- Хотя что толку? "Если бы… надо было… как жаль" - самые жалящие слова в нашем языке. Опять цитата, кажется? И откуда?
- Через двести ярдов поверните налево.
- Вспомнил - из рассказа Каролины. Господи, я уже цитирую сочинения моей жены. Нашел у кого поучиться уму-разуму! Но почему я называю это "сочинением"? Ведь эта предательница просто взяла кое-что из нашей жизни, из нашей совместной жизни, - кое-что очень личное, не предназначенное для чужих глаз, - и слепила очаровательный рассказец, чтобы ее друзья из студии литературного творчества в Кендале поохали и поахали, прежде чем крепко приложиться к "Пино гриджо".
Я почти кричал. Это было неправильно по отношению к Эмме, не стоило терять выдержку в ее присутствии. Я умолк и принялся нажимать кнопку "карта", слушая успокаивающий голос моей спутницы, направлявшей меня без забот и хлопот к тому месту, где находилось жилье моего отца. А находилось оно на окраине Личфилда. Иногда вдалеке мелькал знаменитый собор, но более ничего не указывало на то обстоятельство, что я огибаю одно из самых живописных английских поселений и родной город доктора Джонсона, если не ошибаюсь. Сначала мы долго ехали по унылой дороге с односторонним движением, вдоль которой сплошными рядами стояли дома межвоенной застройки, пока не добрались до шумной развязки, где Эмма настоятельно велела "взять влево и затем сразу же съезжать". Таким манером мы угодили в тихий жилой район с частными домами, однако на самой широкой улице района, Восточной авеню, высились три восьмиэтажные многоквартирные башни. Трудно было определить, когда их построили, скорее всего, уже после войны. Они походили на муниципальное жилье, но качественное муниципальное жилье - крепкое, ухоженное, с балконами на каждом этаже. "Приближаемся к месту назначения", - предупредила Эмма, я поблагодарил ее, припарковал машину на площадке у обочины и выключил зажигание. Затем взглянул на среднюю из трех многоквартирных башен - ту, куда я направлялся, - и ощутил напряжение во всем теле. Мне было сильно не по себе.
Прежде чем зайти в подъезд, я достал видеокамеру и секунд двадцать поснимал здание сверху вниз и слева направо. Я впервые взял в руки камеру, но, похоже, обращаться с ней было не сложно. Не знаю, зачем я снимал. Отчасти, чтобы взять себя в руки, а еще я подумал, что отцу наверное, будет приятно увидеть эти кадры, когда мы встретимся в следующий раз (впрочем, кто знает, когда состоится эта встреча). Во всяком случае, для рекламного видео "Зубных щеток Геста" моя съемка вряд ли годилась. Сунув камеру в бардачок, я запер машину.
Странно, но, когда я вспоминаю то утро, мне кажется, что я шагал по асфальту к башне в полной тишине. Хотя известно, что полной тишины в наше время не существует. Не в Англии, по крайней мере. Наверняка на Восточной авеню грохотали машины, и где-то в отдалении выли полицейские сирены, а в коляске в соседнем переулке плакал ребенок, но я ничего такого не помню. Только тишину. Только таинственность этого места.
Поднявшись на лифте на четвертый этаж, я двинул по сумрачному пустынному коридору с блестящим линолеумом и угрюмыми темно-коричневыми стенами. Маленькие окошки по торцам коридора едва пропускали серенький утренний свет, два слабых свечения справа и слева от меня. К квартире отца я чуть ли не подкрадывался, ступая так тихо, что сам не слышал звука своих шагов. Достал ключи, полученные от мистера Бирна, и попытался всунуть один из них в замок, который в темноте я еле нашел. Ключ не подходил. Следующий тоже не подошел. Я перепробовал все ключи в связке. Два вообще нельзя было просунуть в замок, а третий - если поднажать - влезал, но отказывался поворачиваться.
Я вспомнил, что сказала миссис Бирн, когда мы прощались накануне вечером, мол, мне дали не те ключи. Тогда я не обратил внимания на ее слова, решив, что старушка заговаривается, но, очевидно, она была совершенно права.
- Черт! - вслух выругался я и опять начал пробовать ключи.
Бесполезно - как бы сильно я ни давил и ни дергал, замок не поддавался. Минуты через три я понял, что продолжать не имеет смысла. Выдернул ключ из упрямого замка и со злости швырнул связку на пол.
- Черт! - повторил я.
Ну почему все, что бы я ни делал, - если в этом замешан мой отец, - все непременно заканчивается разочарованием и злостью? Я ударил по двери его квартиры с такой силой, что ушиб кулак, а потом, стоя во тьме коридора, задумался, куда бы мне теперь податься. Просто взять и уйти, сесть в машину и двинуть дальше на север? Нет, это было бы слишком просто… и неинтересно.
И тут мне вспомнилось кое-что еще, о чем упоминала миссис Бирн, - у соседки по имени мисс Эрит, проживающей в квартире напротив, имеются запасные ключи. Хм, стоило проверить эту информацию.
В квартиру напротив я позвонил не сразу. А если там никого, размышлял я, что тогда? Ну, значит, на этом и закончим. Но нет - из-за двери донеслись голоса. Мужской и женский.
Быстро, прежде чем успел сказать себе, что поступаю глупо, я позвонил. И в тот же миг пожалел об этом, но теперь назад дороги не было. Я услышал, как кто-то приближается к двери.
А когда дверь открыли, я очутился лицом к лицу с невысоким мужчиной лет семидесяти, пакистанцем по национальности.
- Да? - Он вопросительно смотрел на меня.
- Прощу прощения… я, наверное, не туда попал.
- А кто вам нужен?
- Мисс Эрит.
- Вы попали куда надо. Входите.
Я последовал за ним через тесную прихожую в светлую, хотя и маленькую гостиную, уставленную всякой всячиной. Три книжных шкафа красного дерева буквально распирало от старых книг в твердых переплетах и небольшого количества потрепанных изданий в мягких обложках; антикварная стереосистема (1970-х годов, по моим прикидкам, а может, и 1960-х), а вокруг ряды виниловых пластинок и стопки кассет (никаких дисков); по меньшей мере десяток растений в горшках, а также изрядное количество картин на стенах, и во многих из них даже я без труда опознал репродукции старинных шедевров. Посреди комнаты друг против друга стояли два кресла, и в одном из них сидела пожилая женщина, очевидно мисс Эрит. Судя по ее виду, она была лет на десять старше мужчины, открывшего дверь, но живой блеск в глазах противоречил впечатлению физической немощи. Одета она была в коричневые брюки и темно-синий кардиган поверх блузки, однако левый рукав был закатан; я взглянул на прибор, лежавший на столике рядом с ней, - ей явно собирались измерить давление.
Увидев меня, она вздрогнула от изумления и попыталась вскочить на ноги:
- Боже милостивый… Гарольд!
- Не вставайте, - удержал я мисс Эрит. - И я не Гарольд. Меня зовут Макс.
Она пристально вглядывалась в меня.
- Слава богу, - произнесла она наконец. - А то я уже решила, что схожу с ума. Очень уж вы на него похожи.
- Я его сын.
- Сын? - Она окинула меня взглядом с головы до ног, словно это сообщение делало мое внезапное появление еще более странным. Или, возможно, прежде она обо мне никогда не слыхивала? - Что ж… - пробормотала она себе под нос, - сын так сын. Надо же… Как, вы сказали, ваше имя? Макс?
- Да.
- Вы ведь один пришли, без отца?
- Один.
- А он еще жив?
- Да, жив. И прекрасно себя чувствует. - Мои слова произвели неожиданный эффект: мисс Эрит надолго замолчала. И, чтобы заполнить паузу, я сказал: - Просто я проезжал мимо и подумал… в общем, подумал, что пора бы заглянуть в отцовскую квартиру, проверить, как там. (Она все еще не отвечала.) - Я еду в Шотландию. На Шетландские острова.
Тут на авансцену вышел приятель мисс Эрит, протянув мне руку:
- Позвольте представиться. Доктор Хамид.
- Рад познакомиться, доктор, - потряс я его руку. - Максвелл Сим.
- А как я рад, Максвелл. Прошу, зовите меня Мумтаз. Ты позволишь заварить чая для твоего гостя, а, Маргарет?
- Да, конечно. Конечно. - Мисс Эрит медленно выныривала из задумчивости, в которую ее повергло мое присутствие. - Ох, и куда подевались мои хорошие манеры? Присаживайтесь, пожалуйста, и выпейте чаю. Вы ведь не откажетесь от чая?
- Спасибо, выпью с удовольствием. Но разве вам не надо сначала… - я указал на тонометр.
- О, это может подождать. Ради такого случая.
- Отлично, - кивнул Мумтаз. - Иду ставить чайник.
Когда он удалился, мисс Эрит пояснила:
- Мумтаз был моим лечащим врачом, пока не вышел на пенсию. Но он по-прежнему наведывается ко мне примерно раз в две недели, исключительно по собственной инициативе. Быстренько проводит медосмотр, а потом мы едем куда-нибудь обедать. Очень мило с его стороны, правда?
- Да, очень.
- Если бы на свете было побольше таких, как он, мы бы не оказались там, где мы есть.
Я не совсем понял, что она имеет в виду, и предпочел не реагировать.
- Я не видела вашего отца двадцать с лишним лет, - продолжала мисс Эрит. - С 1987-го, когда он уехал. Он прожил здесь всего около года. Только я обрадовалась, что у меня появился такой замечательный сосед, как он свалил в Австралию, даже не помахав на прощанье.
- Для меня его отъезд тоже стал в некотором роде сюрпризом, - поддакнул я.
- Ну, не сказать чтобы я сильно удивилась. Во всяком случае, если подумать, в этом не было ничего удивительного. Мне всегда казалось, что зря он после смерти жены вернулся сюда, в свой родной город, когда, по-хорошему, ему следовало начать все заново. И однако его отъезд меня очень расстроил. С ним было интересно, а чем-чем, но интересным общением мы здесь не избалованы, уж поверьте. Он так и не написал мне. И не позвонил. Как в воду канул, дуралей несчастный. Сколько ему сейчас? Семьдесят с лишком? И он все еще в хорошей форме?
- Да. Я виделся с ним в Сиднее месяц назад. Тогда-то он и попросил меня заехать сюда. Посмотреть, все ли в порядке, и забрать… кое-какие вещи. Но беда в том, что я не могу попасть в квартиру. По-моему, мне дали не те ключи.
- Не волнуйтесь, у меня есть ключи. Я захожу туда иногда, забираю почту. Знаете, с его стороны весьма безответственно оставлять квартиру пустой на столь долгий срок. В ней могли поселиться какие-нибудь бродяги. А впрочем, пусть бы и поселились. Тогда бы я настучала на него в ассоциацию собственников жилья.
В этот момент вернулся Мумтаз с подносом, нагруженным чашками, блюдцами и тарелкой с печеньем. Я взял в углу стул и придвинул его к столу, а Мумтаза усадил в кресло, где он, видимо, сидел до моего прихода.
- Ты ведь не был знаком с мистером Симом? - спросила его мисс Эрит.
- Не имел удовольствия, - ответил доктор. - Я здесь появился немного позже.
- Макс приехал, чтобы взять кое-что из его вещей. Хотя ума не приложу, что там можно взять, квартира почти голая.
- Речь шла о каких-то открытках, - сказал я.
- А-а! Ну разумеется! Они все у меня, если только за последние три недели не принесли еще.
Мисс Эрит начала подниматься с кресла, и это давалось ей нелегко. Мумтаз попытался ее остановить:
- Маргарет, прошу, посиди спокойно…
- Отстань, я пока не инвалид. Сейчас я их принесу, они где-то в гостевой комнате…
В ее отсутствие Мумтаз разлил чай и протянул мне чашку, доверительно улыбаясь:
- Маргарет не сломить, она по-прежнему крепка духом. И заметьте, физически она тоже в очень неплохой форме. Вы бы дали ей семьдесят девять лет? Уговорите ее рассказать о себе. У нее была потрясающая жизнь. Она родилась на каналах. Ее отец держал там магазин, в Вестоне, в нескольких милях отсюда, и магазин этот славился на всю округу. Сейчас, конечно, каналы простаивают и никакой торговли там не осталось. Нет, вы только представьте! Вообразите, сколько перемен повидала Маргарет за свою жизнь! Надо бы принести магнитофон и записать ее рассказы для потомков. Вот чем я должен заняться. Я уже заикался об этом, но Маргарет - человек очень скромный. "Кому нужны россказни старой зануды вроде меня?" Но такие истории нельзя предавать забвению, верно? Иначе Англия забудет свое прошлое, и, когда это случится, мы окажемся в большой беде. Даже в большей, чем та, в которой мы находимся сейчас.
Опять загадочная фраза, но я не успел поразмыслить, что бы она значила. В гостиную вернулась мисс Эрит.
- Извините, но у меня не нашлось коробки. - Она волокла по полу большой черный мешок для мусора.
- Это что еще за х… - Я вовремя осекся, распахнул мешок и заглянул внутрь.
- Я не складывала их по порядку, ведь я понятия не имела, вернется ваш отец или нет. А он настоятельно просил почту ему не пересылать.
Мешок был под завязку набит почтовыми открытками с видами. Я вынул наугад несколько штук. Все они были посланы с Востока - из Токио, Палау, Сингапура… На всех справа значился отцовский адрес, написанный четкими печатными буквами, зато левая сторона была исписана неразборчивым мелким почерком. И внизу стояла одна и та же подпись: "Роджер".
- Минуточку, - сказал я, - что-то знакомое.
И я не врал: похожие открытки приходили на имя отца, когда мы еще жили в Бирмингеме. Мама или я поднимали их с коврика под дверью вместе с остальной почтой и молча клали на письменный стол отца, полагая, что он прочтет их, когда вернется вечером с работы. Как и все прочее в нашей некоммуникабельной семье, открытки мы вслух не обсуждали. Впрочем, однажды я таки спросил мать: "А кто такой Роджер?" - на что она ответила без затей: "Видимо, старый друг твоего отца". И больше на эту тему мы не обмолвились ни словом.
- Я уже видел этот почерк, - продолжил я. - И на таких же открытках. В семидесятых отец постоянно их получал.
- Обычно они приходят раз в месяц, - сказала мисс Эрит. - И больше никакой другой почты. Разве что реклама иногда.
- Я заберу их. Вы не против?
- Разумеется, нет. Ах да, ключи, пока я не забыла. Они на книжном шкафу, в вазочке для фруктов.
Я встал, чтобы достать ключи, и, поскольку уже был на ногах, сказал:
- Пойду загляну в квартиру. Он кое-что еще просил оттуда забрать. Управлюсь за две минуты.
Признаться, мне было страшновато входить в отцовскую квартиру, и я хотел разделаться с этим как можно быстрее. Оставив мисс Эрит и доктора Хамида попивать чай, я шагнул в мрачный коридор. На сей раз дверь открылась легко.
Вы когда-нибудь бывали в доме, где лет двадцать никто не жил? Если нет, вам будет трудно понять, что я ощутил. Тут я написал пару предложений, но потом удалил их - они не передавали атмосферу этой брошенной квартиры. Я употребил слова вроде "холодная, почти пустая, жуткая", а потом подумал: нет, не годится. Больше подходит другое слово - возможно, чересчур эмоциональное, - "мертвая". Вам кажется, я драматизирую? Ну и ладно. Пусть это слово звучит резковато, зато точнее определения для отцовской квартиры не подберешь. Вот так же выглядит жилище, чей хозяин давным-давно умер.
Не прошло и двух минут, как я почувствовал, что больше не могу там находиться.
В квартире было две спальни. Одна с узкой кроватью (накрытой матрасом, но без постельного белья), другую, поменьше, загромождали письменный стол и массивный книжный шкаф из ДСП, который отец явно собирал сам. И само собой, толстый слой пыли повсюду. На полках в шкафу осталось с десяток книг - тех, что отец не увез в Австралию, а в ящиках письменного стола я обнаружил какие-то бумаги и канцелярские принадлежности. Вожделенная папка лежала на третьей полке, найти ее не составило труда. Она была не синей, но голубой, а на корешок отец прилепил этикетку с надписью: "Два дуэта: Стихотворный цикл и мемуары". Этикетку он приклеил двусторонним скотчем, и полоски скотча проступали сквозь поблекшую, высохшую бумажку.
Я схватил папку и отправился на кухню. Там был маленький балкончик; не без усилий я повернул щеколду и распахнул дверь. Приятно было глотнуть свежего воздуха. С балкона я смотрел на поток автомобилей, бесконечно, бесцельно круживших по кольцевой дороге, а за дорогой до горизонта простирался сельский Стаффордшир - сероватая, со сглаженными неровностями, ничем не примечательная местность. Я разглядел трассу А5192, лентой уходящую вдаль, и мне вдруг нестерпимо захотелось ехать по этому шоссе, назад к автостраде, только я и Эмма, по направлению на север, по направлению к Кендалу, где сегодня вечером (какой же чудесный вечер ожидал меня, а до сих пор я отгонял все мысли о нем!) я наконец, после стольких месяцев, увижусь с Каролиной и Люси. Наверное, это самый важный вечер в моей жизни - в некотором смысле. По крайней мере, это шанс доказать - раз и навсегда, - что я не повторю ошибок моего отца и что мои отношения с дочерью держатся не только на обоюдном терпении и на том обстоятельстве, что некогда нас угораздило жить в одном помещении. Нет (молча, но яростно твердил я себе), я не закончу, как мой отец. И памятником мне не станет заброшенная, неуютная, нежилая квартира на унылой окраине провинциального городишки.
Исполнившись решимости, я закрыл балкон, пересек гостиную, с горечью оглядываясь по сторонам, а затем вышел вон, чтобы никогда больше сюда не возвращаться. Запирая за собой дверь, я испытывал огромное, необъяснимое облегчение, словно чудом вырвался из пасти судьбы, такой кошмарной и хваткой, что и не описать словами.
- Мы с Мумтазом как раз обсуждали, куда бы нам пойти пообедать, - сообщила мисс Эрит, когда я вернулся к ним и жадно глотнул еще не остывшего чая. - Не можем же мы отправиться туда, куда всегда ходим. Не знаю, что он себе думает, но я считаю, у нас свидание, и девушка ждет, что ее отведут в какое-нибудь особое место. - Она взглянула на голубую папку, лежавшую у меня на коленях. - Значит… вы нашли то, что искали?
- Угу. По-моему, здесь стихи отца и всякое разное. Вроде бы он потерял свои экземпляры, и эти теперь единственные. - Листая папку, я обнаружил, что в ней два раздела: один в стихах, другой в прозе. - Не знаю, почему это для него так важно, но спорить с ним бесполезно. - Я открыл первую страницу - Странное название - "Два дуэта".
- А-а, ясно, - протянула мисс Эрит. - Пол-Элиота.
- Пол-Элиота?
- Т. С. Элиота. Вы ведь слыхали о таком?
- Конечно, - слегка обиделся я. А потом добавил, чтобы убедиться, что мы говорим об одном и том же человеке: - Он написал тексты для "Кошек".
- Его самое знаменитое произведение называется "Четыре квартета", - сказала мисс Эрит. - Не приходилось читать?
Я покачал головой:
- О чем оно?