8
Всё уже было на столе, женщины радушничали, мужчины тут же разлили водку.
Мишаков заколебался.
– Я днем как-то... И язва, понимаете ли...
– А вот у нас вода... – начал было Вадик, но Лев Ильич упредил:
– И хорошо! То есть плохо, конечно, но у меня у самого язва, мы коллеги с вами, так сказать, вам же, наверно, врачи говорили: понемногу можно! Правда ведь? – обратился он к Нестерову и пояснил Мишакову: – Александр Юрьевич у нас врач широкого профиля.
– Понемногу можно всё и всем, – сказал Нестеров, которого сначала очень томила его странная роль, а потом он прибегнул к испытанному способу: ищи в скучном смешное. Вот он и находил.
– Ну, если врач советует... – сказал Мишаков, берясь за рюмку, а Лев Ильич встал:
– Предлагаю тост! За наши истоки, откуда мы все идем, то есть – за село! Родина – родник, в школе учили, как вы помните. Отсюда все начинается!
– Отличный тост! – одобрил Мишаков. – Я вот всю жизнь живу в городе и всю жизнь мечтаю переехать в деревню. И вообще чувствую себя больше таким... как бы сказать... народным, что ли, деревенским фактически!
– Это очень важно, когда народом руководишь. По себе знаю! – поддержал Лев Ильич.
– Да какой у меня народ? – махнул рукой Мишаков. – Коллектив маленький. Но сплоченный, это правда. И вообще, связь – это первое дело! Как бы жизнь не шла, а люди без связи не могут, правильно? – этот вопрос он задал сидящей рядом Шуре.
Шура смутилась:
– Это смотря какая связь. Некоторые связи, знаете ли...
Мишаков, не заметив ее смущения, продолжал с чистой душой говорить о любимом деле:
– Приятно иногда сознавать: сидишь себе в своем кабинете, не такая уж большая должность, но всё равно через тебя, как бы это сказать... Нити проходят, понимаете? Со всей страны и дальше!
– Это уже явно второй тост! – догадался Лев Ильич. – За дружескую связь между людьми!
Позавтракав и опрокинув еще по две-три рюмки, пошли к реке.
Вадик в качестве экскурсовода описывал окружающую местность. Шура шла сбоку, помахивая веточкой. А братья Шаровы следовали сзади, переговариваясь.
– Умный человек! – сказал Лев Ильич. – Дал понять, что имеет везде связи. Может, заодно попросить, чтобы дорогу не строили?
– Это слишком. А мужик тертый, это видно, вопрос умеет поставить. Маленький коллектив, говорит, но весь подо мной. Вроде того: вся районная администрация ему фактически подчиняется.
– Кто его знает, может, оно так и есть?
– Тем лучше для нас. Не отставайте, Александр Юрьевич! – обернулся Андрей Ильич к Нестерову, и вовремя. Нестеров в это время увидел идущую по улице Нину и хотел было направиться к ней. Но колебался. Обращение Андрея Ильича облегчило ему выбор, он решил встретиться и поговорить с этой девушкой в более бодром состоянии духа.
Они пришли к реке, расположились.
9
Расположились, и Лев Ильич удалился на время, сославшись на производственные дела. Андрей Ильич расставил удочки. Шура села в сторонке, продолжая отмахиваться. А Нестеров и Вадик легли на траву. Вадик посматривал на Нестерова. Ему хотелось пообщаться с ним: все-таки интеллигентный человек, да еще представитель особой профессии. Но он чувствовал в Нестерове какую-то отчужденность – и правильно чувствовал. Нестеров совсем неинтеллигентно злился на окружающих и на себя, не понимая, что он тут делает.
Меж тем рыбная ловля с одной стороны ладилась, с другой – не совсем. Андрей Ильич таскал рыбку за рыбкой, а у Мишакова – ничего. Андрей Ильич и поплавки незаметно приспускал, чтобы крючки были почти на поверхности, и наживки прилаживал кое-как, чтобы их тут же смыло, и дергал слишком быстро, едва рыбешка ткнется носом в крючок – ничего не помогало. Рыба будто нарочно шла косяками к его удочкам, хватала чуть ли не голые крючки, торопясь нанизаться губой, едва он соберется дернуть. Мишакову же ничего не шло. А если и прибьется шальной малек, то пока Мишаков догадается, что пора уже подсечь, рыбешка успевает преспокойно объесть наживку, над водой болтается пустой крючок, а Мишаков, ничуть не огорчаясь, смеется. Андрея Ильича, как истого рыбака, такое поведение не может не раздражать, но он терпит.
Вот Мишаков в очередной раз выдернул вместо рыбины только всплеск воды.
– Что-то я какой-то неудачливый! – сказал он.
– Просто день такой, – хмуро успокоил Андрей Ильич. – У меня тоже не очень идет.
– Как же не идет, вон как вы таскаете!
– Мелочь, ерунда. Временное явление. Три дурных пескарика забрели, вот и всё.
– Опять клюет! – указал на одну из его удочек Мишаков.
– Это так... Волной качает.
– Клюет, клюет, тащите!
– Если для очистки совести...
Андрей Ильич, нарочно помедлив, небрежно подсек – и над водой засверкал, трепыхаясь, матерый окунь размером в полторы ладони.
– Знаете, я не удивляюсь, – сказал Мишаков действительно без всякой обиды. – У меня вечно так. Брат мне говорит: тебе честолюбия не хватает. А я ему говорю: зачем оно мне? Или он еще говорит: ты, говорит, невезучий. Это как посмотреть! Вот путевки у нас, давно было дело, распределяли. На юг. Мне не досталось, а Прошкину, бездельнику, досталось. Он меня даже дразнил. Ну и что? Утонул там Прошкин по пьяному делу! Или вот машину в ремонт я поставил, никак не сделают. Плохо? Обратно как сказать. Зато могу спокойно выпить, правильно? И не думать, что меня милиция на дороге остановит. Или квартиры распределяли еще в советское время, если помните. Тоже по жребию. Самая плохая, угловая на первом этаже, – кому достанется? Мишакову, даже и гадать не надо! И опять вроде плохо? Но я под окошком палисадник развел, цветы всякие. То есть получается, кому что плохо, мне выходит хорошо! У вас опять клюет.
А Шура, скучая не меньше Нестерова, решила, что с нее хватит развлечений. Встала и пошла прочь от берега.
Андрей Ильич тут же догнал ее.
– Ты куда это? – тихо спросил он, с улыбкой глядя в сторону Мишакова.
– А что мне делать? Вас рыба интересует.
– Нас все интересует. В смысле – его. Ты что, не можешь культурный разговор с человеком организовать?
Шура повела плечом:
– Я как-то привыкла, что мужчины мне сами всё организовывают.
– Ну-ну, не капризничай, я тебя прошу! Алексей Петрович, – обратился Андрей Ильич к Мишакову, – а вы народные песни любите?
– Обожаю!
– А Шура вот у нас поет! Заводи, Шура!
– Извините, одна ни пить, ни петь не умею, – Шуре показалось, что ее рекомендуют не как женщину, а как концертный номер.
– А мы подтянем! – тут же пообещал Андрей Ильич. Мишаков глянул на реку:
– Рыбу не распугаем?
– Она у нас привычная! – заверил Андрей Ильич. – Она даже лучше ловиться начнет.
Андрей Ильич налил всем по стаканчику. Выпили, закусили. Шура, подумав, затянула что-то популярное. Вроде: "жениха хотела, вот и залетела, ла-ла-ла-ла-ла". Но на втором куплете подумала, что это, пожалуй, не совсем народная песня. Завела другую: "черный бумер, черный бумер"... но опять осеклась – и эта не та.
Нестеров усмехнулся и подсказал:
– "Вон кто-то с горочки спустился".
– Ой, правда! – обрадовалась Шура и заголосила что было мочи. Мишаков присоединился. Его разобрало. Выпив сразу полстакана, он запел громче Шуры, беспощадно при этом перевирая слова и мелодию. Шура морщилась, но Андрей Ильич приказывал ей глазами: терпи! Вадик тоже терпел, отвернулся, плечи его слегка подрагивали.
Но вот песня кончилась, и Андрей Ильич, считая, что теперь самый удачный момент для психологической обработки, мимикой попросил Нестерова приступить.
Нестеров приступил. Внутренне смеясь, но с серьезной физиономией, он сказал Мишакову:
– Видно, Алексей Петрович, что вы близки к народу.
– Еще бы! Я очень народный человек! – похвалился Мишаков.
– Нам бы всем поближе к природе, к натуральному. И болезней было бы меньше. Сердечных, желудочных. Я давно заметил: язва, например, возникает оттого, что человек не всегда правильно относится к себе. И к другим. Просто прямая зависимость: чем больше человек делает добра, тем меньше он склонен к желудочно-кишечным заболеваниям.
Этот благоглупый текст (ибо тексты психотерапевтов такими и обязаны быть) Нестеров произнес задушевно, почти вкрадчиво, а Мишаков слушал простодушно и завороженно, не сводя глаз с Нестерова.
Андрей Ильич даже подумал: не заговорить ли прямо сейчас о роднике?
Но тут зазвонил мобильный телефон Мишакова. И тут же умолк. Мишаков достал его из кармана посмотрел:
– Что-то у вас с сетью...
– А вы на горку поднимитесь, – посоветовал Андрей Ильич.
Мишаков встал на ноги, пошатнулся, вздохнул и сказал:
– Если не дозвонюсь, надо ехать. А то... Забеспокоятся...
И побрел на горку.
– Нет, вы всё-таки мастер! – сказал Андрей Ильич Нестерову. – Он на вас уже как удав на кролика смотрит! То есть наоборот. Шура, ты тоже молодец. Я тебя прошу, пока он там один, ты подойди к нему. То-се, разговорчик интересный. Нельзя его сейчас отпустить!
– А я-то при чем? – нахмурилась Шура. – Если вы на то намекаете, про что я думаю, то я ведь и обидеться могу!
– Кто намекает? Я тебе прямо говорю: надо мужчине заморочить мозги! Так сказать, выдать ему аванс, но без получки! Ты начнешь, Александр Юрьевич поддержит!
– Если так, то я запросто! – согласилась Шура. Она считала, что морочить мозги мужчинам – ее призвание.
10
Шура считала, что морочить мозги мужчинам – ее призвание, поэтому подошла к Мишакову с неподдельным интересом.
А он все не мог дозвониться. Сел на траву, чтобы было удобней, держал трубку обеими руками, один глаз прикрыл для сосредоточенности.
– Никак? – посочувствовала Шура.
– Вроде есть связь, а начинаю номер набирать – пропадает!
– Вот моя жизнь такая, – тут же нашла похожесть судьбы Шура.
– В каком смысле? – спросил Мишаков, глядя на обнаженные руки женщины.
– Да тоже: то есть связь, то ее нету. Главное, когда не надо, она точно есть, а когда надо, тогда ее и нету. Или так: с кем не надо – пожалуйста, есть связь, а с кем надо – никакой связи. Обидно.
– Очень красиво вы говорите, – даже сквозь хмель сумел оценить Мишаков.
– Так я не только на внешность красивая. Вообще-то что человеку надо? – Шура указала на телефон. – Чтобы в этой штуке были папа, мама, муж или жена, дети. И всё. А мы сроду понапихаем сто человек, а сунешься поговорить с кем-нибудь по душам – и некому позвонить!
Мишаков был потрясен мудростью сельской женщины.
– Шура! Как вы сказали! В самом деле иногда так и хочется – взять и выкинуть всю прошлую жизнь! – И он размахнулся, чтобы немедля исполнить желание, выкинуть прошлую жизнь вместе с телефоном.
Шура удержала его отчаянную, но слабую руку.
– Алексей Петрович, не торопитесь! Это всегда успеется!
– Выкину! Ничего в ней хорошего, если подумать! – упорствовал Мишаков.
И выкинул бы, пожалуй, но телефон в это время зазвонил. Мишаков удивленно поднес трубку к уху.
– Маша? Ты как дозвонилась? А я тут... В гости меня... Хорошие люди... Едешь уже? Это хорошо. Да ты что? Я что, враг себе? В рот не брал!.. Нет, ты... Я же говорю... Маша...
Видимо, там отключились, не поверив ему. Он уронил руку.
– Жена? – спросила Шура деликатно, без осуждения, да и как осуждать, если такая неприятность у человека. – Видите, какая связь интересная? От нас не достает, а к нам, пожалуйста.
– Она везде достанет. Так. Пора мне. – Мишаков поднялся и обратился к Андрею Ильичу. – Будьте любезны, как вас, извините! Мне бы машину организовать.
– Куда это вы? А пообедать?
– Извините, я и так... Перебрал...
– А вот как раз и в себя придете, закусите.
Мишаков, подумав, тряхнул головой:
– Пожалуй, это резон. Только недолго.
Шура взяла Мишакова под руку, повела его. Андрей Ильич, Вадик и Нестеров шли сзади.
Нестеров, изнемогая от идиотизма ситуации, сказал:
– Может, я уже не нужен? Человек выпил. В таком состоянии он ничего не воспринимает.
– Ничего, сейчас протрезвеет, и опять попробуем. Очень вас прошу, Александр Юрьевич.
А Вадик заявил:
– Я не знаю, как насчет женского воздействия или психотерапии, но если вы не хотите, чтобы он уехал, то я могу обеспечить.
– Это как?
– Не вполне законно, но вполне действенно! Сейчас я сбегаю в медпункт, возьму один порошочек. Нашему гостю будет не очень хорошо. В области желудочно-кишечного тракта.
Андрей Ильич поморщился:
– Понос, что ли? Так и говори! А зачем?
– А затем, что мы тут же его ведем к роднику, наливаем ему водички – и у него всё пройдет.
– А если не пройдет?
– Гарантирую – пройдет!
Вадик побежал к медпункту, а Мишаков отклеился от Шуры, подошел к Андрею Ильичу и сказал:
– Я вас попрошу... Шура женщина хорошая, но... Люди кругом... Мало ли. Подумают что-нибудь, донесут.
– Нет проблем! – Андрей Ильич сделал страшные глаза Шуре и показал ими направление: удались!
Та удивилась и обиделась. Гордо повернулась и ушла, ни разу не обернувшись. Мишаков, кстати, ее совсем не заинтересовал. Он, может, настоящую женщину впервые в жизни видит, а результатов – никаких. Пустой мужчина.
Оставшиеся Мишаков, Андрей Ильич и Нестеров отправились обедать.
11
Мишаков, Андрей Ильич и Нестеров отправились обедать. Вскоре к ним присоединился Вадик.
Мишаков ел старательно, чтобы вытолкать объемом пищи скопившийся хмель. Вадику не составило труда незаметно подсыпать ему порошок.
Стали ждать результата.
Но время шло – результата не было. Видимо, борьба пищи с алкоголем была мощной, и дополнительные ингредиенты не сразу смогли принять участие в этой битве.
Но вот Мишаков вдруг выпрямился и застыл. Прислушался к себе.
– Что? – с надеждой спросил Андрей Ильич.
Надежда его тут же оправдалась.
– Мне бы отлучиться, – выдавил Мишаков, пунцовея.
– Пожалуйста. Пойдемте, провожу.
– Я сам. Вы только покажите.
Андрей Ильич вывел его и показал деревянное строение в глубине сада. Мишаков скрылся там. Его не было долго. Подошел Лев Ильич, освободившийся от дел, узнал о плане Вадика и назвал это авантюрой. Но когда Мишаков наконец появился и его повели к роднику лечиться, он присоединился, чтобы не допустить еще чего-нибудь несанкционированного. Нестеров, считая, что его миссия окончательно исчерпана, в очередной раз собрался удалиться. На этот раз его не отпустил Лев Ильич. Он не очень верил в то, что способности Нестерова помогут в данном случае, но, поскольку был настроен по отношению к психотерапевту неприязненно, воспользовался возможностью доставить ему неудовольствие. Злорадный поступок, не спорим, но все мы люди.
Мишаков, обессилевший от обильной еды и ее результатов, шел покорно.
Привели к роднику, Вадик наполнил стакан водой, незаметно всыпал туда противоядие, подал Мишакову. Мишаков выпил и лег на траву.
– Легче? – нетерпеливо спрашивал Вадик.
– Нет еще...
– А сейчас?
Вскоре подействовало. Мишаков сел, покрутил головой:
– Фу... Отошло... Надо же!
Все радостно переглянулись. Лев Ильич решил, что пора.
– В этом и суть, Алексей Петрович! Подлинная целебная минеральная вода! – сказал он.
– Даже удивительно, – отдувался Мишаков.
– Можно наладить промышленное производство! Тем более мощности есть – винный завод простаивает фактически!
Мишаков одобрил:
– Дело хорошее!
Лев Ильич тут же достал из портфеля папку.
– Мы даже бумаги подготовили. Остается подписать – и всё.
– Рад за вас, – сказал Мишаков, рассеянно беря подсунутую папку. – Действительно замечательное дело. Чудодейственная вода.
– Вы посмотрите, посмотрите!
Мишаков, слегка недоумевая, поворошил бумаги, бормоча:
– Стоящее дело, стоящее...
Андрей Ильич достал ручку:
– Так, может, сразу и...
И умоляюще поглядел на Нестерова: дескать, вон он, твой момент, действуй!
Нестеров его понял. Понимал он также, что шансов на успех нет. И, продолжая внутренне усмехаться, хоть и с возрастающим раздражением, подхватил:
– И вам станет гораздо легче! Я уже говорил: хорошие дела облегчают соматические состояния. Ведь это для людей. Я бы одобрил, не задумываясь.
– Одобряю! – сказал Мишаков. И вернул папку.
Братья Шаровы переглянулись: опытный, собака, на словах-то одобрил, но ничего не подписал! Осторожный!
Однако соглашаться с поражением не хотелось.
Андрей Ильич налил и поднес Мишакову водки, говоря:
– Теперь немного выпить, потом в баньку – и будете как новенький!
– Не надо бы, – с сомнением посмотрел на стакан Мишаков.
– Зафиксировать облегчение! – оправдал водку Вадик врачебным голосом.
– Нет, знаете... Жена звонила, будет ждать.
– Всех нас жены ждут. Жен много, а жизнь одна! – вывел формулу Андрей Ильич.
Но тут глаза Мишакова как-то странно остекленели.
– Что такое? Опять плохо? – встревожился Андрей Ильич.
Мишаков молчал и смотрел.
Все обернулись.
На опушке леса стояла Нина с веткой в руке и венком полевых цветов на голове. Она показалась волшебно прекрасной и тем, кто ее знал, а уж Мишакову тем более. Он просто обомлел. Дыхание у него перехватило. И он сам не заметил, как осадил полный стакан, после чего зажмурился, а когда проморгался, вытер набежавшие от крепкого напитка слезы, Нина уже исчезла.
– Что это было? – спросил он.
Вадик неохотно ответил:
– Это так... Одна девушка...
Нестеров неожиданно встал и пошел в лес.
– Александр Юрьевич! Вы куда? – окликнул его Андрей Ильич.
Нестеров не ответил.
– Бывает же на свете, – пригорюнился Мишаков. – И ведь кого-то она любит, а? А у нас... А, катись оно всё! В баню, говорите? Хочу в баню! – воскликнул он так отчаянно, будто решился не в баню, а в самое пекло.
А Нестеров продирался сквозь кусты, ему казалось, что он видит впереди мелькающие цветы на голове Нины. Выбрался к крутому берегу реки. Никого.
Долго сидел, озираясь.
Видел сверху, как братья Шаровы и Вадик повели Мишакова к бане.