- Прости, дорогой. Сон - дело святое, богоугодное, прерывать его ни в коем случае нельзя да и не хочется. Вдруг мне приснится святой град Китеж, как я гуляю по улицам града и беседую с великомучениками. Спрашиваю я, например, великомученика Димитрия давно волновавший меня вопрос: "Каково это, когда тебя копьями пронзают?" Великомученик Димитрий открывает рот, чтобы ответить, а тут ты меня будишь: "Давай, мол, мертвецов сторожи". Ну-с, и как это после этого? - Окончив свою речь риторическим вопросом, Федя закрыл глаза, и мгновенно уснул. Ему приснилась пожилая женщина с худым лицом и слепыми глазами. Она сидела на грязном дощатом полу и кричала: "Антон! Антошенька, кто это? Скажи правду, Антон, это мертвый?" "Что вы, бабулечка, я не мертвый", - хотел успокоить женщину добрый Федя, но обнаружил, что рот зашит капроновой ниткой, и он не может вымолвить ни словечка - это чертовски возмутило сокольничего, не ожидал он такой подлянки, но сделать всё равно ничего не мог. "Он мертвый! - кричала женщина, закатывая глаза. - Ты впустил в дом мертвеца, Антошенька, это плохая примета!" "Какой же он мертвец? - удивленно спрашивал Антон. - Понюхай, как от него приятно пахнет одеколончиком: разве от мертвого может так пахнуть?" Антон повел носом и оглушительно чихнул.
Сокольничий проснулся от холода. Ноги и шея затекли. Федя бросил взгляд за окно: глубокая ночь. В соседнем квартале постреливали. Женщина бормотала во сне. Антона не было слышно. Федя подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и увидел его: парнишка мирно спал в углу с ружьем в обнимку. На нижней части Антонового лица возлежал клетчатый платок.
"Забрать у него ружьишко, что ли? - подумал Федя. - А то еще пальнет ненароком…" - Отбирать, однако, не стал - совесть не позволила. Прополз от окна к стене и обратно, чтоб чуть размять ноги и руки. Мороз драл до костей, обнажал горячую плоть и остужал ее. Потолок в чердаке был слишком низким, и хорошенько подвигаться, чтоб согреться, не получалось. Сокольничий дохнул на ладони. "Как там Ионыч? - подумал с тоской. - А Катенька? Она, конечно, негодница, бросила в тяжелую минуту ради конфетного набора, но все-таки очень жалко девчоночку: жива ли? Или тоже в серую превратилась?"
По полу что-то зашуршало. Федя отодвинул ногу, загораживавшую обзор, и увидел процессию черных жуков с масляно поблескивающими надкрыльями. Жуки гуськом двигались к Антону.
"Чудеса да и только! - Сокольничий не успел толком удивиться, но умом понимал, что ситуация странная, и потому начал издавать удивленные возгласы. - Вот те на! Надо же!" Жуки забрались Антону на ногу и оттуда поползли дальше, в направлении Антошиного подбородка. Федя подполз к Антону, послушал; Антон мирно спал.
- Эй… - позвал сокольничий. - Антошенька!
Нет ответа.
Жуки, нагло шевеля телескопическими усами, ползали по Антоновому животу и, встретив сородича, обменивались с ним какой-то информацией. Один особо наглый жук заполз на ружье. Федя не стерпел этого насилия насекомых над человеческим телом и стал смахивать жуков с Антошиной одежды. Но жуков было слишком много. Федя понял, что пора принимать серьезные меры, и стал их давить. Сначала руками. Потом поднялся и принялся топтать Антошин живот тяжелым немецким сапогом. Жуков только больше становилось. Они выползали из своих нор и кидались на Антона. Сокольничий зарычал, опустился на четвереньки и стал ловить жуков зубами, с хрустом разгрызая панцири. В рот полилась теплая густая жидкость: сладковатая, дурманящая.
- Антошенька!
Крик разбудил Федю. В нос ударил резкий запах. Рядом кто-то хрипел. Сокольничий выплюнул жука и протер глаза.
Под ним лежал Антон. Тело парнишки было изгрызено и перепачкано кровью, рядом валялось ружье. Штука, которую сокольничий выплюнул, оказалась вовсе не жуком, а пропитанным кровью куском материи с Антошиной рубашки.
- Мертвый, - прошептала женщина, - ты все-таки убил сыночка.
Сокольничий подскочил, пребольно шваркнулся головой о потолок. Его трясло. Руки были измазаны чем-то липким, и он боялся на них посмотреть, чтоб убедиться, что липкое - кровь.
- Да как же это… - пробормотал сокольничий. - Это не я! Мне сон снился! Тут жуки были, как будто в самом деле, сотни жуков… я Антошку от жуков спасал, не грыз я его! Это сон, а то явь была! - Он закричал: - Я понял: в жуках содержится снотворное вещество, оно усыпило меня или ввело в состояние бреда, и вот я сплю и снится мне такая белиберда!
Женщина встала, замахнулась на Федин голос и ударила его по щеке. Сокольничий упал на колени от неожиданности.
- Я ждала этого, - сказала женщина. - Тебя послал мой любимый, верно? Он стал одним из вас и хочет, чтобы и я, и Антошка…
- Я не мертвец! - Федя пополз прочь от сумасшедшей женщины. - Что вы такое несете, дамочка? Пронесшейся грозою полон воздух…
В тишине было слышно, как стучит сердце старой женщины - нервно, с перебоями, но громко.
- Пронесшейся грозою полон воздух, - повторил сокольничий и зажал рот широкими ладонями. - Что… что это? - просипел. - Что я такое несу?
- Мертвые любят поэзию. - Женщина шагнула к нему. Она была маленькая, сухощавая, и ей не приходилось наклоняться, чтоб не удариться головой о потолок. И она безошибочно, по звуку, определяла, где находится Федя.
- Я - не мертвый, - сказал Федя. - Я…
- Одну строчку, - сказала женщина. - Все вы помните только одну строчку. - Она подошла к сокольничему и схватила его за руки. Зашептала со всей страстью, на которую была способна: - Забери меня к любимому. Христом богом молю: забери. Хочу с ним увидеться, понять, чем он сейчас мыслит, его хочу, пусть и мертвого, - не могу больше терпеть.
- Дамочка, да у вас температурный жар, - пробормотал сокольничий, выворачиваясь из рук сумасшедшей. - Опасная лихорадка! Вызовите терапевта!
- У меня жар, - прошептала женщина. - Остуди его вашим особенным снегом! Верни меня к любимому!
- Я… я не могу! Пронесшейся грозою… - Сокольничий зажал рот, замычал и помчался к лестнице. Распахнул дверцу и кубарем скатился вниз. Пахнущий застарелым потом ужас преследовал его, и от этого ужаса нельзя было ни спрятаться, ни скрыться: Федя опасался сам себя. Он боялся, что в любой момент может убить человека и даже не заметит этого… но когда он успел стать мертвяком? Серые ведь его так и не догнали! Или догнали? Например, в тот дикий для воспоминания момент, когда он упал, споткнувшись о бревно в ремесленном районе, а мертвяки кинулись на него с соседних крыш… Нет, это какая-то ошибка!
Сокольничий выбежал на залитую лунным светом улицу, зашатался и уронил шапку. Наклонился, чтоб поднять ее и увидел свои руки с засохшей кровью под ногтями. Его едва не стошнило. Федя опустился на корточки. Он тяжело дышал и думал о сотне вещей сразу.
- Но кожа у меня не серая. - Сокольничий схватился за воротник, дернул. - Не серая!! - закричал. - Не серая!!! - Добавил спокойнее: - Впрочем, много ли я знаю о мертвяках? Может, не сразу они сереют, а по прошествии какого-то времени…
Вдали залаяла собака. Опять раздался выстрел.
И тишина: глубокая, как заброшенный колодец во дворе, что зарос бурьяном.
- Я понял, как разобраться в ситуации, - сказал Федя, поднимаясь и расстегивая ширинку. - Мертвым не надо ходить в туалет. Серые не ходят в туалет, это я точно знаю. Я напишу на снегу свое имя, и это имя станет безмолвным доказательством моей жизнедеятельности. Вот именно, дорогие мои, станет!
Федя простоял минут пять, но не выдавил из себя ни капли. Сдерживая злые слезы, застегнул ширинку.
- Так. Я просто не хочу. Просто не пришло время. Может же быть такое, что время не пришло? Конечно, может! - Сокольничий захохотал. Оборвал смех, пробормотал что-то несвязное и схватился за голову.
Из чердачного окна высунулась убранная пожелтевшей простыней голова женщины:
- Мертвый, не оставляй меня! Приведи меня к любимому, умоляю!
- Надо найти Ионыча, - решил Федя. Он заткнул уши, чтоб не слышать воплей Антоновой матери, и пошел вверх по улице. - Надо срочно найти Ионыча, он поможет разобраться, что тут творится. Ионыч мужик умный, многое пережил. Он поможет. Точно поможет.
- Мертвый!!!
Федя едва не споткнулся, схватился за столб, обнял. Плечи под шубой затряслись.
- Пронесшейся грозою полон воздух! - крикнул сокольничий в небо, опустил голову и забормотал: - Ах, черт, опять эта строчка… откуда она, что она, зачем? Ведь никакой же пользы от нее, как и от всей вашей поэзии; зачем же я ее произношу? К Ионычу, скорее к Ионычу! Он поможет!
Сокольничий шел, безошибочно определяя направление; шел на человечий запах.
Глава четвертая
До мэрии Ионыч и остальные добраться не сумели: какие-то незнакомые Ионычу люди, которых, однако, хорошо знал дядь Вася, позвали их с крыши двухэтажного детского садика. Спасаясь от серых, Ионыч, дядь Вася, Катенька и Светослов по пожарной лестнице забрались на крышу и скинули лестницу вниз, мертвякам на головы. На крыше им быстро объяснили, что в здании садика укрылись малые ребятишки и несколько воспитательниц и надо бы их защитить, отстреливая мертвяков с высотной позиции. Катенька через чердак спустилась в здание, Ионыч остался наверху. Согласно разработанному ранее плану начали расстреливать наступающих мертвецов. Расстреливали очень бойко, со свистом и гиканьем. Патроны от такой бойкости скоро кончились; пришлось швырять в серых кирпичи, что были свалены грудой возле забора - там что-то строить собирались: тир, что ли, или склад, а может, и рюмошную, но так и не построили, сославшись на отсутствие трудового резерва. Кирпичи были холодные и шершавые. Ионыч перестал чувствовать руки на десятом или одиннадцатом кирпиче. Заботливый дядь Вася вручил ему фляжку с настойкой из вишневых косточек:
- Градус хороший. Согреешься.
- Варежки бы лучше теплые дал, - зло бросил Ионыч.
- Звиняй, дружище, лишних варежек в наличии не имеем.
Ионыч, не думая о вредных последствиях для организма, выдул полфляжки, потер руки и с новыми силами схватился за кирпич. Какой-то особо наглый мертвяк добрался до западного окна и стал стучать по стеклу пухлыми ладонями. Ионыч хорошенько прицелился и кинул кирпич серому в затылок. Мертвяк охнул, выплюнул зубы под давлением кирпича и разлился серой лужицей, а лужа впиталась в снег.
- Я детей раньше не особо защищал, - признался Ионыч Светослову. - Не люблю я детей, если честно, нет в них какой-то взрослой жилки. Может, просто не понимаю их. Вижу в них рабочий инструмент для уборки дома - и только.
Светослов успел напиться в хлам и слова Ионыча воспринимал долго, да так до конца и не воспринял. Зато у него в ружье остался один патрон: он берег его для какого-то особенного серого.
- Стреляй, Светослов! - кричал дядь Вася с восточной стороны крыши. - Чего медлишь?
Его поддержали на юге крыши худой мужик с бидоном и толстая женщина с кочергой:
- Давай, Светослов! Удиви нас точным снайперским выстрелом!
- Нет! - Светослов приложился к бутылке и прицелился в бродивших вокруг садика мертвяков. - Я пулю для особенного мертвяка берегу, вам меня не уговорить!
- Да ты напился, Светослов! - закричали с севера крыши. - Какого, к дьявольской бабушке, особенного? Мы тут детей спасаем, не до твоих пьяных игр!
- А я что, по вашему мнению, делаю? - буркнул Светослов, пошатнулся и чуть не свалился с крыши: Ионыч успел удержать его за воротник.
- А ты, когда пьяный, и не картавишь вовсе, - удивленно заметил Ионыч.
- Твоя правда, Мамоныч, - буркнул Светослов. - Такое вот странное воздействие оказывает на мою речь алкоголь.
- Ионычем меня кличут! - злобно выкрикнул Ионыч. Он уже пожалел, что спас Светослова от неминуемой гибели.
Мертвяки долго не решались зайти за ограждение, что-то обдумывали малоумными своими головами. Двор обильно покрывали кирпичные осколки и голубые искры: зрелище показалось Ионычу завораживающим.
- Не взять вам детей! - закричал дядь Вася, крутя серым дулю. - Выкусите-ка!
- Долго ли мы тут продержимся? - в пространство спросил большеносый рыжий мужик в волчьем полушубке. - Померзнем, ночь скоро. - Рыжий увидел Ионыча и протянул ему руку:
- Велтист, рад знакомству.
- Ионыч, - сказал Ионыч и предложил: - Может, в здание спустимся? Там теплее.
- Там кроме детей воспитатели и еще куча беззащитного народу, - сказал Велтист. - Нам велено нести дозор наверху.
- Нельзя исполнять всё, что велено, - заметил Ионыч. - Иначе получается тоталитаризм.
Велтист постучал по груди:
- Сердцем велено. А это, брат, самое справедливое на свете веление.
Дядь Вася носился по крыше как угорелый: добрым словом да крепкой настойкой подбадривал отчаявшихся. Когда алкоголь во фляжке кончился, дядь Вася через чердак спустился в детский садик и спустя пять минут вернулся с авоськой, полной звонких бутылок размера ноль-пять.
- Живем, ребята! - закричал. - Теперь и ночь протянем запросто!
- Что за садик такой? - возмутился Велтист. - Они там детей спаивают, что ли? Несправедливо это!
- Воспитатели для праздника хранили, - тихо объяснил дядь Вася, вручая рыжему бутылку. - Ты не переживай, Велтистик, дружище, выкрутимся. Мы и с Есениным связались и с Лермонтовкой - помощь через пару часиков прибудет, если не раньше. Главное, крепость духа хранить!
- Да я-то что? - буркнул Велтист, крупными передними зубами откупоривая бутылку. - Я не против: главное, чтоб по справедливости было. Кто там внизу остался? Может, по очереди с ними дозор понесем?
Дядь Вася покачал головой:
- Да что ты такое говоришь, Велтистик? Там бабы одни да хлюпики - не выдюжат они. Мы, в сравнении с ними, древнерусские богатыри.
- Скажешь тоже, - хмыкнул польщенный Велтист.
- Дядь Вася! - позвали с востока крыши. - Тащи бухло, трубы залить надо в самом срочном порядке! Не зальем - смерть!
На юге крыши захохотали.
- Бегу-бегу! - отозвался дядь Вася, хватая авоську. Едва не поскользнулся, но расставил руки и устоял.
- Может, коктейлей Молотова наделаем? - предложил кто-то c севера крыши. - А, мужики? Бутылок-то полно!
Тетка с кочергой подбоченилась:
- Ишь чего надумали! Пожечь инвентарь собрался? А ты пороги инстанций оббивал, чтоб нормальную мериканскую детскую площадку сделали? Ты два дня в очереди стоял, чтоб хорошую тальянскую горку выделили? Ты перед сявками в районо унижался, архаровец желторотый, чтоб ребятишкам было где играть?!
- Дуська, ну тебя! - заорали с севера. - Хорошую идею опорочила!
- Я тебя сейчас кочергой опорочу! - Дуська замахнулась. - Перешибу, мало не покажется!
Мужчины невесело засмеялись. Тут на востоке случился неожиданный прорыв: серые прогрызли забор и полезли во двор. Двигались они, слава богу, медленно: потратили все силы на прогрыз забора, и их без труда закидали кирпичами. Светослов бегал по краю крыши и с самым серьезным видом целился в мертвяков из ружья, но так и не выстрелил.
- Давай, ребяты! - кричал Светослов. - Так их! Так!
- Сам-то че? - злились мужики. - Если не стреляешь, хватай кирпичи и вперед!
Светослов отмахивался:
- Не мешай! Я особенного мертвеца жду! Если кирпичи буду таскать, могу момент упустить!
Захохотали:
- Выкрутился змеёныш!
- Скользкий цукан!
Восток отбили, и тут прорыв случился на юге. Мертвяки поползли на крышу по широкой - в два обхвата - ветке дуба, росшего у самого забора. Дуська орудовала кочергой - любо дорого смотреть. Пятерым головы проломила, десяток с крыши скинула прямо на острые прутья. Ионыч по старинке размахивал лопатой; чуть запыхался, но двух мертвяков зашиб насмерть, отогнал еще нескольких. Светослов и тут выдал: бегал, серым чуть не в лицо целился, но не стрелял. Самый ловкий мертвяк схватил дядь Васю за ногу и едва не стащил с крыши. Ионыч вовремя вмешался: перерубил руку серого лопатой в области запястья. Мертвяк, размахивая покалеченной рукой, словно мокрой тряпкой, покатился к краю крыши, воткнулся головой в водосточную трубу и, с хрустом проломив черепицу, полетел во двор.
- Ай! - крикнули с юга крыши. - Ребятушки, помогите!
Обернулись: мужик с бидоном не уберегся: серые захватили его в полон и волокли брыкающееся тело по ветке.
- Ребятушки! - Безымянный мужик через силу повернул исцарапанное лицо, мутными глазами уставился на убегающую крышу. Выдохнул из последних сил: - Да как же вы так?
- Спасти бы… - пробормотал Велтист, отводя глаза.
Но никто не побежал спасать мужика с бидоном. Все стыдливо прятали глаза или изображали бурную деятельность, швыряя кирпичи вдогонку отступавшим мертвякам.
Ионыч вдруг подумал, что встречи с военными, которые скоро прибудут в Пушкино, хорошо бы избежать. Кто знает: может, его уже объявили в розыск. Эта мысль неприятно поразила Ионыча, и он стал озираться, силясь придумать, как бы незаметно для людей и мертвецов сбежать, но времени долго озираться не оказалось. Мертвяки поползли в сорванную калитку. Их атаку отбили. Серые откатились и пошли в наступление сразу с юга и востока. Велтист, не в силах удержать в поле зрения всех наступавших мертвяков, винтом выжрал поллитру - для успокоения нервов. Отбросил пустую бутылку. Шатаясь, подошел к Ионычу, дыхнул перегаром в ухо и прошептал:
- Какое маленькое предательство, да, братишка? Никто не пошел за Умкой. Никто! Где же справедливость, я тебя спрашиваю?
- Что за Умка? - кричал Ионыч, размахивая лопатой.
- Да с бидоном мужичок, Умкой его кличут. - Велтист захохотал: - Фьють - и нет его! Нету Умки! Какое маленькое предательство - свалить ответственность на кого-то другого… ведь никто не пошел! Никто! Справедливые, ма-ать их…
Ионыч оттолкнул его:
- Да что ты мне в ухо зудишь! Кто ты такой, совесть моя или что? Не знал я твоего Умки, и совесть моя должна быть спокойна, и такой она и является!
- А Умку никто особенно не знал, - буркнул Велтист. - Замкнуто он жил, обособленно. Детишкам оловянных солдатиков в собственноручно изготовленных формочках отливал да продовольственный магазин по ночам сторожил. Дикий был мужик, но справедливый.
Мертвяки пошли одновременно с четырех сторон света. Лезли на крышу, как муравьи; пушкинцы их отгоняли, всё более и более согреваясь.
- Эх! - крикнула Дуся, скидывая шубу. - Давно так жарко не было, а мужички? А ну, размахнись рука, раззудись плечо…
- Дуська, гром-баба! - восхищенно закричали с востока и тут же замолчали, продырявленные насквозь серым щупальцем.
- Ох, тяжко мне видеть, как др-р-рузья погибают! - кричал Светослов, целясь в серых и не стреляя. - Закрыть глаза, штоле?
Ионыч бил лопатой почти наугад; он перепил и окружающую действительность осознавал как коллаж сюрреалиста. Серые двоились и троились, окружали его со всех сторон, падали размытыми каплями с неба, пиявками впивались в тела и предметы.
- Получи! - кричал рядом Велтист, разбивая голову внеочередному мертвецу. - Русские не сдаются! - Он оторвал кусок водосточной трубы и с воплем "За родину!" кинулся на серых: столкнул с крыши сразу троих, и сам нечаянно свалился вслед за ними, воткнулся грузным телом в сугроб. Вяло зашевелил ногами-руками, застонал, откашливая снег.
- Ты как там, Велтистик? - крикнул дядь Вася, охаживавший мертвяка ломом. - Живой ли?
- Я-то че? - глухо отозвался рыжий, поднимаясь на ноги. - Главное, детишек защитить! Это справедливое занятие!