Я уже говорил, через "своих" Шульжик получает крупно оплачиваемые заказы - пишет сценарии новогодних представлений во Дворце спорта и творческих Домах - подобную халтуру он делает мастерски, здесь его никто не переплюнет. Но недавно рассказывает со слабой имитацией гнева:
- …Встречаю молодого детского поэта, чувствующего себя классиком (кажется, Усачева) и говорю, что не раз делал новогодние представления, а он: "Когда вы делали?". Я объясняю, а он: "Ну, теперь это делают профессионалы". Вот так. За нами идут самоуверенные ребята.
Человек широких взглядов и масштабных дел, Шульжик эмигрировал в Германию (говорят "по еврейской линии"; сам Шульжик объясняет - "пригласили преподавать русскую литературу"), но российское гражданство оставил.
- Хлопая дверью всегда надо иметь ключ, чтобы можно было вернуться, а то ведь могут и не пустить, - подмигивает мне, и уже несколько лет мотается из одной страны в другую.
Трудно понять конечную цель этого прохвоста, отчаянного искателя приключений, пожирателя пространств, но я знаю точно - если он станет таким же всесильным и богатым, как Успенский, то и нам немало перепадет, ведь он натура широченная.
В Германии первый год чете Шульжиков пришлось помытариться. Хозяева какого-то замка наняли их присмотреть за своими хоромами на время отъезда. А хозяйство у тех немцев было немалое: оранжерея, лошади, павлины… Пока Шульжики занимались цветами, лошади вытоптали лужайку для гольфа - пришлось дерн заделывать, травинку к травинке; затем куда-то исчезли павлины - их, истощенных, обнаружили через неделю на крыше замка и еле привели в чувство; в довершение всех бед сын Шульжика поехал на машине хозяев в соседний городок за продуктами, и по возвращении врезался в ворота замка - помял и машину, и изгородь. Расплачивались за ущерб весь следующий год.
Ну, а потом, посредством недюжинной энергии и практицизма, Шульжик провел несколько комбинаций, и открыл фабрику по разделке и копчению рыбы; цены заломил немалые, но на вопрос "почему так дорого?" отвечал: "А я копчу ее на горном дубе" (на самом деле жег ящики из-под фруктов).
Освоившись в роли бизнесмена, ненасытный Шульжик расширил поле деятельности - начал перегонять в Россию подержанные машины. Одновременно четырем немцам, студентам университета, читал лекции по российской словесности, а русским эмигрантам (из числа неприкаянных) объяснял, как облапошить эмиграционную службу, налоговую полицию и таможню. Такой воротила! Я же говорю, он авантюрист высокого класса, уровня знаменитых пиратов (да и внешне на них смахивает). Он мог бы писать блестящие приключенческие романы, но выкраивает время только на книжки для детей. Иногда еще на пьесы и сценарии. Да, собственно, занятия литературой для него - всего лишь незначительные проигрыши, чтобы заполнить окно в коммерческой деятельности.
Однажды мы с Мазниным тихо выпивали в Пестром (денег наскребли всего-ничего. Выпивали и беседовали о том, о сем, а в соседнем зале (на веранде) широко гуляла компания. Внезапно оттуда вышел Шульжик - поддатый, красный, как мясник; увидел нас, подошел, обнял.
- Пошли со мной. Чего вы здесь сидите с пустыми рюмками? Там всего навалом. Киногруппа отмечает фильм "Срочно, секретно, гупчека". Сценарий мой.
- Неудобно, мы ж там никого не знаем.
- О чем вы говорите? Я все оплатил, - и приволок нас в зал, представил, усадил рядом с собой: - Пейте, копайте, не стесняйтесь!
В зале сидели актеры, режиссер - человек тридцать; среди них десяток красоток - все уже нахлестались - будь здоров!
Шульжик толкнул тост за главную героиню (как он объявил - уже десятый по счету) и когда сел, я спросил:
- Она известная актриса?
- Какая актриса?! О чем ты говоришь?! Жена режиссера, оформлена у нас бухгалтером.
- А остальные красотки? - в один голос поинтересовались мы с Мазниным.
- Танцовщицы. Съемки были в Сибири. Два месяца. Директор сказал: "Умрем со скуки. Введи в сценарий варьете, возьмем с собой девушек!" Я ему говорю: "Какое варьете в гражданскую войну?!". А он: "Введи, введи!".
Следующий фильм должны были снимать в Средней Азии. Режиссера и Шульжика (как сценариста) принял сам всесильный Рашидов (фильм должны были снимать по его книге).
- Поезжайте по республике, посмотрите, как мы живем, - сказал вождь.
Две недели их возили на правительственных машинах. Понятно, кутили по-купечески, пили и обжирались до обмороков. Правда, Шульжик успел пролистать роман "писателя", и не найдя в нем ничего стоящего, набросал отсебятину, а любовную историю взял из другой книги Рашидова, но когда сообщил об этом автору, тот заявил:
- Нет, о любви - для другого фильма.
Рашидовский фильм планировали представить на Ленинскую премию, но произошли известные события, и Шульжик не стал лауреатом и миллионером. А жаль. С его размахом и нам перепало бы немало - я же говорю, он щедрый, как никто.
Ясное дело, в ЦДЛ Шульжик первый солист, острослов и насмешник - приложит, так приложит, здесь его талант очевидней очевидного. Приведу несколько показательных примеров:
- Сюсюканье, а не сказки, - говорил он о сказках Козлова и Яхнина. То, что они пишут, я могу писать левой ногой и километрами. Оба графоманы.
- …Юдахин даже на смерти сына спекулирует (тот издал четыре книги стихов, посвященных сыну).
- …Кушак ремесленник… А вот Домбровский, ребята, гений!
М. Арбатова выпустила книгу, где перечислила несколько своих поклонников. Шульжик откликнулся сразу:
- Она думает, что на ее бюст должны сбегаться мужчины со всей Москвы, что и Наполеон завоевывал Москву ради ее бюста, но не найдя ее, повернул назад…
Кто-то из наших общих друзей задерживался на мой день рождения. Шульжик ему звонит:
- Ты уже не посещаешь бедных литераторов на рабочих окраинах?
А в застолье, когда чья-то подружка спросила меня: "Почему вы не женитесь?", Шульжик ей объяснил:
- А он, как и его собаки Челкаш и Дым, не привязывается к особам женского пола, встречается с ними одноразово.
В другой раз звонит мне:
- …Не могу дозвониться, ты где болтаешься?
- Да в магазин ходил, - отвечаю.
- Ты что, уже так разбогател, что ходишь по магазинам?
Как-то в компании я брякнул что-то всем давно известное - Шульжик тут же поднял меня на смех:
- Ты как слесарь, которого вызвали чинить унитаз - он заглядывает в него и ахает: "Да вы в него и нас…и!".
А уж если видел меня в ЦДЛ с женщиной, непременно кидал что-нибудь этакое:
- Не слушайте его! Вчера он то же самое говорил другой! Потом закажет официанту салатницу овощей, шампанское, подсядет к нам и отвесит в мой адрес похвальные горячие слова.
Но однажды и я его разыграл. Мы застольничали у меня на участке под деревьями. Шульжик, как всегда, был великолепен - компания подыхала от смеха, только моя приятельница Елена смутно улыбалась и не произнесла ни слова (плохо себя чувствовала). Шульжика заело:
- А почему девушка все время молчит? (девушке было уже за сорок).
- А она иностранка (у нее действительно необычная внешность). Ни слова не понимает по-русски! - ввернул я. - Удобно! Можно выражаться как вздумается, пульнуть матерком.
- Правда, что ли? - усомнился мой друг.
- Она испанка, - гнул я свое, и дальше намолол еще что-то.
И Шульжик попался на удочку - решил за ней приударить, и стал объяснять, как опутает ее в роман; когда особенно разошелся, Елена засмеялась:
- Не тратьте время, у вас ничего не получится!
В детских издательствах пошли сплошные адаптации. Тарловский из "Принца и нищего" сделал двадцать страниц, из "Буратино" - пять подтекстовок под рисунками.
- В следующий раз издатели будут просто давать ребенку полено, - отреагировал Шульжик.
Он мог притащить в ЦДЛ какую-нибудь провинциальную газету, и расхвалить совершенно неизвестного поэта, или беспощадно разгромить самого известного.
- Ким Мешков? Ну, какой он драматург? Если б не его жена, режиссерша, его никто и не знал бы…
Когда же Коваль, изображая взыскательного мэтра, сказал:
- …Занимаешься коммерцией, едрена вошь! Но что ты написал? Ничего не знаю.
Шульжик обиделся не на шутку:
- Если ты не знаешь, это не значит, что я ничего не написал. Ты почитай, потом будем говорить…
Недавно Шульжик сполна отомстил Ковалю, заявив:
- Я поехал выступать перед детьми. Зашел в магазин, купил десять своих "Фунтиков" по сто двадцать рублей. Рядом лежал роман Коваля по двадцать пять рублей. Никто не брал.
Яхнин характеризовал нашего героя пожестче Коваля:
- Шульжик умный, у него отличный юмор, но пишет го…о.
Вот так старикашки и палили друг в друга. И сейчас палят, да еще с большим натиском.
Поскольку в ЦДЛ компании четко делятся на евреев и не евреев (а теперь еще и на "демократов" и "красно-коричневых"), всяким не примкнувшим, умеренных взглядов, вроде меня, приходится туговато (сидишь с одними - косо смотрят другие - идиотизм!). Шульжик в еврейской компании рьяно ругает "патриотов", среди патриотов поругивает евреев, а в смешанных старается быть объективным. И ясно, каждую компанию расцвечивает анекдотами (их знает невероятное множество) и крепким юмором, не стесняясь в выражениях и при незнакомых людях. Некоторые (Шашин, Ишков) считают, что его здоровый цинизм часто переходит в пошлость (так же считал Сергиенко). Соглашусь, он, старый прощелыга, иногда дает маху, но лично меня это не коробит (когда был бездомным наслышался всякого). И потом, его топорные штучки как-то органично вплетаются в его образ непосредственного "папаши". Кстати, частенько он сам улавливает, когда переборщит, и тут же выдает что-нибудь "интеллигентное" из жизни Пушкина или Гоголя, и сразу компания на него пялится, как на немыслимого эрудита.
Ницше говорил: "Человек изобрел смех, потому что много страдал", но юмористы, которых я знаю, жили и живут в полном благополучии, без всяких страданий. Шульжик один из них.
Мой фантастический друг общается не только с литераторами и предпринимателями. Однажды мы с ним в ЦДЛ выпили - я прилично, он поменьше - был за рулем.
- Давай подброшу тебя до Сокола, - предложил мой друг, когда мы вышли на улицу.
Но не успели мы отъехать, как сзади засигналил "мерседес".
- Я сейчас, - кинул Шульжик, притормозив.
Я ждал его минут пятнадцать, чуть не задремал. Вышел, смотрю - он стоит в кругу кавказцев с тяжелыми подбородками.
- Ну, ты еще долго будешь болтать с этими бандитами? - посмеиваясь брякнул я.
Возникла долгая пауза. Затем Шульжик, ужасно нервничая, заговорил:
- Это мой друг, писатель. Это у него шутка. Он так называет друзей, - и подтолкнул меня к машине. - Иди, я сейчас!
Он вернулся через минуту, отдуваясь, плюхнулся на сиденье.
- Ты совсем спятил! Они ж в самом деле бандиты. Сказали: "этого сразу замочить, или потом?". Один из них Отари Кантаришвили. Я его оформил своим секретарем. Мне надо для дела.
Я не занервничал - вот еще! - наоборот, взглянув еще раз на дружков моего друга, почему-то почувствовал себя сильным и очень порядочным (вот пьяная голова!).
Эх-хе-хе! С кем только не общается мой друг, бесшабашный удалец и мошенник, бегущий по острию ножа, болтающий об идеалах и одновременно занимающийся нелегальным бизнесом. Кушак, Яхнин, да и многие другие экономно расходуют свой талант, а Шульжик свой транжирит бездумно, направо и налево; его жизнь - какой-то рваный бег к непонятной цели. Повторяю, он уже старый черт, а все не утихомирится, все геройствует; он мужичок редкой закваски, в нем идет постоянное брожение, у него энергии - хоть отбавляй! Словно Карлсон, он летает по городам и странам, живет одновременно в Кельне и в Москве, в Германии имеет цех по переработке рыбы, а его филиал в Подмосковье; из Германии, повторяю, пригоняет машины - туда везет картины уличных художников (агитирует и меня "заняться копиями" - только этого мне не хватало на старости лет!). И корчит из себя крутого: катает с пистолетом, рассказывает, как воюет с рэкетирами… Такой разухабистый храбрец!
В Кельне Шульжик воспитывает внучку, в Москве для детей пишет приключения своего знаменитого поросенка "Фунтика" и опять, неугомонный, строит - на этот раз третью дачу (две предыдущие продал, чтобы отдать долги сына, талантливого парня, которому долго не везло в личной жизни; сейчас-то купается в счастье. Кстати, у них с отцом сложные отношения: то ругань - "Ты что, козел?" "Нет, это ты козел!" - то братство с легким подтруниванием друг на другом). К слову, многих из нас наши дети не радуют (в том числе и внебрачные, которых мы умудрились заиметь), но внуки радуют всех без исключения.
Однажды на последней дачной стройке Шульжика мы отмечали его день рождения, вернее - только посетили стройплощадку, а обмывали событие на соседней роскошной, но чересчур эстетской, даче его соседа и друга конферанса Сергея Дитятева, с которым он еще служил в армейском ансамбле. Дитятев (настоящая фамилия Блюмин) сильно уступает нашему другу в острословии, но имеет огромный запас смешных историй, вроде той, как антисемит администратор филармонии Хабаровска частенько ворчал: "Что вы все повторяете - Блюмин, Блюмин?! Вот у вас же есть хороший конферанс Дитятев!".
Тот вечер на даче был прекрасен во всех отношениях, вот только Дитятев со своим болезненным отношением к чистоте перебарщивал - постоянно вытаскивал тарелки из-под носа и бежал их мыть - прямо не расставался с тряпкой и щеткой. Но особенно запомнилось купание в лесном озере - таком прозрачном, с такими изысканными растениями, что казалось, в нем водятся золотые рыбки. К сожалению, вскоре Дитятеву пришлось продать дачу, чтобы компенсировать ущерб соседям по дому - делая евроремонт в своей городской квартире, он сильно затопил нижние этажи - но с этой потерей он расстался спокойно, чуть ли не весело - как и Шульжик, он смотрит на мир широко. Ох уж эти богатеи! - разве их можно понять?!
В другой раз мы с Тарловским застольничали в недостроенных "балках" Шульжика, но от хилого интерьера вечер не стал менее впечатляющим. Наш друг, как всегда, блистал: чихвостил рабочих, которые не столько строили его дом, сколько разворовывали материалы и пьянствовали (как и на предыдущих двух дачах, но в нашем товариществе я хотя бы присматривал за строительством), при этом, красочно расписывал махинации и увертки работяг (ведь сам был отменным комбинатором), прошелся по нашим общим дружкам, читал "Последние приключения Фунтика"… Кстати, я думал, ему все дается легко - не тут-то было - его горячая рукопись представляла собой длиннющую гармошку с заплатками-вставками и сносками-клапанами.
Сейчас на "Фунтика" у Шульжика договор - он должен написать десять книжек; когда они выйдут, у него будет целое собрание сочинений. Половину он уже написал - как всегда мастерски. В книжках полно смешных ситуаций и диалогов, жаль только нет той поэзии, которая была в его стихах, не говоря уж о Блоковской "дальней идеи". И жаль вдвойне, что он этого не понимает, хотя для блезира и отмахивается с преувеличенным безразличием:
А-а, все это коммерция! (но делает все, чтобы рекламировали Фунтика с помпой и выбивает приличные денежки за своего героя, и собирается издавать журнал "Фунтик". По этому поводу я сказал: "Ну, тогда мы с Марком Тарловским работой будем обеспечены". "Ага! - бросил Шульжик. - Вы будете разносить журнал по киоскам").
Долгое время Фунтика и его друзей рисовали супруги Солины, но недавно Шульжик с ними разругался и отдал тексты другим художникам, которые немного использовали прежние образы (приодели их в новые одежды); затем появилась статья: "Руки прочь от Фунтика!". Теперь наш герой ходит по судам, пишет грозные статьи на Солиных.
Сейчас мой друг бесцеремонно кромсает классику, пишет про "Доктора Ай Боллита"(!), где вместо Бармалея "Бармен Налей"(!). Этот вольный коммерческий пересказ он считает самостоятельным произведением, и с радостным блеском в глазах пересказывает мне один смешливый эпизод за другим, и невдомек ему, что его выдумки мало чем отличаются от легковесного формального юморка "цеховиков" эстрадников.
Естественно, я злюсь на него, и жду, когда он, дедок, остепенится, перестанет искать приключений на свою башку и начнет писать не от случая к случаю, а постоянно, и напишет что-то в духе своих ранних вещей. Наверно, не дождусь, ведь он, тронутый, встал на путь, с которого не сворачивают. И как ему, умнику, не жалко тратить время на борьбу за благополучие - все необходимое-то у него давно есть? Ведь в нашем возрасте уже ясно - ни одно богатство не стоит того, чтобы на него ухлопывать жизнь. Вспоминаю, лет десять назад он мне говорил:
- Надо ж! - у нас с тобой разный уровень жизни (в смысле доходов; это он еще мягко сказал; обычно о безденежных отзывается категоричней: "у него ведь в руках пусто"), но одинаковый образ жизни (понятно, не совсем одинаковый, но близкий).
Чуть позднее, в нашей компании бросил на меня густую тень:
- …Мы все хитрецы, все играем в жизни, но Ленька нас всех перехитрил (мол, пьянствовать пьянствует, но дело знает четко - втихую накатал сотню рассказов, и мы, мол, потратили массу сил, чтобы пробить книги, а он спокойненько напечатался за свой счет).
Шульжик, конечно, преувеличивал мои способности, и вот ему моя гневная отповедь: никакого ловкачества здесь нет, я никогда и не скрывал, что пишу в перерывах между выпивками, а особенно об этом не болтал, потому что особенно и не спрашивали, да и, в сущности, хвастаться нечем. Что касается издательств, он сам сказал "сейчас литература никому не нужна"; а в журналах, как и прежде, надо иметь знакомых. Да и как-то глупо и бессмысленно в нашем возрасте обивать издательские пороги - естественно встанет вопрос - почему мы вас не знаем? Если вы за тридцать-сорок лет писательства остались без имени, то какого черта приперлись на старости лет? Ну, а как я напечатался за свой счет, уже говорил - когда разменял квартиру и получил доплату.
Последнее время мы чаще встречаемся втроем: Шульжик, Тарловский и я; выпьем в нижнем буфете, поговорим пару часиков и Шульжик прощается:
- Все, хоп! Я поехал. Дела!
- Куда ты все несешься? - как-то буркнул я, и дальше, в духе черного юмора, решил пошутить: - Учти, в нашем возрасте каждая встреча может быть последней!
- Когда ты умрешь, мне будет грустно, - откликнулся наш доблестный друг. - Без тебя ЦДЛ - не ЦДЛ, - и подмигнул Тарловскому.