– Glauben Sie, dass es regnen wird? – спрашивал он. ("Полагаете, будет дождь?") – Ach ja, ich denke wir sollten mit, schlechtem Wetter rechen. ("Да, мне кажется, нам стоит ожидать ненастья".) Иногда герр Бауэр даже позволял себе шутить со мной по-немецки. Noch eine weitere langweilige Besprechung! ("Очередное скучное заседание!") – бросал он мимоходом, идя по коридору с отцом Янковяком и вежливо улыбаясь. Он знал, что священник не поймет ни слова, но я-то все понимала!
– Сегодня я заставила его покраснеть, – улыбнувшись, призналась я. – Сказала, что пишу стихи, и спросила его, как по-немецки будет: "Он заключил ее в свои объятия, и от поцелуя у нее дыхание перехватило". Надеялась, что, вместо того чтобы рассказывать, он мне это покажет.
– Ух ты! – вздрогнула Дара. – От одной мысли о немецком поцелуе у меня мурашки бегут по коже.
– Не смей так говорить! Герр Бауэр не такой. Он никогда не говорит со мной о войне. Он слишком образован для этого. Кроме того, если всех немцев стричь под одну гребенку, то чем мы отличаемся от тех, кто стрижет под одну гребенку всех евреев?
Дара взяла с прикроватной тумбочки книгу.
– Ох, герр Бауэр, – проворковала она, – я готова идти за вами на край света. В Берлин. Ой, подождите, это же одно и то же, не так ли? – Она прижимает книгу к лицу и делает вид, что целует ее.
Я почувствовала вспышку раздражения. Дара была красавицей с длинной шеей и фигурой танцовщицы. Я не смеялась над тем, что она водила за нос нескольких парней одновременно, которые постоянно толпились вокруг нее на вечеринках, соревнуясь за честь принести своей даме пунш или конфету.
– Это даже и к лучшему, – заявила она, отбрасывая книгу в сторону. – Если ты начнешь бегать за профессором-немцем, то разобьешь сердце Йосеку.
Теперь настала моя очередь краснеть. Йосек Шапиро – мальчик, который не удостоил Дару второго взгляда. Он никогда не приглашал меня на прогулку, никогда не делал комплиментов по поводу моего свитера или прически, но последний раз, когда мы ездили на пикник на озеро возле фабрики, он целый час провел со мной, беседуя о моей книге. Его совсем недавно приняли на работу в "Хронику", он был на три года старше меня, но, казалось, не видел ничего смешного в том, что я верила: однажды мой роман опубликуют!
– Знаешь, – сказала Дара, указывая на страницы, которые прочла, – это на самом деле всего лишь рассказ о любви.
– А что не так?
– Любовный роман – это совсем не роман. Людям не нужны счастливые концы. Им подавай конфликты. Читателю нравится, когда героиня влюбляется в человека, с которым не будет вместе никогда. – Она улыбнулась мне. – Я просто хочу сказать, что Аня – скучная.
При этих словах я заливаюсь смехом.
– Она же списана с тебя и с меня!
– Тогда, наверное, мы обе зануды. – Дара садится, скрестив ноги. – Может быть, нам стоит избавиться от национальных черт. Думаю, я могла бы быть дамой, которая подъезжает к ресторану в автомобиле с радио.
Я закатила глаза.
– Хорошо. А я – английской королевой.
Дара схватила меня за руку.
– Давай сделаем что-нибудь из ряда вон выходящее!
– Отлично, – ответила я. – Завтра я не стану сдавать домашнюю работу по немецкому.
– Нет-нет! Что-нибудь глобальное. – Она улыбнулась. – Мы могли бы выпить водки в "Гранд-Отеле".
Я фыркнула.
– Кто станет обслуживать двух девочек?
– Мы не будем похожи на девочек. Можно же стащить что-нибудь из маминого шкафа.
Мама убила бы меня, если бы узнала.
Моя мама обладает шестым чувством. Готова поклясться, что у нее есть глаза на затылке: она тут же ловила меня, когда я пыталась отведать жаркое прямо из кастрюли еще до того, как подадут ужин, или сразу узнавала, если я в спальне писала свою историю вместо того, чтобы делать уроки.
– Когда ей не о чем волноваться, она волнуется обо мне.
Неожиданно из гостиной раздался вопль. Я побежала туда, за мной следом бросилась Дара. Отец похлопывал по спине Рувима, мама обнимала Басю.
– Хана! – ликовал папа. – За это следует выпить!
– Минуся! – крикнула мама, называя меня ласковым прозвищем. Такой радостной я ее еще никогда не видела. – У твоей сестры будет ребенок!
Было необычно жить одной в комнате, когда сестра после свадьбы переехала. Еще удивительнее думать о ней как о чьей-то матери. Я обняла Басю и поцеловала в щеку.
– Боже, сколько дел! – воскликнула мама.
Бася засмеялась.
– Мама, у нас есть еще время.
– К этому невозможно быть абсолютно готовым. Завтра же пойдем за нитками. Нужно начинать вязать! Абрам, тебе придется обходиться без Баси на кассе. Ты же понимаешь, что это не слишком подходящая работа для беременной женщины. Целый день простоять за кассой, когда спина болит и ноги распухли…
Отец переглянулся с Рувимом.
– Назовем это отпуском, – пошутил он. – Возможно, следующие пять месяцев она будет слишком занята, чтобы на меня жаловаться…
Я посмотрела на Дару. Она улыбалась, приподняв брови.
Мы были похожи на переодетых детей. Я нацепила одно из маминых шелковых платьев и лодочки Дариной мамы – каблучки постоянно застревали между камнями булыжной мостовой. Дара меня накрасила – макияж должен быть сделать нас старше, но я чувствовала себя разрисованным клоуном.
"Гранд-Отель" возвышался над нами, как свадебный торт, – окна ярус над ярусом. Я представляла, какие истории разворачиваются за каждым из них. Силуэты двоих людей за окнами второго этажа – силуэты влюбленных. Женщина, которая смотрела из окна третьего в угловом номере, вспоминала свою утраченную любовь, с которой она договорилась впервые за двадцать лет выпить кофе…
– Ну? – спрашивает Дара. – Мы заходить будем?
Как оказалось, выдавать себя за другого намного сложнее, чем просто набраться смелости и войти в гостиницу в наших модных платьях.
– А если мы встретим кого-то из знакомых?
– Кого мы встретим? – усмехнулась Дара. – Отцы готовятся к вечерним молитвам. Мамы стряпают ужин.
Я взглянула на подругу.
– Ты первая.
Моя мама думает, что я у Дары, а мама Дары – что она у нас. Нас легко могли поймать, но мы надеялись, что такое приключение компенсирует любое наказание, которое нас могло ожидать. Пока я не решалась зайти, мимо меня по лестнице поднялась женщина. От нее сильно пахло духами, а ногти и губы у нее были огненно-красными. Она была одной из тех женщин, от которых меня уводила мама. "Ночные бабочки" чаще встречались в Балуту, районе победнее, – женщины, которые, казалось, никогда не спали и, кутая голые плечи в шали, выглядывали из окон, – но это вовсе не означало, что здесь не было женщин легкого поведения. Мужчина, который шагал за этой, носил крошечные усики, как у Чарли Чаплина, и трость. Когда дама вплывала в гостиницу, он шлепнул ее по ягодицам.
– Какая мерзость! – возмутилась Дара.
– Именно так все и подумают, когда мы войдем, – прошептала я в ответ.
Дара надула губы.
– Минка, я не понимаю, если ты не собиралась сюда заходить, то зачем сказала…
– Я ничего не говорила! Это ты сказала, что хочешь…
– Минка!
Я замерла, услышав свое имя. Хуже того, что моя мама узнает, что я не у Дары, только то, что кто-то увидит меня и расскажет об этом ей.
Сделав серьезное лицо, я повернулась и увидела Йосека в костюме и галстуке.
– Это ты? – улыбнулся он, даже не взглянув на Дару. – Не знал, что ты сюда ходишь.
– Что ты хочешь этим сказать? – ощетинилась я.
Дара ткнула меня локтем.
– Разумеется, мы пришли сюда. Разве сюда не все ходят?
Йосек засмеялся.
– Не знаю, как остальные, но лично я считаю, что кофе здесь не лучший в городе.
– А ты почему здесь? – поинтересовалась я.
Он показал блокнот.
– Брал интервью. Собираю интересные истории. Пока мне доверяют только это. Редактор говорит, что я должен землю рыть в поисках сногсшибательных новостей. – Он посмотрел на мое платье, сколотое сзади булавкой, поскольку было мне велико, на позаимствованные туфли. – Вы на похороны собрались?
Вот и старайся после этого выглядеть красивой!
– Мы спешим на двойное свидание, – ответила Дара.
– Правда? – удивился Йосек. – Не думал… – Он прикусил язык.
– Что ты не думал?
– Что отец разрешает тебе встречаться с мальчиками, – признался он.
– Ты явно ошибся. – Дара тряхнула волосами. – Мы уже не дети, Йосек.
Он улыбнулся мне.
– В таком случае, может быть, сходим куда-нибудь, Минка? Уверен, что кофе в "Астории" заставит "Гранд-Отель" покраснеть от стыда.
– Завтра в четыре, – заявила Дара, как будто неожиданно стала моим личным секретарем. – Она обязательно там будет.
Йосек, попрощавшись, ушел. Дара подхватила меня за руку.
– Я тебя убью! – пригрозила я.
– Почему это? Потому что я устроила тебе свидание с красивым парнем? Минка, ради бога, если уж мне не везет, по крайней мере позволь порадоваться за тебя.
– Я не хочу никуда идти с Йосеком.
– Но Ане просто необходимо, чтобы ты с ним пошла, – напомнила Дара.
Аня, моя главная героиня, казалась нам слишком скучной. Слишком положительной.
– Позже будешь меня благодарить, – заверила подруга, похлопывая меня по руке.
Кафе "Астория" было злачным местом на улице Пиотрковской. Здесь постоянно можно было встретить евреев-интеллектуалов, драматургов, композиторов, которые беспрестанно спорили за утопающими в сигаретном дыму столами и чашкой горького кофе о тончайших гранях артистического дарования, или оперных див, потягивающих чай с лимоном. И хотя я была в том же платье, что и день назад, оттого, что я находилась рядом с этими людьми, у меня кружилась голова, как будто я могла поумнеть, только лишь вдохнув один с ними воздух.
Мы сидели у вращающихся дверей в кухню, и каждый раз, когда они открывались, до нас доносился восхитительный аромат. Мы с Йосеком ели пирожки и пили кофе, который, как он и обещал, был просто божественным.
– Упыри и нежить, – покачал он головой, – совсем не то, что я ожидал.
Я смущенно пересказывала ему сюжет истории об Ане и ее отце-булочнике, о чудовищах, которые, скрываясь под личиной обычных людей, наводнили их городок.
– Бабушка, когда была жива, частенько рассказывала мне об упырях, – объяснила я. – По ночам она оставляла на столике в булочной зерна, чтобы упырю, если он появится, до рассвета пришлось их пересчитывать. Если я не ложилась спать, как мне было велено, бабушка пугала, что придет упырь и выпьет мою кровь.
– Жуть какая!
– Дело в том, что я совсем не боялась. Мне всегда было жаль упыря: он же не виноват, что стал нечистью! Но кто в это поверит, когда такие, как моя бабушка, твердят обратное? – Я подняла глаза на Йосека. – Поэтому я начала придумывать историю об упыре, который был не таким уж злым, как все думали. По крайней мере, не таким жестоким, как люди, которые пытались его уничтожить. И уж точно не в глазах девушки, которая начинает в него влюбляться… пока не понимает, что он, похоже, убил ее отца.
– Ничего себе! – восхитился Йосек.
Я засмеялась.
– Ты рассчитывал на любовную историю?
– Гораздо больше, чем на такие ужасы, – признался он.
– Дара говорит, что мне следует смягчить краски, или никто не станет это читать.
– Но ты же не веришь…
– Нет, – ответила я. – Людям приходится переживать свои страхи. Если они не будут их переживать, то как смогут оценить безопасность?
Лицо Йосека медленно расплылось в улыбке. В это мгновение он показался мне очень красивым. По крайней мере, таким же красивым, как герр Бауэр. Или еще красивее.
– Понятия не имел, что в Лодзи есть свой Януш Корчак.
Я поиграла ложечкой.
– Значит, я не кажусь тебе сумасшедшей? Девушка, которая пишет подобные романы…
Йосек наклоняется ближе.
– По-моему, это гениально. Я понимаю, что ты пишешь. Это не просто сказка, это ведь аллегория, верно? Эти упыри… они как евреи. Для большинства они кровопийцы, темное и пугающее племя. Их нужно бояться, сражаться с ними любым оружием, крестами и святой водой. А рейх, который поставил себя на сторону Господа, избрал себе миссию – избавить мир от чудовищ. Но упыри вечны. Что бы они ни пытались с нами сделать, мы, евреи, слишком долго были рядом, чтобы нас можно было забыть. Стереть с лица земли.
Однажды на занятии у герра Бауэра я допустила ошибку в сочинении: перепутала одно немецкое слово с другим. Я писала о достоинствах приходского образования и хотела написать "Achtung", что значило "внимание, уважение". Но вместо него написала "ächtung", что означало "объявление вне закона". Как вы понимаете, это совершенно изменило смысл моего сочинения. Герр Бауэр попросил меня остаться после занятий, чтобы обсудить проблему отделения церкви от государства и то, каково быть еврейкой в католической школе. В то время я не обиделась, поскольку даже не обращала внимания на то, что отличаюсь от других учеников, и еще радовалась тому, что смогла провести с герром Бауэром полчаса наедине, разговаривая на равных. Конечно, то, что герр Бауэр счел тонким пониманием предмета, было ошибкой, а не озарением… Но признаваться в этом я не собиралась.
Как и сейчас не собиралась признаваться, что, когда писала свою историю, ни на секунду не думала о политической подоплеке. Если честно, я представляла Аню и отца евреями, как и я сама.
– Да уж, – протянула я, пытаясь перевести толкование Йосека в шутку. – Похоже, от тебя ничего не утаишь.
– Минка Левина, ты нечто особенное! – заявил он. – Я никогда не встречал такой девушки, как ты. – Он переплел свои пальцы с моими, поднес мою руку к губам и поцеловал, неожиданно став галантным.
Это были старомодные, какие-то рыцарские слова, и я вздрогнула. Попыталась запомнить свои ощущения, которые внезапно стали ярче – вплоть до электрического света, который танцевал на моей ладони, как летом молния в поле. Мне хотелось рассказать Даре все до мельчайших подробностей. Хотелось вписать это в свою историю.
Не успела я составить в уме перечень воспоминаний, как Йосек обхватил мою голову ладонями, притянул к себе и поцеловал.
Это был мой первый поцелуй. Я чувствовала пальцы Йосека на своем затылке, его колючий свитер под своей рукой. Мое сердце – словно фейерверк: когда его наконец-то подожгли, весь порох должен был куда-то деваться.
– Что ж… – через секунду протянул Йосек.
Я откашлялась и оглянулась на других посетителей. Думала, что окружающие будут на нас таращиться, но нет, все были заняты своими разговорами, жесты разрезали сигаретный дым…
Я на секунду представила себя с Йосеком… Мы живем за границей, работаем за одним столом. Вот он сидит, закатав по локти рукава белой рубашки, и яростно печатает статью, чтобы успеть в срок. А вот я – грызу кончик карандаша, добавляя последние штрихи к своему первому роману.
– Йосек Шапиро! – воскликнула я, отстраняясь. – Что на тебя нашло?
Он засмеялся.
– Наверное, всему виной эти разговоры о чудовищах и влюбленных в них дамах.
Дара советовала мне изображать недотрогу. Уйти, заставить Йосека бежать следом… Для Дары любые отношения – игра. Я уже устала от попыток постичь ее правила.
Не успела я ответить, как двери кафе распахнулись и в зал ворвались солдаты СС. Они начали избивать посетителей дубинками и переворачивать стулья прямо с сидящими на них людьми. Упавших на пол стариков топтали и били ногами, женщин отбрасывали к стене.
Я застыла на месте. Я уже оказывалась рядом с солдатами, когда те проходили мимо, но никогда не бывала в такой ситуации. Они выглядели огромными, неуклюжими животными в тяжелой зеленой шерстяной форме. Стиснутые кулаки и серебристые глаза, блестящие, словно слюда. От них пахло ненавистью.
Йосек толкнул меня к кухонной двери.
– Беги, Минка! – прошептал он. – Беги!
Я не хотела оставлять его одного и схватила за рукав, пытаясь потащить за собой, но за другую руку его уже держал солдат. Последнее, что я увидела, прежде чем повернулась и сломя голову бросилась бежать, – удар, после которого из сломанного носа и рассеченного виска Йосека брызнула кровь, а сам он рухнул на пол.
Солдаты вытаскивали посетителей из кафе и заталкивали их в машины. Я выбралась через окно кухни и, насколько могла естественно, пошла в противоположном от "Астории" направлении, а когда почувствовала, что удалилась на безопасное расстояние, бросилась бежать. Я подвернула ногу из-за туфель на каблуках, поэтому сбросила их и бежала дальше уже босиком, хотя на дворе стоял октябрь и ноги ужасно мерзли.
Я продолжала бежать, даже когда в боку закололо, даже когда распугала, словно голубей, стайку маленьких попрошаек. И побежала еще быстрее, когда женщина, толкающая тележку с овощами, схватила меня за руку, чтобы узнать, все ли у меня в порядке. Я бежала полчаса, пока не оказалась в булочной отца. Баси за кассой не было – наверное, пошли с мамой за покупками, – но колокольчик над дверью зазвонил, поэтому отец сразу узнал, что кто-то пришел.
Он вышел из кухни – широкое лицо блестело от жара каменной печи, борода была в муке. Его хорошее настроение мгновенно испарилось, когда он увидел мое лицо: потекший от слез макияж, босые ноги и растрепанные волосы.
– Минуся, – воскликнул он, – что случилось?
И я, которая мнила себя писательницей, не могла найти слов не только для того, чтобы описать, что произошло, но и просто сказать, что все изменилось, – как будто Земля немного сошла с орбиты, стесняясь Солнца, поэтому нам теперь придется учиться жить в темноте.
Всхлипнув, я бросилась отцу в объятия. Я изо всех сил пыталась быть космополитом, а оказалось, что больше всего я хотела остаться маленькой девочкой.
Но в одно мгновение я повзрослела.
В тот вечер мир перевернулся с ног на голову – меня не наказали. В другое время меня бы отправили в комнату без ужина и по крайней мере на неделю запретили бы видеться с Дарой. Разрешили бы только в школу ходить. Но когда мама услышала, что произошло, она крепко прижала меня к себе и уже не спускала с меня глаз.
Прежде чем выйти из дому, папа, крепко обняв меня, окинул взглядом улицу, как будто боялся, что в любую минуту из переулка могут выскочить враги (а разве он мог ожидать другого после того, что я ему рассказала?), и мы отправились к отцу Йосека на работу. Мой отец познакомился с ним в синагоге.
– Хаим, – серьезно сказал он. – У нас новости.
Он попросил меня все рассказать отцу Йосека – начиная с того момента, как мы пришли в кафе, и до той минуты, когда я увидела, как солдат бьет Йосека железным прутом. Я заметила, как его отец побледнел, увидела, как его глаза наполнились слезами.
– Они увозили людей на грузовике, – сказала я. – Не знаю куда.
На лице мужчины отразилась борьба – надежда боролась со здравым смыслом.
– Вот увидишь, – негромко сказал отец. – Он обязательно вернется.