Господи, до чего же она была холодная. Возможно, темно-серое небо и отсутствие солнца создавали такой эффект, но озеро казалось ледяным. Настоящая Арктика. Мало того, когда мы зашли чуть дальше вглубь, на поверхность озера упали первые капли дождя, крупные, тяжелые. Первый дождь за месяц! "Может, вернемся?" - сказала я брату, но он уже нырнул, а потом подплыл ко мне, схватил за плечи и окунул в воду. Я завизжала, попыталась его отпихнуть, но сдалась и поплыла рядом с ним, надеясь, что тело скоро привыкнет к холоду.
Не привыкло. Вода сжимала меня словно в ледяном кулаке. И минут через пять я поняла, что мне не согреться и зря я сюда полезла. "Слишком холодно, - сказала я. - Я сейчас замерзну насмерть". "Ерунда", - ответил Крис, но тут он заметил, что меня бьет сильная дрожь. "Я серьезно, я что-нибудь себе отморожу". С этими словами я встала на ноги и повернула к берегу. Крис двинул за мной, мы брели по воде бок о бок. Макс ждал на пляже с полотенцами наготове, и тут я увидела, что он не один, с ним был его отец. Мистер Сим пристально глядел на меня и Криса, но не успели мы дойти до берега, как он крикнул: "Стоп!" - и вынул фотоаппарат из кожаного футляра. "Не двигайтесь, - сказал он, - это абсолютно идеальный кадр". И мы стояли как вкопанные, по колено в студеной воде, пока он возился с объективами и наводил резкость.
Уже тогда, во время съемки, мне было как-то не по себе. Даже не знаю почему. Друг семьи фотографирует меня с братом на отдыхе - что тут такого? Обычное дело. Но настойчивость, с которой он заставил нас, дрожащих от холода, стоять под дождем, пока он искал правильный ракурс, и то, как он скомандовал (в моих ушах его команда прозвучала скорее грубым приказом) "Стоп!", - все это мне не очень понравилось. Во-первых, он никогда не делал таких фотографий, художественные снимки одуванчиков или ствола дерева - пожалуйста, но людей он не снимал. Тогда почему нас с Крисом? И почему сейчас? А во-вторых, я вдруг сильно пожалела, что надела бикини. Купальник и так был весьма открытым, но, намокнув, он стал почти прозрачным, и мои соски, наверное, выпирали, как вишенки. Если бы только Макс любовался на меня в таком виде, все было бы прекрасно, но его отец… Словом, ситуация казалась мне очень странной и неприятной. Как только он нас щелкнул, я бросилась к берегу; стараясь не смотреть на мистера Сима, вырвала полотенце из рук Макса и закуталась в него. Меня трясло, и я не могла унять дрожь, а зубы стучали так, что я едва могла говорить. Тем временем мистер Сим сунул фотоаппарат в футляр - как-то очень небрежно, что было совсем на него не похоже, - и произнес с натужным весельем: "Снимок получится превосходный, даю слово. Итак… кто сегодня идет с нами в паб?"
Выяснилось, что в последний вечер на озере мы не будем ужинать у костра - взрослые заказали столик в здешнем пабе. Выяснилось также, что моя дрожь не собирается униматься. Я промерзла до костей, и ничто не могло меня согреть, даже три чашки обжигающе горячего чая, которым напоила меня мама, когда мы вернулись в лагерь. Выпив чай, я забралась в нашу палатку и свернулась калачиком в спальном мешке, меня по-прежнему знобило. Мама объявила остальным, что я в паб не пойду, и все принялись совещаться, как со мной быть. Совещались они недолго: я услыхала, как Макс сказал, что меня нельзя оставлять одну и что он готов составить мне компанию, - и, разумеется, я страшно обрадовалась. Что ни говори, но Макс всегда был таким - заботливым, внимательным. Джентльменом от природы. Затем и Крис сказал, что останется, и я подумала: "О нет, только этого не хватало". Но мистеру Симу удалось его отговорить. Помнится, у меня в голове мелькнула мысль: как это грустно - мистер Сим из кожи лезет, зазывая Криса в паб, но его совершенно не волнует, что его родной сын лишается развлечения. Полагаю, это было типично для отношений мистера Сима с сыном. Я же, естественно, была очень довольна тем, как все устроилось.
Когда они ушли, Макс просунул голову в палатку и спросил, как я себя чувствую. Хорошо, ответила я, но он видел, что мне до сих пор холодно, и предложил выпить еще чаю или горячего шоколада. Я согласилась и сказала, что поставлю чайник на походную плитку, а заодно сделаю бутерброды, нам обоим не мешает поесть. "Ладно, - сказал Макс, выпрямляясь, - тогда я пойду разведу костер".
"Громко сказано" - пожалуй, в данном случае это выражение уместно как никогда.
Если называть вещи своими именами, попытки Макса развести костер и поддерживать огонь закончились полной катастрофой. Все плохое, что могло случиться, случилось. Растопка оказалась слишком сырой (ее намочил дождь, пролившийся днем), а кроме того, щепок просто не хватило. Затем он притащил из леса слишком большие и толстые ветки с бревнами, но у него не было инструментов, чтобы разрубить их. Он пытался ломать их руками, надавливая на противоположный конец ствола ногой, но содрал кожу с ладони, - надо было слышать, как он ругался! Теперь, с одной рукой, перевязанной носовым платком, дела у него пошли только хуже. Я твердила: "Макс, да брось, какая разница, выпей какао, съешь бутерброд, ради бога, расслабься, давай посидим и поболтаем, пока никого нет…" - все впустую. Он не мог сидеть спокойно. Он вбил себе в голову, что мне нужен костер - такой, какой разводил Крис, - и я его получу. И когда он наконец соорудил "эту фигню", как он сам выразился, - бесформенную кучу из хвороста, травы, бревен и папоротника, - он даже не сумел поджечь ее с первого раза. Ему понадобилось полкоробка спичек, чтобы растопка загорелась, после чего куча начала дымить так, что очень скоро весь кемпинг заволокло дымом, и к нам потянулись люди с претензиями и настоятельными просьбами загасить огонь. Тут меня разобрал смех, и этим я все окончательно испортила. Вид у Макса стал еще несчастнее, чем прежде, и он удвоил усилия по разведению костра, сбегав в лес за дровами, совсем уж отсыревшими. К его возвращению я намеревалась произнести нечто откровенно кокетливое, вроде "Знаешь, Макс, есть разные способы согреться", но когда я увидела его лицо, слова замерли у меня на губах. Момент для такой фразы был упущен, и это еще мягко сказано. Вечер был напрочь загублен - и для него, и для нас обоих. Со слезами обиды на глазах он бросил сырые ветки в еле тлеющую кучу, потом неуклюже чиркнул спичкой - ему мешал окровавленный платок на руке. Я понимала, что поначалу им двигал благородный порыв: он беспокоился обо мне и не хотел, чтобы я мерзла, - но все зашло слишком далеко. Может, это прозвучит глупо, но мне кажется, я догадывалась о том, что происходит в его голове или, по крайней мере, в его подсознании. Проблема была уже не в костре - все упиралось в отношения Макса с его отцом. Криса научили разводить огонь: папа не пожалел времени, чтобы терпеливо показать и объяснить, передать навык от поколения к поколению, - ведь на этом и строятся отношения отца и сына. Но только не в семье Макса. Отец бросил его на произвол судьбы - возможно, даже с самого рождения. И поневоле ему пришлось жаться к матери, простоватой и обожающей его дурехе, которая ничему не могла его научить и ничего не могла передать. Макс был одинок в этом мире, и в шестнадцать лет ему уже приходилось туго. Невыносимо было смотреть, как он бросает одну за другой потухшие спички в костер, не желающий разгораться. "С меня хватит, - сказала я. - Иду в палатку. Позови, когда закончишь". Но когда я выглянула примерно через полчаса, Макс исчез, а перед палаткой слабо дымилась груда дров. Куда он ушел, я не знаю, но точно не в паб - бродил где-то сам по себе.
Но это еще не конец истории - к моему глубокому сожалению, потому что настоящий конец мне совсем не понравился. Однако я отдаю себе в отчет в том, что тему эссе я пока, по сути, не раскрыла, а значит, мне придется коротко описать то, что произошло в доме Симов несколько недель спустя.
Я чувствовала себя виноватой перед Максом. Последний вечер на озере обернулся провалом, а ведь все могло сложиться совсем иначе, и я к этому фиаско тоже приложила руку. Верно, он повел себя как полный идиот, но я не воспользовалась возможностью исправить ситуацию (надо было проявить терпение, а не злиться), и самое главное, меня по-прежнему тянуло к нему, несмотря на бесперспективность подобных чувств. Я решила дать ему последний шанс.
Я не стала приглашать его в кафе, мне хотелось, чтобы все произошло как бы само собой. Просто зайду к нему домой в воскресенье и позову прогуляться - например, на городское поле для гольфа, которое находилось через дорогу от его дома. Звонить накануне я тоже не стала, думая, что лучше притвориться, будто я случайно оказалась в их краях и вот решила заглянуть.
На улице было солнечно, такой хороший сентябрьский денек. Я подошла к крыльцу, позвонила. Звонок, похоже, не работал, но входная дверь была заперта всего лишь на крючок, и я легко ее открыла.
Будь это обычный визит, я бы крикнула: "Привет! Есть кто-нибудь?" - но тут я вошла молча, потому что сразу было ясно, что в доме пусто и тихо, если не считать ритмичного храпа, доносившегося сверху, из спальни. Не желая разбудить спящего, я на цыпочках поднялась по лестнице и поняла, что храп раздается из гостевой спальни, которую я помнила как практически заброшенную комнату, где стояли только шкаф и узкая кровать. Но кто же там сейчас спит?
Дверь была приоткрыта. Я тихонько приблизилась и заглянула внутрь.
Там был мистер Сим, и, очевидно, по случаю воскресенья он плотно пообедал пару часов назад, запивая еду красным вином, иначе я не могла объяснить, как ему удалось заснуть в той позе, в какой я его обнаружила. Он лежал на боку лицом к двери. Брюки и трусы у него были спущены до колен, а в правой руке он сжимал тряпку. Я увидела сморщенный, вялый пенис с лиловым кончиком, из которого на голубую простыню тонкой неровной струйкой стекало семя. Лиловое и голубое - цвета "Астон Виллы", вот какая глупая мысль первым делом промелькнула в моей голове. Странно все-таки работает сознание. И тут мне бросилась в глаза фотография, лежавшая на простыне, яркий цветной снимок, который он сделал на маленьком галечном пляже озера Конистон. Я заметила, что он аккуратно согнул снимок ровно пополам так, что Криса не было видно и смотреть он мог только на меня, мокрую, замерзшую в смелом оранжевом бикини. Словно он намеренно выстроил идеально симметричный кадр, расположив нас на одинаковом расстоянии от краев снимка, чтобы при сгибе получилось то, чего он добивался.
Я простояла, глядя на мистера Сима, лишь несколько секунд, прежде чем услыхала скрип входной двери и голоса внизу. Я быстро отпрянула - и очень вовремя: шум явно разбудил мистера Сима, и теперь он торопился привести себя в порядок.
Макс с матерью прошли на кухню, оставив входную дверь открытой. Я бесшумно спустилась вниз и выскользнула на улицу. Разговаривать с ними мне не хотелось, и я не хотела, чтобы они меня заметили. И уж конечно, я не испытывала ни малейшего желания встретиться лицом к лицу с мистером Симом.
Потом очень долгое время я старательно держалась от Макса и его семьи как можно дальше. Я даже не увиделась с ними на Рождество, хотя не помню, как мне это удалось, ведь мы встречались на рождественских праздниках, когда обе семьи собирались вместе в День коробочек. Похоже, никто не заметил, что я их избегаю, и никто не задавал вопросов. Конечно, это было жестоко по отношению к Максу, но я не сомневалась, что рано или поздно он влюбится в другую девушку. Все могло сложиться иначе, если бы в последний вечер в кемпинге он не зациклился на разведении костра. Нам представилась прекрасная возможность побыть вдвоем, и, раз уж мы ее упустили, не стоило, наверное, пытаться вернуть прошлое. Да и что бы я ему сказала, отправься мы в то воскресенье гулять на поле для гольфа? Честное слово, не знаю. Знаю лишь, что после того, как я увидела его отца таким - после того, как все поняла: и то, что он наверняка всю неделю похотливо следил за мной, и зачем ему понадобилось фотографировать нас с Крисом, - я уже не могла заставить себя приблизиться к Максу, как бы он мне ни нравился.
И в заключение попробую ответить на вопрос, какую пользу принесло мне сочинение этого эссе. Полагаю, пока я его писала, во мне крепло убеждение в том, что последствия вторжения в частную жизнь могут быть весьма разрушительными и болезненными. В данном случае рухнули мои отношения с Максом, едва начав зарождаться, невзирая на то обстоятельство, что до описанных событий он мне очень нравился и я даже испытывала к нему влечение.
Элисон Бирн, февраль, 1980 г.
14
- До развязки прямо, ваш съезд второй.
- Ситуация просто потрясающая, скажи, Эмма?
- Приготовьтесь к движению по развязке.
- Так и представляю моего папашу в той гостевой спальне, и мне этой картинки из головы уже не удалить.
- Через двести ярдов повернуть направо.
- Мало того, завтра вечером я буду ужинать с женщиной, по чьей милости эта картинка возникла.
- Правый поворот.
- Вот уж не думал, что отец еще способен меня взбесить. Не думал, что мое мнение о нем может ухудшиться. Казалось бы, куда уж хуже. Но ты молодец, папа! Такое мало кому удается. Ведь ты не только дрочил на фотографию девушки, с которой я дружил, тебя на этом еще и застукали! Какой же у тебя потенциал, папуля. Какой гребаный потенциал. И что еще у тебя в загашнике припрятано? Если уж ты решил загубить мою жизнь, так валяй, не стесняйся, добивай меня!
Поворачивая вправо, я резко крутанул руль, почти не сбавив скорость, и в результате едва не задел бампером внедорожник, выезжавший с дороги, на которую я свернул. Водитель просигналил мне. Я ответил ему злобным взглядом.
- Отсюда четыре мили прямо.
Уолсолл остался позади, и теперь я ехал на северо-восток по трассе А461. Если верить Эмме, от Личфилда меня отделяли восемь миль - девятнадцать минут езды на такой скорости. Утро было, как обычно, сереньким, слегка ветреным, слегка дождливым. Компьютер показывал, что температура воздуха снаружи 5 градусов по Цельсию. Машин на дорогах было немного. Автострад я старался избегать. Автострады, думал я, изолируют тебя от окружающей действительности. Этим утром мне хотелось ехать по реальному пейзажу, чтобы вокруг стояли магазины, дома, офисные здания, суетились старушки с сумками на колесиках, а хмурые подростки кучковались у крытых автобусных остановок. Я больше не хотел быть как мой отец: прятаться от жизни, предаваясь постыдным удовольствиям тайком от жены и сына, отправившихся на воскресную прогулку. Я был пока не готов считать себя жалким неудачником; пока нет.
Ехал я быстро. Все время невольно жал на акселератор. В среднем у меня получалось лишь пятьдесят две мили на галлон.
- Три мили прямо.
И что я обнаружу, открыв дверь отцовской квартиры? Отец не был там более двадцати лет. Кто-нибудь наведывался туда в этот период, кроме мистера и миссис Бирн? Я знал лишь, что где-то в недрах квартиры найду синюю папку с надписью "Два дуэта" на корешке и ворохом заумных стихов, а также рассказом о том, как я не родился бы, не находись два лондонских паба с одинаковым названием "Восход солнца" поблизости друг от друга. Мне действительно хочется разузнать побольше об обстоятельствах моего рождения, не говоря уж о том, как меня зачали, - вот сейчас, в данной ситуации? Сомневаюсь. Я уже достаточно узнал о моем отце и о приемчиках, к которым он прибегал, чтобы его телесные жидкости не застаивались.
- Две мили прямо.
Я взглянул на экран. На карте вдоль А461 по-прежнему рывками перемещалась красная стрелочка - то есть я. Дюйм за дюймом стрелочка приближалась к месту назначения. Каким же ничтожным я выглядел на этой карте, да и чувствовал себя так же. Я представил, как спутники в небе смотрят сверху вниз на меня и на миллионы таких же, как я, на миллионы людей, мечущихся туда-сюда по своим личным, рутинным и абсолютно бессмысленным делам. От непостижимости и ужаса происходящего меня пробила дрожь, в желудке вдруг образовалась пустота, будто я ехал в лифте, который начал падать.
- Сбавь обороты, - сказал я то ли Эмме, то ли самому себе. - По этому пути мы не поедем. Если думать о таких вещах, недолго и рехнуться.
Я попробовал сосредоточиться на том, что меня непосредственно окружало. Мы с Эммой пересекли границу Стаффордшира. Убогие городские пейзажи Уолсолла закончились; теперь местность выглядела куда более зеленой и приятной. Редкие дома по обеим сторонам дороги сверкали красным стаффордширским кирпичом, а шоссе регулярно приподнималось над каналами, берега которых тоже были выложены красным кирпичом, - разветвленная водная сеть и грустное напоминание о некогда славном индустриальном прошлом. Мои дедушка и бабушка со стороны отца жили в этих краях до самой смерти (они умерли в конце 1970-х один за другим), и местность вокруг была мне смутно знакомой. Пейзаж из моего детства. Не то чтобы мы часто навещали бабушку с дедушкой. У отца тесных отношений с ними не было. Он держал их на расстоянии, как и всех прочих.
- На развязке держитесь правее, ваш поворот - второй.
Я решил, что не поеду через центр Личфилда, но обогну город с востока. Раньше, до появления автострад и объездных дорог, путешествие по Англии наверняка предполагало разнообразные привалы. Вы ехали по главной улице (или тряслись в повозке, если говорить о совсем уж давних временах) и останавливались у пабов в центре города (или на почтовых станциях, постоялых дворах, или как там они назывались). Теперь сеть дорог надежно уберегает нас от подобных остановок. Дороги, похоже, понастроены для того, чтобы помешать вам знакомиться с другими людьми, их разветвленность попросту не позволяет человеческим особям где-нибудь скапливаться. Мне вспомнилась фраза - Каролина любила ее повторять: "Главное - контакт". По-моему, она вычитала ее у одного из тех властителей дум, к которым она постоянно уговаривала меня приобщиться. Теперь же мне пришло в голову, что человек, проектировавший английские дороги, преследовал прямо противоположную цель: "Главное - никаких контактов". Сидя в моей "тойоте приус" в компании одной лишь Эммы, я был герметически отделен от остального мира. У меня не только не возникало нужды взаимодействовать с другими людьми, но меня даже освободили от необходимости смотреть на них. Отцу бы понравилось - этому кретину несчастному.
- Впрочем, плевать я на него хотел, - сообщил я Эмме. - Стоит ли трепать себе нервы? Одно только меня бесит - то, что он отпугнул Элисон. Предположим, в то воскресенье мы бы отправились вместе погулять. Чем бы это закончилось? Возможно, она стала бы моей девушкой. И мы бы обручились. А потом поженились и нарожали детей. Вся моя жизнь сложилась бы совершенно иначе.
- Полмили прямо.