– Нестеров, значит, Синицына от ветеранов труда и... Вадик вроде, – пересказывала Люба Сущевой.
– Вадик-то почему?
– А он не местный теперь, студент, лицо незаинтересованное. Он, наверно, будет по молодежи.
– Надо же. Придумали ерунду какую!..
Ерунду не ерунду, а, как видим, замешаны оказались многие, в том числе ничего не подозревающий Вадик.
5
Ничего не подозревающий Вадик меж тем купил в городе по случаю очень дорогой цифровой фотоаппарат. Конечно, подержанный, но ничем не хуже нового. И вот Вадик пробует его на Нине.
– Криминалист обязан хорошо снимать. Компьютер бы хороший еще купить, но я и так разорился на этой штуке...
– А правда, что ты в комиссию входишь? – спросила Нина, уклоняясь от объектива.
– Какую комиссию?
– Ну, будто бы конкурс какой-то.
– Может, и вхожу. Только я этого не знаю, – рассеянно сказал Вадик, которому было не до этого. – Посмотри на меня, пожалуйста.
А Нестеров стал замечать: что-то в Анисовке не то.
Поручение Прохорова по поводу покупки домов тяготило, Нестеров хотел с ним поскорее разделаться. Он уже вел предварительные переговоры, многие на словах склонялись к тому, что деваться некуда, надо продавать, пока покупают. Но до дела ни с кем не дошло. Ближе всех к практическому согласию был Ваучер, и вот Нестеров пошел к нему. А Ваучер сам торопился навстречу с очень занятым видом.
– Не ко мне бежишь? – спросил Нестеров.
– Зачем я к тебе побегу? – не понял Ваучер.
– Насчет дома. Или раздумал?
– Вон ты чего. Не раздумал, только не до этого мне сейчас! Тут такие дела! Да сам знаешь!
Нестеров отправился дальше.
Встретил Анну Сущеву:
– Ну что, нравится здесь Евгению?
– Какого шута тут может нравиться? – сердито ответила Анна.
– Значит, все-таки будете сниматься?
– Да, наверно, будем. Ждать нечего.
– Значит, есть тема для разговора?
– Есть, но не сейчас. Мы, может, конкурс выиграем.
– Какой конкурс?
– А то вы не знаете!
– Почему я должен знать?
– Да ладно уж вам! Кстати, имейте в виду: Евгений как приехал, так даже пива не пьет.
– Рад за него.
– Радоваться не обязательно, вы лучше зафиксируйте.
Тут Анна увидела Евгения и, хоть он был еще далеко, отошла от Нестерова, сказав с невольным хвастовством:
– Ревнует!
Нестеров ничего не понял.
6
Нестеров ничего не понял, как и Андрей Ильич с Юлюкиным, перед которыми стоял запыхавшийся Ваучер и торопливо говорил:
– Я условия узнать. Когда всё одинаково – это несправедливо. Я, например, молодому не соперник. Надо так: работающие считаются отдельно, пенсионеры отдельно. Работающим, я согласен, хоть по три тысячи, но пенсионерам тоже не меньше тысячи, иначе какой интерес?
– Ты о чем? – вникал Андрей Ильич.
– Ну, конкурс же вы объявили. На успехи труда и личной жизни. Поэтому я и спрашиваю. У пенсионеров труда нет, с личной жизнью тоже проблема. Но они же всё равно люди! С другой стороны, Дуганов хоть и пенсионер, а человек противный. От него у людей настроение портится, значит, от него вред. То есть надо смотреть в совокупности, но отдельно...
– Да постой ты! – осадил старика Юлюкин. – С чего ты взял про какой-то конкурс? Кто тебе сказал?
– Все говорят.
– Так вот иди и скажи всем: никакого конкурса! – велел Андрей Ильич. – Пусть все живут и работают в обычном режиме!
– В обычном режиме они долго не протянут уже. И я бы тебе вот что посоветовал, Андрей Ильич: ты совсем молодых вообще не учитывай. Нам-то можно посоревноваться, мы пожили, а им слишком трудно сразу на нормальную жизнь переключиться. Они сначала пожить хотят.
– Ваучер, у тебя, что ли, уши заложило? – рассердился Андрей Ильич. – Говорю тебе: нет никакого конкурса! Иди уже отсюда! Или ехал бы обратно в город к своему племяннику. Так без тебя спокойно было! Только людей баламутишь!
– Тем более раз ты считаешься живущий в городе, то тебя вообще учитывать нельзя, – присовокупил Юлюкин.
– У меня дом здесь! – закричал Ваучер. – И я всё лето уже здесь безвылазно! Попробуй только не учесть!
Выйдя из администрации, он бормотал себе под нос:
– Если конкурса нет, чего же вы злитесь тогда? Знаем мы вашу механику: среди своих объявили втихомолку!.. Ничего, мы тоже не чужие! В город, ага... Чтобы меня из соревнования убрать? Я коренной анисовский!
А Андрей Ильич, упрекая, говорил Юлюкину:
– Вот! Ты этого результата хотел? Я так и думал: дай одному, другие все уже думают, что им тоже положено!
– Не шуми, Андрей Ильич. Поболтают и успокоятся.
– А если нет?
– А если нет – тоже хорошо. Пусть соревнуются. А мы потом возьмем и кого-нибудь в самом деле наградим.
– Ну, знаешь!.. Ты мне этого не говорил, а я не слышал!
7
Юлюкин не говорил, Андрей Ильич не слышал, но другие слышали даже то, что не говорилось, и делали выводы.
Вот пропалывают супруги Савичевы огород, и Савичева задумывается.
– Работаем тут, крючимся, – говорит она, – а никто не видит. Да и тоже мне работа – прополка. А вот дом, например, покрасить или сарай перестроить – это сразу заметно.
– Кому заметно?
– Кому надо!
Тут Савичева увидела Вадика (и, между прочим, с фотоаппаратом) и прикрикнула на мужа:
– Да выпрямься ты, а то тебя не видно! Подумают – спишь где-нибудь пьяный!
– С ума ты сходишь, я смотрю, – сказал Савичев, хоть и выпрямился.
– Не схожу, а говорю по делу. Ты подумай, Андрей, пять тысяч – это же деньги! Оле бы послали!
– Да вранье это все! Я у Шарова Льва Ильича спрашивал, говорит: ничего не знаю.
– Так он тебе и скажет! Они, наверно, сначала решили, а потом сами испугались. Ничего, мы придем и скажем: вот вам дом перекрашенный, вот сарай почти новый, а вот вам от меня на мужа ни одной жалобы как от жены – пусть попробуют отвертятся!
– Ты не выдумывай. Дом не перекрашенный еще.
– Так перекрась! Краска у тебя третий год стоит, к свадьбе Олиной хотел, а она уже и замуж вышла, и уехала.
Савичев вспомнил, что это правда, и сказал:
– Ты, Татьян, на меня не дави. Я и сам собирался.
– Да уж, дождешься от тебя! Как я с тобой живу столько лет, не понимаю!
Эти слова Савичев слышал много раз и обычно даже не реагировал, но в этот раз нашел неожиданный ответ:
– Учти, будешь на меня кричать – вылетим из конкурса.
И многое в Анисовке совершалось в те дни под угрозой вылета из конкурса, которого, как мы помним, вовсе и нет.
Некоторым пришлось очень трудно.
8
Некоторым пришлось очень трудно.
Вот Николай Иванович Микишин, человек положительный, весь день работал и в мастерских, и по дому, устал, сел ужинать и ждет, что нальют для аппетита из заветной фляги, что стоит в сенях. Причем напиток безобидный, чуть крепче кваса, – брага.
А ему не наливают. Всё на столе есть, а заветной кружки нет.
– Мать! В чем дело? – позвал Микишин. – У нас кончилось, что ли?
– Отдохнешь! – жестко сказала ему жена. – Люди вон все за ум взялись, Шура Курина говорит, во весь день никто за водкой не пришел.
– Так я и думал: гонка на выживаемость. Придумали начальнички... Ладно, я же дома, никто не видит. Налей стаканчик.
– Ты забыл, как у нас? Суриков вон через три двора живет, а когда он с похмелья, у нас в саду перегаром пахнет! Всё рядом, все на виду!
– Я что, алкоголик, что ли? – обиделся Микишин. – Саша! Александра!
– Коль, мне не жалко, но такущие деньги из-за стакана терять, ты подумай! Ты выпьешь, а за окном кто-нибудь подглядывает!
– Вот жизнь! Прямо партизанское подполье какое-то...
Микишин вышел из дома, обошел всё вокруг, проверяя, нет ли кого. Закрыл все ставни. Вернулся, сел опять за стол.
– Ну вот, теперь как в бункере! Саш, не томи душу!
Микишина пожала плечами, пошла в сени, отомкнула флягу, которую запирала собственным замочком, зачерпнула кружку, принесла. Микишин кашлянул, приготовился выпить, но тут послышался голос дочки Кати:
– А я вот возьму и всё скажу!
– Катерина, ты что? – возмутился Микишин. – Родного отца врагам сдать хочешь? Павлик Морозов в юбке!
– Юбки у меня как раз нету! То есть старые все! И джинсы с вышивкой обещали!
– Куплю.
– Когда?
– Завтра.
– Вот завтра и выпьешь!
Микишин плюнул с досадой. Отставил кружку. Принялся без аппетита хлебать суп.
Голод потому что не тетка. Проницательные и умные (в меру житейского плоскоумия) люди давно поняли: любовь и голод правят миром.
Кстати, о любви.
9
Кстати, о любви: на дворе уже ночь, а Мурзин опять не спит, ворочается. Ворчит:
– Синицына-то права, Вера, мы фактически с тобой не живем.
– И что теперь?
– Не слышала, что ли? Конкурс объявили на правильную жизнь.
Помолчав, Вера сказала:
– Брешут.
– Будто бы пять тысяч победитель получит... А какая это правильная жизнь, если муж с женой вместе не спят?
– Прямо уж так и пять тысяч!
– Я тебе говорю. Ты меня знаешь: я на дешевые приманки не покупаюсь.
Вера опять помолчала и сказала с горечью:
– Я, Саша, перестала тебе верить. Если бы ты бумагу написал, что не имеешь ко мне претензий в смысле раздела имущества.
– Какая ты всё-таки... Будто тебе не надо... Кстати, а как мы докажем? Вадика, что ль, с фотоаппаратом приглашать?
– Счастливую женщину, Саша, по глазам видно.
– Так что ж мы!..
Мурзин мигом вскочил и направился к Вере.
– Но бумагу всё-таки напиши! – послышался непреклонный голос в темноте.
– Вот, ё!.. – Мурзин бросился к комоду искать ручку и бумагу. – Когда надо, сроду нет!
Но все-таки нашел, торопливо написал.
– Читать будешь?
– На слово поверю.
И мир воцарился в доме.
10
Мир воцарился не только в доме Мурзиных, но и во всей Анисовке.
Вот Суриков и Клюев у ворот винзавода любезными жестами предлагают друг другу проехать.
Вот Куропатов, привезя запасную бочку бензина, ловко грузит ящики и возит на склад.
В каждом дворе Анисовки люди энергично шевелятся. И в садах. И на полях.
Старик Ваучер и тот взялся за лопату: засыпал колдобину на проезжей части. А тут как раз очень удачно проходил Вадик с фотоаппаратом.
– Эй, юный химик! – позвал Ваучер. – Иди сюда. Вадик подошел.
– Сыми меня. Сколько себя помню, всегда тут канава была, все машины вязли, никому дела не было. А я засыпал. Между прочим, дело общественное.
– А тебе будто и не надо?
– Мне-то зачем? Машины у меня нет, а пешком я и так переберусь. Давай, зафиксируй.
– Мне не жалко! – Вадик навел фотоаппарат и щелкнул.
– Надо было мне не до конца засыпать, чтобы ты меня в процессе снял. Ладно, я еще чего-нибудь засыплю.
– А зачем тебе это? – спросил Вадик.
Ваучер хитро подмигнул ему:
– Мы с тобой знаем, зачем!
А Акупация, зашедшая в магазин, спросила скучающую Шуру:
– Чего это у тебя нет никого?
– Сама удивляюсь. Читыркина и Микишина с утра зашли только, а мужиков совсем никого. Боятся, что подумают, будто за водкой.
– А зачем им еще сюда ходить?
– Поэтому и не ходят.
В самом деле, мужики в магазин не заглядывали: из дома на работу, с работы – домой. Впрочем, некоторые и раньше так жили: например, вполне положительный парень Колька Клюев.
11
Положительный парень Колька Клюев забежал домой выпить чаю и предупредил Дашу:
– В Полынск хочу съездить, Володька просил привезти кое-что. Совсем там осесть собирается, похоже.
Даша на эти простые слова отозвалась неожиданно горячо:
– Никаких Полынсков, никаких Володек! – и положила перед Колькой густо исписанный тетрадный лист. Колька начал читать вслух:
– "Домашняя работа. Перекрыл сарай, вырыл новый колодец, привез, напилил и нарубил дров, помог жене стирать белье... Личное поведение: ни разу не выпил, бросил курить, играл с детьми, ни разу не нагрубил жене..." Это про кого? – поднял он глаза на Дашу.
– Про тебя.
– Не понял! А когда я это всё сделал?
– Сделаешь. А мы везде галочки поставим. Надо, Коля, по-умному, чтобы всё было на бумаге. И пускай проверяют. Нам эти деньги очень нужны!
– А почему только про меня? Ты себе тоже план составь!
– А я и так за троих работаю, каждый знает!
Колька был в замешательстве:
– Нет, но... Я постараюсь, конечно... Но – "бросил курить", это ты слишком! Я еще не бросил!
– Бросишь, Коля.
– Не курить, не пить... К другу съездить нельзя... Это же не жить получается!
– Коля, это же не навсегда! – успокоила Даша.
– Еще бы навсегда! Я бы тогда повесился!
– Потерпи, родненький. Другие же терпят.
12
Другие терпят, это правда.
И эта мысль не давала покоя Вере Мурзиной.
– Вон все как стараются, – хмуро говорила она. – А толку? Своим дадут, кто к начальству ближе!
– А я что, далеко? – с достоинством отозвался Мурзин. – На мне всё электричество! Они без любого могут обойтись, а без меня нет!
– Зато у Суриковых двое детей, у Куропатова и Клюева тоже дети. А мы бездетные с тобой. Нет, я чувствую, обойдут нас.
Вера смотрела телевизор, думала. И телевизор навел ее на мысль:
– Саш, ты передачу про этих самых последних героев смотрел?
– Ну?
– Вспомни, как они сразу начинают друг другу гадить. Ну, то есть не то чтобы гадить, а просто – условия игры. Как бы понарошку. То одного вышибут, то другого.
– Ну? – Мурзин не мог понять, какая связь между игрой в телевизоре и настоящей жизнью в Анисовке.
– Вышибить кого-то надо! – объяснила Вера. – Вот смотри: идем мы к Куропатовым по-соседски посидеть. Немножко выпьем. А Михаил, он чего не любит, когда выпьет?
– Всё он любит, когда выпьет.
– Я серьезно.
– Ну, не любит, если еще не нальют.
Вера махнула рукой: с тобой говорить!
– А я вот помню, он не любит, когда говорят, что у него брат в тюрьме. Злится и буянить начинает.
– Может и в рыльник заехать, – согласился Мурзин.
– Вот! И получится у него крупный факт в смысле личного поведения. Я еще Синицыной по пути стукну, чтобы наготове была, наблюдала. И все, и Куропатовых из соревнования вышибут!
Мурзин встал перед ней и расправил грудь:
– Вера, ты что? Ты чего мне предлагаешь? Мне Миша – как брат!
– Дело твое. Пять тысяч, конечно, деньги пустяковые. И, кстати, один будешь ночью спать.
– Ну и зараза ты!.. Кто тебе вообще сказал про пять тысяч?
– Здравствуйте! Ты и сказал.
– Нет! – отрезал Мурзин. – Даже не уговари-вай меня! Даже не подходи и глазки не строй! Запомни раз и навсегда: Мурзин на подлость не способен!
13
Способен Мурзин на подлость или нет, узнаем чуть позже, пока же наведаемся в мастерские, где ударно трудится Микишин, а Нестеров пришел к нему с разговором насчет дома Виталия Ступина. Виталий уехал, похоже, навсегда, дом не продал, но сказал уважаемому им Микишину, что, если, дескать, объявится покупатель, он уполномочивает Микишина действовать от его имени. Ну, как действовать: оговоренный аванс взять, а формальности можно потом уладить. Нестеров узнал об этом, вот и пришел потолковать. Но Микишину было не до этой темы.
– Некогда мне сейчас.
– А я и не говорю, что сейчас. Вечером.
– И вечером не могу. Короче, пока не могу.
– Тоже в конкурсе участвуете? – догадался Нестеров. – Разве это-то как помешает?
– Запросто! Вот продам я дом, получу деньги. И сразу скажут: зачем Микишину еще что-то давать, у него и так есть! И с Виталием надо связаться, может, он передумал. Короче: потом!
А Мурзин и Вера все-таки пошли вечерком к Куропатовым (улестила Вера чем-то мужа). Принесли выпить. Вера сидит очень общительная и оживленная, а Мурзин, напротив, ест плохо, пьет мало, и его даже не веселят воспоминания Куропатова о детстве, в которые он вдруг ударился:
– А помнишь, Саш, мы к Хали-Гали в огород залезли, у него дыни поспели тогда, схватили, бежим, он за нами, мы в речку, я-то бросил дыни-то, а ты-то не бросил, сам плывешь, а их толкаешь, я кричу: "Брось! Брось!" А ты нет.
– Еще по рюмочке? – предложила Вера.
– А не много будет? – засомневалась Лидия Куропатова.
– Так мы же культурно. Не сомневайся, Лида!
– За наше счастливое детство! – поднял стакан Куропатов.
Он выпивает, закусывает, настроение у него отличное, а Вера пихает Мурзина под столом: что ж ты, мол, начинать пора!
И Мурзин с трудом начал.
– Да, дыни... Помню. Может, ты хочешь сказать, я жадный?
– Зачем? – удивился Куропатов. – Азартный – это да. Жадным ты никогда не был.
Мурзин умолк. Долго думал. Завел заново:
– А скажи, Миша, вот брат твой...
Куропатов тут же насторожился:
– Что брат?
– Да ничего особенного... – осекся Мурзин. – Тоже не жадный был в детстве.
И тут вступила Вера:
– Да уж, такой простой! По простоте и в тюрьму сел. Да еще сбежал, переполоха тут наделал, аж в городе рассказывали. Без руля человек.
Куропатов посмотрел в стол, сжав вилку, и произнес:
– Александр, скажи жене, чтобы она этого не касалась.
– А чего это ты передаешь, ты мне прямо скажи! – предложила Вера.
Но Куропатов упорно обращался только к Мурзину:
– А если ты позволяешь ей всякое хамство, то ты заодно, получается?
– Почему хамство? – осмелел вдруг Мурзин. – Объективные вещи!
– Вот тоже, начали! – закричала Лидия. – Лучше выпьем еще!
Но выпил один только Куропатов. И продолжал разговор с Мурзиным:
– Саша, я Веру тронуть не могу, она женщина. Но ты ее муж, ты отвечаешь. Извинись.
– За что это он извиняться будет? – взвилась Вера. – За правду не извиняются! А что брат твой по дури сел – правда! Я удивляюсь, как ты сам-то на свободе еще с таким характером!
– Так, – сказал Куропатов. – Всякая не знаю кто будет тут моего брата поливать, а я терпеть должен?
Вера тут же залилась слезами: