тем же уверенно-разбитным тоном. Сказала и поняла, что, вероятно, теперь уже всегда будет с ним так разговаривать, потому что это как в песне: с какой ноты начал - ту и тяни.
- Я полагаю, раз вы не говорите, значит, вам и не хочется.
"Какой деликатный", - подумала Ира.
Редакция помещалась на четвертом этаже. Ира, как обычно, разделась внизу. В шубе и ботинках она бы не смогла подняться на четвертый этаж. Отдав все вещи Боре, она стала медленно подниматься. Боря шел рядом. Когда Ира останавливалась, он тоже останавливался и ждал, когда она отдышится. На четвертом этаже Ира взяла у Бори шубу и сумку, оставив ему свои ботинки, завернутые в газету. Так они и вошли в редакцию.
- Сядьте вот здесь, - только и успела сказать Ира, указав на диванчик в углу, и еще успела бросить на тот же диванчик шубу, как Иру окружили.
- Морозова! Куда же вы подевались? Без вас тираж журнала начал падать, - пошутил ответственный редактор Агафонов. - Иван, чего же ты сидишь? Если таких авторов так будешь встречать, мы быстро прогорим.
Это была удивительная редакция. И возможно, если бы не эта редакция, Ира не смогла бы так успешно писать. И не одна она. Эта редакция научно-популярного журнала любила и умела заставить писать никогда до того не писавших ученых, инженеров, врачей…
Ира подошла к столу Ивана Петровича. Иван Петрович встал и подал ей руку.