– Насчет Клавы сговоримся. Одна семья, – засмеялась Луша, – Вы вообще – молодцы! Классные ребята. Мам, я тобой горжусь. Взяла и отмочила. Кто бы мог подумать?
– Вот насчет "кто бы мог подумать" – это точно, Луш. Это никто. И я сама не могла бы.
– Судьба подстерегла. И мы оказались в ее плену, – красиво сказал Сеня.
После ужина Луша засобиралась домой.
– Давай такси тебе вызову, – предложил новоявленный отчим.
– За мной заедут, – отказалась Луша, – И что насчет Клавы? Мне ее забрать с собой или она у вас тут тусоваться останется?
Клава захотела остаться в новом доме.
– Дочур, ты вроде сказала, что сама замуж собралась? Или мне показалось? День такой выдался, что мозг не все воспринимает, – спросила Тина, прощаясь.
– Собралась, мам. Хотела в скором времени тебя с женихом знакомить.
– Так познакомь!
– Обязательно. Вот окончательно квартирный вопрос решу и подадим заявление.
С квартирным вопросом на тот момент дело продвинулось. Сразу после развода и получения свидетельства о собственности половины квартиры Тина оформила на дочь дарственную. Ей самой в том доме ничего не было нужно, а дочь, конечно же, нуждалась в собственном жилье. Луша как-то судила-рядила с отцом, решая судьбу их общего жилища. Он не хотел покидать квартиру. Не хотел и покупать дочери что-то взамен. Оставалось только размениваться. Отец отказывался, отказывался, взывал к совести Лукерьи, обличал Тину, считая, что та устраивает какие-то тайные происки, но вдруг согласился на обмен, позвонил сам, сказал, что нашелся очень выгодный покупатель и что на те деньги, которые они получат от продажи, можно будет при желании найти две трехкомнатные. Так и вышло. Юра жил новой счастливой семейной жизнью, был полон энтузиазма. Луша тоже не оставалась внакладе. Задатки за все три квартиры, участвующие в сделки, были уже внесены, через неделю предстояло все завершить ко всеобщему удовольствию. Судя по всему, новая жизнь действительно начиналась по всем фронтам. И вроде бы все шло к лучшему. Тине страшно было надеяться, но ведь и глаза на хорошее не закроешь. И надо ли закрывать?
Тина обняла дочь, погладила по голове.
– Ты его любишь? – спросила она у Луши.
– Мамуль, я сама себя спрашиваю об этом. Люблю – не люблю. Я не знаю, что такое любовь. Иду в потемках. Ну, нравится он мне. Хочу быть с ним. Мне с ним хорошо. И все такое. А про любовь… У меня на этот счет свое мнение. Вы вон сколько лет с Семеном знакомы. Ты все эти годы его любила?
– Нет, – ответила Тина, – помнила, это да. И то, не всегда, только временами вспоминала, но как сон.
– А сейчас – любишь?
– Я боюсь этого слова! Ты права! Я, оказывается, не знаю, что сказать. Я хочу быть с ним. Мне хорошо. И еще – я чувствую счастье, что не одна. И не просто не одна, а что я именно с ним, с Сенечкой. Этого мало?
– Этого много, мам. А других слов и не надо, правда?
– Мудрая ты у меня, – вздохнула Тина, – И всегда была мудрой. Помнишь, как ты Ваське маленькой говорила: "До свадьбы доживет!" Мы хохотали, до того смешно. А она тебя слушала, глазищами уставится и внимает. Ты для нее главный пророк была.
– И что? Разве я кого обманула? Все доживем до свадьбы. В итоге. И Лиза твоя дожила, и ты дожила, да еще как! И я доживу. А потом и Васька.
Они еще раз расцеловались и распрощались.
Пора было спать. Усталость просто одолевала. Клаву уложили на ватное одеяло в прихожей, за которым Сене пришлось лезть на антресоли. Тина наконец стянула с себя свадебный наряд, надела Сенину широченную футболку, нырнула под одеяло. Сеня ушел пожелать маме спокойной ночи, вернулся, улегся рядом, обнял.
– Мама не сердится? – в полудреме спросила Тина.
– Нет. Наоборот. Довольна. Вы ей по душе пришлись. Все трое.
– Хорошо, – прошептала Тина, – Как же хорошо.
Муж прижал ее к себе и поцеловал.
– А так – хорошо? – шепнул он, гладя ее плечи.
– Хорошо, – как во сне отвечала Тина.
– Хорошо, хорошо, хорошо, – ей казалось, они шептали это слово всю ночь.
Сладкое ничегонеделанье
Утром Тина проснулась, как от толчка. Рядом никого не было. Она почему-то сразу догадалась, что Сеня пошел во двор с Клавой. И почему-то ее охватил дикий леденящий ужас. С чего бы это? Все же было так замечательно! Она обрела свое счастье, она больше не одна. Столько месяцев оплакивала свое одиночество, и все изменилось волшебным образом. Рядом с ней единственный на всем белом свете человек, если говорить о мужчинах, конечно, которому она полностью доверяет. Что еще надо? Разве могло быть лучше? И все равно – ей было мучительно страшно.
– Зачем я все это сделала? – спрашивала себя Тина, – Я же попросту сошла с ума. Вела себя как подросток безмозглый. Зачем все это было? Эта свадьба? Платье? Я же даже толком и не знаю, люблю ли его.
Тина вспомнила вчерашний прощальный разговор с дочкой. Что такое любовь? И как понять, любишь ты человека или нет? Влюбленность, восторг, счастье неожиданного поворота судьбы – это одно. Это все классно, здорово, весело. А потом? Вот она была уверена, что любит Юру. И с годами все больше в этом уверялась. И любила – не оторвать. А что в итоге? Где та любовь? Ау! Отзовись! Даже в глубине души нет отклика. Конечно, Юра с Катей обидели ее, Тину, в самых лучших чувствах, это понятно. Но все же – если любовь была настоящей, истинной, то разве могла бы она пройти вот так – буквально без следа. Чтоб одно легкое безболезненное презрение оставалось и чувство пустоты? Как говорил апостол Павел? "Любовь долготерпит, любовь не перестает…" А у нее все перестало. Вот любовь к дочери – другое дело. Тина твердо знала: что бы Лушка ни натворила, любовь к ней в материнском сердце будет вечной и неизменной. Возможна ли такая любовь между мужчиной и женщиной? И если да, то, скорее всего, речь ведь идет об исключительных случаях.
А их с Сенечкой случай – разве можно назвать исключительным? Это же сплошь и рядом случается: люди по юной неопытности расстаются, а спустя десятилетия находят друг друга и бросаются в объятия, уверенные, что вот оно, сошлось: слились две половинки. Юра с Катей тому яркий пример. Развалили свои семьи, поженились, скорее, скорее, чтобы наконец-то почувствовать себя единым целым. И она, выходит, пошла по их стопам. Но все равно вопрос открыт: если они были двумя половинками целого, то почему же тогда не соединились? Чего ждали? Зачем искали каких-то других отношений на свою голову?
Что-то тут не то. Красивые слова, формулы, образы – это хорошее утешение. А на самом деле все не так. Разве стала бы она искать Сенечку, если бы Юра не променял ее на Катю? Да никогда и ни за что! Это все – звено в цепочке ее беды! И к чему это приведет?
Тина снова ощутила подобие ужаса. Зачем она это сделала? Жила спокойно, все наладилось. Ездила себе с Еленой Прекрасной по художественным галереям, получала за это прекрасные деньги, изредка мило общалась с олигархом Михаилом Степановичем, видевшим в ней родственную душу. Лизка с Васькой поблизости. Любящая Клава. Лушка вон замуж собралась. Хороший, спокойный мир постепенно создался. Зачем она искала приключений на свою голову? Как она будет жить теперь? Здесь, с Сенечкиной мамой? "Сеня, я покакала? А как? Как я покакала?" А Сеня видит в ней, Тине, ту свою первую любовь, ту беззаботную подружку из детского сада, которой можно командовать, как оловянным солдатиком. Но она уже совсем другая. Она полюбила одиночество. Она отвыкла готовить на всю семью, потому что ей одной мало надо. Она оценила, как это сладко: идти, куда глаза глядят, а не туда, куда должна, или где ее ждет другой человек, пусть дорогой и приятный. Она за это время поняла, что это за очарование такое – Dolce far Niente – сладкое ничегонеделанье, во время которого ты никому ничего не должна, ни о чем не думаешь, не заботишься, не дергаешься, просто существуешь сама по себе без всякого дела, причем столько, сколько тебе, лично тебе, этого хочется.
– Зачем люди женятся? – спрашивала она сама себя, – Ладно, понятно, когда молодые, хотят детей, растить их надо и все такое прочее. А потом? Вот зачем они сейчас поженились? Чтобы – что? Ни детей не предвидится, ни общее хозяйство никому из них не нужно: у каждого есть свое, а бо́льшего и не требуется. Можно же было так – встречаться время от времени, даже ездить куда-то, развлекаться. И на душе спокойнее было, и никаких тебе нравственных и прочих долгов. Зачем же тогда? Да, кстати, а почему же она все это время своего одиночества мечтала не быть одной? Какие у нее имелись доводы?
И вдруг Тина услышала те доводы, которые тогда, в часы ее страданий казались ей самыми убедительными. Дело не в обязательствах и общем имуществе. И дело даже не в деторождении. И даже не в поисках идеального чувства любви. А просто – дело в тепле и нежности. Тепло человеку может дать только другой человек рядом. Не кошка и не собака, даже самые любимые и родные, не заменят человеку – человека. Она же сама мечтала о таком простом: сидеть рядом обнявшись, а за окном снег или дождь, а дома тепло, уютно, и два человека просто сидят, молча, и каждый думает о своем, но чувствует при этом тепло того, кто рядом!
Да! Конечно! Как странно и предательски устроен человек! Вот она сейчас получила именно то, о чем мечтала! И рядом с ней оказался именно тот человек, с которым, безусловно, легко молчать и легко говорить, легко смеяться и легко плакать, легко сидеть обнявшись, переживая непогоду. Откуда же эта паника? Почему тревога?
– Старею, – объяснила себе Тина, – Старею и стала бояться перемен. И надумала кучу всякой ерунды.
Тревога прошла. Она нежилась в кровати, предаваясь тому самому сладкому ничегонеделанью, позволяя событиям свершаться своим чередом и не пытаясь на них как-то влиять. Будь, что будет. Как есть, так есть.
Легкая жизнь
– Клаву выгулял, накормил. Она сейчас у мамы тусуется, – сообщил Сенечка, заходя в спальню, – Ты как? Выспалась?
– Ага, – ответила Тина и потянулась, – Вот лежу просто так и думаю.
Сеня сел на край кровати. Наклонился и поцеловал ее в лоб.
– Я знаю, о чем ты думаешь. Учудили мы с тобой, да? Испугалась, ага?
– А ты что? Откуда знаешь? Тоже испугался? – поразилась Тина.
– Было дело. Проснулся и думаю: вся жизнь теперь перевернется. Чего делать-то? Потом посмотрел на тебя, Красносельцева, как ты сопишь, и понял, что все правильно у нас получилось.
– Вот это да! – не находила слов Тина.
– Это глубинный закон жизни, женщина: умная мысль часто приходит в голову сразу нескольким индивидуумам. Только они думают, что именно их озарило, – изрек Сенечка.
– И чего ты надумал, когда тебе эта мысль в голову пришла? – ревниво поинтересовалась Тина.
– Я надумал, что надо встать и выгулять Клавдию, которая, кстати, все перемены в ее личной жизни приняла с радостью. А пока гулял, понял, что все у нас с тобой правильно. И по-другому – никак. Конечно, в мелочах надо будет притереться. Но в самых ерундовых мелочах. Остальное я про тебя знаю. Давай будем просто рядом, когда сможем. Будем друг у друга. Захочешь побыть одна – нет проблем. У меня такое тоже бывает. Захочешь помолчать вдвоем – еще лучше. Лично я хочу сделать тебе легкую и прекрасную жизнь.
– А как? Откуда ты знаешь, что для меня легкая жизнь? – удивилась Тина.
– Я разберусь, Красносельцева, поверь. У меня гены подходящие. Мой отец всю жизнь любил свою жену и создавал ей удобства и защиту. И меня научил. Я справлюсь, поверь.
– И я хочу сделать тебе легкую жизнь. И теплую, и веселую, – отозвалась Тина.
– Мы будем вместе, даже если в какой-то вечер тебе захочется провести время у себя на Кудринской, а мне – поехать на дачу и побродить там по лесу. Вот, собственно, и все, что я хотел обсудить. Принимается?
– Принято! – с облегчением вздохнула Тина, – И знаешь – здорово, что мы вчера так… Без раздумий. А то бы и не решились.
– Ну да. Я так и сообразил. Иногда лучше сначала сделать, а подумать потом.
– Какой же ты умный, Ыцай! – восхитилась Тина.
От грусти не осталось и следа.
Потом они завтракали на кухне. Предложение организовать кофе в постель Тина с негодованием отвергла: она ненавидела есть в кровати, после этого на простыни вечно оставались колючие крошки. И вообще – еда в полулежачем положении ассоциировалась у нее с детскими болезнями, опухшими железками, температурой, таблетками.
– Никогда не жру в кровати! – объявила она мужу.
И тот ее поддержал.
На кухне они общими усилиями пролили кофе на пол. Потом пролили молоко. Потом сожгли тосты. Но завтрак все же удался на славу. Они решали, где в ближайшие дни станут жить и вообще, как оно все будет. Постановили не суетиться. Надо было съездить на Кудринскую, собрать кое-какие вещи, чтобы и здесь у Тины было, во что переодеться.
Тина приняла душ, оделась в то, в чем была до поездки в ЗАГС, и почувствовала, что от тревоги ее не осталось и следа. Все было хорошо и просто. Не надо было притворяться и играть какую-то роль.
Она заглянула к свекрови. Та, как и прошлым вечером, восседала в своем кресле, аккуратно причесанная и накрашенная. Правда макияж был несколько иным, не в таких пастельных тонах, как накануне. Красная помада в тон платья-джерси очень оживляла лицо старой дамы.
– Как же они удивительно похожи с Сенечкой! – подумала Тина, – Наверное и он будет таким же в девяносто лет: подтянутым, элегантным. Удастся ли посмотреть? Дожить бы до девяноста.
– Как вы освоились? – громко и четко проговорила старуха, – Как ночь прошла?
– Спасибо! Все очень хорошо! – откликнулась Тина, не совсем понимая, в чем суть последнего вопроса.
Свекровь между тем продолжала:
– Мой сын был груб?
Тина не поняла, о чем речь и вопросительно посмотрела на даму в красном. Та решила пояснить суть вопроса:
– Мой сын был груб? Его отец овладевал мною грубо и беспощадно.
В низком голосе послышалась зависть к самой себе, годами подвергавшейся когда-то беспощадным налетам собственного мужа.
– Он всегда говорил, что хочет довести меня до изнеможения. Чтобы я о других мужчинах и не помышляла.
Свекровь улыбнулась своим воспоминаниям.
– Я и не помышляла. Какое там! А вы? – спросила она, обратившись к Тине.
– Называйте меня, пожалуйста, на "ты", вы же всегда так делали, – попросила Тина.
– Хорошо. Но ты не ответила на мой вопрос, – настойчиво проговорила старуха.
– Сеня не груб. Нам с ним очень хорошо. И да – изнеможение было. Конечно.
– Не груб… – повторила старая красавица, – Я так и думала. Это он в меня. Но темперамент! Темперамент у него, с которым тебе придется считаться!
– Я готова считаться, – улыбнулась Тина.
– Знаешь, я рада, – заявила вдруг свекровь, – Рада, что он наконец женился. И правильно, что на тебе. Вы друг друга хорошо знаете. И вообще – у вас сейчас самый правильный возраст. Послушай меня: детей надо рожать поздно. Это же ужас какой, если бы рядом со мной сейчас был семидесятилетний сын-старик. А так – молодой, полный сил мужчина. Я смотрю на него и чувствую себя моложе на тридцать лет. У тебя, правда, есть дочь. Но она уже взрослая. Тебе ничто не помешает родить мне внука.
Тина оторопела. Об этом она как-то не подумала. Какого внука? В ее-то годы? Вот тебе и тихая жизнь!
– Я… Мы… Мы о детях не думали. Не говорили, – растерянно пролепетала она, – Я не уверена, что смогу… Что получится…
– Так я же не требую завтра, – засмеялась старуха, – Я же не тороплю. Время есть. Сживетесь. А там природа сама решит.
Она вдруг отвлеклась, отвернулась к окну, задумалась. Тина поняла, что время аудиенции заканчивается.
– Шура! Шура! – крикнула вдруг свекровь.
– Бегу! – отозвалась сиделка.
– Шура! Я какала сегодня? – послышался тревожный вопрос.
Тина тихо вышла, уводя за собой Клаву. Вопрос про каканье больше ее не шокировал. Гораздо сильнее пронзила ее мысль о том, что – и правда – у них же с Сенечкой могут получиться дети! Как же это она раньше-то не подумала?
– А когда было думать? – ответила она вопросом на свой же удивленный вопрос, – А что, если и правда – будут? Куда мне? То есть: куда нам? А с другой стороны, свекровь-то права: вдруг и она, Тина, доживет до девяноста? И будет с ней рядом вполне еще молодой сын или полная жизни дочь. И разве не говорила она когда-то с Юрой о том, как хочет еще маленького? А тот отнекивался, приводил какие-то соображения о высшем творческом предназначении… И вот сейчас – ее мечта о прекращении одиночества исполнилась так вдруг, так быстро. Может быть, ради того, чтобы появился на свет новый человек? Тогда во всей этой внезапности есть смысл. Не минутная из с Сенечкой блажь, а большой и серьезный смысл.
Впрочем, правильно сказала Сенина мама: время есть. И надо просто спокойно жить, как по реке плыть.
"Только с тобой я могу быть откровенным"
К концу следующей после их с Сенечкой внезапной свадьбы недели подошло заранее обговоренное с секретарем Михаила Степановича время встречи. Тина, конечно же, рассказала мужу о том, как в последнее время зарабатывает на жизнь и кто дал ей эту работу.
– Представь, я сидела на плече у будущего олигарха! Он нес меня в школу мимо всех, я изо всех сил трясла колокольчиком, гордилась! Как все завязано в этой жизни!
– А я помню, – заулыбался Сеня, – помню тебя с колокольчиком. Фартук белый кружевной, гольфики. Ты еще мне крикнула, привет, мол! А я тебе цветами махал изо всех сил! Тебя помню, а парня этого – нет, конечно.
– Да и я б не вспомнила, если бы он сам не рассказал. А так – подружились.
– Ему кроме тебя и поговорить не с кем, – заметил муж.
Тина не поняла, шутит он или правда так считает.
– Он довольно замкнутый человек, – сказала она.
– А попробуй в его положении не быть замкнутым. Конечно, замкнутый. И при этом – человек же. Хочется простого общения. Я его понимаю. Иди, Красносельцева, благословляю тебя.
Они поехали в ресторан, о котором Тина и слыхом не слыхивала. Там было очень тихо, безлюдно. Их провели в оранжерею с высокими стеклянными потолками. Где-то высоко летали зеленые попугайчики, пересвистываясь между собой.
– А они нам на голову не накакают? – с опаской спросила Тина, – Я, конечно, понимаю, что это к деньгам, но, может, без этого как-то обойдется?
– Не волнуйся, тут все без экстрима. Мы от них отделены сеткой. Ты ее сразу не заметила – так и было задумано.
Можно было спокойно наслаждаться беседой и ужином. Конечно, Тина рассказала о своем неожиданном замужестве, о том, что судьбе в последнее время угодно сводить ее с теми, кто учился с ней в одной школе. К чему бы это?
– Надо подумать, – серьезно заметил Михаил, – Я, знаешь ли, стал суеверным. Прислушиваюсь к намекам, которые нам невзначай посылаются. Раньше шел напролом, а сейчас вот все думаю, вглядываюсь. Тебя зачем-то мне судьба послала. И я очень рад, Валюня! Получается: только с тобой я могу быть откровенным. Верю тебе.
– И я тебе верю, Миш. И очень рада подарку судьбы, которая меня к вам с Еленой привела, – откликнулась Тина.
Елену она упомянула из дипломатических соображений, чтобы Миша чувствовал ее уважение к их семейным границам.