- Да ну же, - бормочет Ник, двинув своего друга Мори под ребро, - опротивела мне твоя уродская рожа, опротивела мне твоя чертова река, ну же.
Ели, сосны, пихты, слепящие стрелы солнца на воде, живой ток и шипение пенящейся воды, внезапный ужас при виде валунов, слишком больших, слишком близко стоящих друг к другу. Где же проход?.. Разве нет тут прохода? На карте, выпущенной заповедником, указан фарватер, здравый смысл подсказывает, что должен быть фарватер, не может же быть, что они не сумеют его найти. Они провели на Лохри три с половиной дня, и впереди у них еще два дня, и они устали от красоты реки, леса, нависшего неба.
Приближаясь к порогам в три мили длиной - к убегающей вдаль ленте кипящей воды, - к порогам милях в тридцати восточнее озера Сёль, относительно которых их шутливо предостерегали (намочите вы там себе ноги, если ловко не сманеврируете), юноши услышали тихое бормотание кипящей воды - звук, предупреждающий о том, что впереди водопад. Надо подгрести к берегу, надо изучить карту порогов. Изучить карту повнимательнее. Однако Ник хочет двигаться дальше. Инерция несет его вперед - он так устал, что не хочет останавливаться. Позади длинный день - уже больше шести, одежда их промокла, терпение на исходе, то и дело прорывается раздражение. Тони вытирает лицо и, вяло пожав плечами, показывает, что ему все равно - он готов двигаться дальше. Ким хохочет и кричит:
- Черт с ними! - чмокает губами, посылая воздушный поцелуй в сторону Ника. - Черт с ними! Поехали! Через две минуты все эти пороги будут уже позади.
Один только Мори сидит, смотрит прямо перед собой, не в силах вообще реагировать. Ник вторично обращается к нему. А он не слышит, смотрит перед собой на стремнину, на вихрящийся влажный воздух. Его парализовала внезапная уверенность в том, что он здесь уже был и что это опасное место.
Здесь, на этой узкой реке, вьющейся меж высоких лесов по пустынным и прекрасным диким местам Западного Онтарио, на носу юркого зеленого каноэ фирмы "Призалекс", с нетерпеливым Ником Мартенсом на корме. Ник говорит:
- Мори! Мори! Согласен?
(Возможно, им тоже владеет это жутковатое ощущение deja vu, ибо им с Мори часто случается испытывать одни и те же чувства, что озадачивает и раздражает Ника. А он предчувствует, что не все пойдет ладно? Что через минуту они будут кричать как перепуганные дети, когда оба каноэ перевернутся? Но ведь последние три ночи мальчики провели в мокрых палатках, прислушиваясь к дождю и рассуждая о таких материях, как мужество, умение достойно вести себя в трудных обстоятельствах и готовность умереть, когда придет время, - возможно, они решили, что, раз они рассуждают на столь смелые, серьезные, взрослые темы, это защитит их от реальной беды.)
- Мори! Согласен? Поехали.
Ким и Тони рванули вперед - Ким на корме. А Мори сидит неподвижно, приподняв тощие плечи. Слабые глаза его ломит, несмотря на зеленые очки: солнце бьет в них остриями ярких копий со всех сторон, с тысячи направлений, колет, точно осколки стекла, - и это тоже знакомо.
- Да ну же, черт бы тебя подрал, - бормочет Ник, его ближайший друг Ник, запальчивый Ник, которым восхищаются и которого терпеть не могут многие мальчики в школе Бауэра и которого любит Мори Хэллек. - Опротивела мне твоя уродская рожа, твой уродский затылок, да ну же, чего ты, ради всего святого, ждешь?.. - Обычно тихий приятный голос Ника звучит хрипло от усталости.
Ну разве у Мори есть выбор? Плечи и верхняя часть спины у него пульсируют от боли; он понимает: надо настоять на том, чтобы подгрести к берегу, но Ким с Тони уже помчались вперед. Ник, сидящий сзади, готов его прикончить, так что у него действительно нет выбора. Он кивает, он соглашается. Каноэ рванулось вперед. И его вдруг понесло к тому месту, где нечто бесповоротное может произойти - уже произошло, - где может приостановиться физический закон жизни.
Один миг анархии - и все, что он познал, все, что можно познать, развеется.
- Смотри в оба! - кричит Ник.
Камни всех размеров, всех видов - валуны… скалистые уступы… белая пенящаяся вода… исступленная… оглушающая. Воздух превратился в воду - его быстро, панически заглатываешь. Черная вода, иссиня-зеленая вода, белая пена пузырится и ревет. Мимо пролетает камень, пролетает другой, слева, справа. Ник кричит в испуге и восторге, каноэ подпрыгивает, у Мори схватывает живот, ему вдруг до смерти хочется помочиться, а через секунду он уже забывает об этом. Они ныряют… летят… мчатся, словно бы над водой… и ничто не может их зацепить, ничто не может причинить им вреда. Мори Хэллек и Ник Мартене - семнадцатилетние мальчишки мчатся мимо высоких берегов, меж двух стен хвойного леса, которого они уже не видят.
Они будут жить вечно! Ничто не может их зацепить!
А теперь влево - там водоворот, как раз под следующим порогом…
Упавшая сосна, вся гнилая… огромный белый валун со страшноватыми вмятинами - будто это глаза, нос, рот… камни на камнях… осыпи - гладкие, точно детская горка… привкус паники во рту… хвастливый крик радости… Мори, лишь несколько секунд тому назад считавший, что каноэ сейчас врежется в скрытый под водой камень… Неправда, что мы живем и умираем в одиночку, смотрите, вот мы вместе, смотрите, мы всегда вместе…
Оглушительный грохот. Еле различимые радуги танцуют над головой. А где-то в глубине, под ложечкой, шевелится страх. В ста ярдах впереди две согнувшиеся фигурки в дюралевом каноэ вот-вот исчезнут в тумане. Каноэ изрядно набирает воды, Мори с трудом дышит, нос забивают брызги, руки и ноги онемели, кровь бешено пульсирует в глазах. Он машинально выполняет приказания, выкрикиваемые другом. Выполняет не думая. Неправда, что мы живем и умираем в одиночку, смотрите, вот мы вместе в эту минуту, в эту страшную минуту, смотрите, вот мы вместе, мы всегда вместе…
ДРУЗЬЯ
Мори Хэллек - с обезьяньим лицом гнома: черты мелкие и будто собранные в пригоршню; светло-голубые слезящиеся глазки, курносый нос, толстые губы, заостренный подбородок. Кожа молочно-белая, нечистая. Прыщи, словно крошечные красные ягодки, покрывают не только его лицо, но и шею, и всю спину. Бедняга Мори! Такой уродливый. Подающий такие надежды. Со своими паучьими руками и ногами, близорукий, слегка заикающийся, с трогательной, берущей за сердце улыбкой. Мори - сын Джозефа Хэллека. Ему семнадцать лет, он учится в старшем классе школы Бауэра, а ростом всего пять футов восемь дюймов и весит 125 фунтов, этот бедняга Мори, добряк Мори, смущающий приятелей своими рассуждениями "о Боге", и "о Христе", и о том, что "жизнь - это дар".
Мори объявил, что он просто христианин, не принадлежащий ни к какой церкви. Главное, как ему представляется, - видеть Христа в своих собратьях… найти способ оживить Христа в себе. Он говорил об этом свободно, взволнованно, порой заикаясь от волнения, не замечая, что его слушатели закатывают глаза или гримасничают от скуки. Он был умный, смекалистый; неплохой спортсмен, несмотря на свои физические данные: играл в теннис, занимался гимнастикой, бегал, - и в большинстве случаев рассуждал вполне здраво, так что, промучившись первый семестр, он потом вполне прижился в школе Бауэра. Его одноклассники отлично знали, что он - Мори Хэллек, а его отец - Джозеф Хэллек (Хэллековская медно-алюминиевая компания), но ведь это была школа - Бауэра в Кремптоне, штат Массачусетс, и, наверное, одна треть из двухсот соучеников Мори были выходцами из не менее богатых, чем Хэллеки, семей, или почти таких же богатых: в каждом классе было с полдюжины "знаменитых" фамилий. В школе Бауэра не имело большого значения - во всяком случае, считалось, что не имеет значения, - из какой ты семьи, с кем твоя семья общается, сколько, по произвольным подсчетам того или иного мальчика, он "стоит".
Мори Хэллек - завораживавший и раздражавший Ника Мартенса и внушавший ему уважение. Мори - младенец (который в семнадцать лет не стыдился плакать). Мори - стоик, загадка, объект бесчисленных грубых шуточек, любивший напевать себе под нос, просыпавшийся в шесть утра, веселый, улыбчивый, легко прощающий. (А ему приходилось многое прощать. Ибо, как ни печально, даже его друзья в школе Бауэра порой издевались над ним.) Он был занудлив, был жизнерадостен и щедр, его любили, или едва терпели, или смеялись над ним, или восхищались поистине донкихотским мужеством, с каким он перед всем классом вступал в спор с наиболее догматичными и властными преподавателями. Бывали дни, когда он знал ответы на все вопросы и мог состязаться - почти мог состязаться - с самыми способными мальчиками. Бывали другие дни, когда он не мог дать ни одного правильного ответа, когда он заваливал письменные работы, краснел и покусывал костяшки пальцев, а на переменках уходил куда-то один. (Что он там делает один? Молится? Бухается на колени и молится?) Просто нутро его не соответствовало внешности, как у других людей. С такими короткими паучьими ножками, зачастую некоординированными движениями, слабыми глазами. (Особенно худо было у него с левым глазом. Однажды Мори закрыл ладонью правый глаз и, глядя на Ника, усиленно моргая, объявил, что в общем-то он на этот глаз слеп - "юридически", видимо, слеп. Ник был смущен и раздосадован - ну что он, Ник, может сказать на это? У него-то зрение было почти идеальное.)
Случалось, Мори неплохо отличался в спорте, стрелял с поистине отчаянной энергией - он был не из тех умных низкорослых очкариков, которые делают вид, будто гордятся отсутствием физических данных. Он плавал, он бегал, он четко и изящно выполнял гимнастические упражнения; он пробовал себя в командной гребле; он пробовал играть в баскетбол; он даже целый месяц пробовал - какой это был фарс! - боксировать с Ником. (В школе почему-то делали упор на бокс.) Он мог вполне прилично сыграть в теннис три сета, а во время четвертого совершал одну промашку за другой - становился вдруг неуклюжим, невпопад махал руками, ноги у него заплетались, лицо и шея приобретали багрово-красный оттенок. Он что-то бормотал себе под нос, он извинялся, он "просто не понимал, что с ним". В такие моменты Ник не чувствовал себя победителем - ну что значит выиграть в теннис у такого противника, как Мори Хэллек? У этого дурачка, этого клоуна. Просто глупо Нику терять с ним время. Чем покаяннее становился Мори, тем больше злился Ник, так что со стороны всегда казалось, будто Ник злится на Мори за промашки. Прекрати. Заткнись. Не надо. (Еще мальчиком Ник взял себе за правило никогда ничего не объяснять и никогда не извиняться - разве что перед взрослыми… влиятельными взрослыми.)
- Хватит! - вдруг объявлял Ник и уходил с корта.
Хватит. Проворонил. Забудь.
Но они были друзьями. С перерывами. Настоящими друзьями: Ник однажды признался Мори, что более близкого друга у него никогда не было, да и вообще Мори, пожалуй, единственный его друг, так как Ник мог ему доверять.
Ник, который был таким популярным, Ник, у которого было столько друзей. Председатель класса три года подряд. (Хотя каждый год он получал все меньше голосов - что втайне бесило его, ибо разве это не означало, что бывшие сторонники отворачивались от него?) Красавец Ник Мартене - остроумный, саркастичный, неутомимый в своей жажде состязаться с другими, вечно что-то прикидывающий, рассчитывающий, с этой своей привычкой ни минуты не быть в покое (щелкать шариковой ручкой, заводить часы, ерзать на стуле), со своей неустанной заботой о продвижении вперед. Предельно вежливый со взрослыми - влиятельными взрослыми, - он бурно веселился, передразнивая их, стоило им отвернуться. Выказывать неблагодарность было бы с его стороны неразумно - ведь он же учился на стипендию в школе Бауэра, - и он, безусловно, был благодарен, во всяком случае внешне. Волосы у него были русые, густые и пышные, нос - прямой, губы четко обрисованы; говорил он бойко и убежденно, все любили его - или почти все, - хотя, надо сказать, были у него и враги и он старался знать в точности, кто они.
- Что ты нашел в Хэллеке? - часто спрашивали Ника. - Это же настоящая задница!..
Да, конечно. Мори как-никак был сыном Джозефа Хэллека. И мистер Хэллек скоро полюбил энергичного филадельфийского приятеля своего сына.
Но дело было не только в этом - безусловно, не только в этом. Хотя Мори сам часто увязывался за Ником и его друзьями, которые милостиво терпели его. Ник действительно любил Мори, а это уже было непостижимо. Ник, который всегда пользовался такой популярностью. Ник, у которого было столько друзей… (Правда, его сарказм отвадил некоторых из них. Равно как и вдруг прорывающаяся резкость. Его манера стравливать мальчиков. Его озабоченность самовосхвалением.)
- Что ты находишь в Хэллеке? - спрашивал его Тони Ди Пьеро больше из любопытства, чем от злости. - Неужели ты не устал от этого добрячка?
Бедняга Мори - бесконечно преданный, не обижавшийся, даже когда его грубо отсылали, охотно одалживавший Нику деньги, а потом упорно утверждавший, что возвращать их не надо, они ему не нужны.
Что, конечно, выводило Ника из себя. Ника, который говорил:
- Ты что, думаешь, я не могу расплатиться с тобой?.. Не в состоянии расплатиться?
И дело кончалось тем, что Мори принимался извиняться, светлые глаза его наполнялись слезами.
- Ты же знаешь, Ник, у меня этого и в мыслях не было, - бормотал он.
- Хотелось бы мне знать, что у тебя было в мыслях, - говорил Ник.
- Ну, Ник… перестань. Ты же знаешь, что у меня этого и в мыслях не было, - говорил Мори.
Просил, молил, извинялся. Его прыщавое лицо и шея мучительно краснели.
Ник - боксер (вес - 150 фунтов, рост - почти шесть футов), легкий, и грациозный, и крепко стоящий на ногах, с узкими бедрами и сильными, жилистыми волосатыми ногами. Ник - пловец, чемпион по бегу, баскетболист (один из капитанов школьной команды), Ник - неизменный отличник, стипендиат, нацелившийся на Гарвард. Ник - чемпион школы по теннису. Ник - актер: он играл Марка Антония в "Юлии Цезаре" и Джека в "Как важно быть серьезным", поставленной в виде фарса. Он даже довольно долго учился на фортепьяно, признался он Мори, хотя в школе Бауэра не выказывал любви к музыке. (Мори обнаружил очень интересные - очень красивые - наброски Ника, валявшиеся на парте. Нотные линейки - с тактами, со скрипичным и басовым ключами, тщательно, каллиграфически и вместе с тем как бы играючи выведенными пером. Мори долго рассматривал листок, но не мог прочесть ноты и не понимал, музыка это или нет, действительно его друг пытался что-то сочинить или просто рисовал; спрашивать же он не стал - не потому, что Ник мог высмеять его невежество, а потому, что Ника могло смутить то, что Мори видел ноты. Однако ноты были такие красивые, что Мори не выдержал и стащил один из листков… Ник потом явно его не хватился.)
Ну а кроме того, Ник был президентом клуба дебатов. И Ник был третьим или четвертым шахматистом в школе. Ник - школьный политик. Неутомимый, уверенный в себе. Иной раз чуточку мстительный, но это можно было понять, поскольку он вкладывал всего себя в школьную политику: его, казалось, в самом деле волновало, как проходят выборы, что решают те или иные комиссии.
Ник, Ник. Иной раз воздух звенел от его имени - или так казалось Мори Хэллеку.
(Мори Хэллеку с его глупой "самодисциплиной", его прыщами и болтовней о Христе. Мори, которого Ник явно жалел, точно это был его более слабый младший брат; Мори, которому Ник пытался давать уроки бокса и которого действительно научил вполне прилично играть в теннис.)
- Что ты все-таки находишь в Хэллеке? - спрашивал Тони. - Вечно он за нами хвостом ходит.
- Мне он нравится, - говорил Ник. - Он неплохой.
- Конечно, неплохой, - соглашался, позевывая, Тони. - До того хороший, что просто не верится. Но все-таки что ты - то в нем находишь?
Ник подумал с минуту. Он не привык, чтобы его так расспрашивали, и не стал бы утруждать себя ответом, спроси его кто другой. Наконец он сказал, состроив гримасу:
- Что я нахожу в нем? Не знаю. Не могу понять.
(Тони Ди Пьеро был высокий, стройный, лениво-мрачноватый юноша с оливково-смуглой кожей и черными как ночь глазами. У него мгновенно вспыхивающая, плутоватая улыбка, черные гладкие волосы. В школьном бассейне, выныривая на поверхность, он походил на тюленя - гладкого, темного, мускулистого и грациозного. Родился он в Брюсселе, и в Штаты его привезли в возрасте трех лет. Отец Тони умер - в школе ходили слухи, что его убили много лет тому назад в Риме, но было ли это политическое убийство или просто следствие беспорядочной личной жизни - никто в точности не знал и, конечно, спросить об этом не мог. Мать Тони была американка, наследница большого состояния, нажитого… на табаке?., спиртных напитках?., нефти? - рассказывали разное. Говорили, что она покончила жизнь самоубийством… или находится в больнице - лечится от алкоголизма… или от наркомании… или же у нее какая-то психическая болезнь. Конечно, расспрашивать об этом никто не мог. Во всяком случае, Тони, похоже, никогда не ощущал недостатка в деньгах, хотя и не швырялся ими. Он носил дорогие вещи, сшитые по европейской моде; имел "ягуар", что, конечно, запрещалось в школе Бауэра… дружил с несколькими девушками, главным образом из Нью-Йорка; выражался лаконично, но был неглуп; неизменно получал хорошие отметки. Пока он учился в школе, никто не навещал его, хотя время от времени ему звонили по телефону, о чем он никогда не рассказывал. Во время каникул он либо оставался в школе, либо ехал в Нью-Йорк (где останавливался в отеле "Пьер"), либо принимал приглашение кого-то из друзей. Он дружил с Ником Мартенсом, так как каждый считал другого себе ровней, а кроме того, Тони был единственным, кем - Ник это чувствовал - ему не удастся помыкать.)
- Когда-нибудь ты навредишь ему, - сказал однажды Тони с несвойственной ему импульсивностью. - Ты хочешь ему навредить.
- Дерьмо ты, - сказал Ник. - Ничего ты обо мне не знаешь.
Пожалуй, Мори был его совестью. Его младшим братом. (Хотя на самом деле Мори был на несколько месяцев старше Ника.) Человеком, с которым можно было разговаривать допоздна в общей комнате, или после тенниса, или во время долгой поездки в город, когда надо голосовать на дороге, чтобы тебя подвезли. О планах на будущее, о том, есть ли Бог, о том, посвятить ли себя юриспруденции или политике, что делать с отцом (хотя что, собственно, шестнадцатилетний мальчик мог сделать с Бернардом Мартенсом), насколько серьезно следует относиться к жизни, что такое верность и дружба, можно ли действительно доверять кому-то, мир - это сплошное дерьмо или в нем есть… есть какие-то возможности?..