- Смотри не потеряй. Дубликатов нет.
- Разумеется, есть, - возразила его жена.
Он со вздохом повернулся к ней:
- Прости?
- Я говорю, что есть другая связка. У мисс Эрит.
- Мисс Эрит? Что ты городишь? Какая еще мисс Эрит?
- Старушка, которая живет в квартире напротив. У нее хранятся запасные ключи. И она до сих пор забирает почту Гарольда. Ну… все эти открытки.
- Открытки? Чушь какая-то.
- И вовсе не чушь. Гарольд до сих пор каждый год получает открытки от одного и того же человека. - Миссис Бирн наклонилась к окну машины: - Я знаю, о чем говорю, пусть он мне и не верит. Не обращай на него внимания. Желаю тебе хорошо провести время с дочкой. И передай от нас привет Элисон, ладно?
- Не только привет - эти бумаги тоже! - закричал мистер Бирн. - Не забудь их отдать. Всучи, а если понадобится, силком.
- Непременно.
- И спасибо за зубные щетки!
- Не за что. Вам спасибо за чай.
Я помахал им и закрыл окно, прежде чем они успели еще что-нибудь сказать. Иначе я простоял бы здесь весь вечер. Общение с ними слегка вымотало меня - особенно с миссис Бирн. Раньше я бы не назвал ее "чудной", но, наверное, возраст сказывается. К примеру, ее слова насчет открыток. Крайне сомнительно, чтобы кто-то слал моему отцу открытки в Личфилд, где он не живет уже более двадцати лет.
И… куда теперь?
Первым делом я двинул в центр города. Конечно, со мной была Эмма, но я не сказал ей, куда направляюсь; она все еще думала, что мы едем к дому Бирнов, и отчаянно путалась в указаниях. Но какая разница, мне было достаточно слышать ее голос.
Бирмингем сильно изменился с тех пор, как я был тут в последний раз. Появилось столько новых зданий - торговых центров, по большей части, - что я не всегда понимал, где нахожусь. В конце концов я нашел многоэтажную парковку и отправился пешком к новостройкам у старого канала. Здесь было множество магазинов и кафе, названия некоторых ресторанов я видел впервые в жизни, но в итоге осел в "Пицца-экспресс", проверенной и комфортной. С "Пицца-экспресс" всегда знаешь, на каком ты свете.
Ресторан был полон. Все посетители выглядели лет на двадцать моложе меня, и, как обычно, ужиная в одиночестве в людном месте, я чувствовал себя неловко. Я не взял с собой ничего почитать, поэтому вынул мобильник и, дожидаясь пиццы, отправил Тревору сообщение. Он перезвонил почти сразу же по тому телефонному устройству "без рук", которое нам выдали и которое я еще не успел подключить. Слышимость в ресторане была ужасной, и я с трудом разбирал, что он говорит. Вроде бы полчаса назад он выехал из Пензанса, а когда я сообщил, что пока добрался только до Бирмингема, Тревор рассмеялся.
- Нормально, - услыхал я, прежде чем связь совсем прервалась, - развлекайся!
А я развлекаюсь? Не уверен. Из ресторана я вышел в половине девятого и, отыскав тихое местечко на берегу канала, позвонил Линдси - этот вечерний десерт я обещал себе чуть ли не с утра. Но она не ответила. Я оставил ей сообщение, однако, похоже, она его не получила, потому что в тот вечер Линдси так и не перезвонила.
Конечно, я мог бы двинуть прямиком в Личфилд и переночевать в отцовской квартире, сэкономив "Зубным щеткам Геста" стоимость суточного проживания в отеле. Но у меня было такое чувство, что ночевка в Личфилде не слишком меня порадует. Лучше уж заехать туда днем, и ненадолго. В результате ничего не оставалось, как, вернувшись в отель, посмотреть телевизор или "Темные воды", фильм, который дал мне Клайв.
По дороге в отель мы с Эммой отлично провели время. Особенно когда на подходе к Холловей-серкус я решил поморочить ей голову и принялся безостановочно кружить по развязке. До чего же было весело! "Следующий съезд налево, - твердила она, - Следующий съезд налево". Снова и снова, все чаще и чаще, а я знай себе нарезаю круги. Но голоса она так и не повысила. Как бы я ни прибавлял скорости, сколько бы кругов ни сделал, спокойствия и невозмутимости она не утратила. Наверное, я объехал развязку раз шесть или семь, пока не заметил полицейскую машину, приближавшуюся от станции "Нью-стрит". Я быстренько свернул в сторону Файвейз и до гостиницы ехал уже на более чем разумной скорости двадцать восемь миль в час.
Припарковавшись, я проверил багажник. Когда я катался по Холловей-серкус, как на карусели, из багажника доносились подозрительные звуки. Ну и разумеется, пока я лихачил, коробку Элисон мотало туда-сюда, так что лежавшие сверху бумаги вывалились. А поскольку ветер был довольно сильный, стоило мне открыть крышку, как с десяток листов закружилось над парковкой. Громко ругаясь, я бросился их ловить, но очередной порыв ветра поднял в воздух новую порцию бумаг. Тогда я захлопнул багажник и в конце концов умудрился-таки, изрядно побегав (а также благодаря помощи прохожего, который настолько развеселился, глядя на меня, что тоже поучаствовал в охоте), отловить все, что улетело. Прижав эту неряшливую кипу к груди, я сел в машину и принялся разглаживать листки, складывая их более или менее по порядку. Я тяжело дышал и был почему-то очень встревожен случившимся. Ведь если разобраться, эти стародавние работы Элисон не представляли особой ценности, но у меня было такое ощущение, будто мне поручили важное дело, и я не хотел его провалить.
Впрочем, я начисто забыл о возложенной на меня ответственности, когда, складывая листы в стопку на заднем сиденье, задержал взгляд на одном из них. Как думаете, какое слово привлекло мое внимание?
Слово "Макс".
И оно было не единичным, но повторялось раз пять на одной и той же странице.
Похоже, эта была середина какого-то эссе. Я начал рыться в бумагах в поисках других страниц. Большая часть обнаружилась довольно быстро и почти в правильной последовательности, но нескольких листов явно недоставало. Я нашел последнюю страницу под номером 18. Затем первую, озаглавленную "Вторжение в частную жизнь - Элисон Бирн, 22 февраля 1980 г". Вторжение в частную жизнь? О чем это, интересно? К первой странице была прикреплена записка, написанная другим почерком, скорее всего мужским, и по первым строчкам я догадался, что ее, наверное, писал преподаватель.
Дорогая Элисон,
Думаю, после четвергового семинара и последующей беседы нам обоим ясно, что Вы серьезно интересуетесь вопросом вторжения в частную жизнь и тем, как последствия подобного вторжения сказываются на окружающих. Поскольку в этом триместре студенты обязаны написать "самоаналитическое" эссе, основываясь на личном опыте, то почему бы Вам не взяться за эту тему? Вероятно, в Вашем прошлом произошел некий инцидент, который имеет непосредственное отношение к данному вопросу.
Хочу напомнить, что за самоаналитические эссе оценка НЕ выставляется и другим преподавателям их показывают исключительно по просьбе авторов. Кроме того, срок сдачи не определен, можно писать не торопясь, ибо смысл этих эссе состоит в том, чтобы научиться отображать рефлексию на бумаге, развивая таким образом собственное самосознание.
Однако выбор темы остается за Вами, я лишь высказал свое мнение.
С наилучшими пожеланиями,
Николас.
Прочитав записку, я взглянул на начало эссе. Первый короткий абзац служил как бы введением, но уже второй начинался так: "Стояло долгое жаркое лето 1976 года", а следующий: "В конце августа мы отправились на неделю в Озерный край вместе с друзьями нашей семьи по фамилии Сим".
Озерный край? Она написала эссе о том, как мы ездили в Конистон? Зачем? Какое такое "вторжение в частную жизнь" могло случиться на том недельном отдыхе?
У меня тряслись руки, пока я рылся в остальных бумагах. От страха мне казалось, что меня сейчас хватит удар. Но я должен был найти недостающие страницы и прочесть эссе целиком, как бы плохо мне потом ни было. Прочитать рассказ Каролины меня подвигло идиотское саморазрушительное любопытство. И рассказец меня придавил, чего уж скрывать. Неужто с этим эссе будет еще хуже?
Когда до меня дошло, что "пропавшие" страницы мирно покоятся в багажнике, мне потребовалось минут пятнадцать, чтобы собрать все воедино. Попрощавшись с Эммой ("Пожелай мне удачи", - пробормотал я) и прихватив бумаги, я поднялся в свой номер на втором этаже. Опять заварил "Nescafe", включил телевизор для компании, приглушил звук, лег на кровать и начал читать.
ОГОНЬ: Погнутая фотография
Инцидент, который я намерена описать, произошел три с лишним года назад. Но я помню его очень хорошо, до мельчайших подробностей. Он изменил мою последующую жизнь, отдалив меня от человека, с которым я хотела сблизиться.
Стояло долгое жаркое лето 1976 года. "Долгое жаркое" здесь не писательский штамп, в то лето над Британией непрерывно сияло солнце, а дожди были так редки, что правительство назначило специального "министра по борьбе с засухой".
В конце августа мы отправились на неделю в Озерный край вместе с друзьями нашей семьи по фамилии Сим.
Одно время Симы жили по соседству с нами в Рубери, это район Бирмингема. Их сын Макс был лучшим другом моего брата Криса в начальной школе. Однако с одиннадцати лет они стали учиться в разных заведениях. Крис поступил в школу Короля Уильяма, куда принимают после сдачи экзамена, и отбор там довольно строгий (я тогда училась в школе для девочек того же уровня). Макс экзамен провалил и оказался в районной общеобразовательной школе. Года через два мы переехали из Рубери в дом с большим садом на берегу водоема в Эджбастоне. Несмотря на все эти перемены, Крис с Максом оставались друзьями, а наши родители продолжали часто видеться.
В 1976 году, когда произошел описываемый инцидент, Крису и Максу исполнилось шестнадцать лет, а мне было почти восемнадцать. Во многих отношениях я чувствовала себя слишком взрослой, чтобы ехать отдыхать вместе с родителями и братом, и, замечу, этот семейный отдых стал для меня последним. Тем летом, только немного раньше, я уже побывала во Франции вместе с подругами, но в конце августа по-прежнему стояла хорошая погода, а мне не слишком хотелось оставаться дома одной на целую неделю, и я решила поехать.
Наш кемпинг находился на озере Конистон. Туристы там жили как в палатках, так и в автоприцепах; в качестве услуг кемпинг предоставлял современные душевые и туалеты. Мои родители поставили просторную семейную палатку с двумя раздельными "спальнями", поэтому мы чувствовали себя вполне уютно, хотя я и не большая любительница брезентовых "домов". Симы установили свою палатку (намного меньше по размеру) в нескольких ярдах от нас и точно напротив нашей, вход к входу, так что между палатками образовалось нечто вроде общего пространства. В этой импровизированной "гостиной" мы каждый вечер разводили костер, садились вокруг, ели и разговаривали. Иногда мой брат Крис брал в руки гитару, но, к моей радости, хором мы не пели. Крис просто наигрывал что-то минорное с отрешенным видом. Они с Максом находились в том возрасте, когда мальчики переживают бурные влюбленности, и Крис страдал по одной девочке из моей школы. Я говорила ему, что у него нет никаких шансов, но он меня не слушал.
Макс тоже походил на влюбленного, и - если я сильно не ошибаюсь - предметом его страсти была я.
Я знала Макса много лет, но лишь недавно начала замечать, как он повзрослел - из глупого мальчишки получился весьма симпатичный парень. Я была старше на два года, и это обстоятельство делало его кандидатуру абсолютно "непроходной", но мне льстила безграничная преданность, с какой он смотрел на меня, и, если быть до конца откровенной, я согласилась ехать в Озерный край главным образом из-за Макса. Однако бедняга был ужасно не уверен в себе. Вооружившись принципом "чем гаже, тем слаже", я с напускной заносчивостью игнорировала его почти всю неделю - в надежде, что такое отношение подвигнет его на решительные действия. Но боюсь, он воспринял мое поведение чересчур буквально и пришел к выводу, что он мне не нравится.
Довольно скоро я поняла, что семья Симов сильно отличается от нашей семьи в том, что касается взаимной привязанности. Макс был очень близок с матерью. А она нянчилась с ним, как с младенцем: вечно хлопотала вокруг сыночка, закармливала - постоянно подкладывала ему добавки, покупала в местном магазинчике шоколадки, фруктовые конфетки и другие сладости. (Тем не менее Макс был очень худым. В этом возрасте мальчики могут обжираться с утра до вечера и при этом не толстеть ни на грамм.)
С другой стороны, особой близости с отцом у Макса не наблюдалось. Впрочем, и сам мистер Сим не выказывал нежных чувств ни к сыну, ни к жене. Это был молчаливый человек, вечно погруженный в свои мысли, что крайне затрудняло общение с ним. Работал он библиотекарем в техническом колледже, но Макс как-то сказал мне, что его отец всегда мечтал быть поэтом. В Озерном крае он не расставался с тетрадкой и часто что-то в нее записывал. Однажды, когда мы сидели у костра, мой отец уговорил мистера Сима прочесть что-нибудь из его стихов. Я замерла в ужасе, предполагая услышать какие-нибудь жуткие стишки про птичек, цветочки, солнышко и прочую ерунду. Однако стихотворение, которое он прочел, оказалось хорошим. Во всяком случае, мне понравилось. Я плохо разбираюсь в поэзии, но это стихотворение не было ни банальным, ни плоским. Я не могу его пересказать, к тому же кое-какие фразы остались для меня довольно туманными, но оно передавало атмосферу - атмосферу утраты и сожалений о прошлом, в котором произошло нечто мрачное и зловещее. Помню, когда мистер Сим закончил, все некоторое время удивленно молчали. Думаю, мы были поражены - все, кроме миссис Сим, та словно одеревенела. Не хочу показаться высокомерной, но мне было ясно: она ничегошеньки не смыслит в поэзии своего мужа. Миссис Сим работала секретаршей во врачебном кабинете, образования она не получила и, по-моему, умом не блистала. И хотя она была очень доброй, простой и милой женщиной - а также необычайно хорошенькой, - я все равно не могла понять, почему эти двое поженились и что их связывает. Чужие взаимоотношения - всегда загадка, и, наверное, лучше не пытаться эту загадку распутать.
Но не только с тетрадкой не расставался мистер Сим, он всегда носил с собой фотоаппарат - старый, увесистый, сложный в обращении. Этот фотоаппарат, вероятно, стоил кучу денег, и после каждой съемки мистер Сим заботливо прятал его в потертый кожаный футляр. Снимал он в основном пейзажи либо стволы деревьев крупным планом, грибы и прочее в том же роде. Словом, никаких "карточек на память". Как и поэзия, фотография была сугубо личным занятием мистера Сима. Он никогда не брал Макса с собой, не учил его выстраивать кадр, не объяснял, какую ставить выдержку, - он вообще очень мало беседовал с сыном. Меня это ставило в тупик, ведь мой отец постоянно с нами разговаривал и чему-нибудь учил.
Помнится, в первый же вечер нашего отдыха отец с Крисом углубились в лес, вернулись с хворостом, ветками и стали разводить костер. Отец позвал меня поучаствовать в разжигании огня, но я не пожелала оторваться от "Космополитен". Макс тоже не проявил интереса - правда, он помогал своей матери чистить картошку, но почти сразу порезал палец до крови и потом несколько дней ходил в пластыре. Наше равнодушие не помешало отцу подойти к устройству костра с обычной тщательностью, а попутно он втолковывал Крису, как и что надо делать. Оказывается, нельзя просто набросать кучу веток и поджечь их спичкой. Такой костер быстро погаснет. Сначала нужно расчистить место на земле и, желательно, обложить его камнями, чтобы таким образом изолировать огонь. Затем надо приготовить растопку из сухих щепок и мелкого хвороста с добавлением старого картона и яичной скорлупы, если таковые имеются под рукой. Очень важно, говорил отец, не укладывать растопку слишком плотно - она должна быть рыхлой, чтобы свободно циркулировал воздух. Разумеется, сухого материала для растопки хватило с избытком, ведь в этих местах дождя давно не видели. Поскольку существуют разные способы укладки дров поверх растопки, отец с Крисом долго экспериментировали с различными формами (пирамида, звезда, колодец), но в итоге решили соорудить нечто вроде вигвама, потому что в этом случае растопка сильнее всего разгоралась в центре и наружные дрова падали внутрь, подпитывая огонь. И наконец, фитиль, для которого они испробовали разные материалы - мох, сухую траву, сосновые веточки, кору деревьев, - и Крис старательно все это собирал, ведь в последующие дни обязанность разводить костер возлагалась исключительно на него; в результате каждый вечер ему хватало одной спички, чтобы разжечь хорошее, яркое пламя, которое не гасло в течение нескольких часов. Как же было приятно сидеть вечерами вокруг огня, к тому же, несмотря на дневную жару, ночи были уже холодными. Но самый лучший момент наступал, когда костер разгорался в полную силу и становилось по-настоящему жарко. К этому времени мы уже заканчивали ужинать и, достав коробку пастилы, подсушивали ее над огнем и ели в качестве десерта. Невероятно вкусно.
К концу нашего отдыха погода начала меняться. Всю неделю было так тепло, что мы купались каждый день. В кемпинге был маленький галечный пляж, но, если пройти по лесу немного дальше, попадаешь на другой пляж, еще меньший, - его и пляжем трудно назвать, такой он был крошечный, просто пятачок на берегу, покрытый галькой и окруженный деревьями. Никто из отдыхающих, кроме нас, там не купался. Туда-то мы и отправились в последний день нашего пребывания на озере, в пятницу, после обеда, - мой брат, Макс и я.
Небо над Конистоном затянуло тучами, тяжелыми, грифельного цвета. Температура воздуха упала градусов на семь-восемь по сравнению с предыдущим днем. Но мы каждый день там купались, поэтому и сегодня двинули туда, однако, когда мы добрались до пляжа, лезть в воду уже не очень хотелось. Макс, так тот сразу уселся на траву под деревом и заявил, что он "сегодня пас". Крис обозвал его малявкой, быстро разделся до плавок и зашел по колено в воду. И тут резко остановился - очевидно, вода была куда холоднее, чем он ожидал. Я раздумывала, стоит ли последовать примеру Криса, но тем не менее начала стягивать джинсы и футболку. В тот день я надела оранжевый бикини, который здесь еще не надевала. Я купила его во Франции в начале лета. Купальничек был в две полоски, очень открытый, "смелый", и я знала - по впечатлению, которое он производил на французских парней! - что выгляжу в нем очень даже неплохо. Недельный отдых подходил к концу, и мне уже слегка надоела нерешительность Макса, вот я и подумала, что если он увидит меня в бикини, то это его встряхнет. Снимая джинсы и стягивая футболку через голову, я кожей чувствовала его взгляд, но, когда я обернулась к нему с улыбкой, он тут же отвел глаза. "Точно не пойдешь в воду?" - спросила я, и он покачал головой. Конечно, он улыбнулся в ответ - ведь это же Макс, - но по его улыбке никогда нельзя было понять, что он на самом деле думает. Я немного постояла над ним, вопрошающе склонив голову набок и положив руки на бедра, - чтобы этот болван разглядел меня хорошенько в бикини, - потом со вздохом повернулась и ступила в воду.