Кипучий Мезинов никогда не сидит без дела - у него внутри прямо стальная пружина. Еще в начале "перестройки" он устроился ответственным секретарем в издательство "Мистер Икс", которое выпускало эротическую литературу (как он, глубоко церковный человек, решился на это "богопротивное действие" - опять-таки для меня загадка; уж если ты ради денег идешь на такое дело, какого черта осуждаешь тех, кто тоже берется за все, что не предложат - Яхнина, Шульжика? Что за двойной подход?!). Разумеется, Мезинов сразу стал снабжать работой Тарловского; предлагал и Мазнину - тот сделал пару вещей, потом отказался.
- Вот еще! Продаваться за какой-то грязный секс! Зачем мне мараться?
Но Мезинов с Тарловским считали, что любую работу можно делать хорошо - Генри Миллер-то классно писал!
- Просто у Игоря маловато опыта в этой области, - смеялся Мезинов. - Он только учитель, а Марк (Тарловский) увещеватель.
После "Мистера Икса" Мезинов работал в журнале "Амазонка", где тоже пропагандировались не пуританские ценности.
Есть у Мезинова еще кое-какие поразительные черты. Однажды совершенно серьезно, без всякой иронии, объявил:
- …Вчера был на заседании правления Союза. Собрались сливки (!) литературного общества: Михалков, Алексин…
В другой раз пригласил нас с Тарловским на вечер Акима, который он вел (вернее, благородно пригласил на фуршет после вечера). И что мы услышали? Кондовое, протокольное разглагольствование нашего друга - казалось, он ведет очередное партийное собрание; ни одного живого слова не произнес. В застолье выдавал зажигательные речи, а тут - на тебе! - бесцветный поток. Стушевался, что ли? Но ведь все были свои. Ну восседал еще Михалков, что ж с того? Личность не меняется от окружения. Вообще, мы с Тарловским испытывали стыд за нашего "слишком правильного" друга.
И Аким хорош гусь! "Прочитаю вам два своих стихотворения", - заявил и начал рассусоливать - пока не прочитал два десятка(!) не успокоился. Как можно так мучить друзей литераторов, тем более, когда на столах выдыхается водка и стынет закуска?!
Впрочем, здесь Мезинов с Акимом не одиноки. Приходько вел мой вечер - выбрал самый дурацкий рассказ, уткнулся в него и минут двадцать (целую вечность для сцены) гундосил, а ведь он бывший эстрадный конферанс и должен чувствовать аудиторию. Ни черта не чувствовал! Не случайно критик Всеволод Сурганов не выдержал и шепнул нам с Тарловским:
- Да ведь он дурак!
Правда, позднее и Мезинов и Приходько реабилитировали себя. Первый с блеском выступил на моем шестидесятилетнем юбилее и на вечере памяти Коваля в их родном институте, а Приходько показал, что такое школа эстрады на вечере поэтессы А. Заде-шах. Слушая тогда их, краснобаев, в меня закралось подозрение - уж не нарочно ли они устраивали занудство раньше? Мезинов нес ахинею, корчил из себя серьезного докладчика, чтобы Михалков понял, кому может передать бразды правления Союзом, а Приходько разорялся, чтобы не дать возможность высказаться другим, ведь был жуткий себялюбец и ревнивец, и считал меня своим "открытием". Кстати, после того вечера, я сказал ему:
- На кой хрен ты взял этот рассказ? Я, вроде, пишу для детей и вдруг про секс?!
Приходько обиделся и, как всегда, выдал:
- Ленечка, ты дурак! Ничего не понимаешь!
Такие у нас мелкие стариковские придирки.
Чтобы закончить тему вечеров, скажу: всегда, при любой публике, прекрасно выступали Коваль и Мешков; выше всяких похвал выступают Мазнин и Шульжик; неплохо - Кушак и Яхнин, да и остальные с некоторыми оговорками, за исключением Тарловского - он не выступает перед взрослыми, только перед детьми. Я не спрашиваю его почему, знаю заранее, что он скажет:
- Да ну, зачем? О чем говорить, и так все ясно.
Я далеко отошел от Мезинова… Что еще о нем сказать? Вот вспомнил. Как-то самый замечательный из его друзей (и самый требовательный к себе, дотошный читатель и критик, от которого мне не раз доставалось) Панков пригласил нас на свою дачу, которую он, рукастый, построил самостоятельно. Это была отличная вылазка на природу. Мезинов, Панков и я выпивали и пели под гитару военные и послевоенные песни; жена Панкова Татьяна готовила одну закуску за другой; в середине застолья мы с Панковым искупались в ледяном ручье-речушке (Мезинов почему-то не полез в воду), потом вернулись за стол, и до двух ночи вновь пели под гитару. Жаль только мой пес Дымок неважно себя чувствовал (сказалась долгая тряска в машине и новая обстановка), успокоился, только когда мы с ним уснули в обнимку.
И вспоминаются мне три поездки к Мезинову на дачу в Кучино, где на участке высятся раскидистые деревья, в старом доме красуется русская печь и, по словам Мезинова, на чердаке по ночам бродит домовой, а в другом строении, небольшом срубе из кругляка (гладкотесанной сосны), где стоит крепкий древесный настой, мой друг устроил рабочий кабинет.
Главные обитатели дачи - четыре собаки, одна смешливей другой. А главная ценность в доме - патефон и коллекция пластинок с довоенной и послевоенной песенной классикой (любой из нашего поколения понимает - это немыслимое богатство, все мы балдеем от этой музыки). Под эти песни у русской печи отлично пьется легкий, но сногсшибательный самогон жены Мезинова Валентины (она щедро делится рецептом, который я предлагал ей положить в швейцарский банк), а на закуску, как нельзя лучше, идут свежие овощи прямо с грядок (опять-таки заслуга супружницы Мезинова). Мы выпили прилично и произнесли десятки тостов (Мезинов отмечает все социалистические и церковные праздники, даже мусульманские; и сам придумал "День домового, водяного и лешего" - ему все равно, что отмечать, лишь бы был повод, а это, как известно, дело нехитрое - как писал Бернс, "для пьянства много есть причин").
Что и говорить - загородный дом Мезинова наполнен особой теплотой. В память о моем первом посещении участка, Мезинов подарил мне огромную чугунную трофейную печь с жаровней, которую его отец привез из Германии (теперь она украшает мой участок).
Второй раз я прикатил в Кучино с приятельницей. В этот приезд Мезинов показал мне вторую свою коллекцию - собрание журналов послевоенных и "застойных" времен (он дотошный собиратель всего, что касается истории нашей страны; сейчас, когда оплевывается все наше прошлое, эти журналы - весомое доказательство лжи "демократов"). Кстати, Мезинов бережно хранит и переписку с друзьями (у него есть письмо Коваля сорокалетней давности!); и он много лет ведет дневник.
- Записываю каждый день, - говорит. - И хочу записать на магнитофон голоса друзей - в любой момент включил и выпил с ними… ну, и для потомков.
Голоса друзей - это, конечно, причуда, а вот на его дневник можно возложить определенные надежды (он единственный из всех моих знакомых, кто его ведет. Вообще-то те, кто ведут дневники, мне кажется не столько полнокровно живут, сколько следят за своим развитием, да еще уверены - прочитав их записи, все ахнут, пораженные умом и талантом авторов, и будут терзаться, что недооценивали своих современников. Но, думаю - Мезинов исключение; наверняка, в дневнике он отображает наше время, а это задача не из простых); возможно, там раскроется, как незаурядный прозаик, ведь, повторяюсь, одна небольшая книжка стихов - слишком слабое творческое наследие. Впрочем, недавно мой друг признался, что заканчивает повесть о всех собаках, которые у него были и есть, а уж наших четвероногих друзей он знает прекрасно и, без сомнения, выдаст что-то бессмертное.
Так вот, во второй мой приезд мы вновь под пластинки и отборные овощи распивали самогон, а потом прошлись вокруг озера, где по утрам Мезинов бегает трусцой, сбрасывая лишний жирок, и мой друг пилил меня:
- …Тебе тоже надо заняться бегом. Все вечера просиживаешь в ЦДЛ. Смотри, на кого ты похож - весь прокуренный, зеленый, сутулый… Вы с ним будьте потверже, покруче, - дал совет моей приятельнице. - Его надо приструнить, а то совсем распоясался.
В противовес Мезинову, его жена Валентина, говорила мне только приятные слова и очень тихим голосом, а перед отъездом нарвала нам огромный букет цветов и насобирала целое ведро слив. Валентина вообще является примерной женой и воплощает в себе лучшие черты славянок - жертвенность и кротость (чем и подобрала ключ к суровому характеру мужа). Я помню, кто-то нахваливал жену Приходько - мол, тихая, скромная, на что Приходько возразил:
- Нет, моя Нина далеко не тихая, может разбушеваться ого как! А вот Валя Мезинова, действительно, тихая.
В третий раз нас с Тарловским Мезинов пригласил на дачу отметить свой день рожденья. Так получилось, что мы с Тарловским опоздали (сели не на ту электричку) и Мезинов сорок минут ждал нас на платформе. Я увидел его из окна вагона, когда состав уже притормаживал - он, храбрец, стоял с непокрытой головой под моросящим дождем на холодном ветру с сумкой через плечо (этот его образ еще долго маячил передо мной). Мы обнялись, Тарловский стал извиняться за опоздание, я - ругать кассиршу, которая указала не ту электричку.
- Да ничего, ерунда, - засмеялся Мезинов, протирая мокрые очки. - Я знал, что вы приедете, и ждал бы еще долго.
Потом мы шли по шоссе и Мезинов, показывая особняки "новых русских", ругал на чем свет стоит власть "демократов", которые "вместе с криминальным миром поделили всю промышленность". В порыве праведного гнева заявил:
- Ничего, придут наши, всех их стрелять будем! - и засмеялся радостным мстительным смехом, уже предвкушая кровавое зрелище (мне сразу померещилось - он наперевес тащит автомат).
Потом обрушился на власть коммунистов:
- …И среди них подонков хватало. Те, кто были наверху, тоже поворовали немало. Сволочи!
Досталось и всему русскому народу за пассивность, безмолствие; и молодым литераторам, которые плотным косяком идут за нами и изгаляются над доверчивыми ребячьими душами, начисто забыв, что такое совесть. Мы с Тарловским поддакнули: я разнес циников телевещателей, Тарловский заявил, что "секс, порнография стирают прелесть тайны отношений".
- Сейчас выживает не талантливый и умный, а негодяй, который наплевал на все церковные заповеди! - резко бросил Мезинов и внезапно заключил: - Одна радость - друзья! - он вновь засмеялся - на этот раз своим заразительным многоступенчатым смехом.
Когда мы вошли в дом, он уже стал прежним, каким бывал по большей части с друзьями - иронично улыбчивым; открывая консервы, приготавливая овощной салат, уже отпускал шуточки, подтрунивал надо мной и Тарловским, покрикивал на собак, которые крутились у стола.
Борец за справедливость (с немалым стажем и инквизиторскими замашками), суровый лидер нашей старой гвардии, судья всему и всем - вот должность Мезинова в нашем клане. Понятно, никто ему эту должность не давал - он, настырный, сам ее заграбастал и понес на своих мощных плечах, но, надо сказать, действует на этом посту решительно, круто и, по большей части, справедливо.
Мы со стариной Мезиновым из одного теста, у нас полное взаимопонимание в разговорах о литературе и нашей "демократии", схожий взгляд на друзей и женщин, и конечно, родство душ в отношении к собакам - мы оба собачники со стажем, оба любим Дарелла, передачу Н. Дроздова "В мире животных". Всякая любовь - лучший показатель человеческой души; наша с Мезиновым любовь к животным показывает, что наши души гуманные, тонкие, благородные, возвышенные и так далее, только почему-то наши дружки, идиоты, этого никак не хотят понять и смотрят на нас, как на черствых людей.
Время от времени мы с Мезиновым помогаем Обществу защиты животных: он дает книги на выставки-продажи дворняг, я написал статью в защиту бездомных животных; Мезинов подкармливает собак малоимущих соседок, я отвожу корм пенсионеркам, которые держат десятки животных; (им также помогают писательница И. Ракша и бывшая секретарша Коваля И. Скуридина). Несколько раз Общество просило меня отвезти больных животных в ветлечебницы, а однажды поручило собрать подписи писателей в защиту животных. Подписали все, к кому я обращался (человек сто), но три писателя отказались: Б. Рахманин, В. Мирнев и А. Макаров. Первые двое, поскольку "безразличны к этому", третий слишком ценил свою подпись.
- Не подписываю коллективных писем, - заявил мне.
С того дня этой троице я не подавал руки, а Мезинов назвал их "подонками". Кстати, интересный факт: ни у одного из этой троицы нет друзей и, кроме работы, все их интересы сводятся к женщинам; у нас же с Мезиновым друзей полно.
Что касается женщин, то они у Мезинова все же находятся на втором плане (у меня так и вовсе на третьем); так что, не случайно психологи вывели - если мужчина держит собак, он ценит дружбу больше любви. Да и как ее не ценить, если всякая любовь рано или поздно кончается, а настоящая дружба - до гробовой доски. На этот счет имею и другие свежие мысли, но о них не хочу распространяться, слово "любовь" у меня давно стоит поперек горла - об этом уже говорил в очерке о женщинах.
Можно в чем угодно обвинять таких, как Мезинов (бывших убежденных коммунистов), но в одном не упрекнуть - они любят наше Отечество, в отличие от "демократов", которые его ненавидят и всегда готовы из "этой" страны уехать в "свою", историческую (во время "реформ" сразу стало ясно, кто есть кто, ведь именно в сложные моменты человек проявляет лучшие и худшие качества).
И как литератор Мезинов истинно русский, не в пример "русскоязычным" (всяким Аксеновым, Войновичам, которые пишут на русском языке, но прикидывают, как это будет звучать на английском) - у этих "западников" нет чувства родины, духа Тургенева, Чехова, Гончарова. Аксенов, который теперь братается с преступником Березовским, недавно заявил:
- Мы стали людьми мира (после "Метрополя").
Это надо понимать - людьми без родины; между тем, давно известно - нет вненационального искусства.
Как правило, хороших людей и окружают хорошие друзья. У Мезинова их немало: кроме литераторов, это и физик Перекатов, которого уже упоминал, и инженеры Валерий Катков, Геннадий Павлов и другие - все личности те еще! - без всякой червоточины, умники, с настоящим мужским обаянием и, разумеется, пьющие; о них как-нибудь отдельно напишу, если не подведет дальняя память - ведь вот и ближняя дает сбой.
Есть у Мезинова еще один друг - Николай Красильников, прозаик, долгое время живший в Ташкенте (там оказался после эвакуации из Костромы) и только недавно перебравшийся в Подмосковье. Мезинов познакомил нас во время приезда Красильникова в Москву, лет десять назад. Помню, мы выпивали в ЦДЛ, и Красильников рассказывал, как нелегко русским в Узбекистане (уже началась "перестройка" и националистические всплески), что планирует перебраться с женой и сыновьями в Россию…
Понятно, нашим властям наплевать на соотечественников в "ближнем зарубежье". Пьяный вождь рявкнул:
- Россия большая, всех примем!
Но пальцем не пошевелил, чтобы помочь людям. А "правозащитники" вообще подлецы. Орут о правах человека в Чечне, но молчали, когда там русских выгоняли из квартир, насиловали, убивали. И сейчас молчат, когда в бывших республиках закрывают православные храмы и русские школы, заставляют инородцев учить местный язык, не принимают на работу, вместо паспорта дают какую-то справку. Кстати, и в Подмосковье Красильникова с семьей все еще не прописали (несмотря на письмо Михалкова), откровенно требуют взятку!
- В эмиграционной службе одни евреи, - рассказывал Красильников. - Говорят открытым текстом: "две тысячи долларов и вы получите гражданство". Мне, русскому из Костромы, надо доказывать, что я русский. Ну а кавказцам за деньги тут же дают российское гражданство.
Я не понаслышке знаю, каково находиться в чужой среде - тринадцать лет прожил в Татарии, но даже тогда, в гораздо лучшие времена, с трудом принимал другую культуру. У меня было много друзей татар - они такие же люди, как все, но я так и не смог выучить их язык, не смог запомнить ни одной их песни, не понимал, почему на праздник (в двадцатом веке!) делают жертвоприношения… Татария замечательна по своему, но там - хоть убей, я всегда чувствовал себя чужаком, меня всегда тянуло на родину. Видимо, все-таки правомерно понятие о несовместимости культур. Необходимо добрососедство, а не искусственное совместное проживание - это против природы, как ни крути (ведь у всех свои традиции, обычаи, и все хотят их сохранить).
Что Татария! - я даже в Европе чувствовал себя не в своей тарелке, несмотря на потрясающий прогресс и высочайший жизненный уровень западников. Из Франции и Англии меня тянуло в мою нищую Россию. Такой уж я дуралей, как кулик не могу без своего болота…
Киплинг говорил: "Запад есть Запад, Восток есть Восток и им никогда не сойтись". Я не расист, но думаю, было бы лучше, если бы каждый жил на своей родине, чтобы одна этническая община не навязывала другой свою культуру - пожалуйста, приезжай, как гость. Ну, еще когда общины небольшие и растворены в государствообразующей нации, это куда ни шло; это даже придает многоцветие стране, но когда какая-либо община главенствует над коренным народом, это уже не лезет ни в какие ворота. Не случайно, в Европе уже ширятся движения против эмигрантов.
А что творится у нас? Дальний Восток все больше заполняют китайцы, Ставропольский край - чеченцы, Тверскую и Саратовскую области - дегестанцы (многие ведут себя нагло, не просто как новые хозяева, а как завоеватели); в Московской области уже полтора миллиона азербайджанцев (вся торговля под их контролем; Лужков омусульманил и Москву), а русских из "ближнего зарубежья" не очень-то прописывают (как Красильникова). Если дело и дальше так пойдет, скоро наша страна будет другой, уже не Россией. Политолог Цыпко прав: "До тех пор, пока Россией не будут управлять русские, ничего хорошего не будет".
Кстати, много лет евреи кричали, что их не выпускают на "историческую родину", а теперь, когда ворота открыты, почему-то не очень спешат в Израиль; понятно, теперь они захватили власть в "этой" стране и могут наживаться, облапошивать доверчивый народ ("паразитировать на нем", по выражению Мазнина), а в "своей" стране не очень-то развернешься - там все ушлые, их не проведешь. Наверно, в Израиле, среди своих, евреи такой же народ, как все народы, но, проживая в других странах, они пытаются эксплуатировать инородцев, всюду протаскивают своих, стараются занять главенствующее положение, выгодные должности (разумеется, в массе своей, не все). Сейчас, на примере России, это видно отчетливо, даже чересчур отчетливо.