Загородник Ишков, высоченный, с копной седых волос и, как и Егоров, усатый, но в отличие от усов сатирика, его усы горизонтальные, и не в пример сатирику, Ишков постоянно настроен на борьбу, он жить не может без споров на любую тему, и надо признать, от него исходит дух победителя. Будучи историком, Ишков клепал фундаментальные исторические романы и натаскивал меня по части далекого прошлого нашего Отечества. Скажу сразу - знания у моего друга колоссальные, спору нет (рядом с ним я чувствовал себя хилым горожаниным в джунглях), но его романы (из серии "Великие тираны" - все эти Калигулы, Ироды, Коммоды) обрушивают на читателя дюжину имен и фактов, но плоховато создают экспозицию Древнего мира (в реальности или близко к ней), от этого все выглядит немного схематично, так мне кажется. И вообще не ясно, для кого рассчитаны эти книги; если для студентов-историков - это одно, это куда ни шло, а если для неподготовленного читателя, вроде меня, - то это труднопреодолимое чтиво. Хотя, конечно, блок его романов впечатляет своей массой - представляю, сколько наш друг просидел в библиотеках и в интернете, это адская работа.
Ишков все сокрушался, что у него "нет имени" (хотя его романы продаются во многих магазинах, а "имя" есть у тех, кого "раскручивают", известное дело - за деньги). Как-то заявил:
- Эти мои романы - моя последняя надежда.
- Надежда на что? - попытался я уточнить.
- На то, что сделаю имя, стану известным, - историк пустил в ход оружие ближнего боя.
- На фига тебе это?
- Ну ты даешь! - историк злодейски сверкнул глазами и дал залп из тяжелого орудия: - Не понимаешь что ли - сразу другое отношение к тебе, сразу пойдут заказы! - и, как бы собирая военные трофеи, заключил: - У тебя нет заказов, потому что ты неизвестный.
Во время разговоров о литературе Ишков становился не просто резок в оценках, он становился беспощаден, никому не давал спуску (особенно тем, кто писал развлекательные рассказики, и популярным детективщикам, которых рвали на части); от него только и слышалось:
- Дурь какая-то! Суррогатная проза!..
Как-то прочитал рассказы Валерия Рогова (нашего общего приятеля, прозаика тяжеловеса, работающего основательно, со знанием дела) и в редакции "Советский писателя", будучи выпивши, врезал автору в глаза:
- Хреновина!
Рогов пожал плечами и, расстроенный, вышел из комнаты. Шашин, который присутствовал при этом, набросился на Ишкова:
- Мишка, ну что ты молотишь?! Прочитал два рассказа, ничего не понял, оскорбил человека. Ты знаешь, что у Рогова есть отличный роман?
Когда Рогов вернулся, Ишков воскликнул:
- Валера, ну прости! Хочешь, встану перед тобой на колени? - и брякнулся на пол; потом поднялся, - но пишешь плохо.
Ишков никак не мог расстаться с провинциальными замашками - частенько кого-то изображал, (здесь его талант очевиден, здесь он накопил достаточно мастерства). Взять хотя бы его наигранные предпосылки:
- Можно выругаться?
Или:
- Можно я скажу прямо? Я по-другому не могу. Мне твоя вещь понравилась (тому же Рогову).
А то вдруг выступает в роли сурового судьи. Недавно выдал Шашину весомое обвинение:
- Хороший ты был мужик, пока не бросил пить.
А потом досталось и мне (когда я что-то ляпнул):
- …Ты это серьезно? Я все ждал, когда ты скажешь то, что ясно и детям. Дождался, ха-ха!
Но у Ишкова есть немалое достоинство - он умеет слушать собеседников, и не раз произносил:
- Да, ты прав, а я не прав.
Во время споров о политике, Ишков вскакивал, ударялся головой о люстру, и, размахивая руками, с дикими усилиями (до заиканий) доказывал свою правоту, а потом внезапно стихал, опускался на стул.
- Не о том говорим, - бормотал и тут же перескакивал в другую область: - Наше дело писать, рукопись убедительней всего.
Это и так понятно каждому пишущему, но и разговоры и споры с друзьями необходимы.
Ишков живет в Подольске и в первые годы, после наших застолий, иногда оставался у меня ночевать, предварительно позвонив жене (семейное счастье он оберегал, как истинный пуританин, и кстати, у себя в домашней обстановке становился мягким, улыбчивым, играл на гитаре, пел туристские песни; в своем доме к друзьям он предельно внимателен и даже нежен). За бутылкой мы вели захватывающие разговоры - это были самые длинные ночи в моей жизни. И самые прекрасные. Благодаря Ишкову, я здорово поумнел. Закончивший Литинститут (вместе с Шашиным), глубоко начитанный Ишков по-настоящему сведущ во всех областях литературы, но ему не хватает художнического взгляда на жизнь. Он все говорит и пишет правильно, умно, но где образность, метафоричность?! Мы с Шашиным ждем от него шедевров (его потенциал огромен), а он в спешке выдает обычное чтиво, чуть лучше всяких, набивших руку, ремесленников.
Сейчас Ишков работает ночным сторожем на заводе (сутки дежурит, трое свободен; за смену успевает и потрепаться с рабочими, и посидеть над рукописями, и поспать) - ему постоянно приходиться подрабатывать (младшему сыну нужна квартира, жене - санаторий, лечить больные ноги), он берется за любую "вспомогательную работу" (попросту халтуру): надо сделать путеводитель по Подольску - делает, надо написать детектив - пишет, надо придумать компьютерные игры - придумывает (и все на неплохом уровне); а работу для души оставляет на будущее, и мы с Шашиным тревожимся - как бы эта гонка не вышла нашему другу боком.
Не так давно прозаик Юрий Перов предложил Ишкову писать сценарии для телефильмов. За короткое время наш неутомимый друг настряпал десяток серий, довольно средних, без особых находок.
- У меня по утрам голова кипит от планов, - говорит, - и я сразу бегу к столу.
- Тебе, Мишка, главное - заработать деньги, - возмущался Шашин. - Тебе все равно, что писать. Что не предложат, хватаешься. Разбрасываешься! Ты стал чересчур прагматичен. И такое впечатление, что катаешь первое, что приходит в башку.
Я тоже наседал на "многостаночника":
- Ты совсем спятил в погоне за деньгами. Деньги всем нужны. Мы ведь с Шашиным тоже подрабатываем на своих колымагах - он бомбит, таксорит, я развожу и таскаю книги. Устройся сторожем еще куда-нибудь, такого здоровяка везде возьмут. Но халтурить в литературе - последнее дело.
- Ну что вы от меня хотите?! - вспыхивал Ишков. - Ну не могу я делать лучше, графоман я!
- Не болтай ерунду! Шашин говорит - у тебя есть отличный фантастический роман, и ты сам хвастался - в столе куча рассказов.
- В романе есть немного мусора, но я готов отредактировать. Мишка упрямый, не хочет, а вещь получилась бы классная. - Шашин подробно пересказывал, действительно, интересный сюжет. (Ишков слушал и посмеивался в усы - похоже, считал, что его роман и без всякой редактуры эталон мастерства).
Кстати, несколько раз Ишков ездил обсуждать сценарии к Перову в Переделкино (тот, как и подобает классику, работал в Доме творчества). Позднее Рогов говорил:
- Я тоже там недельку жил в соседнем номере. Мишка пять раз приезжал к Перову, ко мне даже не зашел поздороваться.
В конце концов наша с Шашиным "проработка" автора исторических романов пошла ему на пользу - он стал бережней относиться к друзьям, но главное - написал два романа, которые назвал "гениальными" (вроде, действительно сделал гигантский шаг вперед).
Шашин, можно сказать, выглядел юношей в нашей группе (и сейчас таковым выглядит - ему чуть перевалило за пятьдесят), но, пожалуй, он-то и был самым рассудительным - все отмечали цельность его натуры. (Внешне он спокоен, но внутри его нервы всегда напряжены и случается это напряжение выходит наружу - в виде вспышек раздражения). Шашин плотный молодец, всегда гладко выбритый, без всяких украшательств в виде усов и сложных шевелюр, немногословный, дотошный аккуратист, постоянно делал мне выговоры за неухоженность и прокуренность квартиры:
- …Не можешь сделать ремонт! Хотя бы поклеить обои!.. Жена по запаху узнает, что я был у тебя, сразу стирает мою одежду, а меня отправляет в ванную - смывать впитавшийся никотин.
Во время споров Шашин редко выходил из себя, а если и выходил, то выбирал выражения (не то, что мы), хотя порой чувствовалось - это ему дается с трудом. За прошедшие годы он всего два раза "вышел из себя", правда, впечатляюще. Первый раз выкинул дурацкую шутку - позвонил моему, неуравновешенному, мнительному брату и, изменив голос, прогундосил:
- Вам звонят из издательства по поводу вашего романа. В нем мало секса и надо поменять вашу фамилию на женскую.
Брат жутко расстроился. А Ишков справедливо объявил шутнику:
- Ты становишься опасен!
Второй раз Шашин поступил попросту отвратительно - вез меня домой на машине и, во время спора, вдруг ляпнул:
- Сейчас остановлю машину и тебя высажу (на кольцевой!).
Понятно, ляпнул сгоряча, но я настолько опешил, что не среагировал. Только позднее самым серьезным образом отчитал его. Эту выходку я простил только ему, близкому другу, но, пожалуй, все же надо было выйти из машины, чтобы впредь драматург не забывался и бережно относился к друзьям. Шашин, конечно, понял, что переборщил и в дальнейшем был предельно внимателен ко мне: не считаясь со временем, приезжал налаживать компьютер, помогал готовить в типографию мои книги, и во время этой работы проявил себя, как самый надежный друг.
Попутно замечу: Шашин никогда не приезжает ко мне без сумки с продуктами (их, после наших застолий, мне еще хватает на два дня), в отличие от Ишкова, который раньше, даже "обмывая" очередной роман, являлся с одной бутылкой, которую мы с ним выпивали в один присест. Правда, позднее стал приезжать и с банками закуски. Ну, а свои дни рождения Ишков отмечает с купеческим размахом - устраивает для нас гастрономический беспредел, стол прогибается от яства, наливок (собственного изготовления) и всевозможных маринадов - фантазиями его жены, виртуозной кулинарки - и все с крохотного, две сотки, участка под Подольском.
К слову, на том участке Ишков сколотил из горбыля времянку - что-то вроде шалаша, и вдруг недавно, когда Шашин позвонил в Подольск, чтобы пригласить Ишкова обмыть мою книжку, услышал голос жены Ишкова: "А Миша на участке делает веранду". Мы с Шашиным чуть не умерли от смеха - веранду к шалашу! И делает Ишков, который с трудом отличает гвоздь от шурупа.
У Ишковых отличная родня: брат с женой - астрономы, старший сын с женой - китаисты, племянница и внучка - талантливые девчушки; в застолье они все блестящие рассказчики, а их искренность просто-напросто сражает. Бывать в их семействе - радость.
А вот в семействе Шашина - сплошная грусть, что понятно - там произошла трагедия. Жена Шашина, после гибели их сына (нелепой смерти подростка), стала странной особой - ей всюду мерещатся микробы; из-за этой болезненности она крайне редко выходит из дома (всего один раз пришла в ЦДЛ на просмотр фильма), ни с кем не общается и не принимает гостей. Естественно, у Шашина не собираемся; его дни рождения отмечаем у меня.
Особо надо отметить щедрость Шашина: нам с братом он отгрохал королевские подарки: компьютер и принтер, а сыну Ишкова на свадьбу - "Ниву".
Ну и главное - Шашин написал девять пьес (каждую подолгу "утаптывал, утрамбовывал"); он прирожденный драматург, блестящий сюжетчик, ему придумать захватывающую фабулу - раз плюнуть. Одна из его пьес "Поджигатель" - первоклассная вещь (шла в "Театре современной пьесы" и на телевидении), но у нашего друга нет связей в театрах, и восемь его пьес лежат в столе. Недавно Шашин написал два отличных телесценария, но, как известно, на телевидении одни "свои" и влезть туда невозможно. И все же, я верю - рано или поздно по этим сценариям снимут фильмы, а на пьесы нашего друга будут сбегаться зрители со всей Москвы.
Нельзя не упомянуть то, что объединяет Ишкова с Шашиным - это категоричность суждений. Они никогда не говорят "по-моему", "пожалуй", "мне кажется", сразу рубят с плеча - только так и баста! Никак не помудреют, черти. К тому же, оба моложе меня и могли бы поуважительней относиться к моей лысине.
Спустя несколько лет, после того, как я переехал в Тушино, Шашин бросил пить и стал над нами посмеиваться:
- И не надоело вам отравляться?! Сколько можно!
Стоило нам обмолвиться, что "к чаю любим сладкое", как он усмехался:
- Как все алкаши! Ты, Сергеев, вообще опасный пьяница - сильно не пьянеешь, остаешься хорошим собеседником, и с тобой друзья хотят еще выпить.
Позднее он серьезно ударился в религию, и уже устраивал Егорову и Ишкову более жесткие выговоры, а меня и вовсе выбрал основной мишенью: стоило мне заикнуться, что прежний фильм "Идиот" (с Яковлевым и Борисовой) намного лучше последнего, как мой друг заключал:
- Ты старый, не любопытный!
Особенно Шашин лупил меня за безбожье (он находился под сильным влиянием товарища по Литинституту Игоря Исакова): постоянно подсовывал мне религиозные книги, напоминал про Страшный суд:
- …Учти, когда ты ругаешься, Дева Мария плачет!
Как и многие, воспитанные Советской властью, да еще будучи недоучкой, я в религии полнейший дилетант, круглый невежда. Я обеими руками за идеалы православной веры, с благоговением взираю на храмы, меня увлекают торжественные ритуалы, слова священнослужителей (за исключением идолопоклонства перед иконой, да еще приписывают ей какие-то лечебные свойства), но, как говорили немецкие философы, "христианство унижает и порабощает человека". В самом деле, ведь оно призывает "возлюбить врагов своих, благословить ненавидящих вас, обижающих и гонящих вас". Потому-то православное смирение похоже на рабство (особенно сейчас, когда русский народ открыто грабят, называют быдлом, но он все терпит). Насколько я знаю, князь Святослав (отец Владимира, принявшего христианство) говорил: "Вера христианска - уродство есть". И вообще, почему мы должны изучать историю чужого народа, поклоняться чужим богам, ведь у нас были и свои?
И я не верю в Бога (уже, вроде, объяснены "плачущие иконы" и "явления святых"; да, собственно, и "венец природы" уже получают в пробирке!). И, как известно, церковнослужители не отличаются святостью - наши, православные, в прошлом сотрудничали с КГБ, а теперь подпевают "демократам"; о католиках и говорить нечего - больших интриг и разврата, чем в Ватикане, трудно представить, а теперешние кардиналы и вовсе занимаются растлением малолетних. Как-то мы в очередной раз подняли этот вопрос, и я оскандалился, сказав:
- Наука все больше объясняет необъяснимое. (Надо было сказать "ранее необъяснимое").
Ишков поднял меня на смех:
- Ха! Так изъясняется писатель! Это надо записать.
Шашин начал перечислять великих ученых, верящих в Бога, но я пошел дальше развивать свои глубокие мысли:
- …За свою жизнь я видел кое-что необычное, но никогда не ощущал присутствия ни Бога, ни Дьявола - хоть убей! - не ощущал. Думаю, они существуют только в воображении людей. Возможно даже Бога попросту выдумали евреи для гоев и вся религия - величайший обман. Как известно, физиолог Павлов и Энштейн, и многие другие великие были атеистами. Чехов говорил Бунину: "Как врач скажу вам - никакой второй жизни нет. Могу это доказать, как дважды два. Бессмертие после смерти - сущий вздор"… Я верю в сверхестественную интуицию, в телепатию, даже в параллельный мир, но все это, в той или иной мере, объяснимо научно, и Чудотворец здесь ни при чем.
Шашин, отбросив всякую христианскую терпимость, агрессивно пытался раздолбать мое стойкое невежество, но я выдержал удар. Кстати, не смог меня разубедить и поэт и настоятель храма Владимир Нежданов, и бывший прозаик, а теперь священник Ярослав Шипов (то ли они плоховато знают предмет, то ли я непробиваемый тупица). А вот брат Ишкова, серьезный ученый, встал на мою сторону, да еще растолковал, что законы небесной механики прекрасно обходятся без Бога.
Конечно, мне давно следовало бы почитать наших религиозных философов (немецких кто-то подсунул и их немного полистал), да все не доходят руки, все откладываю на потом, на глубокую старость, когда начну собираться в дорогу на небо. Хотя, куда уж откладывать?!
Что еще я говорил Шашину?
- …По-моему, большинство людей верят в Бога, не потому что пришли к нему из-за потребности души, для самосовершенствования, а в результате библейских мифов, необъяснимых явлений. Для них Бог - защита от всех бед, убежище от житейских проблем. И не грешат они не из-за нравственных убеждений, а из-за боязни возмездия в Аду. Для многих религия - страх перед исчезновением навсегда и, естественно, надежда на воскрешение и вечную жизнь… Кстати, если воскреснут миллиарды людей, где уместятся все эти полчища, ведь некуда будет ногу поставить? Сейчас некоторые и ради моды ударились в религию, такие просто хотят украсить свою жизнь.
Мой дружище возмущался, доказывал, что все мои рассуждения дурацкие, а вопросы идиотские - их может задавать только человек с мозгами Буратино. Недавно он и вовсе заявил со смешной инфантильностью:
- Мой батюшка сказал, чтобы я не спорил с тобой…
Пусть не спорит - его дело, но уж если ты такой святоша и всех осуждаешь за малейшие промахи, то и сам должен поступать безупречно, а он дает советы своему другу Юрию Перову, как писать о проститутке (тот издал роман "Толстушка") - странная ханжеская позиция. Интересно, как на это смотрит Дева Мария?
Год назад мой дорогой друг отмочил совсем уж не христианский номер. Ему и Ишкову я подарил по картине; Ишков повесил у себя на видное место, а Шашин, неблагодарный гусь, отдал своей знакомой; позднее и вовсе сообщил приятное - будто эта его знакомая продала картину за доллары писателю детективщику М. Рогожину. Ну ладно, не понравилась тебе моя картина - засунь ее под тахту, но так поступать по православным заветам? Я ж ему, драгоценному, от всего сердца подарил, и вложил в работу немало чувств, старания, красок и прочего. К тому же, прежде показал десяток картин и сказал: "Выбирай!". На кой черт выбрал?! Мог бы под любым предлогом отказаться. Не стал же брать книгу у Климонтовича, когда тот подписывал мне свой очередной том - тогда сказал просто: "А мне не обязательно".
Ох уж эти глубоко церковные люди! Они живут высшими понятиями, а мы, безбожники, мелочевкой. Но если серьезно, без религии народу не обойтись, и Шашин прав - только православие может объединить русских. И у власти должны находиться верующие люди, тогда будет поменьше воровства и негодяйства. И признаюсь, хотелось бы, чтобы наши души были бессмертными - ведь тогда мы встретимся на небесах.
Шашин человек увлекающийся. Недавно круто развернулся (прочитал книгу Истархова "Удар русских богов") и встал на мою сторону, заявив, что разуверился в христианстве.
Ну, так вот, эта троица здорово украсила мою холостяцкую квартиру. Иногда к нам присоединялся Рогов. Обычно после того, как ставил точку в очередном фундаментальном романе или когда находила хандра и не писалось, или после радостного события - купил новую машину, компьютер (который до сих пор не освоил, что вызывает усмешки у компьютерщиков-виртуозов Шашина и Ишкова), или после трагедии, когда спалили его дом под Касимовым, где в течение многих лет он плодотворно работал.