– Ты чего? Это ты у меня спрашиваешь? Я тебе о другом говорила. Что на себя злись, она-то что? А уйти или остаться – тут я вообще с какого боку? Ничего тебе не скажу. Вот с дочкой надо как-то налаживать отношения. Настойчиво. У Аси тысячу раз прощения попросить. Подумаешь, пообещал не приближаться! Ты и раньше обещал – верность на всю жизнь. И где та верность?
– И правильно! Вот это я и хотел услышать! – воскликнул нетрезво Михаил, – И спасибо тебе, систер!
– Не за что, бро!
– А в итоге? Ты сама понимаешь, с чего все у меня началось? Все мои несчастья? – глубокомысленно воскликнул Миша.
– Ну? – подбодрила его Тина.
– С шоколадного того зайца, которого я, как конченый идиот, сожрал и Кирке не признался. Первый мой пошлый жизненный шаг. И – потянулось! Так бы жили мы с Киркой, детей бы нарожали, всем было бы хорошо. И никому никакого горя. Поняла?
– Ну да. В общем, да, с зайца все началось. И что делать? – поддакнула Тина.
– Эх, хорошо мне с тобой, малындия! – вздохнул Михаил, – Поживу еще с Ленкой. Пока могу, поживу. Может, до свадьбы сына с ней доживу. А там – внуки пойдут, если что – ей полегче будет… Кстати, у меня мысль есть: давай наших сосватаем? Твою Лушу и моего Степку. Они даже именами подходят – Степан да Лукерья. Он парень хороший, боюсь, как бы не облажался. Найдет себе хищницу… А Луша твоя наверняка в тебя. Достойный человек. Что скажешь?
– Хорошо бы, Миш. Я-то что. Только Лушка у меня вроде как замуж собралась. Я его еще не видела, но намерения серьезные у них.
– Любовь? – уточнил Миша.
– Вот тут не уверена. Но заявление вроде как пойдут подавать.
– А это ничего не значит! Все эти заявления. Давай их сведем, а там сами разберутся.
– Ну, давай. Только вот как – не представляю.
– А это очень просто. Она у тебя без пяти минут дипломированный юрист, так? Я ее беру к себе на работу. Раз. Посылаю на стажировку за рубеж. Два. Там ее встречает Степан. Три. А дальше – как судьбе будет угодно.
– На работу – это просто супер, Миш. Кто от такого откажется?
– Вот, визитку ей передай, пусть мне по вот этому номеру позвонит, я ее лично встречу и лично побеседую. А там – предоставь все мне.
– Хорошо. Предоставлю.
– А вдруг?! – воскликнул Миша.
– Ну да. А вдруг? – повторила Тина.
Такая пошла у нее жизнь – что ни день, то сюрприз.
Выходили они к ожидавшей их машине, крепко держась друг за друга.
– Вроде и не много выпили, – жаловалась Тина на ходу, – А чего-то ноги не держат.
– Насчет "немного" я с тобой не соглашусь, – старательно выговаривал слова Миша, – Медленно – не значит немного.
По дороге домой Тина как-то исхитрилась позвонить Сенечке, чтобы тот встречал. Он и ждал у подъезда на Кудринской, когда роскошный лимузин въехал во двор. Сначала из машины вышел Михаил. Стараясь шагать прямо, он подошел к дверце, за которой копошилась Тина, безуспешно пытаясь вылезти наружу. Миша галантно открыл дверь и протянул даме руку. Та с трудом выползла на свет божий.
– Возвращаю тебя мужу! – торжественно провозгласил Михаил.
– Сенечка! Мы случайно напились, – пожаловалась Тина.
– И без меня! Эх вы! – укорил муж.
– В следующий раз – только вместе, – пообещал Миша.
– Тем более – мы почти родственники! – вмешалась Тина.
– Не сглазь! Судьбу спугнешь, – погрозил Миша пальцем.
Тина чувствовала себя счастливой. Впервые за долгие месяцы она была под защитой, в полной безопасности.
– Хоть бы так все и было, Сень, как сейчас. Чтоб все здоровы и все вместе, – мечтала она вслух, когда лифт поднимал их на пятый этаж.
– Все так и будет, – обещал муж.
Пятнадцатое июня
И вот наступило это самое пятнадцатое июня. Девять месяцев, считая от сентября. Да, девять месяцев – магическое число. Время вынашивания человека, появления чего-то совсем нового. У Тины за эти долгие месяцы изменилось все. Словно реку ее жизни перегородили и заставили течь по другому руслу. Она не раз за это время спрашивала себя, не к лучшему ли эти перемены? И отвечала уклончиво: все могло быть гораздо хуже. Да. У нее сейчас замечательный муж – друг детства. У нее прекрасный друг, тоже словно вернувшийся из прошлого, верная подруга, с которой общение возобновилось после той жизненной катастрофы. И все же – если бы все вернуть туда, к сентябрю, и показать, что вот как будет всего-то через полгода, стало ли бы ей легче? Утешилась бы она?
От таких вопросов к самой себе рана ее начинала болеть. Нет, ни при каком раскладе, если бы у нее был выбор, Тина не хотела бы пережить тот страшный удар. Может быть, со временем все воспоминания поблекнут настолько, что источник боли станет неразличим и возникнет полное равнодушие к сентябрьским событиям, но пока лучше было не вспоминать и не задумываться.
Одно Тина знала совершенно точно: судьба была к ней более чем благосклонна, раз посылала в трудные времена утешение за утешением. И именно об этом следовало помнить и благодарить свою фортуну. Она как-то задумалась над синонимами слова "судьба": доля, участь, жребий, рок. Вроде и близкие по значению, слова эти к каждому живущему относились по-разному. Тина очень боялась слова "рок", надеясь, что ей не придется применять его, оглядываясь на собственные обстоятельства. Если уж можно выбирать, то пусть будет "доля". Женская доля. Всегда, наверное, трудная. Прежде – из-за тяжкого непосильного труда и вечного страха за жизнь близких (даже от ерундовых, по нынешним представлениям, болезней люди легко умирали). А теперь появилась новая напасть: в любой момент, как ни создавай свой мир, как ни окружай любовью и теплом свою вторую половину, мир твой может быть разрушен с полпинка. Стоит только третьему лишнему позавидовать. Как к этому приспособиться? Найдется ли от этого лекарство? Пока Тина просто уговаривала себя не думать о плохом и без затей радоваться тому, что у нее есть. "Carpe diem!" – "Лови день", то есть, живи настоящим. Сколько раз папа в ее детстве повторял эти слова, декламируя оду Горация!
– Слушай и запоминай! – учил он, – Сейчас не понимаешь, потом пригодится.
Тина слушала и скучала. Нет, конечно, красиво, но не в склад, не в лад, на стишки не особо похоже. Но раз папе таким важным это казалось, почему бы и не послушать, почему бы и не запомнить?
"Не спрашивай, нельзя знать, какой мне, какой тебе
конец предписан, Левконоя, не искушайся числами
Вавилонскими.
Намного лучше жить тем, что есть.
Много ли зим уготовил Юпитер или последнюю,
которая сейчас разбивает о скалы воды моря
Тирренского: будь умна, вино цеди, и кратким сроком
надежды долгие обрежь. Пока мы говорим,
уходит завистливое время:
лови момент, как можно меньше верь будущему."
Вот оно! Поймешь не тогда, когда кто-то опытный тебе втолковывает, а когда сама хлебнешь сполна: "как можно меньше верь будущему"! Мудрость тысячелетняя! И спасибо, что папа повторял. В нужный момент выплыло.
Так жить действительно было легче и правильнее.
И все же Тина временами придирчиво проверяла, откуда могут обрушиться неприятности на ее дом. С Сенечкой было тепло и любовно, со свекровью время от времени случались интересные беседы, не очень, впрочем, долгие, поскольку прерывались они всегда одним и тем же, переставшим шокировать, вопросом.
Луша – ну, что Луша? У дочери тоже все было в полном порядке: в сентябре она отправлялась на стажировку в Лондон. Миша, как и обещал, организовал все. После возвращения в Москву ей уже уготовано было место работы, о котором можно было только мечтать. Ну, а вот матримониальным планам Михаила Степановича по поводу собственного сына и дочери Тины осуществиться было не дано: Лушка твердо собралась замуж. Потому и оказалась Тина сейчас в городе, а не на даче, что собрались они с дочкой отправиться за всеми причиндалами для невесты, в тот самый магазин, где совсем недавно они с Сеней выбирали в спешном порядке одежду для их собственной свадьбы.
Обычно, когда Тина отправлялась в город, Клава выражала желание остаться на свежем воздухе. Она деликатно отходила от машины и пряталась за вековой елью. Конечно, прятки эти ничего не давали: Клава вся оставалась на виду, за исключением морды. Хвост плавно покачивался, посылая любимым членам семьи сообщение:
– Постарайтесь обойтись без меня. Я останусь тут, если вы не возражаете.
Но почему-то именно сегодня Клава рванулась к машине и даже нетерпеливо дотронулась лапой до задней двери: открывай, мол, скорей.
– Ты уверена? – уточнила Тина, – Ведь дома одной придется сидеть! Смотри, чтоб без претензий!
Клава внимательно выслушала, чуть наклонив голову и снова дотронулась лапой до двери автомобиля. Уверена, значит, была полностью.
И они поехали. Тина знала, что Луша с утра будет на своей новой квартире, образовавшейся у нее после обмена родительского бывшего семейного гнезда. Сейчас там заканчивался легкий ремонт, оставались сущие мелочи, надо было пронаблюдать. Тина собиралась сбегать заплатить за квартиру, купить кое-что поесть в дом, а потом, когда дочка вернется, отправиться за приятными покупками.
Она попрощалась с Клавой, уговорив ту не выть и не лаять, вышла на улицу и, подумав немного о знаковом пятнадцатом числе, переключилась на собственные ощущения, касающиеся Лушкиного жениха. Конечно, выглядели они, как картинка из глянцевого журнала, эти будущие молодожены. Красивый парень, Луше вполне подстать. И детки у них пойдут – загляденье. Карьерные возможности тоже многообещающие. Во всяком случае, не хуже Лушкиных, спасибо Михаилу Степановичу. Хорошая, крепкая, независимая от старших получается семья.
Тину смущало только одно: у нее не было ощущения, что Луша влюблена в своего будущего мужа. То есть, за ручки молодые держались, улыбались друг другу приятно, он ее обнимал за плечики, она к нему прислонялась. А все вместе производило впечатление театра. Впрочем, как это говорится: до любви надо дожить. А пока – пара отличная. И Луша сама сделала выбор. Нет обстоятельств, которые принуждали бы ее выходить замуж за немилого. Значит, мил. Значит, так ей надо. И пусть. За дочь жизнь не проживешь, чего уж там. И не убережешь ни от чего, что уготовано судьбой.
Но ведь единственная дочь! Как не волноваться? И будет ли другая? Будет ли у нее еще ребенок? Не опоздала ли она? Тина помнила тот разговор со свекровью насчет плюсов поздних детей. Помнила, чем дальше, тем убежденней соглашаясь с Сенечкиной мамой. Больше они на эту детскую тему не говорили. Будь, что будет. Так они решили с мужем. Но порой она звала этого нового человека: "Приди! Не опасайся! Тебя все ждут! О тебе мечтают!" Интересно, кто из них – мать или дочь – первой принесут в семью нового младенца?
Тина смеялась своим мыслям, возвращаясь домой. Наверняка дочка уже ждет ее. Ах, какие приятные хлопоты им предстоят!
Первое, что услышала она, войдя в подъезд, – жуткий вой Клавы. Пожалуй, такого еще не было в истории их с Клавой совместной жизни. Собака выла, как волк на кладбище: неумолчно и жутко.
– Совсем совесть потеряла! – воскликнула Тина и бегом бросилась к лифту.
Вой не умолкал.
– Я здесь уже! Клава! Мама вернулась! Не плачь! – причитала она, дрожащими пальцами выуживая из сумки ключи.
На всякий случай она позвонила в дверь, но, ясное дело, Клавка была одна, иначе почему бы выла.
– Ну, вот она я! Все! Обманщица ты! Сама вызвалась ехать, а сама…
Клава чуть сбавила интенсивность воя, но не замолчала.
Тина погладила ее по голове, успокаивая. Клава вяло махнула хвостом и принялась скулить и всхлипывать, носом толкая хозяйку вглубь квартиры. Вот точно так же толкала бродячая собака незнакомого человека в прошлом октябре, в последней отчаянной надежде толкала. Она тогда даже имени не имела и не знала, что скоро у нее появится дом и семья. И вряд ли надеялась. Просто из последних сил просила помочь. А что же сейчас?
– Клава! Что там? Что там случилось? А? Луша дома?
Тина, сопровождаемая Клавой, босиком ринулась в комнату дочери. Луша лежала на своем диванчике, лицом к стене. Живая. Это как раз Тина с первого взгляда поняла: дочка дышала. И это главное. Но понятно с первого взгляда было и другое: Луша не просто улеглась отдохнуть, что-то с ней случилось ужасное. Да разве Клава бы выла страшным воем, если бы ничего особенного не произошло?
– Лушенька! Родненькая! Что с тобой, девочка?
Тина села на краешек диванчика, прильнула к дочери. Точно так же, как тогда, в сентябре, прильнула к ней Луша, прибежавшая на помощь.
– Лушенька, ты не молчи. Ты говори. Или плачь. Так легче. Я с тобой. С папой что-нибудь? Все живы? Скажи!
Луша взяла ледяными пальчиками материнскую руку, погладила ее.
– Ох, мам, ох, мамочка, – лицо ее исказилось, из глаз полились слезы.
Тина почему-то очень обрадовалась этому. Плакать лучше, чем лежать как окаменевшее ископаемое.
– Если все живы, Лушенька, остальное поправимо. Все преодолеем! – уверенно сказала Тина.
– Свадьбы не будет, мам.
– Поссорились, что ли?
У Тины камень с души свалился. Подумаешь, поссорились жених с невестой. Это классика. Перед свадьбой обязательно пару-тройку раз надо поссориться навсегда. Последняя проверка боем. А Лушка бедная все проходит в первый раз, все всерьез воспринимает.
– Поссорились – помиритесь, – добродушно произнесла мать, – Давай я тебя накормлю вкусненьким. Я клубнику раннюю купила. Настоящую. Бабулька у перехода продавала. И еще кучу всякой вкусноты. Вставая, пойдем. Или тебе сюда принести?
– Мы не помиримся, мам. Ты не думай. Я не дура. Я на нервах не играю. Свадьбы не будет. Но дело даже не в этом. Свадьбы не будет – это как раз правильно. Мне жить не хочется.
– Но если то, что свадьбы не будет, – правильно, почему же не хочется жить?
Тина чувствовала, что должна растормошить Лушу, заставить ее говорить. Только тогда беда рассосется. А в том, что случилась беда, Тина уже не сомневалась. И наконец дочка собралась с силами и заговорила.
"Как можно меньше верь будущему"
– Да, мам, да, все к лучшему. И все к худшему. Потому что я больше точно не хочу жить. Потому что в этом мире жить нельзя. Нет никакого смысла.
– Я тоже так думала, сама знаешь, когда. Но это предательские мысли. Смысл есть. А от плохого надо отвернуться. Рассказать, выплеснуть, смыть и забыть. Мы же с тобой опытные девчонки. Ну же! Что произошло?
– Произошло, что я сама себя не знаю. Что я купилась, как последняя идиотка. В общем, когда мы подали заявление в ЗАГС, у меня на душе наступил какой-то покой, что ли. Я ж за это время, что папаша учудил развод, все время жила в ожидании пакости. За тебя боялась. И будущей жизни боялась. Говорила себе, что никому верить нельзя, раз уж родной отец на такое оказался способен. В общем, плохо мне было, мам. А с Борькой я как-то успокаивалась, чувствовала крепость тыла, что ли. Ну, надежным он мне казался. И когда мы подали заявление, я поняла, что не одна, почувствовала, что под защитой. И расслабилась. И проснулось во мне желание просто жить, как нормальные девчонки живут. Ну, там – пококетничать напоследок, что ли. Май, весна, любовь повсюду, романтика. Я сидела тут, одна дома как раз. Чего делать? Окошко открыла, птички поют. Ну, я и вышла в социальную сеть. Самую дурацкую, тупую социальную сеть. Так просто, посмотреть, у кого что происходит. И надо же какое совпадение! Выскакивает личное сообщение от прекрасного незнакомца. Да, мам, красивый парень, но не красивее Борьки. Зато письмо – зачитаешься. Красивое письмо. Ни одной пошлой или избитой фразы, по-настоящему красивое письмо грамотного и образованного человека. И оно о том, что вот – с девушкой расстался, которую любил, что сам виноват, много глупостей понаделал, но назад дороги нет. И в жизни все кончено, потому что и назад дороги нет, и вперед дороги нет. Тупик. А тут от отчаяния полез на сайт и в друзьях друзей, что ли, увидел мое лицо. И почему-то именно со мной захотелось поговорить. Ну, это как в лесу дремучем: идешь один и один, не ждешь ничего и никого, только волки неподалеку воют. И вдруг – человек. И, конечно, хочешь какое-то время просто поговорить с этим человеком, ничего не ожидая в дальнейшем.
Я его порыв очень хорошо поняла. И сами мы с тобой хлебнули такие моменты, когда одна – и в темном лесу. Я отозвалась. Согласилась поговорить. И мы начали.
– Ты влюбилась в него? – догадалась Тина.
– Я бы так не сказала. Что-то другое. Странное чувство появилось. Я к нему потянулась. Не хотела встречаться, не собиралась никак общаться живьем. Но тянуло хоть раз в день с ним словом перемолвиться. Мне от него какой-то свет шел. Именно на свет я и стремилась. Он мне всю свою историю любви рассказал – и какими словами! Потом сможешь посмотреть: роман настоящий. Я все копировала, перечитывала. Ну, и я ему тоже писала. Мы были абсолютно откровенны друг с другом, всю подноготную выкладывали. И он мне – про первый секс, про свои ощущения. И я ему. Он про эту свою бывшую, а я ему ро Борьку. Он написал, что мне доверяет, как никому еще в жизни не доверял. И я видела: это так. Такие подробности абы кому не напишешь. Ну, я и старалась в ответ, изливалась по полной. Он тоже меня спрашивал, любовь ли у меня. Я рассуждала, как тогда с тобой, помнишь, что любви не знаю. В общем, я ему ни разу не соврала, ни от одного вопроса не уклонилась. И он тоже. И я была просто абсолютно счастлива, что в моей жизни появился такой человек-душа. То есть – мы никогда не встретимся, никогда между нами ничего не будет телесного. А души – вот они, вместе, рядом. И достаточно только выйти на этот сайт, как видишь его. И говоришь, говоришь.
– Боря, что ли, прочитал? – осенило Тину.
– Не спеши, мам.
Луша перевела дух, села, поджав под себя ноги. Она была бледная, словно провела год в подземелье.
– Хочешь чайку? Клубнички?
– Нет. По-моему, я даже глотать не могу. Тошнит меня от всего.
– Ты, если не можешь, не рассказывай. Лучше отдохни.
– Нет. Надо рассказать. Чтоб ты уж все знала. Это надо знать, мам. В общем, доверию нашему друг с другой не было границ. А я даже не знала, как его зовут по-настоящему. Он был просто Грей. И все. А зачем мне было знать, сама посуди? Это же все была как бы не настоящая жизнь. Вроде серьезная тяга, но все при этом не взаправду. Ну, как плачешь же в театре почему-то. Хотя знаешь, что это театр, что актеры просто деньги зарабатывают. И после спектакля смоют грим и пойдут по домам. И зрители пойдут по домам. И вскоре все даже почти забудут. Но в этот момент – плачешь самыми настоящими слезами. Вот так примерно и было между нами. В конце концов дооткровенничались до того, что он мне прислал свою фотку без ничего. Голый на фотке совсем. И объяснил, что это его символ полного доверия ко мне. Это не эротика, не похоть никакая, а просто – вот, я тебе доверяю. И действительно – никаких эротических чувств на фотке. Голый беззащитный парень. Человек, которого одной пулей жизни можно лишить. Одним ударом. Был и нет. Мы об этом тоже много рассуждали. Ну, я и оценила. И в ответ тоже послала ему свою голую фотку. Без всяких поз, просто – стоит существо женского пола, доверяющее другому человеку то, что никому другому не доверит. Точка. И мы еще дальше переписывались. Все откровеннее и откровеннее.