На Велтиста шел низенький красноволосый мертвяк. Остановился возле Велтиста, прошептал:
- В лесу родилась елочка…
Велтист врезал мертвяку по морде справа. Серый упал на тощую задницу, поправил ручонками съехавшую челюсть, прошепелявил:
- На утреннике читал, помнишь…
Велтист добавил мертвяку ногой с размаху: голова серого с громким чпоком отделилась от тела, шмякнулась о детскую горку, подкатилась обратно к ногам Велтиста. Печально посмотрела на него и стала растворяться. Красные волосы плыли в серой лужице и постепенно рыжели.
Велтиста словно током шибануло: узнал.
Узнал!
Велтист упал перед лужицей на колени, опустил пальцы в вязкую жидкость:
- Олежек, ты, что ли? Хулиган ты мой, как же так…
Закрыл ладонями лицо. Пальцы скрючились, нестриженные ногти до крови впились в кожу.
- Помню, Олежек, - прошептал. - Первый твой утренник в садике помню, как ты "В лесу родилась елочка" читал, помню. Всё помню, хулиганишка ты мой… по справедливости сказать, не хотел я на тот утренник идти, на работу спешил, но твоя мамка настояла, чтоб отгул взял, и правильно сделала: справедливо. Ты ведь через три дня после того утренника без вести пропал и вот, видишь как, нашелся…
Мертвяки навалились на Велтиста, воткнули мордой в снег. Рыжий зарычал, как раненый лев, напрягся и раскидал серых. Встал. Сделал шаг, другой, остановился, дернувшись от внезапной боли, посмотрел вниз - из живота и груди торчало сразу несколько щупалец.
- Несправедливо как-то… - прошептал Велтист и умер.
На крыше продолжалась драка. Люди сражались, как дикие звери, и серые даже отступили ненадолго, но быстро вернулись.
- Ну что? - крикнула израненная Дуська со смехом. - Что, Светословчик, не пора ли стрелять?
Светослова окружили, и находился он в шаге от смерти.
- Скоро пора, - прошептал хозяин карамельной лавки, облизывая пересохшие губы. - Почти пора.
- Давай уже, а? - крикнул дядь Вася, спихивая одного настырного серого с крыши. Мертвяк утянул за собой авоську с водкой. Авоська упала на лед, бутылки с погребальным звоном разбились. - Вот незадача… - грустно произнес дядь Вася, стягивая шапку. Перекрестился: - Покойтесь с миром, родные.
- Смотри, Светослов, упустишь момент! - крикнул Ионыч, заражаясь всеобщим сумасшедшим веселием.
- Будь уверен, не упущу, - процедил Светослов.
И немедленно выстрелил в какого-то совсем уж непримечательного серого. Попал тому в бедро: мертвяк упал на колени, но боеспособности не потерял и тут же поднялся. Ионыч захохотал истерически: так долго экономить последний патрон и так бездарно его потратить! Он хотел уже запустить в Светослова кирпичом, но не запустил, замерев от удивления: мертвяки в панике отступали, спрыгивали с крыши и уползали прочь, на запад, совершенно позабыв об атаке на детский садик.
- Победа! - кричал Светослов, потрясая ружьем. - Ну что, теперь-то верите, насмешники? - В пьяном угаре он снова чуть не свалился с крыши, но Дуська удержала его за руку.
- Чудо… - прошептал Ионыч, борясь с желанием повалиться перед Светословом на колени. Дядь Вася подошел к Ионычу сбоку, хлопнул по плечу:
- Да какое там чудо, Ионыч! Ты лучше на северо-восток глянь.
Ионыч обернулся и увидел в небе незначительные серые пятнышки. Пятнышки увеличивались, обретали хищные формы и с прошибающим уши гудением врывались в город: пулеметы наизготовку, выпуклые бока блестят, стальные челюсти готовы рвать мертвяков на куски.
- Геликоптеры, Ионыч, - сказал дядь Вася. - Наши летят. Из Лермонтовки, судя по направлению.
- Наши! - закричала Дуся, и ее поддержали остальные: - Наши!!!
И тут Ионыч не выдержал и все-таки упал на колени.
Глава пятая
Весь вечер и ночь военные гнали серых поганой метлой из города. Ионыч совсем умаялся, хотя основное дело делали молоденькие солдаты с автоматами, а Ионыч просто болтался поблизости театра военных действий: то сигаретку стрельнет, то анекдот расскажет - неслышный из-за постоянной стрельбы, то водки из чужой фляжки хлебнет. Катю таскал за собой, чтоб в садике не затерялась или, не дай бог, не сбежала. Девочка спала на ходу, но безропотно шла за Ионычем. Ионыч просек, что с ребенком легче миновать кордоны, да и солдаты часто жалели девочку: то безвкусную шоколадку ей вручат, то хлебушка, а бывало и кусочек сахарину детству пожертвуют. Ионыч сердечно благодарил бойцов за участие в судьбе несчастной сиротки, отступал в тенек и угощение у Катеньки отбирал.
- Можно попробовать? - спросила однажды Катенька.
- Ты долго голодала, - ответил Ионыч, разгрызая окаменелый сахарин. - Тебе чайную ложечку куриного бульончика надо, горячего. А от сладкой да хлебушной пищи еще кони двинешь нечаянно.
Под утро Ионыч решил, что раз Федю уже не найти - помер, видимо, - то пора возвращаться к вездеходу и из городка в срочном порядке линять. На площади он остановился поглазеть напоследок, как солдатики сгоняют в кучу серых и безжалостно их расстреливают. Сахарин пришелся как раз к зрелищу: Ионыч смотрел на мучения мертвяков и кидал в рот кусок за куском, и не было ничего слаще победы человечества над серой смертью вприкуску с сахарином.
- Дяденька, - прошептала Катя, дергая Ионыча за рукав. - Дайте хоть чуточку! Очень кушать хочется!
- Отстань.
- Дяденька, очень-очень есть хочу! Живот к позвоночнику прилип!
- Отст… - Ионыч замахнулся на Катеньку. Мимо проходил патруль: солдаты с любопытством посмотрели на Ионыча. Ионыч поспешно всучил Катеньке самый крохотный кусочек сахарину, погладил девочку по голове. Прошептал:
- Уж я тебе это потом припомню!
Катенька торопливо сгрызла кусок и рассмеялась:
- Хорошо-то как, дяденька! Вот ей-богу, ничего вкуснее в жизни не пробовала! Огромное вам спасибо!
- Ох, и получишь ты у меня на орехи чутка позже. - Ионыч покачал головой. Спрятал кусок сахарина в рукаве, притворился, что зевает и тайком кинул сладкий кубик в рот.
Солдаты бравым шагом разошлись, вдребезги изничтожив серых. На площади стало тихо, пустынно. Ионыч тоже собрался уходить, но тут двое конвоиров привели еще одного серого. Мертвяк находился в самом начале мертвячьего пути и человеческий облик пока не утратил. Он был без шапки, в распахнутой шубе. Вели серого под руки, зажав с двух сторон.
- Не сдавливай так! - дернулся мертвец. - Человек я, конституционные права имею!
- Иди-иди, - сказал первый конвоир, безусый молодой идеалист.
- Прости, гражданин мертвец, но, померев, прав человека ты лишился, - сказал второй, постарше: бывший фермер, человек основательный, мудрый, обладатель роскошных седых усов. - Вот такие пироги.
- Да что ты у него прощения просишь?! - звонко отозвался безусый конвоир. - Он кучу безвинного народа, наверно, уже положил!
- Не убивал я! - Мертвяк зашелся в продолжительном кашле. Прохрипел, царапая горло: - Дайте сказать!
Молодой конвоир толкнул серого в центр площади, и тут Ионыч узнал его: сокольничий! Мертвяк! Когда успел? Ионыч едва сдержался, чтоб не закричать: "Федя, а ну подь сюды!" Прикусил язык: мало ли, вдруг вместе с мертвяком, как пособника, к стенке поставят. Ионыч отошел в тень, к магазину парового оборудования, а Катеньке велел: "Смотри в витрину". Катенька уставилась на выставленный в витрине люминиевый котел.
Безусый конвоир направил автомат на мертвяка:
- Сейчас ты умрешь окончательно, тварь. Молись, коли умеешь. Это я тебе милосердно разрешаю.
- Погоди, Лапкин. - Усатый конвоир поднял руку. - Ты что-то сказать хотел, гражданин мертвец?
- Да какой он "гражданин"! - горячился безусый. - Не человек эта тварь боле! И гражданином не имеет права называться!
- Потише, Лапкин. - Усатый поморщился. - Забыл о субординации?
Безусый презрительно сплюнул, тягуче, обильно, однако замолчал.
- Братья! Русские! Родные мои! - начал задвигать вдохновенную речь сокольничий. - Разве моя в том вина, что серые убили меня в этом прекрасном городе, и я сам, благодаря губительному воздействию чужеродного снега, стал неупокоенным мертвецом? Можно ли меня в этом обвинить, скажите чистосердечно?
- Вина-то, может, и не твоя, - заметил усатый, опустившись на одно колено, чтоб пока суд да дело натереть сапог рыбьим жиром. - Но теперь ничего не изменишь: ты - серый и вскоре начнешь нападать на безвинных людей и всячески их калечить.
- Снести ему башку и концы в воду! - крикнул молодой конвоир, меряя расстояние торопливым нервным шагом. - Приказ есть? Есть! Право имеем? Имеем и еще какое! Так чего ж не воспользоваться своим правом, подкрепленным приказом?
- Погодь, Лапкин; ишь, раздухарился! Дай дослушать.
- Это неправда, - сказал Федя, нервно облизывая бледные губы. - Не начну нападать! Да что ж вы в самом-то деле! - Сокольничий всхлипнул. - Я ж мухи не обидел! Жил по-христиански, в возрождение града Китежа верил, заветы соблюдал - когда такая возможность имелась, конечно… не хочу я умирать! Не желаю! Не убивайте, пожалуйста!
Усатый покачал головой. Поднял оружие.
- Ты прости, гражданин мертвец, но…
- Дядя Федя… - прошептала Катенька.
- Эй, я велел тебе смотреть в витрину! - зашипел на девочку Ионыч. - А ну поворотись к зрелищу задом, а к котлу - передом.
- Дядя Федя! - закричала девочка, вырвала руку и, проваливаясь в снег почти по колено, поспешила к сокольничему. Подбежала, ткнулась мордашкой Феде в живот, крепко обхватила сокольничего ручонками. Федя неловко обнял девочку, погладил по голове.
Прошептал:
- Живая, удивительно… - Он вздохнул: - А я вот неживой. Странно как-то получилось.
- Дядя Федя, это ничего что неживой! Ничего!
- Ну что ты такое говоришь, Катенька! Я ведь тварь мертвая, лузер, который, померев, проиграл в игре, именуемой "жизнь"…
- Но я всё равно люблю тебя, дядя Федя! Ты - самый добрый! А помнишь, ты мне на конечках разрешил покататься, и я почти покаталась, но дядя Ионыч запретил? Помнишь? Помнишь, жалел меня, когда я испугалась водяного из колодца, жалел и смеялся, говорил "Горемычная ты моя, нету в колодце никакого водяного, помер он три года как…" Помнишь?
- Помню, лапушка.
- Так и какая теперь разница, жив ты или мертв, коли я с тобой поговорить могу? Обнять тебя?
- Так ведь мертвечиной от меня воняет, Катенька…
- Это ничего! Ничего!
Усатый и безусый молча наблюдали за развертыванием человеческой трагедии. Безусый даже перестал нервно ходить.
Девочка повернула заплаканное лицо к конвоирам, закричала:
- Что же вы, дяденьки? За что вы его так? Вы что, не понимаете, почему мертвые разъярились? Да потому что это ваши друзья, родственники, соседи! Мучаются они от вечной боли, к вам за капелькой поддержки и сочувствия приходят, а вы их давай убивать и жарить! Вот и они убивать принялись от такого к ним отношения! Так скажите мне: по-человечески вы поступаете? Нет! Виновны ли мертвые? Виновны, но вы-то виновны в гораздо большей степени! А дядю Федю не троньте! Он никого убивать не станет, у него есть я и дядя Ионыч, мы его в самую трудную минуту поддержим! Дядя Ионыч! Скажи им, умоляю!
Ионыч вышел из тени, подобострастно улыбнулся конвоирам.
- Вы кто? - строго спросил усатый конвоир.
- Ионыч я, простой русский мужик.
Молодой конвоир недоверчиво хмыкнул.
- Ваша девочка? - уточнил усатый.
- Дочурка приемная, - сказал Ионыч. - Умница моя, единственная отрада.
- Светлая девочка, - сказал усатый и положил безусому руку на плечо. - Пошли-ка отсюда, рядовой Лапкин.
- Да как же это, товарищ сержант! - Молодой безусый конвоир расстроенно шмыгал носом. - Неужели в самом деле нарушим приказ и отпустим мертвяка?
- Молодой ты еще, Лапкин, безусый. - Усатый конвоир вздохнул. - Идем, водкой угощу… - Он обернулся, крикнул: - Следите за другом, гражданин Ионыч. И на голову ему что-нибудь набросьте, а то издалека видно язвы и понятно, что он серый.
Ионыч поклонился в ножки:
- Не переживайте, почтенные стражи порядка, сделаю в наилучшем виде.
Конвоиры скрылись за углом. Ионыч мгновенно разогнулся, сплюнул презрительно. Федя обнял его:
- Ионыч, спасибо!
Ионыч оттолкнул мертвого приятеля:
- Ты руки-то не распускай. Смердит от тебя дохлятиной.
- Смердит, - печально согласился сокольничий.
- Лучше поблагодари, что я Катьку тебе на выручку послал, - небрежно заметил Ионыч. - Если б не я, валяться тебе в снегу без башки, а то и без всего остального.
Сокольничий поклонился Ионычу:
- Спасибо, Ионыч. До гроба тебе обязан.
- Шапку где посеял? - спросил Ионыч, задумчиво разглядывая покрытую струпьями Федину макушку. - Ну и урод же ты, Федор!
Сокольничий пожал плечами:
- Уронил шапку, пока бегством спасался.
Ионыч сорвал с Катеньки дырявую шапчонку, натянул Феде на уши. Отошел, осмотрел критически:
- Пойдет. Рожа у тебя покамест не серая, просто бледная, за человека сойдешь.
- А Катенька как без шапочки-то? - спросил сострадательный Федя, оглядывая дрожащую девочкину фигурку. Катенька подняла воротничок повыше, обняла себя и топала на месте, пытаясь согреться. Русые волосы упали на лоб и плечи, кончики волос покрылись седым ледком.
- Ничего, дядя Федя, ничего, - прошептала девочка. - Главное, вы в безопасности. А я уж как-нибудь протяну.
- Вот именно, - сказал Ионыч. - А теперь пойдемте скорее за вездеходом. Надоел мне этот вонючий городишко, в печенках сидит.
- Прав ты, Ионыч, - сказал Федя. - Нечего тут делать: провинция бестолковая, никакого шарму, как в столице, и никакой природной свободы, как в деревне. Да и тарелочку, наверно, пора теплой водичкой полить.
- Давно пора, - согласился Ионыч. - Замерзнет без ухода тарелочка.
Глава шестая
- Папаша, поднимай шлагбаум! - закричал Ионыч, ногой колотя по будке. - За вездеходом хозяева пришли!
Из полосатой черно-желтой будки выглянул дедок. В одной руке он держал чайник с закипевшей водой, в другой - револьвер.
- Ишь, расшумелись, ироды, - пробурчал. - Я уж подумал, серые вернулись.
Мимо проходил патруль, и Ионыч погромче заявил:
- А серых нет уже, папаша, и всё благодаря слаженным действиям наших доблестных войск! - С этими словами Ионыч поклонился патрулю, Катеньку схватил сзади за шею и тоже заставил кланяться, а Федя и без его слов поклонился, чуть на колени не упал. Патруль прошел мимо, на поклон никак не ответил, но было заметно, что бойцы польщены.
Дедок нырнул в будку и спустя мгновение вынырнул с кружкой горячего липового чаю. Отхлебнул, с лукавой улыбкой посмотрел на гостей.
- А чего это вы так рано уезжаете? Неужто смертельная опасность, которую таит в себе форпост человеческой цивилизации, вам не по вкусу? - Было ясно, что дедок не прочь поболтать.
- Что нам по вкусу, а что - нет, это тебе, папаша, знать необязательно, - сказал Ионыч, с тревогой глядя за шлагбаум: какой-то подозрительный тип в неприметном сером пальто вертелся у его вездехода: разглядывал, вынюхивал что-то. - Поднимай шлагбаум!
- Ну коли так, покажьте жетон с нумерацией, - заявил дедок строго. - Иначе ничего я вам не подниму.
- Вчера только машину оставляли; неужели забыл нас?
- Помню или нет, это вам, гражданин, знать необязательно, порядок есть порядок. Предъявите жетон!
- Леший с тобой, - сказал Ионыч и сунул руку в карман шубы. Пусто. Ионыч сунул руку в другой карман: и тут ничего! Ионыча словно студеной водой окатили. Он повернулся к Катеньке:
- Возвращай жетон.
- Какой жетон, дяденька? - побледневшими губами спросила Катенька. Ее волосы побелели от инея, голова словно попала в морозные тиски, и она туго соображала.
- Который ты у меня стащила, паршивка.
- Ничего я не тащила, дядя Ионыч, вот вам крест.
- Не ври!
- Ионыч, может, ты его потерял, жетончик-то? - осторожно поинтересовался Федя. - Оно ведь немудрено, ночь выдалась хлопотная, мог и посеять в спешке.
- Ты бы уж молчал, мертвяк! - рявкнул Ионыч, и Федя со страхом посмотрел на дедка-охранника стоянки, но тот, занятый испитием чая, реплику Ионыча то ли не расслышал, то ли не придал ей значения. Может, решил, что шутка, или, к примеру, кличка у Феди такая - "мертвяк".
Ионыч еще раз проверил все карманы, но жетона не нашел. Со скрежетом зубовным повернулся к дедку:
- Папаша, тут такая незадача: жетон я отдал своей падчерице на сохранение, а она, дуреха, взяла его и посеяла. Может, как-нибудь без жетона обойдемся? - Он подмигнул сторожу.
Дед допил чай, крякнул и, отставив кружку на корытце, прижатое к стенке будки, буркнул:
- Не положено.
- Да как же так… мы ведь и без того пережили за эту ночь столько, сколько иные за жизнь не переживают! - Ионыч сжал кулаки. - Неужели тебе, отжившему свое деду, не жаль нас, несчастных путешественников?
- Не положено, - повторил дед и добавил примиряюще: - А чего спешите-то? Из города всё равно вряд ли уедете, военные на время расследования причин трагедии перекрыли дороги и выпускают из города только в случае крайней необходимости.
- У нас как раз крайняя, - заявил Ионыч. - Да и какая тебе разница, папаша, какая у нас необходимость? Не твоего ума это дело! А ну-ка возвращай вездеход! Или присвоить машину вздумал?!
Дед посуровел и потянулся за револьвером:
- Не положено! - Он замер на полуслове, уставился на Ионыча. - Погоди-ка. Твой вездеход случайно не тот, который с черной звездой на боку?
- Какое тебе дело? - разъярился Ионыч. - Свой вездеход я совершенно честно покупал в Лермонтовке, это всё, что тебе надо знать!
- В Лермонтовке, значит. - Дед снял шапку, задумчиво почесал лысину. Повернулся, громко позвал: - Гражданин Рыбнев! Тут люди пришли, вездеход требуют!
Странный гражданин, что вертелся подле Ионычева вездехода, побежал к шлагбауму, придерживая рукой спадающую меховую шапку. Ионыч заволновался, но бежать не стал: очень подозрительно будет выглядеть.
- Спасибо за содействие, папаша, - сказал Рыбнев, подходя к будке.
- "Папаша-папаша", - буркнул под нос дед, заходя в будку. - У меня имя, между прочим, есть!
Рыбнев усмехнулся. Подошел к шлагбауму, уперся руками:
- Ваш вездеход, уважаемый? - Уточнил: - Тот, что со звездой.
Был он молод, лет тридцати, и имел повышенной колючести взгляд. Рыбнев чем-то напомнил Ионычу покойного Владилена Антуановича.
- А вам какое дело? - Ионыч грубо сплюнул. - Вы хоть знаете, кто я такой? Ионыч я, вот так-то, сударь!
- Рад знакомству, - сказал Рыбнев, доставая из-за пазухи корочку. Раскрыл обитый красным бархатом документ с золотым гербом, небрежно помахал перед носом у Ионыча. - А вот я - майор Рыбнев, федеральная служба дисциплины.
Ионыч чуть в обморок не свалился. "Пропал! Точно пропал!" - мысль билась, как скользкая рыба в сетке.
- Ах, простите, уважаемый майор Рыбнев, не признал в вас государственного человека. - Ионыч противно захихикал. - Да и сами посудите: мало ли какой сброд шатается? Всякому, что ли, отвечать?
- Да, сброда хватает, - сказал Рыбнев. - Так что насчет вездехода? Ваш?
Ионыч замахал руками:
- Нет, что вы! Мой вон тот, маленький да беленький, с березкой на дверце, лермонтовской сборки, а со звездами мы вездеходы не держим, нет у нас таких.