Успенский от своих планов не отступает ни на йоту, и наверняка из миллионера превратится в миллиардера - может, тогда немного успокоится. Но вряд ли - обычно люди, ставящие подобные цели, не успокаиваются и приумножают свои богатства.
Еще до "реформ" Успенский заявил:
- Когда мы победим(!), я стану министром культуры. Буду курировать литературу. А Марк Розовский займется театрами.
Не мудрено, что сейчас наш герой на телевидении главная фигура. Кстати, долгое время я думал, что успех зависит от умения и обстоятельств, то есть - от мастерства и случая, оказалось - в большей степени от знакомств, пробивной силы, саморекламы и прочего. Особенно это заметно сейчас, когда появилась тьма "звезд" кино и эстрады, "академиков телевидения", а звание "народный артист" дают всяким шоуменам.
Хоть убейте меня, но лучшее, что я прочитал у Успенского, это статья в защиту собаки "За что убили Трезора?". Статью он написал блистательно - предметно и четко. Кстати, из него вышел бы классный журналист, ведь его суть - публичность, и то, что он сообщает в прозе - удел журналистики, а не литературы. Яснее ясного: в прозе автор должен вызывать сопереживание, участие, а если он только ловко изображает переживание, но сам при этом остается равнодушным, он всего лишь имитатор и никаких чувств не вызовет.
Конечно, тот "символический том", который наскреб Мазнин, останется в детской литературе, и от некоторых выступлений Успенского останется удачный образ затейника, но ведь ему, непомерно тщеславному, этого мало. Похоже, он замахнулся на премию Андерсена и вообще считает, что ему должен принадлежать весь мир. Ну не случайно же его так раскручивают, создают ему громоподобную известность?! И неужели он, уже пожилой мужик, всерьез считает себя писателем первой величины? Неужели не испытывает неловкости оттого, что его так афишируют? Честное слово, никак не пойму, где у таких субъектов чувство меры, скромность, совестливость - то, что отличает подлинные таланты. Ну почему никуда не лезли детские писатели Виктор Голявкин, тот же Снегирев?
Повторюсь, мы с Успенским старые приятели, между нами никогда не было никаких размолвок, и я очень хочу о нем, паршивце, как о писателе, сказать добрые слова, подыскиваю их со страшной силой, напрягаюсь до посинения, но, хоть тресни, не нахожу. Поэтому, вслед за Мазниным, и хвалю всего лишь "единственный том", а точнее - несколько страниц из того тома. В сущности, это не так уж и мало, если вникнуть.
Ну, а как о человеке, об Успенском каждый может судить сам - он не вылезает с экрана телевизора (на всю страну рассказывает, как он за своего Чебурашку уже воюет с Америкой!), и само собой, - у него полно поклонников и поклонниц. Я помню, как в ЦДЛ одна симпатичная дамочка с телевидения с гордостью заявила мне, что "была любовницей Успенского". Впрочем, может она и заблуждалась - в ЦДЛ чего только не услышишь от разных экзальтированных особ. Например, однажды нам с Яхниным какая-то девица то же самое объявила, касательно Евтушенко - объявила с восторгом, причмокивая, давая понять, что это были лучшие дни в ее жизни, и внезапно радостно вскочила: "Вон он пошел!" - и показала на совершенно другого человека.
Недавно мой друг оператор телевидения Анатолий Жижин рассказывал:
- На работе сталкиваюсь с Успенским. В своей группе он на всех орет. Диктатор! Как-то его спрашиваю: "Вы знаете Леонида Сергеева?". А он дословно, клянусь: "Знаю, знаю. Все эти ребята (?!) были высокие, красивые, но потом в ЦДЛ спились!".
Вот такая звездная высокомерная спесь. Оказывается он, мерзавец, давно поставил на мне крест. Ему невдомек, что я не только пью водку, и не только катаю такие очерки, но и за последние годы написал десятки рассказов. Пусть в стол, но написал. Понятно, он считает личностями тех, кто издается, мелькает на экране, но и о них отзывается гнусно.
Как-то Яхнину на телевидении предложили вести детскую передачу; узнав об этом, Успенский пришел к телевизионным начальникам (самым высоким), заговорил их насмерть и заграбастал передачу себе; о Яхнине бросил небрежно:
- Не знаю такого писателя (хотя, прекрасно знал, они вместе начинали); а спустя некоторое время, через знакомых передал Яхнину привет - похоже, как издевательство.
В ЦДЛ я не раз слышал:
- Ради своих целей Успенский пойдет по трупам приятелей.
Но понятно, теперь нашему герою дорога расчищена, ему никто не дышит в затылок и он царит и властвует в детской литературе, и победоносно шествует к славе - громкой, всемирной. Впрочем, его слава уже перемахнула через океаны и два раза обогнула земной шар. Сейчас он хочет получить премию Андерсена (хотя и ловчит, по телевидению объявил: "премия нужна не мне, а стране"). Его дружки организовали шумную компанию в поддержку этих устремлений. Возможно получит, и тогда, наверняка, поставит новую цель - править всем миром.
Недавно от правительства Москвы Успенский получил собственный офис недалеко от Павелецкого вокзала. Теперь у него своя киностудия, где он собирается выпускать собственные мультфильмы, но опять скандалит, опять судится - на этот раз с художниками, которые справедливо считают, что он им платит меньше, чем следует.
И последний его номер: убедил кого-то из "своих" олигархов учредить дорогую премию для детских писателей. Награждение провел в огромном клубе, с помпой. Из десяти номинаций все десять отдал "своим" (никому не известным "писателям", даже какой-то эмигрантке из Америки).
Успенский напоминает мне воздушный шар, который постоянно надувается - вот только как бы его не разорвало от собственного величия. И как он, миллионер, не понимает, что оставить после себя хорошие дела и добрую память ценнее, чем монумент на престижном кладбище.
Солнечные стихи
Редкостный друг мой Игорь Мазнин на большинстве фотографий (а их у меня целая пачка) - сама приветливость, доброжелательство. К Мазнину все тянутся - так велико его обаяние. Из всего нашего уходящего поколения он больше всех вызывает доверие. Высокий, полноватый, неторопливый, улыбчивый, с располагающим голосом, он обволакивает своей мягкостью, магическим спокойствием, вселяет душевное равновесие, в любой компании выступает в роли миротворца. Входя в писательский клуб, я вижу его сразу, сколько бы народа там ни сидело - над ним прямо-таки светится воздух, сразу становится ясно - он в клубе значительная фигура. Светящийся над башкой воздух - находка Яхнина, ее он ляпнул мне на день рождения спьяна, в приступе высоких чувств; этот воздух (возможно, алкогольные пары) я переадресовываю Мазнину - к нему он подходит больше, вокруг него действительно какой-то теплый микроклимат (одно время наш герой обзавелся дополнительной мужской атрибутикой: отпустил бороду, усы, и понятно, его притягательность возросла).
Как известно, во многом успех в жизни заключается в умении расположить к себе людей. В этом плане мой друг зашел далеко. Мазнин умеет нравиться всем, для каждого находит нужные слова (разумеется, приятные), но именно это и настораживает. Еще в молодости я заметил - подобные люди не так уж искренни, как кажется, и сделал вывод: тот, кто всех подряд гладит по головке, любит только себя. В ЦДЛ он частенько направо-налево отвешивает комплименты, а потом наедине с тобой может всех, кого нахваливал, отругать по первое число. Такая петрушка. Короче, Мазнин такой же "святоша" и беспредельный эгоист, как все мы, только одни из нас знают свои пороки, а другие нет; он из числа не знающих. Собственно, сейчас, в старости, когда он прочно замкнулся в своем домашнем мирке, его вселенское любвеобилие сияет особенно ярко.
А был Мазнин прекрасен - держался невозмутимо, выдержанно, внимательно слушал собеседников, только когда речь заходила об искусстве, становился голосистым неуемным воителем: сам себя заводил (на манер Гитлера и Муссолини), спешил щегольнуть эрудицией и ослепительной фантазией; в запале, для большей убедительности слов, засучивал рукава рубахи, обнажая татуировки на руках (какие-то мотивы с иероглифами и змеями), давая понять, что у него огромный жизненный опыт и он общался не только с писателями. Выступая, он не забывал соблюдать тонкости застольного этикета: отодвигал от края стола рюмки, красиво раскладывал бутерброды, убирал под стол пустые бутылки, а закуривая "Беломор", выпускал дым не в лицо собеседников, как некоторые, а в потолок да еще разгонял его рукой и время от времени относил пепельницу с окурками на подсобный стол и брал чистую (он патологический аккуратист и чистюля).
В настрое Мазнин попросту околдовывал нас, его мысли раскачивались по невероятной амплитуде, а неожиданные образы заставляли почесывать в затылке; за столом, на небольшом пространстве он создавал роскошные храмы и прямо рвался в поднебесье - это он, безумец, делал мастерски. Вот только, когда расстанешься с ним, храмы рушились; от его зажигательных лекций оставались обрывки фраз, какие-то строчки, но ничего конкретного - так он умел затуманить мозги. Кушак говорил:
- Игоря надо записывать на магнитофон.
Верно, надо было, но слушать запись предварительно выпив водки, не иначе, ведь его порывы хороши только в определенной атмосфере. Это я понял позднее, когда он напечатал статью в журнале "Детская литература". Статья выглядела обычным застольным сумбурным потоком, но изложенным на бумаге.
- Бред сумасшедшего, у автора в голове каша, - грубо сказал Приходько.
Я сказал бы - словесный винегрет. Неужели Мазнин не понимает, что писать обо всем, значит писать ни о чем? Кстати, в следующем номере журнала какой-то сибирский писатель врезал Мазнину на полную катушку, спокойно и обоснованно раздолбал его. Но, повторяю, во время дружеской попойки Мазнин был прекрасен, заговаривал нам зубы как надо. Теперь-то я часто вспоминаю того искрометного моего друга и думаю - его уже никто не сможет повторить.
Не так давно мы с ним выпивали в "подвале" (нижнем буфете), вдруг кто-то сказал, что в Малом зале вечер поэта, нашего хорошего знакомого; мы с Мазниным решили выступить.
Войдя в зал, Мазнин поднял руку и попросил слова. Он, как всегда, говорил блестяще. Я, дожидаясь своей очереди, стоял у входа. С последнего ряда демонстративно поднялся П. Синявский, слабый поэт и угрюмый человек; направляясь к выходу, он бросил мне:
- Мазнин напился, гад, как…
Я вступился за друга:
- Ты и трезвый так не скажешь, - и начал ему рассказывать про Наполеона, которому жаловались на выпивки двух его генералов, а он сказал: "Узнайте марку вина, которое они пьют и раздайте другим генералам, чтобы они так же хорошо воевали".
Не дослушав меня, Синявский вышел из зала.
Раньше, при коммунистах, Мазнин чересчур сгущал краски:
- …Мы жили под страхом, точно в железных коробках, и еще неизвестно, какому поколению больше досталось: предыдущему, уничтоженному войной, или нашему, с искореженными душами?
Такого рода громоподобные сентенции кое-кто рассматривал, как поджигательные заявления и провокацию, считая Мазнина стукачом (например, редакторша Н. Постникова, которая проработала с ним в "Детском мире" много лет). Это, конечно, дурацкое утверждение, но кое в чем мой друг перегибал - не так уж ему и "досталось". Все-таки он закончил престижный вуз, работал в издательстве, от "Дома дружбы" умудрился съездить в Тунис и Марокко, когда мы о поездках за границу и не мечтали, и книжки стихов выпустил одним из первых, и жил в большой прекрасной квартире со стеллажами книг от пола до потолка, и по машине они с Кушаком купили одни из первых… правда, Кушак в первую же поездку врезался в стену дома и от такого горячего поцелуя машина превратилась в консервную банку (хорошо, что сам уцелел), а Мазнин и вовсе не прокатился ни разу - пока заканчивал автошколу, его машину "раздели" (сняли колеса), после чего он продал свое сокровище.
Временами и сейчас Мазнин является в ЦДЛ не с легким сердцем, и на чем свет стоит кроет уже "демократов":
- Негодяи! Агенты Америки. Все их реформы проплачены из-за океана. Американцы вбухали миллионы долларов, чтобы привести их к власти, но это им не поможет, скоро всех скинут, вот увидите.
Иногда его переполняют и личные обиды:
- …Мало того, что не издают мои книжки, в "Премьере" вышел сборник, где под моими переводами стоит фамилия - Берестов. Больше никаких дел с ними иметь не буду.
Мазнин окончил Педагогический институт; пока учился, подрабатывал истопником, поскольку жил с матерью (отец погиб в финскую войну); после института преподавал литературу в каком-то техникуме, где слыл "самым любимым" преподавателем. Уже в зрелости мы с ним не раз на улице встречали его бывших студенток; они бросались к нему на шею, целовали, называли "талантливым, гениальным". А он, всегда такой уверенный в себе, вдруг впадал в застенчивость: краснел, похлопывал по карманам куртки, разыскивая папиросы и спички, и бормотал:
- Да что вы! Все это - чепуха, как и многое другое на свете.
Кстати, насчет уверенности Мазнина я загнул - он уверенно болтал о всякой всячине, а когда дело касалось его творчества, наоборот был крайне неуверен в себе - то и дело напрашивался на комплименты (в основном у женщин), искал поддержки в заблуждении на свой счет:
- …Вам понравилось, да?.. Правда, пушкинские строчки?
И женщины нахваливали его, как ребенка или слабоумного старичка.
Он частенько напоминает, что и родился в один день с гением русской словесности; возможно, он не прочь повторить слова Маяковского - мол, после смерти будем стоять почти что рядом - на "М" и на "П"; не знаю, помнит ли он реплику Есенина - мол, между вами "НО".
А что касается педагогического таланта Мазнина… уж если он нам запудривал мозги, то чего говорить про молодежь? Наверняка, их светлые головы он нагружал под завязку.
Когда мы познакомились, Мазнин работал редактором в "Детском мире", вовсю писал стихи и был семьянином пуританином. Он сразу меня поразил блестящим знанием истории России, и не той, которую я знал по учебникам, а той, которую он откопал в спецхране "Ленинки" и которая была скрыта от широкой публики. В сравнении с глубоко начитанным, книголюбом коллекционером Мазниным (он вечно копался у букинистов, прямо въедался в книги, смаковал абзацы, словно напитки), я оказался полным невеждой (к своему стыду, даже мало читал классиков - так уж сложилось в моей жизни) и политически безграмотным лопухом. Мазнин всерьез взялся за мое литературное образование - выдавал книги из своей домашней библиотеки. У него была (и есть) большущая, потрясающая библиотека, и он, в отличие от многих литературных людей, щедро раздавал книги. На моих глазах не раз говорил совершенно незнакомому человеку:
- Как, вы это не читали?! Непременно прочитайте, это потрясающая вещь! Завтра же вам принесу.
И никогда не забывал своих обещаний, несмотря на то, что книги не всегда возвращали. К сожалению, в полосу безденежья Мазнин за бесценок распродал множество редких книг, но и то, что осталось, впечатляет.
В литературе Мазнин имел на меня нешуточное влияние, оздоравливающее воздействие. Во-первых, о чем бы не заходил разговор, он все переводил в литературные понятия, ко всему имел свой подход; во-вторых, открыл мне латиноамериканских прозаиков; в-третьих, чихвостил меня, как никто другой, всячески раздувал мой "оглушительный неуспех":
- Ну, ты и поганец! Учудил!.. Здесь эти строчки не лезут. Это как неверная нота… Ну, так же нельзя… Здесь глухота и явные разъемы… Здесь находка лежит на поверхности, надо отбросить, если тебе сразу пришла в голову, значит, и другим придет…
Бывало, раздолбает меня, потом передохнет, заметит, что я сник, и почувствует прилив великодушия:
- Ну конечно, рядом с нашей массовой чертовней это прозвучит, но я-то тебя сравниваю с лучшими образцами в этой области, подхожу к тебе, каналье, с высокой меркой. А хочешь быть как все, пожалуйста, не переделывай. Дело твое, оставляй все как есть… Сейчас полно ремесленников, а у тебя, мерзавца, есть интонация и искренность, и это важно. От этого щемит сердце, а сделанностью только восхищаешься (вот так - поругает и похвалит, вроде отвесит дружескую оплеуху)… Сейчас у всех подтексты, погруженные сюжеты. Тексты нужны, а не подтексты!.. Все эти нетленки быстро истлеют; только потрясут воздух, а оставят след червя на коре… Сейчас, перед лицом ядерной катастрофы, творческие люди растерялись, повернулись к семьям, копаются в себе. Вечные проблемы войны и мира, личность и общество отошли на дальний план. Потому и нет крупных полотен, романов…
Я привязался к Мазнину и ходил за ним как за поводырем, и слушал его, развесив уши; можно сказать, благодаря ему поумнел на голову, как бы окончил общеобразовательный университет. Оборачиваясь назад, вспоминаю, что Мазнин почти всегда громил меня и это шло мне на пользу - я подрихтовывал свои писания и они становились удобоваримей; но иногда он выдавал мне смертельные характеристики, после которых, не скрою, я сильно расстраивался. Например, когда я начал писать рассказы для взрослых, он, гад, врезал мне в поддых:
- Куда ты полез? Твой удел чирикать воробьем, а ты решил запеть иволгой! (Вот так сразу поставил меня на место).
Крайне редко я слышал от Мазнина слова одобрения (опять музыкального свойства, типа:
- Есть просто звук, а есть звук с вибрацией. У тебя с вибрацией.
А на мое шестидесятилетие в нижнем буфете ЦДЛ Мазнин, словно патриарх, встал с рюмкой водки и гаркнул:
- Тихо! Я буду говорить!
Он произнес впечатляющую речь о значении литературы в наше время (разумеется, с патетическими замысловатостями), закончив словами Лескова: "Мы не продавались ни за какие деньги". Обо мне сказал всего одну, но сильную фразу:
- Ленька никогда не служил желтому дьяволу!..
Понятно, и ругательства, и похвала особенно врезаются в память, ведь их слышишь не каждый день. Например, мои рассказы о животных поэт В. Устинов назвал "милосердной прозой", а редактор И. Жданов эти же рассказы - "схемами". Бывает, на тебя выливают коктейль из противоположных понятий. Как-то поэт Ю. Шавырин сказал мне:
- Пишешь длинно и все разжевываешь, но вообще интересно. И фамилия у тебя хреновая, возьми псевдоним.
А мой друг поэт Эдуард Балашов, как мне передали, отругал меня "за безбожье", но назвал "скрытым гением". (Ясно, он так не считает, просто склонен к мощным выражениям). Короче, литераторы швыряют копья направо-налево, совершенно не заботясь о жертве, а в тебе потом эти копья сидят, как занозы.
Мазнин бесспорно яркая индивидуальность, ключевая фигура в отряде детских писателей, фигура - та еще! - но одним особенно резко отличается от всех - своей филантропией. Он постоянно кому-то помогает, покровительствует молодым и даже возится с явными графоманами. Когда у него появляются деньги, он тратит их не считая, и тратит красиво: ему ничего не стоит купить костюм рабочему ЦДЛ Пал Палычу, отдать незнакомому человеку гонорар, который получил за вышедшую книгу (Воробьеву); бывало, выпьет и каждому встречному сует десятки-двадцатки. Когда пьяный водитель разбил мою машину, не кто иной, как Мазнин бросил нашим общим друзьям клич - "Надо скинуться Леньке хотя бы на подержанную машину".
Ко всему, Мазнин сделал великое дело: откопал в библиотеках десятки репрессированных и забытых литераторов. Ну, а с теми, кто добился высот, у него особый разговор - они не дождутся от него потока хвалебных слов, в лучшем случае - пару фраз, зато сполна услышат критики. Он ругал и Чуковского, и Маршака:
- Чуковский был злой старик. Никого не любил, ни детей, ни писателей. А Маршак… Если у Маршака отнять английскую поэзию, от него ничего не останется.