Размышления о подарке для Люси напомнили мне кое о чем: я же сегодня иду в гости, а являться в чужой дом с пустыми руками не совсем прилично. Из "Старбакса" я направился в магазин, торговавший возмутительно дорогим шоколадом, тончайшими плитками в минималистской упаковке - словно дизайнеры "Apple" переключились на производство сладостей. Я выбрал мраморный молочный шоколад, белый вперемешку с черным, - для Поппи, а затем еще одну плитку - ее мать тоже нельзя оставить без подарка. Из магазина я ушел, очень довольный своими покупками. И только позже, шагая обратно в район SW7, я почувствовал себя идиотом. Отдать двадцать пять фунтов за две плитки шоколада! Уж не начинаю ли я забывать об истинной ценности вещей, как и все вокруг?
- В любом случае, - говорил Клайв, - мы все начинаем понимать, что у вещи, будь это дом или… - он бросил взгляд в мою сторону, - зубная щетка, ценности как таковой не существует! Ценность - это лишь амальгама из различных субъективных суждений, которую различные слои общества накладывают на вещь. То есть ценность целиком абстрактна, целиком нематериальна. И однако на этих абсолютно фантомных сущностях - под общим названием цена - зиждется наше общество. Фундаментом нашей цивилизации служит… по сути, воздух. Да, именно так. Воздух.
После короткой паузы Ричард, потянувшись за очередной оливкой, сказал:
- Не слишком оригинальная мысль.
- Разумеется, - согласился Клайв, - я и не претендую на оригинальность. Но до сих пор большинство по-настоящему об этом не задумывалось. Многие жили себе и работали в комфортном убеждении, что все, что мы делаем, базируется на реальной и твердой основе. Теперь же эта убежденность пошатнулась. И сомнения в основах побуждают нас пересмотреть наше отношение к действительности. - Он улыбнулся Ричарду с некоторым вызовом. - Естественно, в вашем бизнесе давно об этом знали. О том, о чем все прочие только начинают догадываться. И надо заметить, вы сумели употребить это знание себе на пользу.
Ричард занимался банковскими инвестициями; какими именно, я не вникал. Не вслушивался, когда мне объясняли. Ричард не понравился мне с первого взгляда, и, подозреваю, чувство было взаимным. Его пригласили, кажется, только потому, что его девушка, Иокаста, дружила с Поппи еще с университетских времен. Против Иокасты я ничего не имел - милая, воспитанная, - разве что она определенно намеревалась монополизировать Поппи на весь вечер. На столе были разложены карточки с именами, и, когда мы уселись, я обнаружил, что нас рассортировали по поколенческому признаку. Меня воткнули между матерью Поппи и Клайвом, на "стариковском" конце стола; тут же сидел этот гнусный Ричард, напротив него Иокаста, а Поппи - на другом конце стола, так далеко от меня, что дальше уже некуда. Клайв, мой визави, держался дружелюбно и приветливо, подтверждая характеристику, данную ему Поппи. Ее мать поражала своей непроницаемостью. Думаю, нормальный писатель назвал бы ее "женщиной с запоминающейся внешностью", подразумевая, что лет десять-пятнадцать назад она была писаной красавицей. Не похоже, чтобы она работала, но явно располагала средствами, позволяющими жить в свое удовольствие. Выяснить что-либо о ней не представлялось возможным: о себе она почти не говорила, зато выведала у меня почти все, что касалось моего знакомства с ее дочерью и - окольными путями - моих намерений относительно Поппи. Словом, соседство с Шарлоттой оказалось нелегким. Я заметил, как она налегает на красное вино еще до подачи первого блюда, и, признаться, меня тянуло составить ей компанию. Вечер вырисовывался совсем не таким, каким я его себе воображал.
- Эй, - встрепенулась Иокаста и возмущенно уставилась на Клайва, - это удар ниже пояса. Ведь лежачего не бьют, верно?
- Лежачего?
- Ричард потерял работу пару недель назад, - пояснила Поппи. - Ты не в курсе?
- О-о, - протянул Клайв, - я ничего не знал. Прошу прощения.
- Бесцеремонно вышвырнули из офиса, - сказал Ричард. - Позволили лишь взять коробку с личными вещами. Впрочем, я не удивился. События давно развивались в этом направлении. На самом деле меня выперли одним из последних.
- В каком отделе вы работали? - полюбопытствовала Шарлотта.
- В отделе исследований.
- Правда? Никогда бы не подумала, что банкам требуются какие-то исследования.
- Еще как требуются. В том банке отдел исследований был чуть ли не самым большим.
- И кто там работает? - спросил Клайв. - В основном экономисты, надо полагать?
- Нет, обычно не экономисты. Много чистых математиков. У кого-то физическое образование, - как правило, это теоретическая физика. Несколько инженеров, вроде меня. В любом случае, докторская степень обязательна.
Мне очень хотелось вставить слово в разговор, и я пытался сообразить, чем инженеры и физики могут быть полезны банку:
- И что же… вам поручали делать? Проектировать усовершенствованные модели банкоматов?
Иокаста громко расхохоталась. А Ричард, процедив "и близко ничего подобного", одарил меня такой снисходительной улыбкой, какой я в жизни не видывал. Я сидел как пришибленный, однако Клайв храбро бросился мне на помощь:
- Так чем вы там занимались? Просветите нас, будьте любезны, среди нас ведь нет банковских специалистов.
Ричард глотнул вина. Похоже, он прикидывал, стоит ли тратить время на объяснения. Наконец он сказал:
- Нам платили за разработку новых финансовых инструментов. Чрезвычайно сложных и тонких инструментов. Вы слыхали о Криспине Ламберте?
- Разумеется, - кивнул Клайв. (Я не слыхал.) - О сэре Криспине - насколько я помню, его произвели в рыцари, когда он удалился от дел. Буквально на днях я читал статью, в которой его цитировали.
- Да? И что же он сказал?
- Ну, он сказал, что хорошие времена остались позади, что и так всем очевидно, но по существу никто в этом не виноват - а менее всего он или люди вроде него, - и теперь нам придется затянуть пояс и на время забыть о новом плазменном телевизоре или отпуске на Ибице. Если не ошибаюсь, на вопросы газетчиков он отвечал, сидя в гостиной одного из своих многочисленных загородных поместий.
- Издевайтесь над ним сколько хотите, - усмехнулся Ричард, - но любой, кто хоть немного в курсе развития банковских инвестиций в нашей стране, понимает, что Криспин - гений.
- Не сомневаюсь, - произнес Клайв. - Но разве не гении вроде него довели нас до нынешнего безобразия?
- Что вас с ним связывает, Ричард? - вмешалась Шарлотта.
- В 1980-х наш банк купил его компанию, работавшую с ценными бумагами, и с тех пор во всем, что мы делали, ощущалось его влияние. Когда я появился в банке, Криспина там, конечно, уже не было, но для нас он оставался легендарной фигурой. Это он создал отдел исследований. Создал с нуля.
- Финансовые инструменты, которые вы разрабатывали, - подхватил Клайв, - это ими управляются наши ипотеки и прочие вложения, верно?
- Грубо говоря, да.
- А мы, простые смертные, способны понять, как они действуют, если вы нам растолкуете?
- Вряд ли.
- Может, все-таки попробуете?
- Не вижу смысла. Это узкоспециальная область. Сильно ли вам поможет, если я скажу, что логическая евронота - это смешанная евронота, которая покрывает процентную прибыль облигации с фиксированной ставкой, скорректированной по нижней границе ежегодной инфляции, а также скорректированный разрыв между фиксированной и плавающей ставками при обмене облигациями, производимом заемщиками в период погашения платежей? (За столом все озадаченно молчали.) Или что мультивалютный дисконтный своп двойного действия сочетает в себе обмен накопленными издержками в рамках колебания курсов с инерционным эффектом? - Ричард важно, торжествующе улыбнулся. - Вот видите, такие вещи лучше оставить тем, кто в них разбирается.
- Включая и тех, чья работа состоит в продаже банковских услуг?
- Отдел продаж? Ну, обычно предполагается, что они понимают, что делают, хотя, подозреваю, истинные профи среди них - редкость. Но это уже была не наша забота.
- Может, и не ваша, - не выдержал я, - однако любому ясно, что такой расклад не мог не привести к катастрофе. Продавец просто не способен продать товар, в котором он не разбирается. И не только не разбирается, но и не верит в его необходимость.
Все с некоторым изумлением воззрились на меня, а затем, желая нарушить молчание - и, возможно, как-то оправдать мое выступление, - Поппи сообщила:
- Макс в прошлом много занимался продажами.
- В финансовом секторе? - спросила Иокаста.
- Странно, - обронил Ричард, - а мне показалось, что я слышал, как ты говорила Клайву, будто Макс работает с зубными щетками.
- Нет, не в финансовом секторе, - признался я, мечтая оказаться в данный момент где угодно, только не за этим обеденным столом. - Я продавал… развлекательную продукцию для детей. А теперь, да… перешел на зубные щетки. Все верно.
Судя по выражению лица Иокасты, она готова была опять расхохотаться. Ричард промолчал, но в уголках его губ ясно читалось презрение. Настолько ясно, что меня понесло:
- И меня это более чем устраивает. Конечно, я не буду зарабатывать триста штук в год плюс пятьсот тысяч премиальных, но я хотя бы знаю, что продаю качественный товар. С отличным дизайном, не сляпанный кое-как, но сделанный с любовью и с мыслью о будущем… - Я осекся, осознав, что все пристально меня разглядывают. - В конце концов, - неуклюже закруглился я, - кому из нас не нужна зубная щетка? Нет таких.
- Именно. - Клайв встал и начал убирать со стола. - И осмелюсь предположить, что зубная щетка нам нужнее, чем дисконтный своп двойного действия.
Когда он вышел из комнаты, Шарлотта спросила Ричарда:
- Значит, вы сейчас в поисках другого места?
- Не совсем. Сначала хочу отлежаться, проветриться. На год или два нам хватит того, что есть. А если припрет, мы всегда можем продать "порш".
Иокаста свирепо глянула на него, словно он только что и как бы между делом высказал идею отправить ее на панель. Поппи рассмеялась:
- Но вы же на нем не ездите. Машина три месяца не была на улице.
- Мы боимся потерять парковочное место, - прошипела Иокаста без какого-либо намека на самоиронию, после чего вскочила и направилась в туалет.
Ричард уже буквально повернулся ко мне спиной и завел долгий, оживленный разговор с Поппи. Судя по долетавшим до меня фразам, он откровенно заигрывал с ней. Я припомнил, что за ужином Ричард с Иокастой почти не общались друг с другом, и меня осенило: вероятно, с потерей Ричардом работы и статуса в их отношениях возникла трещина. Но что Поппи могла найти в этом самодовольном кретине? Я напрягал слух, но мешали Клайв и Шарлотта: первый старался занять меня беседой о Дональде Кроухерсте ("Поппи говорит, эта история поразила ваше воображение"), вторая упорно поддерживала светскую беседу, повествуя о друге семьи, купившем коттедж на Шетландских островах. В последующие полтора часа у нас с Поппи не было ни малейшего шанса обменяться хотя бы парой слов. Наконец я посмотрел на часы и обнаружил, что мне надо торопиться, иначе я не успею на поезд до Уотфорда, отходивший в 23.34. Это был не последний поезд, но я не хотел возвращаться домой посреди ночи; да и что скрывать, я был разочарован - по-хорошему, такой вечер зачеркнуть бы и переписать заново.
- Зайдите сюда на минутку, - позвал меня Клайв в соседнюю комнату. - Я хочу вам кое-что показать.
Комната, куда завел меня Клайв, была чем-то средним между гостиной и кабинетом. Квартира Шарлотты находилась на третьем этаже солидного дома с видом на тишайший, тенистый сквер. Наверное, раньше эта комната служила спальней, и мне пришло в голову, что квартира слишком велика для женщины, которая живет одна.
- Вот, я принес вам книгу, - с воодушевлением сказал Клайв. - И диск.
Это были старое издание "Странного путешествия Дональда Кроухерста" и свежий документальный фильм "Темные воды" на ту же тему.
- Вам понравится, - предрек Клайв. - Чем больше узнаешь об этой истории, тем сильнее она захватывает.
- Спасибо, - поблагодарил я. - Но как я верну вам все это? Через Поппи?
- Можно прямо мне. - Клайв протянул свою визитку. На карточке значился его рабочий адрес: Линкольнз Инн Филдс. Я и понятия не имел, что он юрист. - Свяжитесь со мной по электронной почте или как-нибудь еще - мне очень интересно узнать ваше мнение о фильме.
- Да, - пообещал я ради приличия. - Непременно.
Клайв замялся, он определенно намеревался спросить о чем-то более личном.
- Поппи сказала… - начал он и умолк, а я уже лихорадочно перебирал в уме, что же именно могла сказать Поппи. Может, она призналась, что ее невероятно тянет ко мне, но из-за разницы в возрасте она стесняется признаться в своих чувствах? - Поппи сказала, что вы долгое время не работали в связи с депрессией.
- А, это. - Забавно, куда бы я ни направлялся, известие о моей депрессии бежит впереди меня. - Да, но, думаю… думаю, я уже с нею справился.
- Отличная новость. - Клайв дружески улыбнулся. - И все равно, знаете… такие вещи быстро не проходят. Вы уверены насчет поездки на Шетланды?
- По-моему, это то, что нужно. Смена обстановки.
- Возможно, вы правы. Но там вы будете совсем один. Ни друзей, ни знакомых вокруг.
- Не беспокойтесь, все в порядке. Я рвусь в эту поездку.
- Рад это слышать. - Он легонько похлопал меня по спине и вдруг произнес: - Берегите себя, Макс.
Это было довольно неожиданно, но тут рядом с нами возникла Поппи, одетая в пальто, и я отвлекся.
- Хочу проводить вас до метро, - заявила она. - Нам ведь так и не удалось поговорить за ужином.
Я сиял от счастья, когда мы шли бок о бок до станции "Саут Кенсингтон". Она оставила прочих гостей, чтобы подольше побыть со мной, наши тела почти соприкасались во время ходьбы, - эти обстоятельства выстраивались в безупречную логическую цепочку. Мне чудилось, что с тех пор, как я познакомился с Поппи, все происходящее со мной вело к одному - к решающему моменту который вот-вот наступит. Еще несколько шагов - и мы окажемся под аркой у входа в метро, и тогда пробьет мой час: я сделаю то, что надеялся сделать весь вечер.
- Что ж, - легким тоном сказала она, когда мы остановились под аркой, - приятно было повидаться, Макс. Завтра я лечу в Токио, если, конечно, попаду в самолет… а вам удачного путешествия на Шетландские острова - на случай, если мы не увидимся до вашего отъезда. И спасибо за шоколад.
Она подставила щеку для поцелуя. Я взял в ладони обе ее щеки, повернул лицо прямо к себе и поцеловал ее в губы. Поцелуй длился секунды две, прежде чем губы Поппи сжались, напряглись и она резко отпрянула.
- М-м… прошу прощения, - она потерла рот, - но это что такое?
Тут я заметил, что прохожие поглядывают на нас с веселым любопытством. Точнее, поглядывают на меня. Я вдруг почувствовал себя дураком, и очень старым дураком в придачу.
- Разве… разве ты не этого ждала?
Ответила она не сразу, сперва попятилась, глядя на меня с недоверчивым удивлением:
- Пожалуй, я пойду.
- Поппи… - На большее меня не хватило, нужные слова не находились.
- Послушайте, Макс, - она подошла чуть ближе (уже кое-что), - вы, похоже, не поняли.
- Не понял? Чего?
- Зачем мы сегодня собрались на ужин.
Я наморщил лоб: что она имеет в виду?
- Макс, - огорченно выдохнула Поппи, - вы на двадцать лет старше меня. Мы никогда не будем… парой. Скорее уж вы годитесь мне…
Она не договорила, но даже такому тупице, как я, было не трудно закончить это предложение.
- Хорошо. Я понял. Ты права. Спокойной ночи, Поппи. Спасибо, что проводила до метро.
- Макс, мне очень жаль.
- Не о чем жалеть. Все нормально. До меня наконец дошло. У тебя были добрые намерения. А твоя мама - очень привлекательная женщина. Очаровательная даже. Но боюсь, не в моем… я ей не подхожу.
Может, она хотела еще что-то сказать, не знаю. Я развернулся и потопал вниз по лестнице к турникетам. Лицо у меня горело от пережитого унижения, а глаза щипало от слез. Я смахнул их рукавом куртки, когда рылся в кармане в поисках проездного.
Думаете, на этом все закончилось? Типа для одного вечера гадостей более чем достаточно? Ошибаетесь. Вернувшись домой, я как последний идиот и мазохист проверил почту на адрес Лиз Хэммонд и увидел сообщение от Каролины с вложением - Каролина, как ее и просили, прислала свой новый рассказ. Назывался он "Яма с крапивой".
Когда я прочел название, у меня на несколько секунд остановилось сердце, я не преувеличиваю. Как она могла? Неужели она и вправду написала о том происшествии?
Пока принтер распечатывал рассказ, я отправился налить себе выпить. Выбирать особо было не из чего, нашлась только водка. У меня дрожали руки. Зачем после ужасного расставания с Поппи подвергать себя еще и этому? Мало мне того, что ужин, на который я возлагал столько (ложных) надежд, закончился полным провалом?
Но сколько я себя ни уговаривал, я был бессилен перед убийственным любопытством, заставившим меня притащиться в гостиную с водкой в одной руке и десятком отпечатанных страниц формата А4 в другой. Плюхнувшись на угольного цвета диван из ИКЕА, я бросил мрачный взгляд на фотографию, стоявшую на каминной полке, - Каролина и Люси у рождественской елки насмешливо наблюдали за мной - и начал читать. Читать ее отчет, написанный в третьем лице за-ради "объективности" и "отстранения", - боже ж ты мой! - о том, что случилось на семейном отдыхе в Ирландии пять лет назад.
ЗЕМЛЯ: Яма с крапивой
- "Жульничать" - любопытное понятие, тебе не кажется? - сказал Крис.
- Ты о чем? - спросил Макс.
Стоя у кухонной раковины, Каролина прислушивалась к разговору двух мужчин. Ей казалось, что даже по столь незначительным репликам сразу видно, до чего же они разные люди. Крис умел и любил поговорить: какой бы мелкой ни была тема, Крис набрасывался на нее с жадностью, обкатывал со всех сторон, стремясь докопаться до сути и не сомневаясь, что это ему удастся. Макс же вечно нервничал и терялся - нервничал даже сейчас, в разговоре с человеком, который был его давним и лучшим другом (так он всем твердил, включая себя самого). И уже не впервые за этот отпуск Каролина задалась вопросом: что связывает этих двоих? Почему они все еще вместе?
- Я о том, что мы, взрослые, о жульничанье почти не говорим, его как бы нет.
- Когда изменяешь жене, ты жульничаешь, разве не так? - отозвался Макс, пожалуй, более мечтательно, чем следовало бы.
- Ну, это единственное исключение, - согласился Крис. - Но в общем и целом приблизительно в подростковом возрасте жулики куда-то исчезают. К примеру, в футболе мы говорим, что игроки нарушают правила, и никак иначе. Спортсмен принял допинг перед соревнованием, но в газетах никогда не напишут, что он сжульничал. А вот для маленьких детей это невероятно важное понятие.
- Слушай, я правда расстроился… - начал Макс.
- Брось, я не о сегодняшнем случае говорю, - перебил Крис. - И кончай переживать из-за всякой ерунды.