Позднее в издательстве мне сказали, что вначале Иванов узнал про премию, а потом заикнулся про мои рассказы. Оказалось, он уже три года там печатал свои рассказы о животных, но обо мне не вспоминал. Как и Яхнин, кстати, но Яхнин хотя бы просто скрывал, а Иванов и скрывал, и врал - выставлял себя этаким благодетелем. ("Что ж ты хочешь, он хитрец - тот еще! У него же мать еврейка" - пояснил мне А. Барков).
И, ради справедливости, надо Яхнина, старую калошу, погладить по лысине, но прежде ударюсь в небольшое рассуждение. Я заметил, в творческой среде восхищение работами товарищей - удел талантливых, уверенных в себе, а не очень талантливые или закомплексованные, или зацикленные на себе - равнодушны к работам других (некоторые и вовсе с радостью отмечают чужие недостатки, промахи). Так вот, эта черта - восхищение - начисто отсутствовала у Снегирева и у Цыферова, и у Постникова, и, конечно, у С. Иванова, Сергиенко, Коваля (эти восхищались собой); и, вне всякого сомнения, отсутствует у Успенского - здесь и говорить нечего. А вот к чести Яхнина надо сказать - он умеет восхищаться работами друзей без всякой зависти. Стариканы Кушак и Шульжик тоже умеют (если расчувствуются), но Яхнин выражает свое восхищение неподдельно, от всего сердца - в этом я абсолютно уверен, это он демонстрировал не раз.
И еще я знаю точно - когда один из нас двоих "заснет могильным сном", другому взгрустнется.
Талантливый авантюрист
Ошеломляющий друг мой Валерий Шульжик на фотографии Геры, как и большинство моих дружков, улыбается. И улыбается во весь рот на любительских снимках, которые сделал я - особенно лучезарно на последнем, где стоит облокотившись на очередную машину, которую пригнал из Кельна на продажу, стоит и скалится во всю широченную физиономию. Он, старый хряк, явно доволен жизнью.
Шульжик самый остроумный и щедрый из моих друзей, и самый талантливый авантюрист (с замашками разбойника) из всех, кого я знал. Французы говорят: "Авантюрист - человек с жаждой жизни". У Шульжика этой самой жажды - хоть отбавляй! Непоседа, азартный балагур, раблезианец, неиссякаемый рассказчик, знаток анекдотов, он может весь вечер, без передыха, развлекать компанию (без всяких домашних заготовок); может выкинуть экстравагантный номер - прямо на улице упасть на колени перед какой-нибудь красоткой. Вокруг него прямо-таки электрическое поле юмора (его хлесткому юмору позавидовали бы и англичане; хотя, нет - у них юмор утонченный, а у нашего героя грубоватый). Рядом с ним, расточительным к своему таланту, особенно жалко выглядят (и без того жалкие) разные эстрадные массовики, вроде Измайлова, Задорнова, - недаром кое-кто из них даже записывает за ним его ослепительные остроты (бездарный пошляк Измайлов умудрился своровать и у Тарловского целый рассказ "Лукоморье").
Сейчас Шульжик колоритный импульсивный старикан, прошедший огни и воды - пузатый, лысый, с огромным носом "рубильником" на круглой ряхе, а в молодости был похож на актера Бурвиля. Тарловскому Шульжик говорил предельно просто:
- Представь себе Марик, как ни странно, но я не еврей.
А мне объяснял подробней:
- Моя мать украинка, неграмотная женщина, работала официанткой, была контрабандисткой, возила спирт из Китая… А отец поляк, был интеллигентен, работал авиамехаником, с фронта вернулся израненный и вскоре умер…
Когда в компании русских литераторов заходит разговор о национальности и я говорю: "по словам Успенского и Шульжика, они русские", литераторы поднимают меня на смех:
- А их эстрадное хохмачество?! И вся их деятельность?! Достаточно посмотреть, как они пропихивают свои книги в издательствах!
Барков говорил прямо:
- Я был с Шульжиком в командировке в Германии. Так он там крутился только среди евреев, танцевал и пел еврейские песни. И здесь, сами знаете, он общается только с евреями, даже с Алексиным собирался писать пьесу. И всячески расхваливает Межирова, а тот картежник, будучи пьяным за рулем, сбил насмерть актера из театра Станиславского, но евреи помогли ему избежать суда и эмигрировать в Америку.
В детстве Шульжика, по словам его сестры, звали "еврейчик"; в юности он наслышался про "еврейскую морду", и сейчас, повторю, многие уверены - он еврей ("практичный, настырный", "а как нахваливает своих, даже международного спекулянта Сороса", "а эмиграция в Германию?"). Шульжик ловко пользуется своей внешностью: с евреями он еврей, с русскими - русский, с поляками - поляк, с немцами - немец. (По словам Баркова, Шульжик говорил ему: "Саша, нам, русским, очень тяжело", а потом приходил к Алексину и говорил, что он еврей и его нигде не печатают). Шульжик, точно камбала, мгновенно вписывается в окружающую среду, ведь является профессиональным актером (в армии служил в ансамбле и был конферансье, позднее, закончив эстрадное училище, изображал вторую голову Тяни-Толкая во Владивостокском детском театре и считался лучшей Бабой Ягой на Дальнем Востоке).
Сейчас Шульжик уже не меняется - в любой компании открыто поддерживает евреев, и если раньше всяких Измайловых считал "полными бездарями", то теперь называет "профессионалами", а Кушака, которого когда-то громил за "жидовские штучки", теперь при встрече горячо обнимает; ну, и особенно превозносит Синельникова (о котором точно сказал литературно одаренный сын Шульжика - Игорь: "всего лишь из числа начитанных поэтов"). Такой зажигательный момент, такие устойчивые взгляды у нашего чужестранца.
Недавно мы собрались в его отличной квартире на Фрунзенской набережной, где вид из эркера на Москва-реку, мосты, Ленинские горы (уезжая в Германию, он сдает свои апартаменты и за "вид" берет дополнительную плату). Мы собрались, и наш хозяин, красочно расписывая, назвал своих гостей - супругов из Израиля. Затем кивнул в нашу строну:
- Наш классик Яков Аким… Самый известный из молодых юмористов Вишневский… Ну, а Сергеева представлять не обязательно (в том смысле, что я ничего из себя не стою и вообще в их еврейской компании случайно; такой юморок).
Зато в нашей узкой компании может и польстить мне с наигранной серьезностью:
- …Давайте выпьем за действительно настоящего писателя, - и поднимет рюмку за меня.
Вот так, то обухом по голове, то на пьедестал.
Я уже говорил, мы познакомились заочно, в середине шестидесятых годов, когда Шульжик еще жил в Хабаровске, а Постников предложил мне иллюстрировать книжки его детских стихов (до сих пор помню некоторые наизусть, а "Жил да был бегемот" считаю должен войти в детские энциклопедии). Позднее, перебравшись в Москву с женой и сыном, энергичный Шульжик сразу вошел в комиссию по драматургии (при Министерстве культуры) и в комиссии (при Союзе писателей) по распределению жилья, автомашин и талонов на продукты питания. Понятно, у этих кормушек сидели одни прохиндеи из числа "богоизбранных". Шульжик откровенно и грубо их припугнул, заявив, что знает про их махинации (в частности Рейжевского, которому место было в тюрьме, а не в руководстве писательского Союза) и, само собой, быстро получил и квартиру, и машину, и мешок талонов (уже тогда он везде со всеми держался раскованно, свободно, без всяких провинциальных комплексов). Но и обосновавшись в столице, мой друг не терял связь с Хабаровском, и я по-прежнему иллюстрировал его книжки (одну с пьесами).
Здесь необходимо отступление. Каждому ясно, в детской книге писатель и художник соавторы, и в этом деле главное - попадание, общность взглядов и вкусов, что и приводит к хорошему результату. Но так бывает не всегда. Случается, художники, олухи, лезут в текст, говорят, что "иллюстративно", что "не иллюстративно", где не мешало бы сократить, добавить… Некоторые писатели руководствуются заповедью Заболоцкого: "любите живопись поэты" - и любят так, что навязывают, остолопы, свое в оформлении, настаивают на переделках, а особенно остолопистые - и на замене художника. И это при том, что и те, и другие не новички в общем "котле". Идиоты! Полные идиоты и настырные невежды! Среди писателей этим отличаются Успенский, Кушак, Козлов. Иногда что-то вякает Мазнин. Но все рекорды бьет Яхнин - повторяю, этот гусь просто мучает бедных художников: въедливо рассматривает (чуть ли не на просвет) каждую загогулину, ежедневно расспрашивает про каждый штрих и мазок (считает, главное не товар, а его броская обертка).
Я вспоминаю послевоенные скромные издания (на желтой газетной бумаге) Пушкина, Гоголя, Лескова и гневно осуждаю вылазки своих, как бы взыскательных, на самом деле нахальных дружков. Они, старое дурачье, дожили до пенсии, но не усекли, что большинство художников мало смыслят в технике литературного письма, а писатели, как правило, ничего не петрят в тонкостях оформления. Но вот самоуверенные болваны! - и те и другие считают, что смыслят и петрят, и еще как! Я уж не говорю о том, что мастера должны доверять друг другу. Предложил тебе писатель иллюстрировать его рассказы - считай за честь, и бережно относись к тексту, а если ты писатель - подписывай рисунки не глядя, будь благодарен, что твой текст расцветил мастер, дал свое (может отличное от твоего) видение.
Вот сейчас вспомнил, как Коваль в ресторане ЦДЛ высказывал недовольство Рубену Варшамову за рисунки к "Шамайке", бурчал долго, нахраписто, ведь считает себя мастером живописи (вот и делал бы сам! Кстати, иногда пробовал - получалась фигня); Варшамов отбивался, как мог, а я встревал - вворачивал приблизительно то, что сказал выше. Мы чуть не разругались, хорошо, что на столе стояла бутылка - она в конце концов разрядила обстановку. Самое смешное - все это не преувеличения, это голая правда.
Теперь вернусь к Шульжику. В отличие от всей вышеперечисленной братии он поднялся над самим собой. Когда я сделал его первую книжку стихов, он сказал:
- Рисунки хорошие, но обложка так себе (обложка, действительно, была плохой, но в то время лучше я и не мог сделать).
В следующий приезд из Хабаровска Шульжик обнял меня:
- Знаешь, наши художники убедили меня, что обложка нормальная. Зря я наговорил тебе глупостей. Больше никогда не буду лезть в оформление. Я понял: писатель и художник смотрят на одни и те же вещи по-разному.
Шульжик обременен излишними талантами, он многогранен, как десятиборец. В молодости со знакомой художницей спускался на лодке по таежной реке (когда я слушал его обжигающие рассказы об огромных порогах, огромных тайменях и прочих огромностях, мои походы по рекам средней полосы казались детскими забавами; хотя, наверняка, в его рассказах было полно и выдумки, скорее всего он такой же таежный турист, как Снегирев, ведь настоящий мастер виден издалека, а наш герой на своем дачном участке выглядит далеко не мастеровитым; больше того - кажется, у него вообще руки растут не из того места). В то же время Шульжик учился на высших литературных курсах, с эстрадниками делал новогодние представления во Дворце съездов, Доме работников искусств и Доме кино (и сейчас делает, и, чтобы получить такие заказы, подключает всесильных знакомых). В зрелости он писал прозу, стихи и пьесы (одно время с Мазниным); параллельно строил дачи, точнее строили рабочие под его присмотром (одну дачу в товариществе писателей, другую в товариществе актеров - и там и там состоял в поселковым правлении) и гонял на машине между участками, и все подбивал меня купить в складчину списанный речной трамвай (где-то в Хабаровске), перегнать его к нам, на Истринское водохранилище, чтобы отдыхать на широкую ногу - вот коммерческая голова!
И сейчас, в старости, мой мордатый друг не угомонился; даже наоборот - все сильней раскручивает свой созидательный маховик, хотя временами театральным жестом хватается за сердце, при этом путается, забывает в какой оно стороне, ведь здоров, как бык (пожалуй, он единственный из моих дружков, который долгое время даже не знал, что такое простуда).
Шульжик, как никто, заботится о часто болеющей жене: достает редкие лекарства, выписывает массажисток (заодно и свои мышцы приводит в порядок, хотя, повторяю, у него здоровье, как у беловежского зубра, ведь он не курит и старается много не выпивать, но все же выпивает, даже за рулем, "у меня принцип, - говорит с бравадой, - я за рулем пью").
Каким-то непонятным образом он, всеядный шустряк, успевает читать все новинки, смотреть все телепередачи. Раньше летом выкраивал время, чтобы со знакомой слетать к морю, и с приятелем прокатиться на собственном катере по Ново-Мелковскому отрезку Волги; теперь с женой гоняет на машине во Францию и Испанию. И, разумеется, по вечерам забегает в ЦДЛ, чтобы пообщаться с собратьями по перу (как же без них?), и при этом щедро, с показной небрежностью угощает всех знакомых и незнакомых. Он легко и красиво транжирит деньги (особенно на людях), всем дает в долг - "о чем ты говоришь?!" - и тут же, вроде, забывает об этом. Честное слово, от него исходят мощные жизненные заряды - после общения с ним, я становлюсь каким-то активно-вздрюченным, мне хочется что-то делать, только что именно никак не могу сообразить.
Шульжик небрежно относится не только к деньгам, но и к вещам.
- Я хочу тебе что-нибудь подарить, - театрально говорил на даче (наши участки находились в одном товариществе). - Бери это или то (отдавал немного поломанные складные стулья или временами работающий телевизор).
- Тебе надо съездить в Истру? О чем ты говоришь! Да вот ключи, садись в машину и кати… Тебе нужны семена цветов? Бери сколько надо.
Шульжик небрежно относится и к своим вещам, и к чужим. Например, в поселке на Истре возьмет запасное колесо от машины у моего брата - "Завтра верну!" - бросит, и исчезнет на пару недель, а брат не может выехать с участка. Случается, он небрежен и к друзьям:
- Попозже позвоню! - скажет мне, и не позвонит.
Для него такие обещания - просто отговорки. Отмахнется, и дело с концом. В таких вещах ему надуть - раз плюнуть. "Замотался" - потом скажет, и начнет лепит полуправду, полусказку (здесь у него особо быстрый ум) - этим его балабольством я сыт по горло. Понятно, у него дел невпроворот, он везде нарасхват, но надо сказать, в серьезных вещах он меня никогда не обманывал. Кстати, так же наплевательски относятся к своим обещаниям Кучаев, Штокман, Красильников, а вот Яхнин, молодец, никогда не забывает своих обещаний. Но что там друзья! Шульжик небрежен и ко времени - живет сегодняшним днем, никогда ничего не вспоминает, не бережет прошлое - редчайший случай среди стариков - похоже, считает, что впереди у него длиннющая жизнь. Такой бестолковый, оголтелый старикашка!
Перебравшись в Германию Шульжик стал оттуда привозить чуть поломанный антиквариат.
- Понимаешь, какая штука, - пояснил мне, - немцы зажрались и выбрасывают красивые вещи, а у нас ведь это ценность.
Действительно, кое-какие ампирные штуковины он использовал в своей даче, а, чтобы посмеяться над друзьями, на видное место выставил старую доску от сгнившей баржи - говорит: "от фрегата Паллада".
Друзьям на дни рождения Шульжик дарит надбитые статуэтки и вазы, треснутую деревянную резьбу, а Тарловскому, который не очень-то разбирается в старине, - сломанный диктофон - вероятно, как намек, что ждет от него новых произведений. Друзья недоумевают:
- И чего он, барахольщик, дарит все сломанное, не работающее? Ему что, лишь бы отметиться?
Между тем подарки Шульжика со значением - хорошая вещь, даже сломанная, все равно вещь, а лично мне на дни рождения он не раз преподносил и то, что, если не на вес золота, то и на дороге не валяется. И однажды подарил метафору, а я ему "маринованных зябликов" для "Фунтика". Но делает наш друг и сомнительные презенты - для рабочих, которые возводят его очередную дачу (на этот раз по Ярославскому шоссе) и для нас привозит немецкий спирт; понятно, у рабочих глотки луженые, а вот мы с Ишковым однажды от этого гостинца отравились (сам-то Шульжик спирт не пьет - только коньяк, вермут). Кстати, вспомнил - Мазнин, наряду с королевскими подарками (редкими книгами) тоже может всучить барахло. Как-то речь зашла о компьютерах, и он предложил мне взять свой старый (первый советский), который когда-то купил дочери, "работает", - сказал. Я отвез компьютер своему внебрачному сыну в Болшево, но выяснилось - игрушке место на помойке - два мастера отказались чинить.
Как-то Шульжик сделал инсценировку "Бременских музыкантов" в Ермоловском театре, и вскоре появилась рецензия: "Отличная режиссура, декорации, музыка. Отлично играют актеры, хорошие стихи Мориц". Об авторе пьесы упомянули лишь то, что он не испортил сказку. По словам Шульжика, он только посмеялся, но злые языки утверждают, что он судился с поэтессой. Возможно. Если дело идет на принцип, он не отступит, докажет недоказуемое, он оратор что надо, всегда найдет мощные доводы. А уж тот, кто его надул в крупных денежных делах (при продаже дачи, машины) - а такое случалось на моей памяти - тот спокойно жить не будет, наш герой свое возьмет, будьте уверены. Соседу по даче, с которым они что-то не поделили, он сказал просто:
- …Твой дом деревянный, а такие хорошо горят!
Когда он гнал очередную машину из Германии, где-то в Польше на него "наехали" рэкетиры; он и глазом не моргнул, спокойно достал пистолет и наставил на бандитов:
- …Ну что, ребята, будем говорить или разъедемся?!
Вот такой крутой экземпляр, прямо герой боевика! А по-моему - шизик. Ну, нормальный человек станет играть в такие игры, устраивать шальные выходки? Кушак рассказывал:
- Шульжик везет нас с Игорем (Мазниным) с дачи, останавливает гаишник, придрался к чему-то, явно хочет срубить деньгу. Шульжик дал ему в морду, впрыгнул в машину и мы ходу. В машине Шульжик говорит: "Сейчас подъедем к посту, скажем, вымогал взятку"… Входим на пост, Шульжик эти слова говорит дежурному майору, а тот: "Этого не может быть!". Ну, нам с Игорем ничего не оставалось, как кивнуть - "намекал", мол…
Дело замяли - писатели все же! Но ясно, когда-нибудь разухабистый Шульжик доиграется. Я ему, чокнутому громиле, не раз это предсказывал, а он знай усмехается:
- О чем ты говоришь?! Все нормально, хоп!
Что и говорить, в авантюрной гонке за благополучием Шульжик не только гробит свой талант, но и играет с огнем и, бывает, ставит друзей в неловкое положение. Так случилось, когда он перебрался в Москву, и его прищучили за фиктивный брак - тогда друзья должны были подтверждать, что он с липовой женой "вел совместное хозяйство". Но это еще цветочки. По паспорту внебрачного сына Шульжик пытался провернуть рискованную аферу и тем самым сильно подвел парня. Никак не могу понять, зачем ему, таланту, золотой голове, нужны все эти острые ощущения, ведь он одной литературой может прилично зарабатывать? Все-таки у него в крови что-то от грабителей с больших дорог, не зря его ближайший друг Сергей Дитятев называет его "авантюристом".
Есть у Шульжика пьеса для детей "Последний маленький солдат", в ней завоеватель у покоренного народа забирает звезды с неба, скатывает и уносит дорогу… Эти детали действуют на детей сильнее всяких назидательных слов. Повторюсь, я не очень сведущ по части детской драматургии, но все же могу отличить хорошее от плохого. К тому же, иллюстрировал две пьесы Шульжика (в его книге). Так вот, мне кажется, его пьесы - именно то, что ребенку нужно - в них, кроме нравоучительной идеи, есть элементы игры, неожиданные повороты и конечно юмор (я, признаюсь, люблю юмор - не анекдоты, не сатиру, не пародии, а именно юмор).
Шульжик блестяще выступает перед детьми; перед выступлением заранее покупает рыбок в аквариуме, кролика и затем на сцене, как фокусник, срывает накидку со своих подарков и преподносит их в качестве призов (миниатюра "кролик за пазухой").