Мы провели сквозную ревизию имеющихся тряпок, но ничего путного не вырисовывалось. Дядя Жора умудрился спалить даже трусы и вязанную шапочку, забравшись в спальный мешок после растирания голышом. "А если сделать из одного одеяла юбочку, а из второго, прорезав дырку для головы, пончо? - предлагал отец. - Я дам тебе свою шляпу. Неплохой, по-моему, ансамбль…" Дядя Жора, катая желваки, принимался заворачиваться в одеяло, но тут же с гневом отшвыривал полотнища: "Я что - Васисуалий Лоханкин?". - "Не нервничай, - говорил отец. - Давай попробуем сделать тебе тунику. Скрепим на плечах веревками. Будешь, как римский патриций!" - "Хрениций!.. - ворчал дядя Жора, усаживаясь на пенек и проверяя взглядом гульфик. - Тебе хорошо говорить!" - "А помнишь, как мать после войны сшила нам брюки из ленд-лизовского одеяла! - загорался новой идеей отец. - Сносу им не было! Может, попробуем раскроить?"
Дядя Жора молчал, давая понять, что с дураками разговаривать не намерен.
Я осторожно подал идею:
- Может, прорезать в рюкзаке дырки для ног, и надеть его на манер шортов-бананов?
Дяде Жора задумался, звонко хлопнул себя по лбу, назвал меня гением и сказал, что можно попробовать сделать одежду из ватного спального мешка - прорезать дырки для ног и рук, перетянуть лишнее в талии ремнем, а капюшон надеть на голову, чтобы вся конструкция не сползала вниз. Мы с батей, прыснув смехом, одобрили в общих чертах экстремальный тип одежды, и дядя Жора, схватив охотничий нож, принялся за раскрой и примерку.
Сначала он прорезал для ног слишком маленькие дырочки, стесняясь показывать при ходьбе кальсоны, и мы забраковали модель, как непрактичную для передвижения компанией: мешок висел ниже колен, и дядя Жора едва передвигал ноги.
- Да просунь ты их подальше! - сказал отец. - Подними мешок выше колен, пусть торчат сапоги и немного подштанники. Будет типа простеганного ватного комбинезона с шортами. Зато пойдешь, как человек, а не какая-нибудь гусеница!
- Конечно, - одобрил я, - будете, как средневековый франт с картинки - шорты-бананы, сапоги, зеленые чулки обтягивают ноги, крепкая палка в руках…
Дядя Жора посмотрел на меня уничтожающе, но совет принял.
Рюкзак, который мы помогли ему надеть за спину, придавал ему вид фантастический, но бывалый: человек вышел из леса, он и спит и ходит в универсальном спальном мешке. Капюшон надежно защищает его голову от клещей и комаров… Кряхтя и сожалея, что нет зеркала, дядя Жора взял в руки спиннинг, повесил на грудь бинокль и повел плечами: "Ну как?"
- Главное, что тебе удобно, - подбодрил отец. - Садись в лодку, капитан!
Ефима мы не нашли. В открытом сарае валялись только стоптанные сандалеты и стоял ящик пустых бутылок с запиской: "Кто возьмет - убью! Ефим". Мы привязали к мосткам лодку и поставили в сарай весла.
Автобус приехал почти пустой, и дядя Жора юркнул в него первым. Он забился к окошку и, повернувшись к отцу, сказал, что надо было дождаться темноты и тогда ехать. Он походил на куколку гусеницы. "Ничего, - сказал отец и похлопал его по ватному плечу. - Кронштадтские нигде не пропадали!" - Он предложил ему снять с головы капюшон и надеть шляпу, но брат отказался. Я протянул кондукторше деньги, как выяснилось мало. "Если с вами инвалид, пусть покажет удостоверение", - сказал кондукторша. Я извинился и откопал еще тридцать копеек. Дядя Жора достал из футляра бинокль и навел окуляры на кондукторшу. "Да ладно, - махнула рукой тетенька, оторвав билеты на двоих. - Пусть не показывает…" - И пошла на свое место к двери. Дядя Жора перевернул бинокль на уменьшение и посмотрел ей вслед. Две бабульки с корзинками, сидевшие сзади на возвышении, дружно перекрестились и стали смотреть в окно замороженными глазами.
В Зеленогорске мы сошли не у вокзала, а попросились у водителя доехать с ним до кольца - там начинался пустырь, заросший кустами.
Пацан в школьной курточке, когда мы пробирались по канаве вдоль Кривоносовской, выстрелил в спину дяди Жоры из рогатки и заулюлюкал. Я потопал ему вслед ногами, но не побежал. "Вот так, - угрюмо сказал дядя Жора, - я терплю от своих родственничков. В воду свалили, одежду спалили… - Он быстро скинул рюкзак и нашарил в нем оставшуюся бутылку джина. - Хорошо не разбил, поросенок. Как я в таком виде Зинуле покажусь?.."
- Зайдем потихоньку ко мне, переоденешься, - сказал отец, садясь на край канавы. - А вечером спокойно выпьем под раков. Мы же не выскочки, чтобы сразу все рассказывать. Утрясется…
Мы сидели в канаве и обсуждали, как нам незаметно провести дядю Жору до дачи. Завидев прохожих, мы склоняли головы и делали вид, что коллективно справляем большую нужду, и они отворачивались. В конце Кривоносовской канава кончалась, и нам предстояло идти или бежать по отрезку асфальта, проложенного к продбазе, затем сворачивать в свою улочку и…
- Могу сказать соседям, что я был в этом комбинезоне, - грыз травинку отец. - Они все равно нас путают…
- Надо послать Кирюху на разведку! - вглядываясь через бинокль в конец улицы, сказал дядя Жора. - Может, и одежду принесешь?
Я сказал, что попробую.
- Дуй, Кирилл, - дядя Жора сунул мне бинокль, а отец, покопавшись в ведре, прикрытом папоротником, достал крупного красного рака:- Дашь Чарли, чтобы не скулил. Ключи на месте. Если нарвешься на тетю Зину, скажи, что мы пьем пиво у ларька, сейчас подойдем… И мигом обратно!
Не доходя до дачи метров двести, я лег под куст и навел бинокль на веранду дяди Жоры. Сквозь крупную листву сирени и тюлевые занавески на окнах смутно виднелась тетя Зина. Вот она появилась на крыльце, заперла дверь и, беззвучно шевеля губами, повертела головой: наверное, звала Чарли. Точно! Они вышли из калитки, и тетя Зина опустила ключи в карман халата. Огляделась, поправила очки и, повернувшись ко мне спиной, направилась в конец улицы. Чарли, шныряя по обочине и задирая лапу у каждого дерева, потрусил за ней. Скорее всего, она ненадолго пошла к соседке - Розе Ефимовне. Ага, вот они повернули к ее дому и скрылись в калитке. Я опрометью бросился назад доложить обстановку.
Дядя Жора азартно посмотрел на меня, на отца и, выскочив из канавы, как мог, припустил к даче. Мы шагом обогнали его у поворота. "Открывайте дверь, готовьте одежду!" - распорядился он, придерживая одной рукой капюшон, а другой подтягивая то, что считалось в его одеянии штанинами.
Дядя Жора важно прохаживался у своей веранды в отцовских штанах и свитере, когда вернулась тетя Зина с Чарли, и недоуменно оглядела его: "В чем это ты?"
- Промок немного, Сергей дал сухое. Где ты ходишь?
- Не хватало тебе простудиться! - тетя Зина стала торопливо отпирать дверь. - К Розе Ефимовне за рецептом ходила. Как ваша рыбалка?
- Рыбы нет, а раков полное ведро наловили, - дядя Жора закинул на плечо рюкзак и вошел в дом.
С колотящимся сердцем я влетел на нашу веранду и столкнулся с отцом:
- Ты ведро из канавы брал?
Отец страдальчески зажмурился и приложил руку ко лбу:
- Беги! Может, еще там! Стой!
Я вернулся. Отец вошел в комнату, скрипнул дверцей платяного шкафа и вынес мне хрустящую пятидесятирублевку:
- Если нет, то пробегись по буфетам, может, купишь, - отец хлопнул себя по затылку. - Вот дураки!..
…Обежав все буфеты, включая банный, я поплелся в рыбный магазин на проспекте Ленина, надеясь купить хоть какой-нибудь рыбешки.
У ворот закрывшегося рынка сидел на ящике инвалид Шлыков. Перед ним на куске картона краснели раки. Они были размером с наших и также вкусно пахли укропом, лавровым листом, перцем… "Самых крупных уже разобрали, - важно сказал Шлыков. - Сейчас и этих разберут, мужики за деньгами побежали…" - "Это откуда?" - торопливо спросил я. "С Красавицы, кажется, - сказал Шлыков. - Дай закурить". - "Беру все! За сколько отдадите?" - "За что купил, за то и отдам, - с достоинством сказал Шлыков. - Десятка!"
КАТЕР
Я вернулся с практики, и отец меня обрадовал: они с дядей Жорой хотят купить большой катер, почти корабль. В субботу надо ехать смотреть - всем вместе.
- Эти разъездные катера строились в Германии, и достались нам по репарации, - сказал отец. - Назначение их было вполне мирное, - они служили для разъездов разного рода бригад по рекам и озерам. - Отец стал растолковывать, что такое репарация и чем она отличается от контрибуции. Он словно читал лекцию в своем институте, и от катера мог спокойно вывернуть к русско-японской войне 1905 года.
- А сколько стоит катер? - спросил я.
- Стоит он прилично - три тысячи. Но поверь, сынок, он того стоит. - После двухмесячной разлуки отец почему-то стал называть меня сынком. - Дизельный движок, две каюты, ходовая рубка, отделка из ясеня и бука. Там даже душ есть! Корпус из текстолита, шпангоуты…
- Вы берете на двоих? По полторы тысячи?
Отец замялся:
- Мать чего-то капризничает… Говорит, очередь на машину может подойти. А я говорю, что такой шанс упускать нельзя. Представляешь - летом на Ладогу или по Свири: грибы, рыбалка, острова, шхеры, - отец достал карту и стал прокладывать возможные маршруты. Таких сияющих глаз я у него давно не видел.
Мама позвала нас обедать.
- Ну вот скажи, сынок, - с оглядкой на мать отец налил мне "Вазисубани" не в фужер, а в рюмочку, - ты бы хотел летом отправиться в путешествие по Свири?
- Не знаю, - я сделал вид, что неравноправие в посуде меня устраивает; видели бы родители, как мы на практике пили портвейн стаканами. - В принципе, хотел бы…
- Это тебя Жора подбивает, - мать первая подняла свой фужер и чокнулась с нами. - Ну давайте, с приездом!
Катер стоял в яхт-клубе на Петровской косе. Дядя Жора прохаживался на ветру и, завидев нас, укоризненно посмотрел на часы.
- Хозяина не будет, - сказал дядя Жора. - Катер покажет его знакомый яхтсмен.
- Какая нам разница, - сказал отец, поглубже насаживая шляпу, поднимая воротник пальто и доставая из карманов перчатки. - Ну и ветерок тут. Он нас прокатит?
- Говорит, что прокатит.
Мы постучали в запертый изнутри сарай, и дверь, лязгнув, приоткрылась.
- Мы пришли катер смотреть, - сказал в полумрак дядя Жора. - У вас найдется для нас время?
- Время есть понятие относительное, - ответил из-за дверей не совсем трезвый мужской голос. - И в тоже время категория вечная. Я доходчиво излагаю? - за дверью загремело, словно уронили корыто.
- Вполне, - сказал дядя Жора, дождавшись тишины. - И я бы добавил: сугубо относительное!
- Буду готов через пять минут, - пообещал голос.
- Пьяный! - шепотом сказала мама.
- Что ты хочешь, тут такой колотун, - сказал отец, отходя от сарая. - Трезвенник и язвенник выпьет.
- Вот-вот, - кивнула мама. - Этого я и боюсь…
Отец покрутил головой, давая понять, что не понимает, за кого она боится: уж не за него ли?
Яхтсменом оказался прихрамывающий человек с неряшливой бородой, заплывшим глазом и истертой палкой с резиновым набалдашником. Он навесил скрюченными пальцами замок и, недовольно глянув на маму, буркнул: "Пошли…"
Катер стоял в узкой протоке и напоминал крейсер на параде в окружении грязноватых буксиров.
- Вот этот? - восхищенно спросил отец.
- Это он и есть, что ли? - скептически сказал дядя Жора. Я видел, что катер ему нравится, но он старается не подавать виду. Возможно, хочет сбить цену.
- А как он называется? - мать взяла отца под руку. - Имя у него есть?
- Стойте здесь, а еще лучше идите туда, - сказал яхтсмен, не удостаивая маму ответом и показывая палкой за здание яхт-клуба. - Второй причал. Я подойду туда.
- Может, вам помочь? - спросил папа.
- Не надо. Спички лучше дайте.
- Там что, дрова? - шепотом спросила мама. - Это пароход?
Я помотал головой: "Дизель! Мотор такой. Двигатель".
Мы стояли на дощатом причале, под ногами задумчиво струилась Нева, и на правом берегу блестели на солнце прожекторные мачты Кировского стадиона и желтели деревья в Парке победы. За ними я разглядел мачту парашютной вышки с точками людей на верхней площадке. Вышка работала - белый купол, натянутый на обруч, плавно скользил вверх за очередным счастливцем.
Дядя Жора ходил по доскам и нервно курил папиросу. Отец держал мать под руку и советовал ей смотреть не в щели досок, а на невский простор, на чаек или на подъемный кран, который тянул на берег легкий катер явно с претензией на звание разъездного: маленькая рубка с ветровым стеклом, штурвал, мачта и бронзовая завитушка винта под кормой.
Наш белый катер, вырезая пенистую дугу, с мягким урчанием подкрался к пирсу и дал задний ход.
- Обрати внимание, Жора, он прошел по траектории вопросительного знака, - крикнул отец, оборачиваясь к брату. - А, как тебе это нравится?
- Надо брать, - кивнул дядя Жора. - Какие, к черту, вопросы.
Катер терся автомобильными покрышками о брус причала, удерживаясь против течения, и бородач, открыв дверь рубки, махнул нам рукой и показал на сходни, которые следовало положить, если мы побоимся шагнуть через расползающуюся щелку.
Я скакнул на палубу и подал дяде Жоре крепкую доску с наколоченными планками. Взяв мать за руки, словно они водили хоровод, отец с дядей Жорой завели ее на борт. Мы поднялись в просторную рубку, и катер, взревев двигателем, упруго пошел против течения - на этот раз плавной дугой, распрямляя прежний вопросительный знак.
- Объясняю, - сказал бородач-яхтсмен, накручивая маленькое симпатичное колесо штурвала. Он насуплено сидел в вертящемся кресле с низкой спинкой и подлокотниками. - Длина пятнадцать метров, шесть спальных мест, дизель - сто лошадей, топливные баки - пятьсот литров, крейсерская скорость двенадцать узлов… Там есть откидное сидение - посадите даму.
- Элечка, садись, - дядя Жора откинул мягкое сидение на задней стенке рубки, и мать села, скинув с головы платок и расстегивая пальто.
Катер плавно сменил курс, нас подхватило течение, и мы увидели распахнутую горловину залива.
Яхтсмен приподнял деревянную лаковую крышку:
- Здесь ящики для лоций и навигационных карт. Здесь, - его вытянутая рука указала на шкафчик, и я различил прячущуюся под рукавом татуировку: "Не забуду…" - навигационные приборы - компас, бинокль, секстант. Это приборы двигателя - он пощелкал грязными ногтями по красивой панели. Сейчас выйдем в залив и спускайтесь вниз, смотрите…
- А какова осадка и дедвейт? - спросил дядя Жора, стоя за спиной рулевого и подмигивая мне: мы, дескать, тоже, корабелы.
- Осадка в грузу около метра, - проговорил рулевой, вглядываясь в серую даль. - Дедвейт у грузовых, а у нас пассажирское. Правильнее говорить о водоизмещении. - Он помолчал. - Десять тонн… - На его правой руке я разглядел еще одну татуировку, похожую на картинку с пачки папирос "Север" - восходящее солнце, которому не суждено взойти.
- Я это и имел в виду, - согласился дядя Жора. - Десять тонн это неплохо… - Он повернулся к отцу: - А, Сережа? Десять тонн, нормально?
- Вполне, - сказал отец, оглядывая рубку и трогая зарешеченный плафончик над головой. - Ну, что, можно спуститься в носовую каюту? - он показал на сбегающие вниз ступеньки.
- Спускайтесь, - разрешил хромоногий.
Я успел юркнуть по трапу первым и нажал никелированную ручку двери.
Новый плащ, костюм и водолазка, которые я собирался купить с заработков на практике, стали казаться мне ничтожным пустяком, пустым переводом денег. Если нужно, я отдам все, только бы отец с дядей Жорой купили этот замечательный катер. Где они такой откопали? Это же сказка! Сужающееся к носу купе с четырьмя полками, световой люк над головой, зеркала!
- Пожалуйста, - открыв еще одну дверцу, гордо сказал дядя Жора, - камбуз! Плитка с баллонами! Шкафчики для провианта!
- Почему так чесноком пахнет? - спросила мама.
- Это черемша, - сказал отец, вглядываясь в открытую стеклянную банку на столике в камбузе. - Помнишь, в Сибири сколько ее собирали? Особенно в последней экспедиции…
- Да, - весело сказала мама. - Надо же, и окошко на кухне есть.
- Люк! - поправил дядя Жора. - На камбузе! Привыкай к морской терминологии!
- А где же э… гальюн? - спросил отец. - И обещанный душ?
- Наверное, в корме, - дядя Жора быстро поднимался по трапу, придерживаясь за никелированный поручень.
Мы спустились из рубки в шум машинного отделения. Катер стало слегка покачивать, и двигатель прибавил обороты. Мама поморщилась.
Туалет и душ находились за полиэтиленовой шторкой.
- Это несолидно, - крикнула мама, поворачиваясь к отцу. - Надо что-то непрозрачное повесить.
- Повесим! - покивал отец, сдерживая восхищенную улыбку. - Жора, верстачок с тисочками! А? Как тебе это нравится?
- Немцы есть немцы, - крикнул дядя Жора, открывая следующую дверь в корме. - Идите сюда! Еще одна каюта!
То, что дядя Жора назвал каютой, напоминало скорее проходной отсек с двумя мягкими кожаными лежанками по бортам. Но уютно. Здесь, наверное, в долгих походах спали механик и матрос. Аккуратная дверь с иллюминатором выходила на кормовую палубу. Я заметил два встроенных шкафчика и откидные угловые столики с матовыми плафонами на стене. Можно положить книжку, поставить чашку с крепким чаем… В отсеке было тепло, значительно тише, и линолеумный пол слегка подрагивал под ногами. Я подумал, что неплохо бы мне иметь здесь свой уголок. Могу матросом. А если подучиться, то и механиком.
- Это ют! - дядя Жора открыл дверцу на палубу, и мы увидели пенистую шумящую воду за кормой.
- Ой, чайка! - сказала мама, высовываясь в дверцу. - Летит прямо за нами. Вон еще одна! И еще!
- Настоящий пароход! - отец приобнял мать за талию и тоже высунулся. - Это наши чайки, они всегда летят за кораблями… - Они заслонили собой проход, но я успел схватить глазами и чайку, и удалявшиеся постройки яхт-клуба, и отблеск солнца на серой воде и подумать, что в мое отсутствие между родителями произошла серьезная размолвка, но сейчас трещина сужается, и катер должен помирить их.
На обратном пути мы по очереди постояли за штурвалом, а маме даже разрешили включить тумблер сирены - катер требовательно аукнул встречной моторной лодке, и там случилась легкая паника: два мужика пожимали плечами и разводили руками, давая понять, что они ни в чем не провинились, а если и провинились, то больше не будут.
Мама засмеялась и поправила растрепанные ветром волосы.
- Джонки тут какие-то болтаются, - провожая взглядом моторку, сказал дядя Жора.
Хромоногий, так и не представившись, хрустнул защелкой окна и зевнул: "Ну что, на базу?"
- А вы еще кому-нибудь показывали? - равнодушным голосом спросил отец.
- Смотрел тут один… Вроде, брать собирается, - сказал яхтсмен. - Сказал, будет деньги искать.
- Давно? - напрягся отец.
- Вчера….
Отец с дядей Жорой переглянулись и одновременно вскинули брови. Они стояли рядом, плечом к плечу, и со стороны могло показаться, что отец посмотрелся в зеркало и вскинул брови. Зеркало в точности отразило его лицо, но одело по-другому - на дяде Жоре была синяя куртка с капюшоном.
- Вы тут живете? - отец показал пальцем на каюту.
Бородач кивнул: "Охраняю".
- И не холодно?
- Холодно в открытом космосе и в могиле, - усмехнулся яхтсмен. - А у живого человека кровь в жилах. Надо только ее согревать и разгонять…
- Намек понял, - сказал отец.