- Кто это такие, дяденька? - шепотом спросила Катенька.
Федя вздохнул:
- Мертвецы это, Катя. Снежная Пустыня - место странное, страшное. Люди, которые тут погибли, превращаются в таких вот, сереньких.
- Если они слабые, может, впустим их погреться? - Катенька с жалостью посмотрела на бледные, полные муки некрасивые лица и коснулась пальчиком холодного стекла.
Хлоп-хлоп.
Хлоп-хлоп.
- Не стоит, девочка моя.
- Отчего же? - злым со сна голосом поинтересовался Ионыч. - Если негодница так хочет пообщаться с серыми, может, выпустим ее наружу? Вдруг найдутся общие темы. Ну-ка, Федя, приоткрой дверь…
- Ионыч, как можно!
Катенька недоверчиво посмотрела на Ионыча. Заныли царапины на лице. Неприятно заболело, заскребло в голове - будто внутрь черепной коробки запустили пугливого мышонка.
- Не хочешь? Тогда я сам. - Ионыч перегнулся через сокольничего и Катю, потянулся к ручке дверцы. Посмотрел на Катеньку: девочка дрожала.
- Страшно? - спросил Ионыч почти ласково.
- Дяденька… - По Катенькиным щекам поползли слезы, похожие на брильянты.
Ионыч убрал руку, ухмыльнулся:
- Ну-с? Что-то сказать имеем?
Катенька вскинула голову и заговорила горячо, страстно:
- Не страшно, дяденька! Не боюсь я серых людей, только жалость к ним питаю! По глазам вижу: больно им, страшно, не причинят они мне вреда! - Девочка улыбнулась, открыто и искренне. Как тогда, когда кровь глотала. Ионыч вздрогнул.
- Смелая наша! - умилился сокольничий.
Ионыч разъярился. Распахнул дверь, ногой отпихнул серых, схватил девочку за воротник…
- Ионыч! - воскликнул сердобольный Федя. Ионыч гневно зыркнул на него, и сокольничий немедля умолк и отвернулся.
В кабину проник колючий мороз: подрал, поцарапал Катенькину кожу. Ионыч уставился на девочку. Катенька улыбалась.
- Боишься?
Она помотала головой:
- Нет, дяденька.
Шепча что-то под нос, шурша остатками ветхой одежды, к кабине двигались десятки серых. Катенька видела страшную боль в черных маслянистых глазах существ.
- Уверена? - спросил Ионыч.
- Не боюсь.
- Не боишься?
- Не боюсь, дяденька!
Ионыч вытолкал Катеньку наружу, поставил на снег, сжал сзади за плечи. Катеньку затрясло от холода. Серые приближались. Девочка разобрала шепот одного из них.
- Слава небу в тучах черных… слава небу в тучах черных…
- Ионыч! - Федя едва не рыдал.
- Заткнись!
Серый со шрамом на правой скуле остановился возле Катеньки. Замерзшие губы двигались со скрипом, как створки заржавевших железных ворот.
- Слава небу…
- Это стихи, дяденька? - спросила Катенька ласково.
Серый поднял руку и легонько хлопнул девочку по щеке. Рука у существа была холодная, сухая, словно бумажная. Черные глаза вдруг посерели. Снежинки падали серому на лицо и не таяли.
- Вы забыли продолжение? - стуча зубами от холода, спросила Катенька.
- …в тучах черных.
Серый замолчал. Провел пальцем по Катенькиной щеке, отдернул руку. Нелепо передернул плечами. Повернувшись к девочке боком, сделал шаг назад и провалился в снег - с головой. Только неглубокая черная ямка осталась. Из ямки с треском вылетели голубые искры, а потом и они исчезли.
Остальные мертвецы стали аккуратно обходить вездеход.
- Как это он… - прошептала Катенька. - Взял и растворился…
- В Пушкино идут, - пробормотал потрясенный Ионыч. Втащил девочку в кабину и захлопнул дверь.
- Ионыч… - промямлил Федя.
- Че?
- Ты видел?
- Чай, не слепой, - огрызнулся Ионыч. Он с опаской посмотрел на девочку: Катенька сидела с закрытыми глазами и не двигалась. На Катиных ресницах белели снежинки. Лицо ее побледнело, а царапины наоборот покраснели, словно налились клюквенным соком, стали уродливее.
- Ни разу не слыхал, чтоб серые так просто от добычи отказывались. Думал, конец нашей красавице…
- Ну конец-то ей не пришел бы, - заметил Ионыч. - Серые слабые, только если толпой навалятся что-то сделать могут… но даже в таком случае я б успел Катерину в кабину затащить и дверь закрыть. - Ионыч несильно толкнул девочку кулаком в плечо. - Слышишь, Катюха? Вытащил бы я тебя!
- Спасибо, дяденька… - прошептала Катенька.
- Шутил я так, - Ионыч завозился на месте, устраивая зад поудобнее. - Что, шуток не понимаете?
- Понимаем! - поспешно заверил сокольничий и укрыл Катю краешком своего одеяла. - Мы-то понимаем, Ионыч! А если кто не понимает, то он полный дурак, и в этом его проблема… - Федя вежливо захихикал.
Ионыч с раздражением наблюдал, как Федя укрывает девочку, но ничего не сказал.
- А что он шептал, Ионыч? - спросил сокольничий. - Что-то я не припомню, чтоб серые разговаривать умели…
- Они и не умеют практически. - Ионыч зевнул, обнял себя под шубой, чтоб согреться. - Обычно одну фразу помнят из прошлой жизни. Строчку из стишка или песенки какой-нибудь. Втемяшилась им в голову эта строчка - они ее и повторяют.
- Жуткое дело. - Федя покачал головой. - Что-то аж спать расхотелось. Может, тяпнем для успокоения нервов, Ионыч? У нас тут в бардачке водочка есть…
- А почему бы и не тяпнуть? - живо согласился Ионыч. - После пережитого страха алкоголь не помешает.
- И девочке нашей нальем! - заявил Федя. - Капельку, для сугреву.
- Обойдется, - зло бросил Ионыч. - Одеяла с нее вполне хватит. Даже много будет, пожалуй.
Катенька вздрогнула и открыла глаза. Слабыми ручонками схватилась за край одеяла, стащила с коленок, затолкала сокольничему под зад.
- Не надо мне одеяла, дяденьки, мне и так тепло!
- Правильно, - одобрительно прогудел Ионыч, подставляя жестяную кружку. Федя щедро плеснул ему водки. - Можешь ведь по-человечески себя вести, когда захочешь, Катюха!
- Я пытаюсь… - прошептала Катенька, отворачиваясь к окошку.
- Вздрогнули! - бодро произнес сокольничий.
- Пьем, - кивнул Ионыч. Они стукнулись кружками. Выпили, скривились, занюхали.
- А закусить есть чем?
- Вот, замерзшие полбуханки бородинского в бардачке…
- А консервы где?
- В кузове.
- Лезть неохота. Может, Катерину отправим? - Ионыч хохотнул. - Ты как, Катюха? Полезешь в кузов за хавчиком?
- Полезу, дяденька. - Девочка сжала кулачки. - Раз надо, значит, полезу.
- Ладно, сиди, околеешь еще - возиться потом с тобой. - Ионыч допил водку, кашлянул. Вгрызся в ломоть, который от холода стал будто пластилиновый.
- Водка греет, - заявил сокольничий, сводя зрачки к переносице. - Вот так-то вот…
- Палюбому, - грозно ответил Ионыч и приложился к бутылке.
- Че это ты?
- Горлышко дезинфекцирую, - заявил Ионыч и протянул бутылку сокольничему: - Ныряй с головой.
- Ладушки… - Лицо Феди растопила приторная улыбка; мелькнули желтоватые зубы, серебристая коронка. Сокольничий сделал добрый глоток и вернул пузырь Ионычу.
- Чета мы быстро как-то, - сказал Ионыч, терзая хлеб. - Факуфи.
- Шо?
- Тьфу… закуси, говорю!
Они закусили и выпили. А потом еще выпили и закусили. Нашли в аптечке заначку: полбутылки коньяка и тоже выпили. Хлеб закончился, и они непослушными пальцами собирали крошки с приборной панели и пихали их в рот. Ионыч проглотил последнюю крошку и уткнулся носом в панель. С присвистом захрапел. Федя, совсем обалдевший от алкоголя и духоты в кабине, некоторое время тупо водил пальцем по спидометру, а потом схватился за горло, кашлянул, надул щеки и, закрыв глаза, стал блевать - прямо на Катеньку. Облегчив желудок, он простонал что-то вроде "Красавица ты наша" и рухнул потрясенной девочке на плечо.
Глава седьмая
На рассвете Катенька выбралась из кабины. Cнежное поле щекотали розовые лучи восходящего солнца. Забыв о холоде, о въевшейся в одежду вони, о липких спутанных волосах, Катенька минуту или две любовалась восходом. Но вонь, ставшая ее постоянным невидимым спутником, быстро напомнила о себе. Катя, наклонилась, набрала полные пригоршни снега, натерла голову. Кое-как избавившись от засохшей блевотины, вытерла волосы грязной тряпкой, которую нашла в кабине на полу, поскорее натянула дырявую шапочку. Дрожа от холода и отвращения, сняла пальто и кое-как почистила его. На правом плече осталось большое темное пятно, но пальто и так выглядело отвратительно, поэтому Катенька решила не обращать на пятно внимания. Умыв снегом лицо, она принялась ходить вокруг вездехода и хлопать в ладоши. Постепенно согрелась. На юго-западе, у самого горизонта Катенька увидела серые камни - темные зубчики на фоне белесого неба. За Камнями располагается городок Пушкино, вспомнила Катенька отстраненно. Туда пошли серые. Девочка с горечью подумала, что их, наверно, уже всех перестреляли. А они ведь такие слабые, такие беззащитные…
Из кабины на карачках выполз Федя. Катенька подбежала к нему, помогла подняться. Взгляд у сокольничего был чумной. Он схватил Катеньку за плечо и жарко прошептал:
- Катька, я видел, что ты натворила прошлой ночью… полкабины заблевала, даже Ионычу на штанину попала…
Катенька вздрогнула, удивленно посмотрела на сокольничего.
Федя нелепо размахивал свободной рукой:
- Но ты не переживай! Я всё продумал! Скажем Ионычу, что ты от страха так обделалась. Что он сам виноват: нечего было тебя серым в лапы сувать!
Катенька сглотнула и прошептала:
- Нет, Ионыч не виноват… это я виновата… получается.
Она засмеялась:
- Я виновата! Что уж тут поделать…
- Лапушка ты наша, - просиял сердобольный сокольничий, схватил Катеньку за щеку и ласково потрепал. - Умочка!
- Спасибо, дядя Федя, - прошептала Катенька. - Что б я без вас делала…
Сокольничий сделал шаг к вездеходу, облокотился на дверцу, с какой-то исконно русской тоской уставился на тлеющий восход.
- Вот оно, светило, - прошептал Федя. - Поднимается из снега. Словно тайный град Китеж, что из озера Светлояр поднимется рано или поздно. И сейчас, кстати, можно увидеть маковки церквей в воде Светлояра, но только истинно верующим откроется тайный город… так и светило, не для всех оно… надо веровать, Катенька, и тогда в нашей жизни будет свет, много света!
Катенька мяла борт пальтишка, дергала обломанную перламутровую пуговицу.
- Дядя Федя…
- Да, лапушка?
Девочка вздохнула и решилась:
- Но ведь это не я, а вы… вы на меня… и на дядю Ионыча…
Сокольничий непонимающе смотрел на девочку.
Из кабины донесся рык Ионыча:
- Что за дерьмо тут? Что за… Федор, это ты, что ли, наблевал?!
Катенька втянула голову в плечи. Сокольничий повернулся и закричал:
- Нет, Ионыч, это Катенька! Сама призналась, что от страха так… мол, серых испугалась, вот желудок и не выдержал! - Федя повернулся к Катеньке и незаметно подмигнул. - Не вини ее, не нарочно она!
- Дрянь! - не своим голосом закричал Ионыч, выпрыгивая из кабины. - Убью!
- Да ладно тебе… - пробормотал Федя.
- Где она?! - закричал Ионыч, вращая красными с похмелья глазищами.
- Да вот… - Сокольничий показал пальцем на Катеньку. - Ты только сильно ее не наказывай, Ионыч, не нарочно ведь…
- Я ей покажу "не нарочно"! - взревел Ионыч. Словно дикий вепрь налетел он на Катеньку и отвесил ей могучую пощечину. Девочка зажмурилась. Ионыч хватил ее кулаком по плечу. Катя упала в снег и свернулась калачиком. Ионыч замахнулся ногой, целясь Катеньке в живот, но удар пришелся по рукам, которые девочка выставила вперед. Ионыч плюнул на Катеньку, проворчал что-то матерное и пошел оттирать блевотину со штанины.
Федя подошел к девочке, помог подняться. Катенька закашлялась. Посмотрела на руки: костяшки на пальцах были стесаны до крови.
- Ну что ж ты так, лапонька, - шептал жалостливый сокольничий. - Не волнуйся, и тебе как-нибудь удастся увидеть золотые купола Китеж-града, и ты искупаешься в лучах его славы…
- Не верю я в Китеж-град, дяденька. - Катенька робко улыбнулась разбитыми губами. - Мне мама давным-давно говорила, что это сказка для дяденек и тетенек, которые хотят сбежать от тягот жизни…
- Ничего-ничего, и сомневающиеся рано или поздно уверуют, - спокойно ответил сокольничий и подсадил Катеньку в кабину. - Там тряпочка где-то есть… приберись хорошенько, вытри всё, пока Ионыч не вернулся, ладушки?
- Хорошо, дяденька. - Катенька кивнула.
- Умничка, - сказал Федя, развернулся и расстегнул ширинку.
Стал писать букву "Ф" на снегу.
Глава восьмая
У Камней паслось стадо снежных туров.
Подросток в унтах и пушистой шубе следил за травоядными животинами. У ног хлопца сидел крупный белый пес - полосатый язык наружу. Собака с подозрением наблюдала за чужаками. Ионыч затруднился определить породу собаки, но решил, что это неважно - главное, псина здоровая и опасная да еще и с острыми костяными рогами на лысой макушке. Снежные туры бродили кругами вокруг подростка и его пса. Пухлыми красными отростками они всасывали в могучие мохнатые тела серую травку, росшую у подножия теплых камней, - зачастую вместе с корнями.
Федя остановил вездеход в тени высокого треугольного камня, вышел. Ионыч вытолкал из кабины Катеньку и вылез сам. Развязным шагом подошли к пастуху.
- Где Пяткин? - спросил Ионыч строго.
- Я - Пяткин, - сказал хлопец, рукавом вытирая сопливый нос.
- Марик, ты? Я ж тебя махонького знал! - Ионыч всплеснул руками и похлопал мальчика по плечу. - Вырос сорванец! Радость-то какая!
- Я вас помню, - буркнул Марик, поглаживая рычащего пса по голове. - У вас ферма возле Лермонтовки.
- Да-да! - воскликнул Ионыч, с тревогой поглядывая на собаку. - А дедушка твой где?
- Простудился деда, - сказал Марик. - Дома сидит.
- Мой старый друг Пяткин. - Ионыч покачал головой. - Заболел… беда-то какая!
- Никакой он вам не друг, - заявил Марик. - Вы у деда триста рубликов два года назад в долг на неделю брали, до сих пор не вернули.
- Вот как раз и отдам должок! - нашелся Ионыч. - Верну и мгновенно удалюсь, чтоб зря старика Пяткина не тревожить…
- Не удалитесь, - сказал Марик. - Сами знаете.
Они как по команде посмотрели на восток. Небо на востоке потемнело, клубилось, щедро сыпало жгучими синими искрами.
- Через час бурю сюда принесет, - буркнул Марик. - Пару полных суток из дома носу не высунешь - окатит, снесет.
- Эх… - пробормотал Ионыч.
Федя и Катенька молча стояли в стороне. Девочка смотрела на Марика и завидовала ему: на мальчишке была чистая теплая одежда, на лице - ни следа побоев. К тому же с ним рядом находился замечательный белый пес, с которым у Марика наверняка очень теплые отношения, а Катенькина Мурка осталась дома, голодная и одинокая. Девочка заволновалась; хотела даже попросить Ионыча повернуть обратно, чтоб забрать кошку, но побоялась обеспокоить дядю - он столько пережил, вдруг сердце не выдержит? - и промолчала.
- Садитесь в вездеход, - решил, наконец, Марик. - И тихонько езжайте за нами… Балык, ачу!
Пес помчался вперед.
- Что еще за "ачу"? - шепнул Ионыч Феде.
Сокольничий пожал плечами:
- Какой-то местный диалект. Село, что с них взять!
- Идиоты деревенские! - заключил Ионыч и хохотнул. - Быдло!
Ионыч, Федя и Катенька залезли в вездеход. Сокольничий завел мотор. Стадо двинулось вперед, широкими утиными лапами вминая снег в податливый серозем. Марик подгонял туров гортанными выкриками, пес Балык носился по полю, как лохматая комета, и громким кашляющим лаем возвращал отбившихся животных в стадо.
Ионыч сказал:
- Не доверяю я этому Марику. Как бы ни сдал.
- Прав ты, Ионыч. - Сокольничий вздохнул. - В наше жестокое время никому доверять нельзя.
- Деда его помню, - сказал Ионыч. - Тот еще черт, хитрый. До сих пор о долге помнит и внуку напоминает, ишь ты.
- Им только деньги подавай, - сокрушенно покачал головой Федя. - Буржуи недоделанные.
- Стадо-то какое! Смотри, Федя: голов двести будет, зуб даю. Богач этот Пяткин.
- Богач, а триста рублей взад требует, собака мелочная.
- Верну я ему рубли, - буркнул Ионыч, - ничего не поделаешь. Пусть подавится, пес шелудивый.
- Если бы не ураган, - вздохнул Федя.
- Если бы не ураган, к вечеру были бы в Пушкино. И триста рубликов сохранили бы.
Ионыч достал из-за пазухи фляжку с самогоном, приложился. Бросил взгляд на притихшую Катеньку, со злостью бросил:
- А ты чего молчишь, вертихвостка?
- Просто… - прошептала Катенька.
- Че, оголец понравился? - Ионыч захохотал. - Втюрилась в свиненка?
Катенька вспыхнула, отвернулась.
- Глупости говорите, дяденька.
- Покраснела голуба наша! - по-доброму засмеялся Федя. - Стесняется!
- Выпорю, перестанет стесняться, - пообещал Ионыч, раздражаясь. - Или тяжелой работой нагружу, чтоб стесняться некогда было. А то совсем обленилась, коза драная.
Вездеход приблизился к ферме. Мальчик погнал стадо к круглому длинному зданию, похожему на самолетный ангар. Здание это было теплицей, где снежные туры - полуживотные-полурастения - во время бури закапываются в землю, распускаются и превращаются в подобие пальмы с белой лохматой кроной и красным мясным стволом с пульсирующими синими венами.
Вездеход свернул налево к окруженному полукругом камней двухэтажному дому с множеством пристроек и башенок.
- Хорошо устроился, - заметил Ионыч с завистью. - Прямо у теплых камней дом отгрохал. Не дом, а дворец! У него там, небось, в самый лютый мороз жарко как в печке.
- А что, от камней, правда, тепло исходит? - спросила любопытная Катенька.
- Нечего глупые вопросы задавать, - буркнул Ионыч. - Понятное дело, исходит. Халявный энергоноситель, камни эти.
Вездеход медленно въехал в гараж.
Ионыч приказал:
- О том, что случилось, ни слова. Едем, мол, в Пушкино, Катьку в школу устраивать. Катерина, поняла?
- Поняла, дяденька.
- Вот и отлично. Выходим.
Они оставили вездеход в глубине гаража, между ящиками с охотничьим инвентарем и канистрами мазута и побрели к выходу. У ворот их ждал крепкий небритый мужчина в унтах, как у Марика, в длинной белой шубе с прорезиненным меховым капюшоном. Нижняя часть лица мужчины была замотана шерстяным шарфом.
- Пяткин, старый друг! - радостно закричал Ионыч. - Давно не виделись, приятель!
- Давненько, - согласился Пяткин. Голос из-под шарфа звучал глухо, как из глубокой ямы. - Ты, я слышал, должок, наконец, решил вернуть.
- Со мной твои рублики, - кивнул Ионыч, хлопая Пяткина по плечу. - Давно хотел возвратить, да дел было невпроворот. А тут Катьку наметили в школу отдать - довольно неучем расти - поехали в Пушкино, да к тебе по пути заглянули. Дай, думаю, навещу старого товарища и долг заодно верну, а то стыдно уже задерживать. Хотя ты, конечно, не скупердяй, ты у нас человек широкой души, из-за мелочи переживать не станешь, да только разве могу я спокойным оставаться, когда неоплаченный долг на сердце тяжким грузом висит!
Пяткин мельком посмотрел на Катеньку. Девочка улыбнулась и поклонилась ему. Пяткин взглянул на Федю:
- Друг твой?
- Друг, - представился сокольничий, протягивая Пяткину мозолистую руку. - Зовут Федя. По профессии сокольничий.