Кушаковская подачка на бутылку стала для меня последней каплей. С того дня я обходил его стороной. Мы не разругались, просто отдалились друг от друга. Но оказалось, не так-то легко зачеркнуть годы дружбы. Все чаще я вспоминал прошлое: наши с ним долгие разговоры о литературе и многочисленные застолья, когда он нахваливал меня друзьям, и совместные романтические приключения, когда он возносил меня перед женщинами, и наши шахматные баталии, и его свадьбы, и мои дни рождения, и как он защищал меня перед критиком Грудцовой, и перед Авсараговым и А. Розановым, который чего-то брякнул, в том смысле, что я вообще ничего стоящего не написал. Вспоминал, что именно Кушак познакомил меня с Германом Плесецким, Сургановым, со всеми юмористами. Короче, отменные поступки Кушака по отношению ко мне перекрывают его негодяйство. Что и говорить, он был хороший друг, пока не завязал с выпивкой (а завязал не потому что имеет зверскую силу воли - просто болезни прищучили и он сдрейфил; наверно вовремя, ведь для него это была прямая дорога на кладбище).
Кстати, вот еще эпизодик - недавно звонит из своих Снегирей мой ближайший друг Дмитрюк:
- Дядь Лень! (он всегда меня так зовет, на манер учеников изостудии). Может, приедешь, уберешь у нас на участке… листву там, ветки? Мы уже часть убрали, но мне надо делать макет книги… Хорошо заплатим (он с женой уже десяток лет бесплатно живет на даче великих танцоров В. Васильева и Е. Максимовой - фактически работают сторожами, смотрителями за собаками. Молодцы, что не гнушаются никакой работы, но все-таки им, личностям, быть обслугой как-то не к лицу).
Я, понятно, отказался. Но через месяц он звонит снова:
- Дядь Лень! Катя отдала мне машину, но надо подкрасить крылья… Может сделаешь? Заплатим… У меня срочная работа, да и сам не смогу (это говорит художник!).
Помочь в ремонте - дело другое, я всегда - пожалуйста, но подкрасить - извините… Вот таким теперь воспринимают меня некоторые дружки. Похоже, под старость у них совсем крыша поехала. Я переживаю, что мой любимый друг вкалывает на кого-то, а он считает себя управляющим имением (хозяева приезжают крайне редко), хвастается здоровым образом жизни на природе и каждый год отдыхает за границей. Ради бога, живи как хочешь, но меня в эти игры не втягивай. У меня, извини, есть своя, пусть маленькая, но гордость. И есть свой крохотный участок, где я сам хозяин и ни от кого не завишу. Ну, да ладно, бог с ним, моим Дмитрючиной!
Вернусь к Кушаку. В конце концов бизнесмен из него не получился и с издательством он прогорел. Сейчас, в старости, Кушак седой, бородатый, с набрякшими мешками под глазами, но трезвый, деловой, говорливый, как никогда, окруженный "известными и нужными"; он отъелся, подобрел, злость уже не разъедает его душу; у него постоянно звонит мобильник, он раскатывает на новой "девятке" (ему ее подарил приятель за то, что Кушак через знакомых - а он все делает через знакомых - пристроил его дочь в Тель-Авивский университет). Сейчас он купается в славе - каждый месяц презентации в ЦДЛ, выступает по телевидению - осуществляет "проект" (постоянно упирает на это дурацкое слово): составляет пятьдесят томов сатиры и юмора - размахнулся широко, благо "проект" пробил "сам" Новоженов - теперь всесильный телеведущий (бездарный словоблуд); в "проект" запихнул только "своих" и "весь эстрадный мусор", как сказал сатирик Егоров. Тем не менее Егоров попросил меня передать Кушаку свои две книжки, которые я иллюстрировал. Я позвонил Кушаку, объяснил, что некоторые вещи Егорова мне понравились, что у него можно кое-что выбрать, но он печатался под псевдонимом, потому его фамилия не на слуху.
- Не знаю такого, - промычал Кушак. - Да и понимаешь, не я решаю (врал!).
- Я же тебе говорю, что он печатался под псевдонимом. - Ты посмотри его книжки, если ничего не подойдет, так и скажешь.
В те дни Мазнин помогал Кушаку как составитель - копался в библиотеках. Кушак его спросил про Егорова.
- Не знаю такого, - промямлил Мазнин. - Ленька хочет напихать своих друзей.
Опять знаю - не знаю! Ну, не придурки?! Вконец оборзели! Смотрят на имя, а не на текст. Да ты, балда, вначале почитай, а потом говори! Как после этого их считать серьезными литераторами? Когда они меня просили посмотреть чьи-либо рисунки, я что, спрашивал имя автора?! Мне плевать на имя, и чей это сынок. У нас полно дутых имен. Главное, какие работы - стоящие или слабые. Так что, в этом эпизоде и Кушак, и Мазнин оба хороши; за подобную гнусность их следовало бы приложить и покрепче, тем более, что Егоров вскоре умер.
Кушак издает Войновича, Арканова, Жванецкого, Раскина, Вишневского и прочих, которые не вылезают из телестудий и несут на всю страну местечковое хохмачество и пошлость (их еврейские тусовки, прославление друг друга и анекдоты напоминают игру в солдатики взрослых счастливых идиотов), но Кушак издает их отдельными томами (по пятьсот страниц). Вспоминаю как телеведущий Якубович (теперь народный артист - умора!) объявил:
- Нас посетил великий юморист нашего времени!..
"Кто ж войдет? - встрепенулся я и уставился в телевизор. - Неужели Марк Твен встал из гроба? Или Карел Чапек, или Джером?" Появился Арканов. "Ну, - думаю, - совсем спятили". Понятно, тот, со своей ложной многозначительностью, начал вещать какую-то галиматью.
Но что я хочу от Кушака, если он даже не собирается читать Владимира Дагурова, над "Мурашками" которого смеются все литераторы в ЦДЛ. Наверно, мы ничего не смыслим в литературе, один Кушак смыслит. В своем "проекте" - "Клуб двенадцать стульев" даже не упомянул лауреата этого клуба Александра Жукова, но издает двухтомник хохм Жванецкого. Интересно, в его пятидесяти томах будет хотя бы парочка русских авторов?
Что касается Дагурова. Когда-то, еще в молодости, мы у него собрались с девицами и Кушак, разглядывая стены комнат, где красовались фотографии Дагурова (он выступает на каком-то вечере, он в Испании…), шепнул мне: "Квартира графомана". А между тем в литературу Дагурова ввели Смеляков, Боков, Слуцкий… Уже тогда Кушак был резкач тот еще, уже тогда имел беспощадный взгляд на вещи и многих припечатывал к стенке, но за глаза. А в глаза наоборот давал высокую оценку: "О, да! Первый класс!" - при этом вставал в позу наставника и демонстрировал свое величие. Каждому ясно, друг лицемер опасней врага - от того хоть знаешь чего ожидать. Так что, надо не "комплименты друг другу говорить", а правду. Если вникнуть, в дружбе правда и справедливость важнее всего. Это я ему и выложил года три назад в нашей компании. Он заерепенился и начал орать:
- Все ты врешь, как всегда!
У меня прямо вскипела кровь.
- Приведи хоть один пример, когда я соврал.
И он, клеветник, сразу заткнулся. Кстати, в то время он расходился с шестой женушкой и вечно ходил вздрюченный, и срывал свое хреновое настроение на друзьях; разрядится и чувствует себя получше, а друзья по инерции грубят тем, кто попадает под руку - получался эффект домино. Попутно замечу - в молодости Кушак был косноязычен - дальше некуда - измучает, пока подберет слова, а сейчас разошелся - чешет, как по написанному, не остановишь.
Я приму немало из обвинений Кушака, соглашусь, что весь состою из недостатков, имею кучу пороков, но обвинение во лжи решительно отвергаю. Да что разводить канитель! Пусть найдет в этом очерке хотя бы строчку вранья (наоборот, о многом умалчиваю). Кстати, я не вру не, потому что такой уж праведник, просто знаю - рано или поздно проболтаюсь. К тому же, еще в молодости заметил: стоило мне соврать в одном, как приходилось врать и в другом, одна ложь тянула за собой и другую. Так что, в зрелости сказал себе - хватит! И стал лепить в глаза все, что думал, чем нажил себе немало врагов. Кто-кто, а уж Кушак-то это знает, и нечего меня несправедливо шпынять. Я понимаю, в тот день он был взвинчен и хотел побольней меня уколоть. Ну, что ж, он достиг цели. Его поклеп, как отрава, расстроил мои нервы. Такие у нас стариковские счеты друг с другом.
Справедливости ради надо отметить: временами Кушак демонстрирует редкую беспристрастность (даже "своим"). Так, еще в нашей молодости, он дал по морде М. Дейчу (считал его "стукачом"; тот ярый русофоб - попросту еврейский фашист - действительно, тайно записывал некоторые разговоры на магнитофон), а когда мы оказались в компании с пустозвоном П. Аркадьевым (Шенкером) и они стали въедливо подковыривать друг друга, Кушак шепнул мне:
- Этот твой Пашка не еврей, он жид.
Был случай, когда Кушак завернул работу своего близкого дружка В. Владина (точнее - заставил переделывать, а тот не вытянул). Наконец, не так давно избил Сэфа. Они не поделили один коммерческий тираж и каждый выдвинул мне свою версию. Я поверил Кушаку. Сэф, повторяю, за все время своего царствования никому ни в чем не помог, но хорошо погрел руки на властном кресле (выбил немалые деньги в комитете по печати для издания самого себя). Женившись на "француженке" (литовской еврейке), он подолгу жил в Париже, а в Москве по большей части пробивал себе место в ЮНЕСКО, да изредка председательствовал на вечерах молодых поэтов (вел их здорово - умно, не перетягивая одеяло на себя, в этом он мастак).
Временами Кушак беззастенчиво перегибает. Ну, к примеру, неужели он, прекрасно чувствующий слово, всерьез считает Ю. Алешковского, выдающимся писателем? Каждому здравомыслящему литератору ясно - все, что написал его кумир, не стоит одного рассказа Шукшина или Распутина. Кушак скажет, что это разные жанры. Да, разные, но в сатире и юморе есть Искандер - действительно великолепный мастер. А у Алешковского и Войновича не юмор, а насмешка над русским народом. (К примеру, чего стоит вариант гимна России Войновича?! Это как же надо ненавидеть страну, в которой живешь, чтобы написать такое?!) Их злобствование сродни копанию в помойке. Разве можно, к примеру, поставить рядом Швейка и Чонкина? (как известно, Твардовский назвал роман Войновича "халтурой"). Разве Твен, Джером, Гашек опускались до мата "Николая Николаевича" и "круговорота дерьма в природе"? Если Кушак всерьез считает все это ценностями, то ему не просто "иногда изменяет вкус", как говорит Тарловский - у него вкусик вообще сильно хромает. Или я ни черта не понимаю в литературе. Все же думается, Кушак в силу "исторической солидарности" возносит "своих", а в глубине души прекрасно знает - из современников по большому счету выдающимися можно назвать Астафьева, Распутина, мощно пишут Белов, Е. Носов, прекрасный юмор у Искандера, а Арканов с Гориным и Шендерович с компанией - просто острословы, а всякие Добужские, Раскины, Вишневские - балаболы, трепачи с набором одесских хохм, которых дальше заводских клубов пускать нельзя. Хорошо сказал литератор Михаил Шаповалов:
- Творчество большинства литераторов евреев - один длинный анекдот.
Пробив свой "проект", Кушак немного успокоился, размягчился, но, будучи от природы конфликтным, резким, все равно время от времени заводился. Кто-нибудь заговорит о наших старческих болезнях и обратится к нему:
- Как твоя язва? (желудка).
А он огрызается:
- Все ждешь, когда я загнусь, да?
Или спросишь:
- Как твой проект? Сколько томов уже выпустил?
А он:
- Уже десять вышло и три в типографии. А ты уж обрадовался, что я прогорел, да?
Ну, в общем, свихнулся на подозрительности и по-прежнему выливает желчь, правда уже разбавленную.
Сейчас у него полно дел: кроме "проекта" (где он, как требовательный "глава", то и дело меняет работников), презентаций и телевидения, на него наседают жены, законные и внебрачные дети (одному надо помочь с деньгами, другого куда-то пристроить - здесь он, молодец, отличается от тех, кто считает, что дети и внуки должны расти сами по себе, как трава), да еще развод с Анной и размен квартиры - от этой беспорядочной суеты он частенько чувствует себя погано, впадает в депрессуху. Тем не менее, он один из немногих моих друзей, о которых можно сказать, что он процветает - не так пышно, но все же достаточно ярко. Кушак купил новую квартиру, "девятку" поменял на дорогую иномарку, но ничего не пишет. Как-то "свой" Левитин заказал ему стихи к "Голому королю", но все, что сделал наш друг, перебил актер Л. Филатов, который, понятно, сделал лучше.
Полгода назад, когда я проводил изостудию, Кушак, седая борода, заглянул в клуб, мы спустились в нижний буфет и проговорили пару часов. Он рассказывал об отдыхе на Кипре, о своем "проекте" и все спрашивал:
- Может, выпьешь чего?
- Ты здорово разбогател? - хмыкнул я.
- Разбогател, Леньк.
- Подкинул бы работу Тарловскому.
- Ты о нем не беспокойся. Он в порядке. И он и Мазнин неплохо у меня зарабатывают составителями. Они на меня не в обиде.
Это похоже на правду; я уже говорил, что Мазнин хочет издать сборник своих взрослых стихов, и как-то сообщил мне:
- Сборник обойдется в пятьсот долларов. Кушак обещал половину оплатить.
Я буркнул - вот, мол, Егоров умер, а ты его так и не напечатал. И не вставил в сборники Дагурова, Жукова, Резникова (последний, кстати, рвал и метал: "Я шестнадцать лет отработал в "Стульях", а Кушак и его жидовская компания отовсюду выкинули меня").
Кушак, пытаясь закончить сцену в свою пользу, стал неуклюже оправдываться:
- …Вон на фотографии (всей редакции) виден Резников, а Дагуров даже не здоровается…
Нашел довод - не здоровается! Работа поэта и твои личные отношения с ним - разные вещи. Кушак бормотал что-то мутное, что и некоторые его дружки недовольны - одного мало вставил, другому дал мало билетов на презентацию… И вдруг, ни с того ни с сего, как бы продолжая разговор с самим собой (с ним такое бывает), заключил:
- …Пойми, в каждом еврее есть комплекс (он не уточнил какой - неполноценности или превосходства, или вины за теперешнее издевательство над русским народом).
Я начал было поносить олигархов, но он понял меня с полуслова:
- Не бери в голову. Вся эта пена спадет, все встанет на свои места. Подожди, и тебя снова будут издавать. Твои "Утренние трамваи"…
Возможно, он так думал искренне, я не знаю, но это выглядело всего лишь поверхностным утешением другу, который оказался на обочине нового времени. А между тем, еще большее утешение нужно самому Кушаку. Хорошо, что у него появилось дело, что он купается в "проекте", но ведь он ни черта не пишет.
Спустя неделю Кушак снова заглянул в студию:
- Пойдем посидим в Пестром.
Мы сели за стол и он, с грустноватой улыбкой:
- Надо же, когда-то мы отсюда не вылезали…
Его охватила ностальгия по нашей молодости… И еще через неделю он зашел… Он, старый, вдруг стал говорить со мной с теплотой в голосе, словно наконец вышиб из себя дух зла. Может, я ошибаюсь, но почему-то мне кажется, он испытывает что-то вроде вины за чересчур распоясавшихся евреев у власти, а скорее - ему немного неловко, что он на вершине успеха, а я в заднице. Но может, все это мои стариковские домыслы. Что безусловно - теперь он все чаще употребляет выражение: "еврей без всякого жидовства"; как-то процитировал Мориц: "Все евреи уехали, остались одни жиды", а на шестидесятилетии Тарловского подтрунивал над своим еврейством (рассказывал, как обманывал деда раввина - делал вид, будто знает идиш); но что важнее - на следующий день позвонил юбиляру и в адрес всех, кто накануне присутствовал, отвесил комплименты; в том числе в мой адрес:
- …Ленька сказал замечательные слова… Меня охватила ностальгия по прежним временам" (говорю со слов Тарловского).
Кое у кого с Кушаком всегда были дружелюбные, почти родственные отношения, кое у кого приятельски-устойчивые, а у меня - многоступенчатые, сплошные подъемы и срывы: то залпы ругани, то дружеские излияния, то крайние непримиримые взгляды, когда мы балансировали на грани ссоры, то полное единодушие, без всякого притворства, когда я был уверен в прочности нашей дружбы. Я долго не знал, он мой жуткий друг или прекрасный враг, но догадывался - полностью своим для Кушака не буду никогда (он даже когда-то, лет двадцать назад, сказал мне: "Зачем тебе такой груз?").
Недавно мы встретились на поминках художника Рубена Варшамова; обнялись, вновь ударились в нашу молодость, и Кушак, и я без всякой утайки поведали о своей теперешней жизни… - и я подумал: нас слишком многое связывает, мы вместе прожили трудные времена, и пусть наши отношения нельзя назвать основательной, капитальной дружбой, но все же они больше, чем просто крепкое товарищество.
Любопытное свидетельство - у Кушака (как и у Яхнина) нет ни одного русского друга (я - это так, по необходимости, да и по большому счету не очень-то и близкий). Ответственно заявляю: у него (как и у Яхнина) все близкие друзья одной национальности - Успенский, Камов, Новоженов, Арканов, Владин, Шендерович, Факторович (у Яхнина - Балл, Червинский, Соловейчик, Вальшонок) - такая сплоченная клановость, такой междусобойчик. Причем они в любой ситуации поддерживают друг друга, все разыгрывают, как по нотам; похоже, им ни о чем и не надо договариваться - у них солидарность на генетическом уровне. А уж если кому грозит опасность, со всей Москвы мгновенно съезжаются десятки "своих".
Кстати, вспомнил - вот странно! - но и у Шульжика и Ватагина русских друзей нет (кроме меня). Так и хочется спросить эту братву - почему вы за шестьдесят с лишним лет не удостоили дружбой ни одного русского? Неужели не встретили равного себе? Или попросту их за людей не считаете? Только у Тарловского в Куйбышеве был русский друг - прозаик Евгений Лазарев.
- Он был мне дороже друзей евреев, - говорит Тарловский, и я ему верю.
И наконец совсем недавно мы с Кушаком случайно встретились в ЦДЛ; немного поговорили за столом и вдруг он оживился и, совсем как в наши прежние лучшие годы, сказал:
- Знаешь что, а давай поедем ко мне! Выпьем, поговорим!
- Ты же не пьешь.
- С тобой немного выпью.
На его роскошной машине мы подъехали к его дому (недалеко от Светлого проезда, где я когда-то жил, где до сих пор стоит гараж, который я продал его брату), Кушак зашел в магазин, купил водки, закуску… Мы вспомнили все, всех ушедших друзей, всех наших жен и женщин. Вспоминали и удивлялись, что, несмотря на беспорядочный образ жизни, постоянные выпивки и злостное курение, мы все еще живы. Проговорив до часа ночи, мы обменялись книжками (я подарил Кушаку свою, которую издал за свой счет, он мне - четыре тома "Сатиры"); затем Кушак проводил меня до метро и мы тепло попрощались. Почему-то я подумал, что так хорошо мы вряд ли еще когда посидим.