Впрочем, жилось ей вовсе не так уж плохо. Большую часть свободного времени она проводила в новом доме – с удовольствием слонялась по комнатам или возилась в саду. А через несколько месяцев после выборов в гости приехали Дороти и Мама Смит, поправившаяся после тяжелого гриппа. Бетти Рэй смеялась, когда Дороти вручила ей острый хот-дог, который Джимми специально приготовил для нее и любовно завернул в фольгу. Жадно выслушала подробности о новой работе Бобби и младшем ребенке Анны Ли, а гости дивились, как выросли ее сыновья. В общем, день прошел замечательно.
Старые друзья
Соседка Дороти не любила сплетничать, поэтому после визита к новому губернатору штата просто сказала в своей передаче:
– На выходных мы с Мамой Смит совершили замечательную поездку к нашему старинному другу и были страшно рады ее видеть. И нынче утром, пока время не вышло и мы не погрузились в рутину хлопот, я хочу воспользоваться моментом и сказать, как мы благодарны судьбе за то, что в нашей жизни есть все вы. Просто не представляю, что бы мы все эти годы делали без наших друзей радиослушателей. Кстати, о друзьях… Одна из наших милых радиослушательниц, миссис Хэтти Смит из Бел-Мид, Миссури, прислала такую фразу: "Когда сажаешь семена доброты, наверняка соберешь богатый урожай хороших друзей".
Спасибо, Хэтти, и еще у нас есть победитель в состязании по орфографии. Чемпионом становится тринадцатилетняя мисс Рони Клэр Эдвардз, ее слово – М-И-Л-Л-И-П-Е-Д. Наши поздравления – ты, должно быть, гений. Будем с интересом наблюдать за твоей карьерой. Увы мне, я произнесу такое слово по буквам не скорее, чем вычерпаю океан плетеной корзинкой.
Спасибо, Мама Смит (она подглядела в словарь). "Миллипед – членистоногое с трубчатым телом, состоящим из двадцати и более – до ста – сегментов, каждый сегмент оснащен двумя парами ног". Батюшки святы. Теперь вопрос от меня – что такое членистоногое? Что? А-а, ясно. Мама Смит говорит: что бы это ни было, лучше бы оно по ней не ползало. На сто процентов с тобой солидарна, Мама Смит.
Арбузы, сладкая кукуруза и помидоры станут темой для обсуждения в пятницу, на Дне овощей. Хотите узнать свежие факты из жизни овощей – не забудьте принять участие. У нас сегодня много веселого, но прежде всего – новости. Для этой мне понадобятся фанфары, Мама Смит. Ада и Бесс Гуднайт ездили в Канзас-Сити и приобрели себе новенький трейлер, и теперь, когда обе овдовели и ушли на пенсию, они собираются исчезнуть в голубой дали и стать заядлыми автотуристками. Они говорят, что пока не знают, куда отправятся и когда вернутся, и пусть так оно и будет. Представляете, каково – каждое утро у вас новый вид в окне. Ох, не знаю, что бы я делала, если бы выглянула в окно и не увидела своего садика, но эта парочка полна задора и рвется в дорогу. Так что, дорогие, если увидите красный "додж", похожий на большой помидор, с трейлером на прицепе, знайте: это они. Пожелаем удачи нашим путешественницам.
Еще из серии хороших новостей: вчера я получила чудесное письмо от моей невестки Луис, она рассказала, что Бобби только что повысили до вице-президента на фирме "Птицы Фаулера", и для мальчика, который оставался на второй год в шестом классе и не мог продиктовать по буквам даже слово "обезьяна", не то что "миллипед", это, поверьте, большой скачок.
Съезд губернаторов
В 1966-м Бетти Рэй с облегчением узнала, что Лурлин Уоллас из Алабамы выставила свою кандидатуру на пост губернатора, и молилась за ее победу, чтобы не оставаться единственной женщиной-губернатором в Соединенных Штатах. Ничего веселого в этом не было.
В начале следующего года, когда на имя Бетти Рэй Спаркс из Миссури поступило приглашение на Национальный съезд губернаторов в Вашингтоне, она сказала:
– Я не поеду. Там соберутся настоящие губернаторы, не хочу выставлять себя дурой.
– И не выставишь, дорогая, я все время буду рядом. – Хэмм похлопал ее по руке: – Просто улыбайся и делай приятное лицо. Я за тебя все скажу.
Сесил сразу воодушевился: раз предстоит тур, значит, они пойдут покупать наряды, и сказал, тараща глаза:
– Если не поедешь, милая моя, подведешь целый штат.
Хэмм прибыл на конференцию, сверкая глазами и распушив хвост. Это была его первая поездка в Вашингтон в качестве мужа губернатора, и пресса им очень интересовалась. Бетти Рэй с удовольствием слилась бы со стеной, будь ее воля. Она страдала, зато Хэмм являлся на все события для "жен" губернаторов – чаепития, ланчи, показы мод – и очаровал всех дам. А выиграв приз в одной из многочисленных лотерей, замысловатую женскую шляпку, развлекал дам, красуясь в ней до конца ланча. Хэмм по своей природе был очень естественным и, если его о чем-то спрашивали, отвечал прямо. Для репортеров, получивших скучное задание опросить всех губернаторских женушек, Хэмм был как глоток свежего воздуха. Супруги политиков славились тем, что отвечали в основном "Вам придется спросить об этом моего мужа" или "Я не знаю, в этом разбирается мой муж". Но с Хэммом было по-другому.
И еще он не чувствовал опасности. В его родном штате такая прямота считалась достоинством. Здесь, на общегосударственном уровне, она являла собой потенциальную катастрофу, которая только ждала своего часа, чтобы разразиться, и репортеры вились вокруг него, надеясь урвать цитату для скандальной истории.
У всех на уме был Вьетнам, а для любого политика это опасная тема, западня. Венделл предупредил Хэмма, что нужно держать рот на замке, но на коктельной вечеринке для жен к нему подсела красотка и, отпустив комплимент его галстуку, спросила:
– Что вы думаете обо всех этих антивоенных митингах?
Хэмм ответил, не задумываясь:
– Кучка идиотов. Лучше бы протестовали против того, что правительство сидит на заднице и ничего не делает, а эти мелкие ублюдки убивают наших лучших парней. Надо уже на что-то решиться, в конце концов.
– Что вы имеете в виду?
– Чем заигрывать с вьетконговцами, надо от них избавиться раз и навсегда. У вас посреди гостиной стоит слон, а все ходят вокруг него на цыпочках.
Женщина сделала вид, что не понимает:
– Не уверена, что поймала вашу мысль. Какой слон?
– Бомба, дорогая, бомба. У нас она есть, у них нет. На кой мы ее создавали, если не используем? Трумэн был прав. – Он указал на окно – перед отелем толпилась группа протестующих: – Пусть эти мягкосердечные слюнтяи заткнутся и дадут нам прекратить эту чертовщину, пока не стало хуже. Тогда мы сможем вернуть наших мальчиков домой, а ренегатов выдворить из страны к чертям собачьим.
Потом он сожалел, что использовал бранные слова перед дамой, но говорил он то, что чувствовал. И слишком поздно понял, что дама собирает материал для "Вашингтон таймс". Ко времени его возвращения в Миссури история прогремела на всю страну, а в "Ньюсуик" появилась карикатура: он запускает руку в ведро и бросает хиппи в океан, как наживку. Одна передовица изобразила его с поднимающимся из головы облачком в форме гриба, другая представила бешеным псом с пеной у рта, которого Бетти Рэй пытается удержать на поводке.
Хотя Хэмм выразил вслух мысль большинства ветеранов, он поднял бурю в масштабе всей страны и прослыл "горячей головой" у себя в штате. На время пришлось ему лечь на дно.
Несколько недель спустя Родни вошел в его кабинет, ухмыляясь.
– Ну ты прославился, брат. Мне только что звонили из Университета Беркли в Калифорнии, хотят, чтобы ты у них выступил.
Хэмм вскинул голову:
– Правда? Когда?
Родни отмахнулся:
– Не беспокойся, я сказал, ты занят.
– Почему?
– Почему? Не пущу я тебя туда, это же рассадник психов.
Венделл согласился:
– Нет, туда тебе точно не надо. Слишком опасно. Черт, нет ничего опаснее пацифистов. Они тебя на части порвут.
Хэмм сказал:
– Погодите, давайте помозгуем. Это крупный, знаменитый университет. А значит, выступление получит большое освещение в прессе, так? Может, мне как раз таки на пользу побеседовать с ними. Словно бы я хочу послушать противоположное мнение… и если они хотят немного прислушаться к моему, может, я им даже что-нибудь докажу.
– Нет, не докажешь, – сказал Венделл. – Единственное, чего они хотят, – это растерзать тебя на сцене, на глазах у всех. Они и слушать тебя не станут.
Хэмм понимал, что так и есть, однако был польщен, что его позвали. Он всегда мечтал пообщаться с университетом или колледжем. Все, включая Виту, твердили, что это плохая идея. И все же он не смог отклонить вызов.
Они прилетели в Сан-Франциско накануне встречи. Родни, Венделл и Сеймор всю дорогу ворчали. Заселились в отель, Хэмм почти не спал в эту ночь. Долго работал над речью, особенно старался избавиться от акцента и грамматических ошибок. Хотел быть на высоте в таком знаменитом университете. Впервые за много лет он нервничал по поводу выступления. Четыре раза спросил у Родни, хорошо ли сидит костюм, дважды поменял галстук. Их забрали в девять и перевезли через мост к кампусу. Как и ожидалось, его встретила толпа студентов. Когда они проезжали мимо, народ стал кричать и долбить по машине. Хэмма это не смутило. Теперь он был спокоен и собран. Зато остальные распереживались. Сеймор, его телохранитель, настоял, чтобы Хэмм надел утром бронежилет, и был рад этому, глядя на протестующих.
– Черт, – сказал он, – японцы, с которыми мы дрались, были не такими злобными, как эти ребятишки. – И пощупал дубинку за пазухой: – Повезет, если выберемся отсюда живыми.
Перед ними плыли транспаранты: ВЬЕТНАМ – ВОЙНА РАСИСТОВ; ХЭММ ХИРОСИМА; ВОЗВРАЩАЙСЯ В ДЖУНГЛИ, ПОДСТРЕКАТЕЛЬ; БЕЛОЕ ОТРОДЬЕ, ПОШЕЛ ПРОЧЬ; ОСЛИЩЕ ХЭММ; ПРИЗНАЙ ОШИБКУ, ТУПАЯ ДЕРЕВЕНЩИНА. Но Хэмм улыбался и махал рукой толпе, словно все рады его видеть, что еще больше распаляло собравшихся. Когда они наконец попали в здание с черного хода, ректор университета, сухой бесцветный человек с перхотью в волосах, холодно поздоровался и, опасаясь фотографов, оставил протянутую для приветствия руку Хэмма без внимания. На сцене представление гостя слушателям ограничилось пятью словами:
– Дамы и господа, Хэмм Спаркс.
Дела пошли неважнецки с самого начала. Одно упоминание его имени вызвало в толпе гул неодобрения. Ректор сошел со сцены и сел в первом ряду среди профессоров, а Хэмм поднялся на трибуну.
– Спасибо за любезную встречу, господин ректор, – сказал он с улыбкой. – Я польщен приглашением вашего университета. Хочу, чтобы вы знали: никто не уважает и не поддерживает образование больше меня. Также я привез наилучшие пожелания от людей нашего великого штата Миссури.
Внезапно под выкрики и свист на сцену полетели помидоры, один взорвался прямо у ног Хэмма.
Хэмм глянул на первый ряд, ожидая, что ректор встанет и призовет слушателей к порядку, но тот безмолвствовал, как и прочие профессора, что сидели перед сценой; многие даже ухмылялись. В этот момент Хэмм осознал, что стоит перед ними один. Один, не в силах двинуться. Зал продолжал улюлюкать. Внутрь проникли протестующие, которых он видел на улице, и, размахивая плакатами, двинулись к сцене. Это явно была спланированная акция.
Никто с самого начала не собирался его слушать. Хэмм почувствовал себя полным идиотом. Вита и ребята были правы. Родни из-за кулис махал руками: слезай, слезай! Хэмм мог уйти, но не ушел. Вместо этого он разозлился и попер напролом. Хотя его явно не слушали, он закричал, пытаясь перекрыть шум:
– Вы можете оскорблять меня, ради бога, но вы не смеете оскорблять бывшего губернатора Миссури, и будь я проклят, если вам удастся меня заткнуть. Вы позвали меня произнести речь – и вы ее получите. Я ваши писульки на картонках прочел, и можете называть меня тупоголовой тыквой и деревенщиной, как хотите. Но у нас по крайней мере хватает вежливости не приглашать человека ради того, чтобы извалять его в грязи. Так что я горд быть деревенщиной. Но я не фанатик. Когда я говорю, что я за всех граждан этой страны, я имею в виду всех, даже вас, хиппи. Мне вас жаль, потому что вы просто ничего не знаете. – Он посмотрел на первый ряд. – Я за всех вас, кроме этих прилизанных, трусливых профессоров, ваших преподавателей, которые промыли вам мозги и настроили против собственной страны. Доверху вам башку забили подрывными, антиправительственными идеями… Науськивают вас сжигать призывные повестки и позволяют наматывать американский флаг на задницы. – Он ткнул пальцем в преподавателей: – Неудивительно, что подстрекаете вы детей. Попробовали бы вы пичкать этой пропагандой взрослых – они бы из вас дурь-то выбили. У меня для вас есть предложение. Если вам тут не нравится, могу позвать ребят-ветеранов и парней из Американского легиона, у них как раз руки чешутся помочь вам переехать в Россию. Эти русские и секунды не станут терпеть ваше нытье и скулеж. Я верю в свободу и личные права, но никто не имеет права жить здесь и при этом поносить нас.
Потом он обратил взгляд на демонстрантов, что маршировали на месте, скандируя: "Нет, нет, мы не уйдем" и "Эге-гей, сколько ты убил парней?"
– Вы тут коммуняк любите, но, плюнув на одного солдата или одного полицейского, вы плюете на всю нацию. Да вы просто горстка трусливых маменькиных сынков, раз позволяете другим за вас воевать. А матери и отцы бедных чернокожих пацанов, за которых вы так беспокоитесь, не могут набрать денег, чтобы отмазать их от призыва. И когда те самые коммунисты окажутся здесь, ваши неженки-профессора начнут искать, кто бы их защитил, ан нет – тут никого не будет, вы все слиняете в Канаду.
Так что можете орать ваши лозунги, мотать транспарантами и устраивать сидячие забастовки, но когда-нибудь вы повзрослеете – и устыдитесь. А если вы, тупоголовые битники, действительно хотите помочь своей стране, то постригитесь, отмойтесь да сходите в Госпиталь ветеранов – ветеранов, которые воевали за то, чтобы вы сейчас имели возможность размахивать транспарантами.
Он перевел дыхание. Шум не утихал.
– Когда я сюда приехал, ваш ректор дал понять, что меня здесь не наградят памятным значком. Что ж, наша антипатия взаимна. Мои помощники провели небольшое исследование и обнаружили, что за последние несколько лет вы приглашали Фиделя Кастро, Никиту Хрущева и члена "Черных пантер", и вы с восторгом одарили значками всех трех общепризнанных врагов, которые уничтожили бы вашу страну, будь у них хоть полшанса. Так что если вы таким даете памятные значки, то я бы предпочел его не иметь.
Он сошел со сцены под улюлюканье и топот ног и поспешил наружу, к вымазанной оранжевой краской машине, которой прокололи все четыре колеса. Когда они на ободах кое-как выехали за территорию университета, Родни повернулся, показал демонстрантам средний палец и расхохотался.
– Что смешного-то, черт подери? – спросил Венделл.
Родни ответил:
– Эти свиньи настолько оторваны от реальности, что даже не в курсе: машина-то ихняя.
Хэмм не смеялся. Его речь никто не слышал. Весь зал вопил, молотил ногами по полу и свистел. Но позже Хэмм сказал себе: ничего, он же слышал свою речь. И это его утешило.
По возвращении домой даже он признал, что обаяние Хэмма Спаркса не сработало. Они думали, что на том все и закончится, огласки не будет. Но один студент-репортер, предвидевший, что спикера будут заглушать криками, положил на трибуну маленький диктофон, которого Хэмм не заметил. Вся речь осталась на пленке. Потом студент распечатал запись – всю до последнего пылкого слова – и опубликовал в университетской газете.
Репортер, хиппи, увешанный бисерными фенечками, предполагал, что публикация еще больше навредит Хэмму. Однако в Акроне, штат Огайо, отец репортера, ветеран Второй мировой, как и сам Хэмм, нашел газету, в которую сын завернул присланное матери для стирки грязное белье. Прочитав, он сказал себе под нос:
– Все так, дружище.
А затем наделал копий газетного листа и разослал всем своим приятелям, а те разослали своим. Вместо того чтобы навредить Хэмму Спарксу, студент-репортер добился ровно противоположного: отец перестал оплачивать его обучение в колледже, что автоматически сделало его пригодным для службы. И пришлось Бисерным Бусам автостопом эмигрировать в Канаду.
Копии речи Хэмма медленно, но верно распространялись по стране и вскоре лежали в каждом Госпитале ветеранов и в холлах отделений Американского легиона. Полицейские участки, пожарные управления и профсоюзы по всей стране развешивали ее на своих стендах, и на адрес Хэмма хлынул поток писем с поддержкой. Через месяц в одной из центральных газет на первой полосе красовался заголовок: ХЭММ ПРОТИВ ИНТЕЛЕКТУАЛОВ. 10:0.
Пошли публикации на эту тему. Скоро позвонили из Национальной стрелковой ассоциации и спросили, можно ли назвать ружье в его честь. А когда продажа наклейки на бампер "ЛЮБИ ЕЕ ИЛИ ВАЛИ ПРОЧЬ" за неделю почти удвоилась, печатная компания послала ему благодарственную записку и денежное пожертвование.
Люди считали, что именно из-за этой волны народной поддержки у Хэмма возникло ошибочное мнение, что ему следует баллотироваться в президенты.
Когда Хэмм сделал свое удивительное заявление, Сесил Фиггз буквально подпрыгнул от восторга, у него все поджилки затряслись при мысли, что он сможет планировать званые вечера для Белого дома. Вита отнеслась к заявлению Хэмма неоднозначно. Она не стала бы его отговаривать ни от каких задумок, но это решение ее сильно встревожило. Политику теперь делала не горстка мужчин, договариваясь между собой в потайной комнате. Нынче это был смертельный бизнес. Людей убивали. А Хэмм уже обзавелся множеством политических врагов. Но ведь и отобрать мечту Хэмма все равно что убить его.
И, глядя на сопящего рядом фактического губернатора и, возможно, будущего президента Соединенных Штатов, Вита подумала: "Господи, помоги нам всем".
Неожиданное и стремительное решение Хэмма баллотироваться застало всех врасплох, и особенно – Бетти Рэй. Он с ней ничего не обсуждал. Как всегда, она узнала последняя. Ее попросту огорошили: Хэмм выставил свою кандидатуру в президенты и начал предвыборную кампанию, так что с губернаторством ей придется самой справляться. Первый советник Бетти Рэй исчез в голубой дали. Перед тем как исчезнуть, он заверил потрясенную Бетти Рэй, что волноваться ей не о чем, он будет на телефонной связи. Некоторое время Хэмм и вправду управлялся с проблемами по телефону, а затем подрастерял интерес к делам штата и сосредоточился на своей президентской кампании.
Венделл как мог помогал Бетти Рэй, но Хэмм все больше дергал Венделла и остальных, заставляя работать на себя, и она целыми днями оставалась один на один с проблемами. И постепенно Бетти Рэй стала сама руководить штатом – работа, которой она никогда не желала и к которой не была готова.