Генри резким движением выпрямил спину, расставил ноги пошире, раскинул руки и уперся ими в скамью. Эта поза ему, очевидно, не понравилась, он перекинул левую ногу через правую, затем правую через левую, руки скрестил на груди. Река бросила в них туманный клок брызг. Быстро бежала река мимо рыжих скал и рыжих деревьев, курчавилась мелкими водоворотами, плескалась в берегах, качала прибрежный камыш. Перед водопадом устраивалась передохнуть в верхнем пруду, темном и тихом, с быстрым течением лишь по центральной линии. Перемахнув через каменный край, вода с шумом, поднимая тучу брызг, падала в нижний разлив, разбиваясь о скалы в сахарную пену. Глубина внизу небольшая, но буйство потока, втягивающего в себя все, послужило причиной гибели Жюли и - как упрямо болтали некоторые жители городка - ее ребенка. Как будто не было врача и выписанного им свидетельства! Но люди верят в то, во что хотят верить. Пониже этого коварного разлива, за скалами, обширный проточный водоем, в котором Жюли плавала, но лишь по ночам, чтобы ускользнуть от недреманного ока соглядатаев.
- Чтобы утопиться здесь, надо обладать железной волей, - сказала Сара.
- Может, напилась для храбрости.
- В дневниках нигде не упоминаются спиртное и наркотики.
- Вы уверены, что она все доверяла своим дневникам?
- Полагаю, что все.
- Тогда возвращаюсь к своей первой гипотезе. Когда я впервые прочел дневники Жюли, я напрочь отверг мысль о возможности самоубийства.
- Вы того же мнения, что и горожане? Они полагают, что ее убили.
- Я не того же мнения. Я полагаю, что они ее и убили.
- Но ведь Жюли собиралась стать респектабельной женщиной.
- В том-то все и дело. Может, им не нравилось, что ведьма станет мадам Мастер-Печатник.
- Ведьма?
- Знаете, Сара, она мне тут приснилась… Не какая-нибудь сисько-попка, положенная мне по возрасту и воздержанию. Приснилась, когда она уже… в общем, после…
- Привлекательность женщины не в сиськах и не в попках, - одернула его Сара тоном строгим и поучающим.
Генри покосился на ее суровое лицо, улыбнулся.
- Что ж, в какой-то степени верно. Как посконно-домотканый американский парень я должен увлекаться нимфетками, у которых выпуклости еще не полне… Ладно-ладно, не сердитесь. - Он вскочил, схватил ее руку мокрой от брызг водопада ладонью, поцеловал. - Ох, Сара… - Кажется, он сдержал зевок. - Надо вздремнуть, если получится. Технический прогон в одиннадцать. Рой натаскивает городских любителей. Потом с вокалом. Вы будете? Хотя вам, конечно, не обязательно.
- Буду, если хотите.
- Нежась в закатных лучах… - Он вернул затычки в уши и понесся, чуть ли не бегом, обратно к домику Жюли.
Она подошла к берегу. Настоящий омут. Здесь стояла Жюли, вглядывалась в коварную воду. Прыгнула. Невысоко, футов около шести. Камни, бурлящий поток… Она упала на ноги, поскользнулась, качнулась, рухнула, возможно, на гладкий валун, позволила воде втянуть себя… Позволила? Но она плавала, как рыба.
Сара почувствовала чье-то присутствие, повернула голову - у скамьи остановился Стивен. Она подошла, села. Он опустился рядом.
- Что-то всем нам сегодня не спится, - заметила Сара.
- Я сегодня не ложился. Полагаю, по мне заметно. - Стивен развел руками. Одежда измятая, да и попахивает от него…
Ну, и трагическая маска на лице. Снова Сара подумала, что за всю жизнь подобного не ощущала. Такое выражение лица может быть у переживших стихийные бедствия, когда их интервьюируют телерепортеры. - Всю ночь гулял с Молли. Она любезно согласилась… По улицам… Темно в городе…
Чего ж тут не понять. Темно ночью под деревьями, кто же спорит. Огрызок луны… да и тот вскоре спрятался. Они выныривали в пятнах лунного света, вновь погружались во тьму. На Молли белая хлопчатобумажная юбка и облегающая белая футболка. Черно-белая гамма.
Не в силах выносить его вида, Сара отвернулась к воде.
- Чрезвычайно интересно, правда? Удивительно, что происходит с твоей гордостью. Она меня поцеловала. Что ж, и я ее тоже… - Стивен помолчал. - Спасибо, что промолчали, Сара.
Она покосилась на Стивена. Слезы оросили щетину его щек.
- Что-то я плохо понимаю, - продолжил он. - Что можно сказать о пятидесятилетнем старике, уверенном, что ничего более магического с ним за всю жизнь не случилось, чем поцелуй во тьме с…
Сара прокрутила в мозгу фразу: "Тебе хоть поцелуй достался". В этот момент она ощущала злость и зависть.
- Все пролетело мимо меня, - услышала она его голос, ослабленный порывом ветра. - Жизнь пробегала мимо. Конечно, я влюблялся, но… - Ветер унес его слова. - Кто это сказал, что, когда обнимешь женщину, все происшедшее с тобою ранее превращается в прах и пепел?
- У Жюли есть что-то подобное. Она говорит это о Реми. - И второй раз за день Сара сказала: - Чтобы утопиться, нужна сила воли, убежденность.
- Будь я здесь…
- Вы или Реми?
- Вы не понимаете. Я и есть Реми. Я проникся им.
- Вы тоже младший брат? Как Стивен, я имею в виду.
- Но у меня два старших, не четыре, как у Реми. Не знаю, насколько это критично. А вот что критично… Что бы я должен был сказать, чтобы предотвратить ее смерть?
- Выходите за меня, - предположила Сара.
- Нет-нет, вы не понимаете. Это совершенно исключено. Он не мог жениться на ней ни при каких условиях. Он француз. Во Франции все в тысячу раз слоящее, чем у нас. У них семья - кремень. У нас проще. Мы можем жениться на певичках и моделях… и почище того. Очень полезно для генофонда. Французские аристократы такого не допустят. Да еще сто лет назад. Совершенно безнадежно. А не влюбиться в нее Реми не мог. Причем на всю жизнь. Он любил ее до самой смерти.
- Да, - сказала Сара и крикнула: - Да! - потому что снова подул сильный ветер.
- Любил - но не мог жениться.
- Интересно, что мы забыли о славном лейтенанте, - сказала Сара, думая о Билле и о своем стыде.
- Нет-нет, одно дело - влюбленность, любовь. А Реми - это жизнь и смерть.
Он сидел с закрытыми глазами, из-под век вытекали слезы. Депрессия. Но у этого термина столько же оттенков, сколько и у понятия "любовь". Истинная подавленность не имеет ничего общего с состоянием Стивена. Застигнутый ею человек может скорчиться в кресле - или на полу - в позе эмбриона, застыть на долгие часы. Депрессия не нуждается в слезах и их избегает. Для нее характерна смертная обездвиженность. Черная дыра. Таково впечатление наблюдателя. Но Стивен жив, он страдает, скорбит, печалится. Сара внимательно осмотрела его, пользуясь тем, что он закрыл глаза. Ей пришло в голову, что следует за себя опасаться. Она остановила удар молнии, стрелу из иного мира. Она влюбилась, хотя считала, что более ей это не суждено. И ничто не стоит между нею и тем состоянием, в которое впал Стивен.
Она взяла его руку, умелую, практичную руку, почувствовала ее пожатие.
- Спасибо вам, Сара. Не могу понять, как вы меня терпите. Понимаю, я кажусь… - Он поднялся, не выпуская ее руки, и она встала вместе с ним. - Надо, наверное, немного поспать.
Они подошли к каменистому обрыву, остановились. Среди брызг, оросивших лицо Сары, были и сорванные со щеки Стивена слезы.
- Наверно, Жюли приняла перед этим дозу чего-нибудь…
- Генри тоже это предположил.
- Генри? Неплохой парень. Может, он тоже в нее влюблен. Я сейчас воображаю, что весь мир в нее влюблен. Своеобразный признак безумия.
Несмотря на ранний час, солнце припекало. Ветер стих. Недавно надетое платье Сары уже пора менять: оно промокло насквозь, неприятно липло к бедрам. Она закрыла глаза, вернулась памятью к маленькому влажному и горячему телу, переполненному желанием.
- А ведь мы не помним себя в детстве… - сказала она.
- При чем здесь детство?
- Не говоря уж о младенческих впечатлениях. Бог мой, это означает, забыть вообще все!
Стивен удивленно уставился на нее, как еще никогда не смотрел. Не удивительно, ведь он никогда не слышал ее в таком состоянии. Перегруженный переживаниями голос Сары звучал гневно. Ему этот голос не понравился. Еще немного, и она сама ему разонравится. Но Сара уже неслась под уклон, не могла остановиться. Она попыталась сдержать слезы, но не смогла.
- Я никогда не плачу, - бормотала она, размазывая слезы по лицу. Стивен протянул ей носовой платок: настоящий, большой, белый; чистый и отутюженный. Протянул медленно, чуть не разинув рот от удивления.
- Все в порядке, - сказала Сара. - Просто мне иногда слишком много Жюли. Хотя и не настолько, насколько вам.
Услышав это, Стивен пристально всмотрелся в ее лицо. Она с трудом выдержала этот взгляд, изучающий, сравнивающий, анализирующий. Кажется, пришла пора первого недоразумения между ними.
- Только не говорите мне, что вы влюбились в… - начал Стивен тоже каким-то новым голосом.
- Вы имеете в виду нашего красавца, милого лейтенанта Поля? - прощебетала Сара, чуть было не признавшись. Ее остановило выражение лица Стивена. Она опомнилась и, заглушая вопль собственной совести, упрекавшей ее во лжи, в первой лжи между ними, после которой отношения не смогли бы оставаться прежними, засмеялась, стараясь придать голосу убедительности. - Нет, нет, до этого пока не дошло.
- После всех моих признаний вы могли бы… - Нет, это не звучало дружеским приглашением к откровенности.
- Нет-нет, ни за что не скажу, - выпалила она непринужденно, проклиная, ненавидя себя за фальшь и едва удерживаясь от слез. Она видела, что фальшь от Стивена не укрылась.
Сара увлекла его по тропинке к дому и театру, теперь опустевшему, ожидавшему дневной репетиции. Стивен украдкой недоверчиво разглядывал ее, она чувствовала себя жалкой и подавленной. Она попыталась слепить беседу из интересного совпадения: одновременно с Жюли едва в трех десятках миль отсюда творил Сезанн. Если ее работы не вызвали бы особенного возбуждения у критиков последних четырехсот лет, то работы Сезанна своей революционностью вызывали неприятие многих.
Сара надеялась отвлечь его и увлечь, и Стивен действительно прореагировал, холодно заметив:
- Надеюсь, вы не осуждаете Жюли за то, что она не возмутила критику. В этом же можете обвинить и Дюрера.
- Дюрер безмерно удивился бы, узнав, что автор работ - женщина.
Стивен презрительно фыркнул.
- Вы меняете тему. Ускользаете.
- Предположим, - примирительно согласилась Сара. - Но не в порядке хулы в адрес Жюли. - Он молчал. - А вы думаете, если бы Жюли довелось увидеть работы Сезанна, они бы ей понравились?
Долгая пауза. Затем Стивен проворчал:
- Откуда мне знать. Почему бы и нет? Они оба любили бродить по округе.
- Тридцать миль сегодня - ничто. Тогда это расстояние исключало встречу.
Они быстро, слишком быстро для жаркого дня шагали по пыльной тропе под шум разошедшихся цикад. Не было еще случая, когда ей хотелось бы поскорее расстаться со Стивеном, этот первый. Саре не нравилось, ка$ он на нее смотрел, хотя она тут же упрекала себя за это, напоминала себе, что сама так же точно посматривает на него, зондирует его самочувствие и настроение.
- Как вы думаете, понравилась бы Сезанну ее музыка? - спросила наконец Сара.
- Он бы ее возненавидел, - произнес Стивен тоном судьи, выносящего приговор.
- Означает ли это, что в глубине души вы тоже ненавидите ее музыку?
- Бывает.
- "Предпочтешь влачить эту не-жизнь? Сбежишь в пустыню?" - неожиданно для себя процитировала Сара.
После этой фразы молчали долго. Стивен задавался вопросом, сможет ли он ее простить. Решил, что сможет, проворчал:
- Откуда сбегать? Не припомню, чтоб я еще где-нибудь жил.
И опять Сара слишком поспешно брякнула, снова все испортив:
- Мне тоже казалось, что я годами не покидала пустыню.
Стивен чувствовал себя дискомфортно, не желал контакта с эмоционально неустойчивой и, как ему казалось, предъявляющей какие-то претензии Сарой.
- Значит, вы и сейчас в пустыне? - спросил он, ожидая реального ответа.
Сара ускорила шаг. Чувствуя, что разговор пошел в неверном направлении, она попыталась внести в него нотку юмора.
- Многие не покидают пустыни. Во всяком случае, то, что в условных обозначениях на картах называется "иные пустыни". Не песчаные, типа Аравийской, а другие. Песчаные - как бы абсолютные, а остальные - там какие-то градации, какие-то послабления.
На это он ничего не ответил. Они еще ускорили шаг, но промаялись еще добрых двадцать минут, пока дошли до городской площади. Здесь Стивен оставил Сару. Едва кивнув и натянуто улыбнувшись, он чуть ли не бегом скрылся в дверях гостиницы, с явным облегчением, втянув зад и ссутулившись, как будто стараясь сделаться незаметнее. Нет в мире женщины, которая бы когда-нибудь не наблюдала явных признаков облегчения в поведении избавившегося от ее общества мужчины. Сара поняла, что внушила ему мысль о своей влюбленности в него. Что можно вообразить себе хуже этого? Конец самому драгоценному, дружбе со Стивеном! В тысячу раз более ценному, чем влюбленность или любовь, чем подтянутый лейтенантик. Как это перенести? Сама все испортила! До сего дня - открытость, честность, простота отношений. А теперь…
Среди расстройства застала ее врасплох еще одна мысль: лишь недавно - но теперь казалось, что с тех пор прошли месяцы, если не годы - она могла доверить Стивену все, что угодно. И доверяла. В те блаженные дни, перед первым визитом в его дом, она могла, беззаботно смеясь, заметить мимоходом: "Стивен, знаете, такая глупость - я как девчонка влюбилась в пацана, что вы на это скажете?" Или: "Да бросьте, Стивен, я ведь, в конце концов, вовсе в вас не влюблена…" А сейчас… Да, лучший период их отношений позади.
На тротуаре перед кафе полно народу, но Сара не желает ни с кем общаться. Билл, однако, не хочет ее упустить. Он сидит с пухлым темнокожим мужчиной, очевидно, американцем, улыбается и призывно машет Саре. Она собралась мило улыбнуться и, сделав ручкой, проследовать дальше, но Билл уже представляет незнакомца, как будто знакомя своего друга с матерью.
- Сара, куда вы исчезли? - И, повернувшись к приятелю: - Я с ней очень дружу. С нею не соскучишься.
Сара задержала на лице улыбку, опустилась на самый краешек стула, адресовала улыбку темнокожему толстяку, которого, как оказалось, звали Джеком и который ставил последнюю пьесу, в которой участвовал Билл. Билл подал эту информацию так, будто предложил Саре лакомый кусочек, однако, не без внутреннего беспокойства, ибо опасался, что выбрал неверный подход. Это беспокойство вызвало жалость в сердце Сары, смешную, жалкую. Джек ей, однако, не понравился с первого взгляда. Как будто это имело какое-то значение.
- Я тут в поездке по югу Франции. Вчера встретил в Марселе Билла, он меня пригласил, и вот - вуаля! - Он охватил одним словечком всю Францию.
Снова накатила душная волна ревности. После полуночи Билл был в Бель-Ривьере. Значит, если он ездил в Марсель - с кем? - это означало, что… Сара, Сара, хватит, довольно…
Билл заметил ее реакцию, глаза его торжествующе блеснули. Снова она в его власти. Сара же думала: "Стивен, Стивен… Главное - не потерять Стивена".
- Извините, у меня дела. - Она поднялась со стула. Улыбнувшись Джеку и не обращая внимания на Билла, быстрым шагом направилась в отель. Шла, как в тумане, глаза застилали слезы. В холле столкнулась с Генри, выходящим наружу. По счастью, источник света оказался сзади нее.
- После ланча будете здесь? - напал на нее Генри.
- Ох, и странная у меня роль…
- Согласен. Что поделаешь. В контракте не оговорено, но, уверяю вас, необходимо. Очень прошу.
Решившись не спать, а обдумать, как лучше поступить со Стивеном, она принялась расхаживать по комнате, то и дело натыкаясь на мебель, роняя что-либо или опрокидывая. Сара думала: "Нет, не могла я сказать ему: "Да, я влюбилась в этого молодого человека"". Как же, предосудительная слабость! Между тем тысячи старух… да что там тысячи - миллионы! - маются влюбленностью, стыдясь ее и скрывая. Приходится скрывать. Представить себе, к примеру, дом престарелых, полный стариков и старух, половина которых облизывается на молодого водителя их микроавтобуса, а другая - на смазливую повариху. Тайный ад, полный призраков потерянных чувств… Над ними посмеиваются… а потом те, кто посмеивается, сами попадаются на эту же удочку.
Она свалилась на постель, заснула и проснулась в слезах.
В нормальную рабочую обстановку ее вернуло такси - не хотелось в такую жару идти пешком.
Она села под деревом. Подошел Генри. Поздняя музыка Жюли, холодная и возвышенная, хватала за душу.
- Боже, как прекрасно, - пробормотал Генри сквозь слезы.
- Странно, с какой легкостью мы поддаемся музыке, - отозвалась Сара, глаза которой тоже увлажнились.
Генри принял позу бегуна перед стартом: согнулся, полуприсел, зарылся пальцами одной руки в кучу опавших листьев, чтобы придать себе устойчивость. Он остановил взгляд на ее лице.
- Вы общаетесь с парнем, который с двенадцати лет практически ничего, кроме попсы, не слушал, мадам.
- И вы хотите сказать, что это вам ничуть не повредило?
- Как знать, что нам вредит, а что нет…
- Музыка может обострить эмоции.
- Вам виднее. - Он вскочил. - Спасибо, что пришли. Ценю. - И Генри унесся прочь.
Затем прошлись по более эмоциональной и куда менее отстраненной музыке первого периода, после чего под все тот же неумолчный аккомпанемент цикад вернулись к поздней. Прослушивание музыки Жюли в отрыве от эволюционной последовательности беспокоило, расстраивало, даже ранило, как будто певцы позволяли себе умышленный цинизм. В конце повторили песню:
Я сказала: не жить мне, коль покинешь меня -
Ты не слушал.
Но, покинув меня, заберешь ты с собой мою жизнь.
Слово "жизнь" сбивало, скручивало свою ноту на блюзовый манер. Интересно, что музыка полуострова Индостан, Аравийского полуострова - вообще восточная - изобилует "скрученными" нотами, там "прямую" с трудом сыщешь. В нашей же музыке одна "гнутая" нота задевает струны сердца.
Репетиция окончена. Четверо вокалистов сбились в кучку под деревом, музыканты прячут инструменты. Какое-то время они удерживают в себе музыку, как будто стоя в рассеянном свечами полумраке. Женщины в свободных платьях, мужчины в голубых джинсах, отдающих лазоревыми одеяниями святых со средневековых религиозных картин. Но они выходят из тени деревьев и превращаются в прохожих с городского тротуара или с автобусной остановки, обменивающихся репликами о жаре, прохладном душе и охлажденных напитках. Их поджидает лимузин. За рулем парень, с которым они запанибрата. Он вскинул руку на спинку шоферского сиденья и улыбается певицам.
- Мадмуазель… мадмуазель… мадмуазель… - каждой из трех певиц, вкрадчиво, как и положено французу, лаская их глазами.
Не привыкшие к такому обхождению англосаксонские дамы жмурятся, как кошки, которых погладили, хотя и напоминают себе о неискренности этой показной вежливости. Водитель добавляет галантное "мадам…" в адрес Сары и дружески кивает Генри и контртенору. Он осаживает машину, лихо разворачивается, не переставая приговаривать: