"Нет, профессор, вы меня не поняли. Мой отец владеет автомобильной фирмой, а я - главный инженер".
"Я же и говорю - в цирке работаете. Если вы у меня учились то должны знать, что…"
Дальше идет целая строчка математических формул.
"Это показывает, что автомобиль не может двигаться".
"Но, позвольте, господин профессор, я путешествую и только что приехал на автомобиле из Швейцарии".
"Чепуха. Вам должно быть понятно, что…"
Дальше идут две строчки математических формул.
"Но, профессор… Я сам езжу на этом автомобиле".
"Как вы не понимаете, что…"
Дальше идут три строчки математических формул.
"Из этого, раз вы учились в университете, вам должно быть совершенно понятно, что при любой попытке завести двигатель взорвется третий цилиндр и поломается шток второго поршня".
Молодой человек стал уговаривать профессора выйти с ним на улицу. Там стоит его машина, и профессор сейчас убедится, что она ездит.
Профессор долго не соглашался. Формулы уже все сказали. Но, наконец, снисходя, так сказать, к еще детским представлениям своего гостя, он вышел вместе с ним на улицу.
"Ганс, заводи", - приказал молодой человек.
Водитель в фуражке с галунами, в кожаных перчатках с раструбами вооружился заводной ручкой и вставил ее в мотор. Как вы понимаете, дело происходило еще в те времена, когда автомобили заводились ручками.
"Но я вас предупреждаю, - сказал профессор, - это опасно".
Молодой человек отмахнулся: "Давай, Ганс!"
Ганс закрутил ручку. Раздался громкий взрыв. Водителя отбросило в сторону.
"Я же вас предупреждал,-укоризненно сказал профессор. - Я вам показал все расчеты".
Они подошли к двигателю, с которого сорвало капот. Оказалось, что взорвался третий цилиндр и поломался шток второго поршня.
- Вот весь ваш принцип неопределенности, - подвел итог Анатолий Петрович.
Хорошо, что шоссе было по-субботнему свободно. Я ничего не видел вокруг. Действовал как автомат, Хорошо, что этот автоматизм срабатывал, иначе я б уже давно валялся в кювете.
Я опомнился только в Умани, где при въезде в город расположена автозаправочная станция. Тут есть отдельное место, где обслуживают мотоциклистов. Специальная установка сразу размешивает масло с бензином в пропорции 1 :25. Я хотел заправить бак, но заправщика не было на месте. Я нашел этого заправщика - волосатого дяденьку с кривой ногой - в небольшой конторке. Он пил чай и ел бублик.
Я рассеянно сообщил ему, что мне нужно заправить "Яву". В ответ заправщик что-то неразборчиво зашептал. Я наклонился поближе к нему и тоже перешел на шепот. Он странно посмотрел на меня, бросил бублик, подозвал девушку, которая стояла у входа, и шепотом приказал ей, чтобы она заправила мне бак.
- Спасибо, - шепотом поблагодарил я заправщика и пошел за девушкой.
Она все время странно похихикивала.
- У меня вырос второй нос? - спросил я сердито.
- Ой! - виновато сказала девушка. - Мирон Семенович простудился и сипит… А вы… Зачем вы с ним па секрету говорили?..
Уже месяц как осень. Скоро мотоциклы на прикол. Но вот первое ноября, а утро туманное, не по-осеннему теплое. На тополях листья ничуть не померкли, а клены охватило золотом.
На окне троллейбуса, на стекле внизу я увидел раздавленную осу. По-моему, это редкость в такое время года. А может, осы живут до глубокой осени?
Она едва шевелила брюшком. Как-то конвульсивно, незаметными толчками. Чем-то она мешала мне, эта оса. Я то поглядывал на нее, то отворачивался. И потом вспомнил: мне ночью снилась оса. Снилось, что я хочу напиться газированной воды, а над стаканом летает оса. Я еще удивился во сне, откуда она взялась здесь осенью.
И еще я подумал, что Вера чем-то похожа на осу. Особенно в этом своем новом платье - золотисто-желтом с черным и коричневым. Но не платьем, а фигурой и еще чем-то.
Странное настроение бывает у меня осенью. Слегка кружится голова, и все вокруг состоит из множества запахов, и вроде даже немного нездоров. Интересно, а как это у других. У этих пожарных, которые, завывая сиренами, промчались мимо? Четыре машины подряд. Новенькие, сверкающие красным лаком. Может, что-то серьезное? Теперь редко бывают пожары. Любят о пожарниках пошутить конферансье, но шутки шутками, а ведь в том, что не бывает пожаров, их заслуга. И когда надо тушить пожар и лезть в огонь, тут уже не до остряков из Укрконцерта.
Или вот по улице прошла рота курсантов. В нашем городе редко увидишь военных. Очень мирный город. Все прохожие оглядываются на них, а ребята впечатывают в асфальт каблуки.
Понимают ли они, что, если большой пожар, если война, они будут первыми, кто бросится в огонь? Должно быть, понимают. И поэтому они так высоко держат головы, словно заглядывают туда, в огненную даль.
Права, наверное, была мама, когда говорила, что нужно мне в армию. В армию, в эту роту, в этот строй людей, для которых готовность умереть за порученное им дело не красивые слова, а вся суть их ежедневной жизни.
На миллиардах планет, отдаленных друг от друга миллиардами световых лет, сидят в эту самую минуту миллиарды парней по имени Роман и по фамилии Пузо, смотрятся в маленькие круглые зеркальца с картинкой на обороте: два целующихся котенка, и водят по мордам дешевыми электрическими бритвами "Киев" старого выпуска. Я так считаю. Что б там ни говорил этот математик…
Еще вчера все было как обычно. Вечером позвонил Виктор. По телефону. Я поднялся на седьмой этаж, и дверь уже была открыта. Виктор, если он не в командировке, звонит каждый вечер, и я у них ужинаю, или мы отправляемся в кино, или просто побродить по городу. А когда он в командировке, все это происходит и без телефонных звонков.
Вчера у них был этот математик по фамилии Нахманович. "Саша", - назвал он себя. Совсем молодой парень, а уже профессор, доктор наук.
Не понравился мне Нахманович. Вера смотрела на него, как семиклассница на киноартиста, подкладывала ему в тарелку этого осьминога - кальмара, чокалась с ним и все разговаривала о математической статистике и теории вероятностей. А он отвечал этак снисходительно, говорил, что методы, пригодные для решения систем с малым числом элементов, совершенно не годятся для исследования систем, состоящих из большого числа элементов, что лучше всего Вере воспользоваться методом профессора Положего, который разрабатывает специальную теорию функций дискретного аргумента.
Я заметил, как Нахманович повел взглядом по Вериным ногам.
- Как вы считаете? - спросил я у него. - Есть еще где-то во вселенной разумные существа? Такие люди, как мы?
Он удивился, пожал плечами и сказал, что за доктрину о множественности обитаемых миров в свое время сожгли Джордано Бруно, но он лично не верит в то, что в космосе имеются иные разумные цивилизации.
- Значит, вы не верите в бесконечность вселенной? - спросил я в упор.
Мне показалось, что Веру раздражают мои вопросы, что она их считает детскими, и что с ее точки зрения мне незачем лезть к такому знаменитому математику, как этот Нахманович, с глупыми вопросами. Она попыталась перевести разговор на другую тему, заговорила о том, что кальмары вкусом похожи на крабов, но крабы все-таки нежнее и лучше, однако я гнул свое.
- Так как вы насчет вселенной? И жизни?
- Нет ни одного доказательства, что жизнь имеется еще где-нибудь, кроме Земли, - решительно отрезал Нахманович.- С точки зрения теории вероятностей множественность обитаемых миров вообще чепуха. Частота планет, на которых имеется жизнь, в настоящее время равна единице. Единице равна и частота известных солнечных систем, которые имеют планеты с живой природой. По теории вероятностей, при таких данных нельзя вычислить вероятность существования другой планеты с органической жизнью.
Разделавшись со мной, он обратился к Вере:
- Консервированные крабы не идут ни в какое сравнение со свежими, только что сваренными. Я был в мае на симпозиуме в Токио, и вот там…
- Это неправильно, - грубо перебил я математика. - Не может быть такого вывода из теории вероятностей.
- Почему же? - заинтересовался Нахманович.
- Ну вот вы сейчас говорили про крабов. А перед тем про теорию вероятностей. Но если бы вы там, на своем симпозиуме в Японии, съели краба величиной с этот стол и больше бы вам за всю жизнь краб такой величины не попался, вы б все равно не думали, что он единственный. И если наука считает, что вселенная не имеет границ и число звезд бесконечно, то в бесконечной вселенной разумные существа, просто люди должны повторяться бесконечное число раз. Если мы положим в коробку тысячу черных шариков, добавим туда десяток белых шариков и начнем встряхивать эту коробку, то когда-нибудь в конце концов все десять белых шариков окажутся у нас наверху. Можно подсчитать, насколько вероятен такой вариант. А в бесконечной вселенной количество вариантов гоже становится бесконечным. Значит, в ней должно существовать бесчисленное количество миров, и в каждом из этих миров где-то сидит такой же человек, как вы, до последней пуговицы такой, и говорит те же слова, сначала про теорию вероятностей, а потом про крабов…
Вера весело рассмеялась. Она всегда смеется, когда я говорю что-нибудь такое. Она считает это остроумными шутками. Но математик задумался и сказал:
- Бесконечность - это синоним неопределенности. Математикам постоянно приходится избавляться от бесконечностей, К которым, в частности, приводит квантовая теория. Нас интересуют не бесплодные рассуждения о бесконечности, а вероятность… Космические расстояния ничто перед самой обыкновенной районной телефонной станцией на десять тысяч реле. Какое самое большое расстояние вам известно?
- Ну мегапарсеки.,.
- Самые отдаленные от нас галактики, расстояние до которых можно определить, находятся от нас примерно за десять в двадцать второй степени километров. Полное количество атомов в нашей вселенной равно десяти в семьдесят третьей степени. А число состояний, в которых могут находиться реле этой телефонной станции, будет десять в трехтысячной степени. И ни одно из этих состояний не повторится. Чувствуете разницу?
- Бесконечность имеет бесконечные цифры в бесконечных степенях, и ее трехтысячные степени не волнуют, - возразил я.
Вера нахмурилась, а Виктор был страшно доволен, что я такое завернул.
Ну, черт его знает, как там, во всей вселенной, а у нас, на Земле, я убежден, нельзя придумать такого безумного варианта, который бы не существовал в жизни.
Сегодня стало известно, что Виктора переводят в Москву. На работу в министерство. Им уже и квартиру выделили. Вдруг Виктор предложил и мне переехать в Москву. Первое время я поживу у них, а потом видно будет. В Москве я смогу работать и учиться.
Я знаю, что это он сам придумал. Это не Вера ему подсказала. Она бы не успела. Он сразу, как только пришел домой с этим известием, позвонил мне, чтоб я зашел, потому что есть важная новость.
Вера подхватила его предложение и горячо принялась меня уверять, что в этом есть прямой смысл; что в Москве у меня будут большие возможности для творческого роста. Просто с ума сошла. Что я, композитор или скульптор?
Я так растерялся, даже "спасибо" не сказал. Только этого не хватало.
Внутренне я радовался тому, что Вера уедет. Вот и решились все проблемы. Предложение Виктора поехать с ними было последней каплей. Я уже давно понимал, что с этим нужно кончать.
И все-таки, когда я сегодня повез Веру в последний раз на мотоцикле, а она сидела сзади, обхватив меня руками и прижимаясь ко мне, я чувствовал, как отрывается с болью что-то живое, какая-то моя часть.
За одну ночь Вера как-то осунулась, словно похудела, и каждый раз из глаз у нее начинали течь слезы, оставляя следы на обсыпанном пудрой носу. Она всегда сильно пудрила нос, "чтоб он не блестел", хотя я не понимаю, почему это плохо, если нос блестит.
- Ну ладно, - говорила Вера, - ты не хочешь у нас. Но ведь можно жить в общежитии. Или ты можешь снимать комнату. А если будет трудно с оплатой, так я это возьму на себя.
- Нет, Вера, - со всей решительностью, на какую был способен, ответил я. - Нет. Нужно, чтоб ты уехала. Или нужно, чтоб я уехал. Нужно.
- Я знаю. И все-таки расстаться с тобой… - Она снова заплакала. - Пообещай мне, что первый же свой отпуск ты проведешь в Москве.
Я пообещал, заранее твердо зная, что не выполню этого.
- Ты все-таки помни, Роман, - сказала Вера тихо и спокойно. - Сколько бы времени ни прошло, где бы ты ни был, знай, что я всегда думаю о тебе. И ты вспоминай меня хоть иногда.
Я ответил, что иначе и быть не может, что, как только мне где-нибудь предложат подгоревшее фондю Франш-Конте, я немедленно ее вспомню. Но про себя я подумал, что не забуду ее никогда. Слишком крепко это в меня вошло.
По мокрому асфальту кто-то щедро разбросал павлиньи перья машинного масла. Когда мотоцикл к ним приближался, перья эти, а иногда и целые хвосты, переливаясь всеми красками и словно убегая, как бы взмывали в воздух.
Последняя поездка с Верой. Больше ее у меня не будет. И я впервые в самом деле почувствовал, что все мы, все люди, находимся где-то на краю разбегающихся галактик.
Мы обошли "Яву-50" так, словно она стояла на месте. Я пойман завистливый взгляд мотоциклиста - здоровенного парня, одетого как гонщик и даже в мотоботах - ботинках с голенищами, зашнурованными до коленей. Лично я предпочитаю кеды. Не так эффектно, но зато легко и дешево. "Ява-50" под этим парнем казалась особенно крошечной. Смешная, хорошая машинка. Закрыта со всех сторон, как мотороллер. Двигатель с рабочим объемом всего в пятьдесят кубиков развивает мощность в три лошадиные силы. Моторы такой мощности стояли до революции на автомашинах. Интересно, на каких мотоциклах будут ездить лет через пятьдесят?
Этот парень хотел выглядеть как мотогонщик. Все мы часто хотим "выглядеть". Я сейчас стараюсь выглядеть так, словно мне очень весело и у меня все благополучно. Но в самом деле это не так. И ребята об этом знают.
Николай и Виля предложили мне в субботу прокатиться за город в Кончу-Заспу. Просто посидеть над осенней рекой. В мужской компании. Втроем. Ребята относятся ко мне как к больному. Это потому, что Вера уехала. Они ее не вспоминают, словно ее вообще не существовало. Но я ошибался, когда думал, что они ни о чем не догадываются. Они догадывались.
Мы разожгли костер из сухих веток на песке у самой кромки воды и поджарили колбасу, нанизывая ее на прутья на манер шашлыка. Немножко дыма, и колбаса приобретает совсем другой вкус. Можно было бы брать двойную цену.
Виля с Николаем продолжали спор, который начали еще в городе.
- Это только кажется, что науке все известно, - говорил Николай. - Древние географы, когда составляли свои карты, не знали, что находится на целых континентах. В таких случаях они писали на этих белых пятнах: "Здесь обитают львы". На карте нашей науки, особенно физики, тоже еще достаточно белых пространств, на которых можно написать: "Здесь обитают чудовища". Науке только предстоит ответить на самые интересные вопросы.
- Например? - спросил Виля.
- Например, скорость света. Пока самая большая из всего, что дает природа. А может ли быть достигнута скорость большая, чем скорость света?.. Или абсолютный нуль - двести семьдесят три градуса по Цельсию со знаком минус. При такой температуре полностью прекращается движение молекул и атомов. А может ли быть температура ниже абсолютного нуля?.. Или, скажем, время, которое всегда движется только в сторону будущего. А может ли быть, чтоб оно двигалось наоборот - в сторону прошлого?
- Ну не дай бог, - сказал я. - Я бы не хотел в прошлое.
- И я, - почесал затылок наш талмудист.
- Да и я, - согласился Николай. - Не было в прошлом такого времени, куда бы стоило вернуться. Когда было бы лучше, чем теперь. - Он занялся колбасой.
Мы молчали. Я задумался о том, чем же теперь лучше, чем прежде.
На день рождения ребята подарили мне электрическую зубную щетку. Теперь я перед сном драю себе зубы этим маленьким вибратором. Очень удобно, хоть не реже, чем раз в неделю, приходится заряжать аккумулятор. Я переделаю эту штуку, чтоб она могла работать просто от сети.
У меня электрическая бритва. Я ее разбирал до последнего винтика. Чинил.
До своих часов я еще не добрался, но хорошо представляю себе, как они устроены. Это несложное механическое приспособление, к тому же не очень точное. Станки, которые мы выпускаем, и сложнее и точнее.
В нашей квартире есть телевизор, холодильник, пылесос, полотер. У меня - мотоцикл. Всех нас окружают маленькие и большие машины и механизмы, которые облегчают труд или развлекают нас. Наша многотиражка "Завод заводов" писала, что сегодня на каждого жителя Земли приходится более сотни разных машин и механизмов. Но стала ли от этого интереснее человеческая жизнь? Стала ли она более осмысленной?
Человек, конечно, научился господствовать над природой. Это позволило ему создать новую область науки и техники - электронику. Но электроника управляет боевыми ракетами, которые нацелены в него, в человека. Добрался человек до своих многовековых тайных врагов - бактерий. Но теперь он готовится использовать их в бактериологической войне как своих союзников. Человек открыл атомную энергию. Обрадовался. Но она угрожает человечеству поголовным истреблением. Условных единиц взрывчатки на каждую живую душу уже больше, чем хлеба на каждую эту душу. В общем, развитие науки и техники пока не дало людям ни счастья, ни мудрости. Наоборот, оно грозит им все большими опасностями.
Человеку очень многое приходится делать, но и от очень многого отказываться. Его заставляют так поступать общественное устройство, государственные законы, личные обстоятельства. Но он хочет знать: во имя чего он все это делает. И во имя чего не делает? Он живет в постоянной суете. Труд для заработка, забота о своем положении, о здоровье, о близких. Но наступают минуты, когда человек спрашивает сам у себя: а для чего это, какой в этом смысл?
Ведь если нет смысла, нет цели, этот труд, болезни, потери близких были бы так же бессмысленны, как, скажем, строительство в голой степи высокой заводской трубы, которая не связана ни с топкой, ни с каким-нибудь производством. Зачем ее построили?
Или вот в нашей многотиражке писали, что в Перу, в долине Наска, нашли изображения, сделанные в почве. Их можно увидеть только с большой высоты: с горы или с самолета. Бороздами шириной в двадцать метров изображены геометрические фигуры размером в пятнадцать километров. Морские страшилища, орлы, пауки, люди с коронами на головах. Некоторые изображения повторяются и тянутся цепочками. Они настолько похожи друг на друга, что кажется, будто их выдавили одним штампом величиною с современный аэродром. Рисунки сделаны с высокой точностью, между фигурами одинаковое расстояние, линии строго параллельны.
Кто все это соорудил? Как? Для чего? Не – могли же в то время любоваться этими картинками с самолета. Но никто не сомневается, что какая-то цель имелась. Нужно только знать какая.