"Демократы" поставили нас в трудное положение; теперь, бывает, мы с Мазниным сдаем бутылки, чтобы купить курево, а недавно мой друг в библиотеке "Ленинке" решил выпить стакан чая с бутербродом, ему не хватило денег и он протянул буфетчице жетон на метро. Вот до чего нас довели! В середине "реформ" Мазнин еще хорохорился, уверял, что все изменится, что "демократы" долго не продержатся. Я спорил с ним:
- Продержатся! Ведь просто так власть не отдадут. Пока во власти и около нее не видно ни одного порядочного человека.
- Все изменится, вот увидишь, - повторял Мазнин. - А мы с тобой молодцы, не продались, не заигрывали с властью, остались самими собой.
Последнее время старикана Мазнина мучают больные ноги, давление; его, некогда могучее, тело стало дряблым, рыхлым, и, повторюсь, от прежнего бунтаря, всезнающего оракула и оптимиста, только и осталась его улыбка, но и она уже тусклая.
Год назад, с наступлением нового века (надо же! - мы дожили!), мой старый друг, внезапно выдал скептическое пророчество:
- Уже точно ничего не изменится. Все! Издам свои взрослые стихи и больше писать ничего не буду. Останусь писателем прошлого века.
Ничего себе заявочка! Останется писателем прошлого века! Да останется десяток фамилий, не больше; остальные сгинут, как засохшая трава. Вот фокус - уже старый мерин, а никак не избавится от тщеславия. И потом, "больше писать ничего не буду" - можно подумать, писал (за все последние годы только и сделал пьесу для кукольного театра, да и ту с Тарловским, при этом заявил соавтору: "Теперь утру нос Сергееву", что прозвучало каким-то жалким самоутверждением). Кстати, взрослые стихи он собирается издать за свой счет; этих стихов у него с полсотни; кое-что мне читал - неважнецкое (ведь теперь у меня к нему такие же требования, какие были у него ко мне тридцать-сорок лет назад).
И все же, хочется верить, что Мазнин, гад такой, взбрыкнется и что-нибудь напишет - ну, если не стихи, то современную историю России (не зря же столько лет собирал материал) или воспоминания о встречах с замечательными людьми, - и этой прозой утрет нос многим прозаикам. Кто знает, может втайне и пишет.
Конечно, и теперь наши редкие встречи с Мазниным проходят за насыщенными разговорами, но, хоть лопни, меня гложет ностальгия по семидесятым-восьмидесятым годам, когда он был нашим идейным вдохновителем, когда он, неугомонный, бурлил и от него раскалялся воздух, когда казалось - уж он-то точно может осчастливить весь мир. Помнится, тогда, ради встречи с ним, я забрасывал самое романтическое свидание. Собственно, я и сейчас выбегаю из дома по первому его звонку, а вот от него, черта, частенько слышу:
- Давай на следующей неделе, дела, да и плохо себя чувствую…
В самом деле, ему тяжеловато - у него болят ноги, ему приходиться сидеть с правнуком, которому чуть больше года. Но все же мог бы изредка выбираться к друзьям, тем более что стихи пишет редко, по большей части занимается ерундой: с еще большим усердием, чем раньше, влезает в политику (читает газеты, делает выписки), смотрит по "ящику" все футбольные матчи. Как-то мне сказал:
- За последние пятьдесят лет у нас было два гения - футболист Стрельцов и постановщик опер Покровский.
Такой странный набор, точнее вычурный ляп.
Год назад Мазнин составил и издал за счет спонсора ценный сборник "Православная поэзия", а за собственный счет - свои детские стихи. Время от времени он копается в домашней библиотеке - отбирает стихи для сборников разных издательств, зарабатывает на ремонт квартиры, хотя когда-то был свободен от бытовых забот и написал, обращаясь к жене: "… мы только и сможем с тобой унести свое отстучавшее время". Недавно заявил:
- Если б не собаки, вообще не выходил бы из дома (у него, как и у меня, две собаки).
Похоже, Мазнин настроился оставшиеся годы провести за рабочим столом, за телевизором, газетами и болтовней с женой. И это бывший мятежник, душа компаний, поэт с фантастическим обаянием! Что ж получается - начинал жизнь, думая о всем человечестве, а заканчивает в заботах о домашнем уюте? И неужели он не понимает, что в нашем возрасте общение с друзьями - наиглавнейшее занятие, что нам его, старого хрыча, сильно не хватает?! Боится выбираться в ЦДЛ? Боится напьется и потом будет чувствовать себя погано? Но мы-то тоже не железные, у нас тоже болит все, что может болеть, болезни наваливаются угрожающими темпами. Он не встречается даже с Шульжиком, который не так часто бывает в России, а ведь когда-то они вместе снимали комнату и в соавторстве писали пьесу, и вообще крепко дружили. Буквально несколько дней назад Щульжик сказал мне:
- Я уже несколько лет не виделся с Игорем. Вчера позвонил ему, договорились встретиться в ЦДЛ, он не пришел.
- Игорь уже лег в гроб, - безжалостно заявил журналист и прозаик Сергей Шмитько.
- Просто примерился, - хмыкнул я. - Просто представил, как в нем смотрится. Скоро встанет.
Думаю, Мазнин просто стал мало дорожить дружбой с нами, ведь если бы ему позвонил Куняев или Евтушенко, он понесся бы к ним, как вздрюченный конь. И еще думаю, в нашем друге произошел какой-то надлом; и не только потому, что перевернулась вся наша жизнь, и даже не, потому что у него был успех, деньги, какое-никакое положение в литературе, а сейчас ничего этого нет, но и потому что он, как поэт, не забрался на ту вершину, которую себе наметил; не то, что он разуверился в себе, но все же понял - для той вершины у него силенок маловато. Хорошо, если я ошибаюсь, и, повторюсь, втайне он катает что-нибудь этакое, а с друзьями не встречается, чтобы не срываться и успеть закончить свой титанический труд.
В заключение приведу свой отзыв для журнала "Детская литература" на последнюю книгу Мазнина (не напечатан - журнал перестали выпускать). Я написал отзыв совершенно искренне - то, что думаю.
Есть люди крайне редкого дара, которые даже в пасмурные дни за облаками видят солнце, другими словами - не сгущают неприятности и в трудном положении не впадают в уныние. Но главное, они заражают окружающих оптимизмом, вселяют в них надежду на лучшее. Такие люди и в творчестве делают акцент на положительное в мире, что, как известно, гораздо труднее, чем подчеркивать отрицательное. Этим даром отличается поэт Игорь Мазнин.
Среди литераторов молодого поколения сейчас немало последователей "формалистического метода"; на фоне этих эпатажных выкрутасов особенно выделяются безыскусные стихи Мазнина, истинно детского поэта, который пришел в литературу не для самоутверждения, а по призванию, исключительно из-за любви к детям, природе и животным. Именно поэтому его стихи несут добро (восторг перед красотой природы, радость открытия, веселое озорство). И не случайно во многих его стихах присутствует солнце - как же без него жизнелюбу, поэту со светлым взглядом на жизнь!
Сейчас, во время разбойничьей демократии, детскую литературу заполонили всякие динозавры, монстры, вредные советы, которые дают ребенку ложные ориентиры и несут разрушительную энергетику. Сейчас немало литераторов, которые приспособились к новым обстоятельствам. Одни ударились в детективы. Другие, уподобляясь эстрадникам-массовикам, выдумывают всякого рода "развлекухи". Третьи делают адаптации, "выжимки" - беззастенчиво кромсают классику. Мазнин остался верен себе, остался продолжателем традиций великой русской поэзии для детей, гуманной и высоконравственной.
Мазнина вообще можно назвать хранителем классического наследия. Будучи в высшей степени литературным человеком, он собрал недюжинную коллекцию детской литературы. Одно время даже выпускал журналы "Ванька-встанька", "Славяне", где печатал забытые и малоизвестные стихи наших знаменитых предшественников.
В последней книге "Удивительный слон", которую Мазнин издал за свой счет, собрано почти все, что поэт написал для детей. Перечитывая стихи, нетрудно заметить, что Мазнин не просто литератор, овладевший некоторым ремеслом, он поэт, создавший свой мир. Его стихи узнаваемы, а за строфами виден добрый, искренний автор. Понятно, не все равноценно в сборнике, но о творческом человеке надо судить по его лучшим работам. Уверен, что стихотворения "Посмотри, как день прекрасен", "Как я счастлив", "Ходит дождь по переулку", "Зимний день" должны быть представлены во всех детских энциклопедиях.
Чок! Заметано!
Мой поразительный друг Юрий Кушак на фотографии вроде бы улыбается, но глаза холодные - такая сложная игра чувств на лице вызывает некоторое замешательство. Кушак от трех жен имеет наследников (почти все ходили в мою изостудию) и общается с ними (одно время его последняя жена Анна собирала у себя "бывших супружниц" с детьми - и жены и дети меж собой находились в дружеских отношениях; бывало, собирались и без главного героя). Одни жены считают Кушака талантом и эгоистом, другие демонизируют - называют ужасным и великим, негодяем и гением, но все носят с собой его фотографию и сходятся в одном - у него характер твердый, как чугун, в словах бронза и сталь, и внешне он похож на Бельмондо (надо понимать - имеет смертельную красоту).
Мы познакомились лет сорок назад, это было - страшно сказать! - в прошлом столетии. Как-то Мазнин, еще работая в "Детском мире", сказал мне:
- Сейчас познакомлю тебя с поэтом Кушаком. Я ему уже говорил о тебе. У вас много общего. Сейчас поедем в пивбар Домжура, он там отмокает, ждет нас.
Как только мы спустились в подвал пивбара, от шумной компании отделился невысокий человек, действительно похожий на Бельмондо. Он обнялся с Мазниным, а мне крепко пожал руку.
- Я видел твои работы и много слышал о тебе, - сказал низким поставленным голосом (магия его голоса действовала безотказно; особенно на женщин - те просто балдели).
У нас оказались схожие биографии: мы были одногодками, оба помнили войну и эвакуацию, в одно и тоже время служили в армии, одновременно связали свою жизнь с искусством, и наши пути не раз пересекались в подвалах неформалов, но так вышло, что раньше не познакомились; мы в один год женились и, словно сговорившись, через три года развелись. Выяснив все это за пивом, мы смолили сигареты и Кушак рассказывал:
- У меня отличная дочка - Наталья. По воскресеньям наведываюсь к ней. У них дача… Как-то приезжаю с последней электричкой. Устал жутко… думаю, переночую на террасе, а утром схожу с дочкой в лес… И надо ж! На станции она встречает меня с приятелями… Да!.. А ведь я для дочери кто? Волшебник! Могу сделать чудо!.. А среди ее приятелей стоит Вовка шкет. Он ни во что не верит… "Пап, сделай чудо, - говорит Наталья. - Вовка не верит, что ты можешь". Я чувствую, они уже давно обо всем переговорили. И на карту поставлено много - вера Натальи… "Чудеса, - говорю, - так просто не валяются. Это редкая штука". Вякаю что-то. "Ха-ха", - усмехается Вовка. Заело меня. "Чок! - говорю. - Сейчас я устал, а завтра… рано утром будет вам чудо. Только чтоб рано встали, по рукам?!". И что думаешь?! Я не поленился, с первой электричкой покатил в зоомагазин, купил аквариумных рыбок, привез в полиэтиленовом пакете, залез на дерево в лесу, привязал к суку. Потом еще конфеты положил под грибы… В семь утра идем с Натальей будить Вовку… Открывает его мать, "он спит", - говорит и смотрит на меня, как на бандита… Ну а видок у меня был тот еще!.. Ну, тут Наталья заступилась, "это мой папа", говорит. Так… Вышел заспанный Вовка… "Пойдем чудо смотреть", - говорю. Пришли на поляну, а там! Солнце всходило и переливалось в пакете, а рыбки играли!.. Я сам-то смотрю - чудо!
Вот так Кушак сразу и околдовал меня. Но через пару месяцев я прочитал книгу Разумневича, где один к одному была описана эта история. При встрече спрашиваю у Кушака:
- В чем дело?
А он, стиснув зубы:
- Значит, слизал, гад у меня!
До сих пор для меня загадка - кто у кого украл.
Одно время мы с Кушаком виделись ежедневно, благо жили на соседних улицах в районе Водного стадиона. Он приходил ко мне, я - к нему, или мы встречались в ЦДЛ, вели жаркие споры о литературе, смотрели по телевизору футбольные матчи, играли в шахматы, ну и, само собой, встречались с девицами, как же без них, если вам всего по сорок лет?
В те годы Кушак неделями не работал, долго раскачивался, ждал вдохновения, но потом за один присест выдавал серию стихотворений. Его творения литераторы воспринимали по-разному; одни считали их "классными", другие - "заурядными, проходными", третьи говорили, что в них "есть сделанность, но нет лица". Кушак профессионал, ничего не скажешь, зрелый мастер. Помню, он одновременно писал стихи, тексты песен, делал переводы - и все на уровне, как надо. В период работы выглядел отрешенным от всего земного. Зайдет в клуб для короткой передышки, но слушает рассеянно, отвечает сбивчиво, невпопад. В такие дни был небрит, небрежен в одежде, угрюм; на все окружающее смотрел, как на преходящую суету, мелкие трепыхания. Потом, закончив работу, появлялся гладко выбритый, наутюженный, с улыбкой и проницательным взглядом; друзьям отпускал острые словечки, с женщинами был щедр, снисходителен, великодушен и ясно, они были готовы на все. В такие дни он без устали крутил романы, в "Литературной газете", где он одно время работал, его звали "бабоукладчик".
О своем детстве Кушак не очень-то распространялся, но сообщил, что в школе был секретарем комсомола - "всем давал втык"; как многие еврейские подростки, рано начал писать - "в каждом еврее сидит писатель"; вспоминал, как мать привела его в театр и сказала:
- Смотри, это сам Михоэлс! Запомни, ты видел великого артиста! ("Михоэлс, как актер, полный ноль", - говорили мне знакомые известные актеры).
- …Мы жили в постоянной нужде, - говорил мой друг. - Вернулись из эвакуации, из Ташкента, отец с матерью развелись, и я и братья вечно кочевали из одного дома в другой. Месяц поживем у отца, месяц у матери. Так что я и не знаю, что такое дружная семья… у меня с детства дух скитальца.
О юности Кушак рассказывал подробней - служил на Северном флоте, на крейсере "Иосиф Сталин", с Н. Рубцовым и С. Шмитько, на стеле павшим морякам в Мурманске выбиты его стихи… Недолго учился на журфаке, потом три курса в литинституте, вместе с теми же Рубцовым и Шмитько… - он говорил неторопливо, весомо, тщательно взвешивая слова, читал наизусть стихи Рубцова.
Кушак любит Хемингуэя - и не только его манеру письма, но и культ силы воспеваемый мастером (одно время даже занимался боксом, догадываюсь - чтобы постоять за себя, если обзовут "жидом", для него национальность - крайне болезненная тема; собственно, он и сам подтверждал, что "подростком много дрался").
Понятно, в молодости Хемингуэй для всех нас был кумиром, но сейчас, в старости, трудновато понять воспевание корриды, охоты в Африке, ведь на суперменов молятся восторженные девицы, а детскому поэту (как гуманисту) это вроде бы не к лицу. Тем не менее, Кушак верен своим привязанностям; на манер папаши Хема экономно использует слова, выдает обрывистые ("с айсбергом") фразы; его ключевые выражения:
- У меня к тебе есть разговор… С этим напряженка… С этим полный порядок… Это очевидно… Это наглость… Это хамство… Это любопытно… Это дивные строчки…
У него во всем четкость: четкие мысли и внятное их изложение, четкие работы с меткими деталями, четкие характеристики людей, только отношения с женщинами неотчетливые.
За всеми женами до брака Кушак ухаживал красиво, мужественно, без сентиментов; если и посвящал им стихи, то выражал чувства сдержанно, давая понять, что совершает подвиг и вообще объект любви ему нужен только как импульс в творчестве. Через два-три года совместной жизни жены Кушака называли его "свирепым, ворчливым или еще хлестче - "деспотом, который только и знает полеживать, почитывать книжки, пописывать вирши, а на семейные заботы ему наплевать".
Эти дурехи не понимали, что вышли замуж за поэта, а не за водопроводчика, что чтение - тоже работа писателя. Ну, а как "добытчик" Кушак вообще выглядел лучше многих - у него регулярно выходили книги, и в деньгах он никогда не нуждался.
Каждый развод с очередной женой добавлял Кушаку седых волос. Однажды я помогал ему переезжать на новую квартиру, и заметил - в быту он совершенно беспомощен; я вешаю люстру (вывернув пробки), а он:
- Тебя током не долбанет?
Ясно, поэту не обязательно быть мастером на все руки, но смешно, когда мужик, служивший на флоте, не знает, в какую сторону крутить гайку, а чтобы поменять выключатель, вызывает электрика.
С женами, повторюсь, у Кушака отношения двусмысленные. Не раз его четвертая жена толстуха Елена, по прозвищу "Дюймовочка", звонила мне:
- Этот подонок у тебя ночевал? Наверняка были с бабами?!
А в ЦДЛ она говорила:
- Он гений!
- А мы? - как-то робко вставил Тарловский.
- А вы… вы просто талантливые.
С пятой женой (тоже Еленой, но не толстухой, а стройной доброжелательной женщиной) Кушак пару лет прожил мирно, но после первой же ссоры, собрал за столом ЦДЛ бывших любовников жены (литераторов) и пригласил ее, и весь вечер злорадно-мстительно посмеивался над неловким поведением своей благоверной, устроил жестокий спектакль.
До пятидесяти пяти Кушака редко кто видел трезвым, он постоянно дымился от спиртного и выглядел опустившимся бродягой, который по случаю заглянул в ЦДЛ "сообразить на троих". Бывало, не просыхал неделями; водка прямо-таки властвовала над ним, правда он никогда не вырубался (частенько и бравировал своим пьянством, укреплял репутацию "алкаша", ему нравилось слышать "еврей выпивоха - редкий случай"; он доказывал, что причастен к спиртному так же, как большинство русских литераторов).
Между его женитьбами мы с ним не раз устраивали загулы с девицами; то я приводил каких-нибудь (более-менее приличных, говорю не хвалясь), то он (как правило, каких-то невзрачных). Как-то приглашает к одним страховидным "интеллигенткам" (в комнате грязь, пустые бутылки, окурки). Я не эстет, но нечистоплотные лахудры у меня всегда вызывали брезгливость. После первой рюмки с "интеллигентками" говорю Кушаку:
- Ну их к черту, пойдем отсюда.
А он, идиот:
- А мне чем хуже помойка, тем лучше (действительно, в запойные дни его лучшими собутыльниками были бомжи на вокзалах, а любимым пейзажем трущобы - такой сдвиг в мозгах).
Понятно, в период загулов Кушака приличные люди с ним не общались, ведь когда человек падает, частенько от него и друзья отворачиваются.
Случалось, по несколько недель Кушак жил у Ольги, посудомойки ЦДЛ, и все это время беспробудно пил, а дочь Ольги (моя ученица) приносила в изостудию от него записки: "Привет!" и внизу солнце, тонущее в море - условный призыв, чтобы я спасал его, помог унести ноги.
Но влюблялись в Кушака и другие женщины. В изостудию водила дочь одна переводчица, красивая женщина средних лет. По ее словам, у нее был прекрасный муж, доктор наук, мастер спорта по горным лыжам, она жила в "сталинском" доме, имела роскошную дачу, машину, но в любой момент (даже ночью) бросала все (даже дочь) и ехала к моему пьяному другу.
В конце концов бравада пьянством у Кушака приняла культовый характер, а потом и перешла в глухую зависимость от зеленого змия. Как-то он, пьянчуга, даже загремел в милицию; дежурный, заполняя акт, спросил: "кем работаете?".
- Я поэт, - важно заявил наш герой.