Тася, назло мне, громко и шумно отворила дверь. Пропуская Сенечку, загруженного с ног до головы пакетами. И на пороге, как всегда, обернулась. Ей непременно нужно было ляпнуть еще слово, иначе бы кусок свиньи не прошел в горло:
– Кстати, Аристарх Модестович! И не надейтесь, что ваш номер глухонемого пройдет в суде! Суд все видит! – сказал она так, словно речь шла о суде Божьем. Хотя, в принципе, на счет суда Божьего, она была права.
А я сегодня угадал еще одно в Тасе. Она обожала судиться! И я мысленно перекрестился, что на ней не женился и вовремя от нее сбежал. Суды я физически не мог выносить. Хотя подозревал, что от Божьего суда никуда не деться. Но вот от земного… А земного мне необходимо избежать. Всеми путями, даже если эти пути ведут в ад.
Далее события развивались настолько стремительно, что я не успевал, не только переваривать информацию, но даже испугаться по-настоящему. Мне казалось, что все происходит во сне. И не со мной. А с настоящим Аристархом Модестовичем. Которого в перерывах между начавшейся бессонницей, в короткие промежутки глубокого сна мучили настоящие кошмары.
Утром моими гостями были Тася, Сенечка и Роман. В общем, ворвалась целая банда, во главе с атаманшей.
Тася, по праву главаря начала первая, вновь не поздоровавшись. С каких пор ее манеры стали еще дурнее? Неужели, с тех самых, как ее бросил философ Гришка Карманов?
– Так вот, Аристарх Модестович! – Тася стояла посреди комнаты, подперев руки в бока, – были мы вчера в этой забегаловке! У Косулек!
– Приятного аппетита! – некстати ляпнул я.
– Да уж! Наиприятнейшего! И какого, к чертям, аппетита! Если вместо оленины там подсовывают обычную свинью! Еще недожаренную! Уж я-то гурманша, я-то знаю! Что я оленины не пробовала, что ли!
Я прекрасно знал, что оленины Тася никогда в жизни не ела. А вот свинина… Да уж, отбивные она любила. И методом исключения (помня жениха бухгалтера) Тася-таки сумела определить, что если это вкус свиньи, значит, не олень точно.
– Я уже на них жалобу накатала! Целую петицию! Будут знать, как обманывать благородных покупателей! Вот так! Еще их забегаловку прикроют, вот увидите! Я еще доберусь до суда!
У меня на глазах развивалась мания искового жалобщика.
– Мало того, что они шарлатаны! – Тася кричала все громче и громче. Ее щечки горели от возмущения. А вообще она была похожа в этот миг на обыкновенную торговку. Не олениной, а свиньей. Впрочем, это не имело значения. Особенно для несчастных животных. Которые, в отличие от людей, не имеют классовых различий, к какому бы классу не принадлежали.
– Мало того, что они аферисты! Так они еще дают ложные показания! То свидетельствуют против, то – за! А это называется – показания ненадежных свидетелей! И за это привлекают к уголовной ответственности! Вот так! – Тася громко стукнула каблучком. А у меня закралась смутное подозрение, не юрист ли ее третий жених. И я даже стукнул себя по любу! Ба! Сенечка! Ну, если не чистый юрист, то где-то рядом с законом стоит точно. Пока на дороге. Но для Таси достаточно и минимального юридического образования, чтобы из этого затеять максимальный юридический процесс.
Я внимательно посмотрел на Сенечку. И искренне поразился. Передо мной стоял не несчастный оловянный солдатик. А я бы сказал – сержант, вернувшийся прямо с окопов! Нет – офицер, только что командовавший боем. Нет, генерал… Пожалуй, с генералом – это сильное преувеличение. И я вовремя остановил пулеметную очередь своих мыслей, как рядовой.
Да, сегодня утром был другой Сенечка. Что с ним могло произойти за ночь? Я совсем отупел. И посмотрел на Тасю. Что же еще! Быть в подчинении у нее – вот кто настоящий генерал! Генерал ночи. Что ж, похвально. Парни, подобные Сенечке, редко меняются. Они по жизни и порядочные, и совестливые. Что бы их изменить, нужна только Тася. А Таси, как правило, для подобных им, быстро находятся.
Тася встрепенулась и подбежала к Сенечке:
– Ну, чего ты стоишь, как истукан (вероятно, она имела в виду оловянного солдатика, но не читала Андерсена). – Ну же, говори! Все равно в суде выступать придется (при слове "суд" Тася мечтательно закатила глаза).
Сенечка сделал строевой шаг вперед. Откашлялся. Мне показалось, он вот-вот приложит руку к козырьку.
– Извините, гражданин Аристарх Модестович, – сурово начал он, и мне показалось, что меня оштрафуют на месте. – Но я привык говорить правду и только правду.
– И в чем твоя правда, Сенечка?
Сенечка на секунду смешался. Он и впрямь раньше говорил только правду. Но когда это было! Целые сутки назад. Сенечка вновь принял важный суровый вид, видимо, вспомнив минувшую ночь или в предвкушении ночи сегодняшней.
– Я со всей откровенностью вам заявляю, что собственными глазами видел в тот день, когда имело место быть урагану, что не иначе, как к вам заходил гражданин по фамилии Карманов. Поскольку самолично стоял на дороге и руководил автомобильным движением с помощью жезла.
Какая наглая ложь! И почему любовь с людьми вытворяет Бог знает что! А может и не знает. Но я почему-то на Сенечку зла не держал. И только в ответ печально вздохнул.
– Ну что вы на это скажете? Относительно гражданина Карманова? – Роман сощурил свои прозрачные глаза.
Ответ был у меня в кармане.
– Я постоянно смотрю на дорогу. И в тот день ничего не было видно. Я не видел гражданина регулировщика. Ответ напрашивается сам собой. Как в таком случае он мог видеть меня? – ляпнул я, забыв все меры предосторожности. И все резко ко мне повернулись.
– Вас? – удивленно переспросил Роман. – А он, возможно, вас и не видел. Нас вы не интересуете. Нас интересует Карманов.
Я равнодушно пожал плечами.
– Я сказал это для сравнения. Если он не видел меня, то Карманова тем паче. Ливень бил в лицо, все почернело вокруг. Одна сплошная серебряная пелена. Еще мою витрину можно было разглядеть, а вот гражданина Карманова… Более того, я вам скажу, ты уж извини меня, Сенечка. Но я тоже на ложь не способен. Так вот, следует проверить, что в такую бурю вообще мог делать регулировщик на дороге. Его машины бы точно не заметили и сбили в два счета. И вообще, на дороге могло возникнуть угрожающее аварийное положение. Но, как видите, Сенечка жив и здоров. И думаю, в милицейских отчетах будет указано, чем Сенечка занимался в тот злополучный день. Скорее всего, выяснится, что он сидел в участке за написанием важных бумаг и отчетов, ожидая, когда кончится дождь. А вместо него работал светофор. Знаете, светофор виден лучше в любую погоду, он поярче регулировщика. Человеческий фактор на дороге, да еще в бурю – не самое удачное подспорье даже самой примитивной технике.
Но Сенечка не собирался сдаваться. Перед глазами маячила ночь с Тасей. И он сделал еще шаг вперед. Но уже менее уверенный.
– А может этот парень заходил вовсе не в бурю. А после нее!
– Сенечка, – не выдержал я. – Вы так молоды, а память у вас никудышная! После бури вы пришли прямо сюда, помните? И еще мне аспирин предлагали, поскольку я был болен. Дождь еще шел, но что бы буря…
Мне так хотелось добавить: еще тело антиквара не остыло, а мы впервые тогда познакомились.
Сенечка смутился и покраснел. А потом и вовсе испугался, когда Роман объявил, что проверит все факты. Выяснить, где в то время находился регулировщик, не составит большого труда.
Но Тася ни капельки не смутилась. Она даже еще имела наглость подбадривать Сенечку и подначивать на очередную дачу ложных показаний. Но Сенечка оказался непоколебим. Похоже, он уже с меньшей охотой думал о предстоящей ночи. Все-таки долг оловянного солдатика оказался превыше долга полуночного ковбоя.
А потом события побежали вперед, все быстрее, и быстрее. Неожиданнее и внезапнее. Сенечка с Тасей исчезли (запилила его она, бедненького, наверное). И не успел я очухаться, как Роман привел еще одного свидетеля. Роман все-таки настоящий профессионал. И кремень. Его с места не сдвинешь. От слез и неудач не рассыплется в разные стороны. Даже от урагана.
После ухода Таси вскоре на моем пороге стояли Роман и новый свидетель. Я бы с удовольствием сказал, что свидетель – это неопределенное лицо. Просто лицо, дающее свидетельские показания. И мне не важно, какого он возраста, пола, и как он по ночам спит.
Но это был другой случай!
Я увидел свидетеля. И мгновенно для меня приобрело значение и возраста, и пола, и как по ночам спит. Более того, мне так хотелось узнать – с кем. А еще более – как он к этому относится и существует ли на белом свете вообще тот, с кем можно спать по ночам? Так хотелось, чтобы не существовало! Я даже приосанился. Я даже пригладил приклеенную бороду. Я даже посмотрел в зеркало! И ничего хорошего там увидеть не смог. Старик.
Так бывает. Когда нравятся с первого взгляда. Более того, я уверен, что первый взгляд самый объективный. Конечно, потом возможны ошибки, разочарования. Но это ничто, по сравнению с первым взглядом. Ошибки и разочарования все равно есть следствие любой любви. Даже если между влюбленными ничего не случилось. У каждого найдется свой типаж в симпатиях. Это бесспорно. Мы даже друзей выбираем по типажу. Что говорить о тех, кого можно просто любить. И каждый из нас отлично понимает, когда встречает человека, может влюбиться в него или нет.
Я тогда влюбился. С первого взгляда. Фактически наугад.
Хотя не имел права, и мое положение к этому далеко не располагало. Мало того, что я был преступником. Я оказался, по воле обстоятельств, еще стариком. И дерзко подумал, а вдруг в старика можно влюбиться.
Я влюбился.
Я, у которого совсем недавно была Тася! Я, у которого за плечами был груз убийства! Я, которому всеми путями нужно было выкручиваться из тупикового положения. Я, который, в принципе, никого не любил. И любить не затруднялся. Я взял вдруг и влюбился. Безумие? Нет. Безумнее влюбиться с первого взгляда. Не зная о человеке ничего!
Моя теория о типаже оказалась верной. Все влюбляются с первого взгляда, не думая, что будет потом. Потому что первый взгляд самый верный. Первый взгляд – это недомыслие. Это визуальность. И понимание. У каждого есть свой любимый типаж. И у каждого типажа есть каждый. Как у каждого человека есть своей автор. И у каждого автора свой человек.
Ко мне привели свидетеля. Именно привели. Поскольку свидетель очень стеснялся и смущался. Это была девушка-цветочница. Хорошенькая девушка. Очень, очень хорошенькая. Смугленькая, черноглазая, черноволосая, так похожая на цыганочку. В длинной цветастой шерстяной юбке. На острые плечики наброшено манто из искусственного черного меха. Это именно ее я мечтал когда-то встретить на размытой от дождя дороге, среди разбушевавшейся стихии, укрыть плащом от ливня и предложить зонтик от Гашека. И только с ней поделиться новыми идеями, открытыми странами и найденным кладом. Которых у меня не было и никогда не будет.
Но она пришла в холодную зиму. Накануне Нового года. И в зонтике не нуждалась. Не знаю – как в остальном. И что самое трагичное – она действительно не умела лгать. Она оказалась самым опасным свидетелем.
– Ее зовут Дина, – сухо сказал Роман. Слишком сухо, может она ему тоже понравилась? Я ошибся. Этот человек был безупречен, чтобы ему кто-то мог понравиться. Такие люди всегда ровны. С равновесием у них все в порядке. Их вестибулярный аппарат работает безукоризненно.
– Она даст безукоризненные показания.
Я посмотрел на Дину. И она посмотрела на меня. Вот! Это был тот взгляд, который называют магическим, возможно, взрывным, возможно, дальновидным. Это был взгляд людей, которые заинтересовались друг другом с первого взгляда. Нет, это невозможно. Бесспорно, я преувеличивал.
– Я дам показания, – тихо ответила она, не отрывая от меня своих черных пронзительных глаз. Она мучилась, я видел это, черт побери! Мучилась, между возможной симпатией и кристальной честностью, которая эту симпатию вот-вот может разрушить.
– Я дам показания, – так же тихо, но упрямо повторила она.
А я вдруг задумался об этом взгляде. В нем была заинтересованность и в нем была страсть. Но неужели этот старый человек с седой бородой и седыми космами может внушить любовь? Это невероятно! Может быть, я напомнил ей любимого дедушку, которого она недавно похоронила? Как знать… Ну же, Дина, говори! Она тут же сказала.
– Я всегда продаю цветы. Вот здесь, за углом, рядом. Совсем рядом мой лоток. Возможно, вы, уважаемый Аристарх Модестович, не заметили?
Если честно, я не заметил. Кто замечает цветочниц, мясников и аптекарей? Особенно, если не выходишь из дому. Особенно, если ничего не хочешь у них купить.
– Извините, но я видела, что к вам заходил человек, похожий на этого. – Она ткнула пальцем в мое изображение, которое Роман всегда держал при себе. Словно я был самым дорогим человеком в его жизни.
– Видели? – вновь, в который раз, уточнил я. И в который раз привел свои веские аргументы по поводу погоды. – Разве в такое время возможно было торговать цветами на улице?
– Я торгую в любое время, – вздохнула девушка. И встряхнула пышными черными волосами. – Даже если бы случилось землетрясение, все равно бы не бросила свой пост. У меня договор. И потерять работу… Нет, я себе это не могу позволить. Я слишком много теряла, чтобы обращать внимание на погоду.
Да, мое положение становилось более чем затруднительным. Девушка, в которую я влюбился с первого взгляда, становилась самым опасным для меня человеком.
– А вы видели, как выходил этот парень? – нахмурился я.
И мы вновь столкнулись с ней взглядом. Ну что это! Магнетический ток! От которого дрожь по всему телу. Взрывная энергия! И комната вот-вот взлетит на воздух. Ну, со мной все понятно. Но неужели она так горячо любила своего дедушку? Впрочем, всякое бывает. Я, к примеру, своего тоже сильно любил.
Цветочница вновь глубоко вздохнула. Я видел, видел, как она не хочет свидетельствовать против меня! Я ей был симпатичен! Но ее честность была гораздо любой симпатии. И таких людей я уважал. Хоть в моем положении сталкиваться с подобными людьми было не на руку.
– В том то и дело, что я не видела, как выходил этот парень. Как заходил – да, помню отлично. А вот выходил… И мне это показалось странным. Почему он не вышел?
Мне стало ужасно тоскливо. Бороться с честным свидетелем, в которого я влюбился с первого взгляда, мне казалось не слишком этичным. Даже если бороться за свою жизнь. Но я попробовал.
– Дина, неужели вы запоминаете всех прохожих? Тем более – случайных прохожих. Напротив вашего лотка кафе "У Косулек". И что, вы можете узнать всех, всех посетителей в лицо? Да еще вспомнить в какой месяц, какой день, какой час каждый из них заходил туда и выходил? Вы просто какой-то феномен!
Мне показалось, что даже справедливости моего замечания. Это действительно казалось невозможным.
А Дина покраснела.
– Нет, про Косулек сказать ничего определенного не могу, чтобы наверняка…Но тот день… Он действительно был особенным. Он страшным был каким-то, – Дина поежилась. – Все такое черное, как будто уже никогда, никогда не будет света, как будто все электрические провода перерезаны и никто, никто их не сможет уже починить. И солнце… Солнце тоже починить не сможет. Потому что некому. Страшно было… И я запомнила этот день. Людей на улице не было. Их и не могло быть, если они не сумасшедшие. Вот только этот парень. Хотя он не показался сумасшедшим. Просто он попал не на ту улицу и не в то время…
Она говорила настолько искренне и трогательно, что не поверить было невозможно.
И я, и Роман ей тут же поверили. Но в отличие от Романа моя вера не сулила ничего хорошего. Мне нужно было выпутываться из положения. Конечно, можно было на время появиться в облике Карманова, а потом вновь исчезнуть. Уже законно. Но меня это не устраивало. Антикварная лавка была окружена плотным кольцом. И Тася непременно бы заголосила о пропаже старика. Значит, была опасность, что прочистили бы магазинчик. И нашли труп. Тогда убийство было бы повешено на меня, Григория Карманова. Мне так не хотелось становиться убийцей. Я чувствовал, что пока безопаснее, чтобы дело вели против старика. Во всяком случае, труп Карманова они уже точно не смогут найти. Карманов пребывает в полном здравии. Второе, это попробовать вспомнить вслух, что забегал некий парень на короткое время, чтобы укрыться от бури. Я человек старый, провалы памяти в таком возрасте вполне оправданны. А как вышел? А как вышел… Здесь уже понадобятся показания цветочницы. Очень честной цветочницы. И даже, если она обожала покойного дедушку, души в нем не чаяла, вряд ли она отступится от своего. Я не был ее дедушкой. Я был всего лишь похож на него. Следовательно, нужно было подходить к проблеме с другой стороны. Осторожненько подходить. На цыпочках. Еле дыша. Искать слабинки в человеческой психологии. Я не был психологом, но философский закончил. А вся философия не иначе как равна психологии. И то, и другое, настолько зыбко, расплывчато и субъективно. И главное – всегда поддается разумной коррекции. Что ж. Это уже был вариант. Возможно, не самый лучший, а, возможно и самый – в моем-то не лучшем положении.
Я забросил руки за спину. Медленно и кряхтя, по всем правилам глубокой старости, прошелся взад-вперед по комнате. Резко остановился, словно что-то вспомнил и повернулся к маленькой цветочнице.