Впервые за все время своего губернаторства ей пришлось читать бумаги, поданные на подпись, и даже самой принимать решения. В страхе сделать ошибку она не спала до утра – рылась в книгах, отчаянно пытаясь разобраться, как быть губернатором, а днем управлялась с государственными делами и попутно с детьми. Порой объявлялся Хэмм – подбадривал в телефонную трубку, говорил, что знает, как ей тяжело приходится, но это его долг перед американцами: им нужен человек, который будет за них. Все это, может, и хорошо, и полезно для Америки, думала Бетти Рэй, но пока он просто-напросто бросил ее барахтаться и выплывать без помощи. Но вскоре некоторые очень удивились, получив подписанное прошение о займе практически из первых рук, поскольку бумага была доставлена Альбертой Питс. Это она подсказала Бетти Рэй, что 15 миллионов для реконструкции женской тюрьмы "Мейбл Додж" – хорошая идея.
Бетти Рэй пришлось вникнуть, что же происходит в их штате. Со строительством дорог и мостов, с развитем бизнеса дела обстояли неплохо, но Бетти Рэй заметила и тьму мелких недочетов, которыми Хэмму было вечно недосуг заняться. Теперь она внимательно читала все адресованные губернатору письма от женщин, а прежде на них отвечал кто-нибудь из помощников Венделла. Бетти Рэй глубоко трогали проблемы реальной жизни. Писали женщины, чьи мужья либо умерли, либо оставили их без средств, без работы; некоторым пришлось даже отдать детей в приемные семьи. Писали старухи, проработавшие всю жизнь и оставшиеся без средств и без жилья. Письма поступали сотнями, отправители надеялись на ее женское понимание, другим политикам они нипочем не написали бы.
Прежде Бетти Рэй подписывала бумаги и занималась прочими делами у себя в комнате, но теперь работы было слишком много. Однажды утром она зашла в кабинет губернатора и впервые села за стол Хэмма… И нажала кнопку, надеясь, что кнопка та.
Кто-то громко сказал:
– Да?
Бетти Рэй подпрыгнула.
– Да? – повторил незнакомый голос.
Она наклонилась и сказала тихо, будто извиняясь:
– Не могли бы вы принести мне список всех торговых школ в штате, если вас не затруднит?
– Кто это? – поинтересовался голос.
– Губернатор, – сказала она, сама с удивлением услышав свой ответ.
Повисла пауза, потом до ее собеседника наконец дошло.
– Ой. Ой, да, мэм, сейчас.
Бетти Рэй оглядывала большой кабинет и ждала. Потом взяла со стола табличку "ГУБЕРНАТОР ХЭММ СПАРКС", посмотрела на нее, осторожно открыла ящик, положила туда табличку – и закрыла.
Хэмм гордился открывшимися по всему штату торговыми школами, но Бетти Рэй с ужасом обнаружила, что все школы исключительно для мужчин. Да и вообще, оказывается, штат дает стипендию только мальчикам. Клубы были для мальчиков, обучающие программы, спортивные школы – все для мальчиков, а для девочек ничего. Трудные подростки, попавшие в беду, отправлялись на фермы для мальчиков, где им оказывали помощь. Девочкам же податься было некуда.
Это нечестно, думала Бетти Рэй. Она сознавала, что не представляет никакой политической силы, но тот день, когда она вошла в обветшалое, обшарпанное, обжитое крысами здание государственной школы для слепоглухих, стал для нее поворотным моментом. В этом интернате жили дети бедняков, о которых родители не могли заботиться дома. Бетти Рэй своими глазами увидела, сколь ужасно это место, что оно не годится ни для жизни, ни для учебы, увидела, как отчаянно не хватает учителей, сколь мизерно их жалованье. Самый кошмар был, когда одна слепая девочка стала пробираться к ней сквозь толпу ребят и, оказавшись рядом, принялась дергать за юбку, повторяя: "Мама, мама" – снова и снова. Бетти Рэй так трясло, что она едва дошла до машины. Приехав домой, расплакалась. Девочка была так похожа на Беатрис Вудс.
Она твердо решила настоять, чтобы Хэмм – как только он объявится – сделал со всем этим что-нибудь.
Впервые в жизни Бетти Рэй настроилась проявить свою волю.
Золотая жила
Хэмм позвонил Вите из Детройта, взволнованный как никогда. Он только вернулся в отель после выступления перед членами профсоюза водителей грузовиков – их было пять тысяч человек.
– Вита, я могу выиграть выборы. Впервые я вижу, что обязательно должен баллотироваться. Уолтер говорит, он может собрать все их голоса. Говорит, я именно то, что нужно стране, что люди устали от пренебрежения к их интересам.
– Как ты выступил?
– Отлично!
Хэмм вел президентскую кампанию лишь несколько месяцев, а уже стал популярен не только в отдаленных районах, как ожидалось, но, к всеобщему удивлению, начал собирать огромные толпы в Чикаго, Ньюарке, Питсбурге и с каждым днем набирал силу. Хэмм набрел, как выразился один репортер, на золотую жилу и был единственным кандидатом, который "говорит все как есть", озвучивая, по сути, мысли простого народа. Многих не устраивало, как управляют их страной: мол, федеральное правительство впихивает им то, в чем они вовсе не нуждаются. В центральных штатах росло недовольство тем, что богатые политики с Востока с их бесконечными программами подачек безработным ведут страну к социализму, вяжут народ по рукам и ногам ненужным бюрократизмом.
Война во Вьетнаме развивалась не так, как предполагалось, и нежелание правительства что-то с этим делать воспринималось как слабость. Людей поразило неуважение митингующих к американским солдатам, сражавшимся во Вьетнаме и Корее. Ада Гуднайт, бывший пилот Второй мировой, заявила, что с радостью хоть сейчас отправилась бы во Вьетнам, если б ее пустили. Для них война была войной, а уклоняющиеся от призыва – предателями. Всюду царило беспокойство из-за расовых неурядиц, роста криминала, наркоторговли и торговли оружием в крупных городах и бездействия властей по этому поводу. Американский союз гражданских свобод набирал силу, и многим казалось, что у преступников стало больше прав, чем у жертв. Священники по всей стране трубили о равнодушии и аморальности подростков. Некоторые обвиняли телевидение. Как сказал преподобный В. В. Нейлс, "у дьявола теперь три имени: Эй-би-си, Эн-би-си и Си-би-эс. Люси они любят больше, чем Бога, а Джона Бивера предпочитают Иисусу". Средний класс, люди, зарабатывающие на жизнь тяжелым трудом, не живущие ни криминалом, ни пособиями, которые редко жаловались, вдруг разом начали выказывать признаки растущего разочарования, беспокоясь, что теперь им придется тащить на себе и богатых, и бедных. Они устали от огромных выплат и налогов, не зависящих ни от тяжести работы, ни от зарплаты, а в ответ никакой благодарности, наоборот – вечно государству мало.
Но большинство просто боялись. Они оглядывались и видели, как яркая и сверкающая страна Америка, страна их детства, начала тускнеть и трещать по швам. Хэмм Спаркс отлично знал, как выразить словами их страхи и разочарование. В отличие от остальных кандидатов он единственный, казалось, их понимает.
Как заметил Родни, Хэмм знал, где у народа чешется и как там почесать. И чесал. Он вычерпывал все, что мог, из недовольства и тревог граждан, говорил то, что они хотели слышать. Он расстраивал их и разочаровывал все больше, пугал все больше – и с каждым днем набирал голоса поддержки. Вскоре Хэмма полностью охватила "вашингтонская лихорадка", он был готов на все, лишь бы оказаться в Белом доме. Совершал сделки с теми, с кем вовсе не следовало знаться, а речи его становились все более гневными. Вита предупреждала, чтобы он соблюдал осторожность. Бетти Рэй умоляла остаться дома. Но легче остановить локомотив. Он был не плохой человек, просто опрометчиво амбициозный. Скоро даже ближнее его окружение заволновалось, и Венделл выразил эту мысль лучше всех. Когда на обеде Общества Джона Берча одна женщина от избытка чувств воскликнула, что только Хэмм в силах спасти Америку, Венделл сказал:
– Если она так думает, еще ничего, но если Хэмм начнет в это верить, то держитесь.
Генетический изъян
Норма сидела в салоне красоты, а Мак обедал в кафе "Троллейбус", как и каждую пятницу. За стойкой, тоже как обычно, мужчины обсуждали политику и Хэмма Спаркса.
– Этот парень опасен, – говорил Мак. – С каждой минутой он все больше теряет голову. Он уже перебудоражил всех злобствующих психов и фанатиков. Если его не остановят, он приведет нас прямиком к политическому экстремизму и охоте на ведьм, и тогда оглянуться не успеешь, как мы окажемся втянутыми в войну с Россией.
– На днях слышал, что его поддерживает Ку-клукс-клан, – сказал Эд.
– Мало ли кто поддерживает, он-то при чем, – сказал Мерл, известный своими ультраправыми взглядами. – Он же заявил в газете, что не имеет к ним отношения.
– Заявить-то заявил, а денежки у них берет, – возразил Мак. – У них и бог знает у кого еще.
– А ты что думаешь, Джимми? – спросил Эд.
Джимми, до сих пор молчавший, тихо ответил:
– Согласен с Маком. Пусть заткнется и прекратит втягивать жену.
– Да как его остановишь? Это ведь свободная страна.
Тут встрял только что вошедший Монро Ньюберри:
– Я с Бобби по телефону болтал, так он говорит, за Хэммом стоят все крупные страховые компании.
Мерл сказал:
– Плевать мне, что болтают газеты, думаю, у него есть шанс победить.
Джимми гневно обмахнул тряпкой стойку, но смолчал.
В трех кварталах от "Троллейбуса", в салоне красоты Тот Хутен, о политике не говорили. Бетси Докрилл, вылезая из-под сушки, сообщила:
– В универмаге Монтгомери распродажа пончо. Я сразу два купила, такие дешевые.
– Да, неплохо, если у тебя есть время красоваться в пончо. – Тот сняла с головы Бетси сетку. – А тут в магазин сбегать некогда. А до дому вообще без ног добираешься.
– А ты устраивай себе выходные.
– Устраивала бы, коли могла бы. – Тот покосилась в сторону Дарлин, двадцатипятилетней дочери.
Бетси поняла намек. Дарлин была далеко не семи пядей во лбу, в салоне ее одну не оставишь, кто-то должен присматривать, чтобы она чего не натворила с прическами клиентов. У Тот и так выплаты по страховке были выше неба.
Норма с накрученными на бигуди волосами сидела в соседнем кресле, листая журнал. Она глянула на Тот, жадно затягивавшуюся сигаретой:
– Думаешь, Элизабет Тейлор счастлива?
Тот выдохнула дым.
– Она щеголяет в бриллианте размером с дверную ручку, с чего бы ей печалиться?
– Просто интересно, принесло ли ей счастье все это: слава, и деньги, и эти мужья.
– Ну, – сказала Тот, – если она при этом не счастлива, пусть со мной поменяется местами. Я бы рехнулась от счастья. Мужиков своих пусть оставит себе, а мне отдаст деньги и это кольцо. Набегалась я между папашей и Джеймсом, не говоря уж о Дуэйне Младшем, как в аду, спасибо, хватит.
– Ох, Тот, ты так говоришь, просто ужас. Поверить не могу, что твоя жизнь настолько кошмарна. Ты никогда не была счастлива?
Тот затянулась в последний раз и вдавила окурок в черную пластмассовую пепельницу. Интересный вопрос, раньше ее никогда об этом не спрашивали. Она подумала.
– Так, давайте поглядим… Скажем, вот свадьба. Кроме того, что папаша нажрался и отрубился и мне пришлось самой вести себя к алтарю, свадьба протекала нормально, пока мы не вышли из церкви на улицу. Тут Джеймсу в ухо залетела рисина: нам же дорогу рисом посыпали. Медовый месяц был погублен с самого начала. Едва мы сели в машину, он начал жаловаться, что в ухе у него звенит. Это ухо сводило его с ума два месяца. Он жутко ослаб, только и делал, что лежал. Три операции, чтобы найти эту треклятую рисину, и горы счетов из больницы.
– Про это я забыла, – сказала Норма.
Тот продолжала:
– Так что первые три месяца замужней жизни я была медсестрой, а потом его забрали в армию, и он вернулся через пять лет законченным алкоголиком, как и папаша, а я, может, замуж вышла только для того, чтобы от своего папаши сбежать. Так что к вопросу, была ли я когда-нибудь счастлива, я бы сказала – да, ровно столько, сколько нужно, чтобы дойти от алтаря до дверей церкви. Сколько требуется на то, чтобы дойти от алтаря до дверей, минута? Значит, я была счастлива минуту.
Норме стало неловко.
– Бедняжка Тот, – сказала она.
– Не жалей меня, я сама дура. Сама с собой это сотворила. Топая в одиночку к алтарю, могла сообразить, что это дурное предзнаменование. Надо было развернуться и пойти домой, но все так ждали свадьбы… Бабы полные дуры. За что угодно замуж выскочат, лишь бы мужского рода. – Она снова глянула на Дарлин: – Я все еще расплачиваюсь за ее последнее фиаско – номер три. А Дуэйн Младший уже обрюхатил двух девчонок, которым я плачу теперь алименты. Лучше бы оба моих отпрыска были гомосексуалами, в мире стало бы поменьше проблем.
– Мама, не думаю, что это смешно.
– То, что ты не думаешь, для меня не новость, но я говорю правду. – Тот посмотрела в зеркало на Бетси: – С пятнадцати лет до двадцати пяти она умудрилась побывать замужем за тремя полудурками и теперь встречается с четвертым.
Дочь попыталась оправдаться за свой последний выбор:
– У него есть работа, мама.
Тот закатила глаза:
– Что ж, если собирать пивные банки на заднем сиденье грузовика считается профессией, то поправь меня, конечно. – Она сменила тему: – Дарлин, сбегай купи мне сэндвич с тунцом на хлебе из цельной муки и пакет чипсов. Хочешь что-нибудь, Норма?
– Нет, спасибо, я уже обедала. Я с половины шестого на ногах.
Когда Дарлин вышла, Тот покачала головой:
– Норма, радуйся, что у тебя дочка с мозгами. Дарлин сведет меня с ума. Говорю тебе, с того дня, как она завалила экзамен в школу танцев, все покатилось под откос. Недавно захожу к ней домой утром и вижу – сидит за столом, а перед ней кирпич. Я ей: ты чего делаешь? А она: ногти обтачиваю. Я грохнула целое состояние, чтобы оплатить ей учебу на курсах подготовки косметологов, а она точит ногти о кирпич. После десятого класса ни черта не делала, только возилась со своими с волосами день и ночь, вот я и послала ее на косметолога учиться. Думала, она хоть это освоит как следует. Не, ошиблась. И не представляю, от кого у нее такие тонкие кудельки. Точно не от моей родни. Это у нее от Хутенов. Окромя всех прочих прелестей этого гена, что она насобирала для бизнеса, связанного с волосами, это худшая из реклам. Вот так и мечусь между ней, Джеймсом и Дуэйном Младшим и еле заставляю себя глаза открыть с утра.
Хотя Тот старательно это скрывала, но сердце у нее было золотое – последнюю рубашку вам отдаст. Потому-то она все время и ходила такая вымотанная. После рабочего дня в салоне красоты Тот собирала свои парикмахерские причиндалы и шла по домам – стричь старушек. Многие больные, некоторые и вовсе лежачие, и у большинства нет денег на парикмахера, но Тот все равно. Пока руки слушаются, говорила она, все ее знакомые леди могут рассчитывать на еженедельную укладку. И как ни жаловалась Тот на детей, им позволялось все, и с внуками она сидела по первой просьбе – вот только просьбы поступали слишком уж часто.
Охота
Всего за несколько месяцев президентской кампании Хэмм Говорю-Как-Есть Спаркс стал большой занозой в заднице многих. Снова завел себе могучих врагов внутри партии, только на сей раз на государственном уровне. Кампанию, которая начиналась как местный междусобойчик, стало трудно не замечать. К тому же косноязычие Хэмма и его захолустные манеры оскорбляли выпускников Гарварда и Йеля, изысканных демократов Вашингтона и прочих. Они считали, что непримиримые радикалы, "не берущие пленных", опасны как для них самих, так и для страны. Силы, поддержавшие Хэмма, пытались урезонить его ради интересов партии, но Хэмм был как пес, вцепившийся в кость. Он не желал отступать, и его партийные сторонники знали, что, если от него избавиться, он станет баллотироваться как независимый кандидат и оттянет на себя голоса своих избирателей.
31 декабря первым в списке задач на будущий год у Дороти значился тот же пункт, что и год назад:
1. Похудеть на 10 фунтов.
31 декабря Минни Отман села за маленький столик в большом серебристом автобусе, направлявшемся в Блумингтон, штат Иллинойс, на концерт новогоднего госпела, и записала под первым номером то же, что и в прошлом году:
1. Похудеть на 50 фунтов.
У Тот Хутен первым значилось то же желание, что и последние семь лет:
1. Больше не одалживать Дарлин и Дуэйну Мл. ни цента.
Но в масштабах страны у многих людей первым пунктом в списке новогодних пожеланий себе появилось нечто новенькое:
1. Избавиться от Хэмма Спаркса.
Они этого не записали, но подумали.
С каждым днем Хэмм набирал популярность. Было понятно, что выборы Хэмму не выиграть: он был "лишней картой", джокером, но теперь забеспокоились даже республиканцы. Этот Хэмм тайком получал тысячи долларов от богатых покровителей – деньги, которые должны были уйти к их ставленникам. И демократов, и республиканцев пугала его растущая популярность. Несмотря на то что все газеты, журналы и ток-шоу национального телевидения или игнорировали Хэмма, или высмеивали, он набирал голоса. Что-то надо было делать. Если так пойдет, он всем расстроит выборы.
Некоторые спонсоры Хэмма не хотели оглашать свои имена. А некоторых он сам предпочел бы не знать.
С Родни связался мистер Энтони Лео, восемь лет назад подаривший Хэмму яхту "БЕТТИ РЭЙ", и сказал, что один его приятель из Нью-Орлеана намерен сделать большой денежный взнос – анонимно. Но прежде хотел бы поговорить с Хэммом о том, кого тот желал бы видеть в вице-президентах.
Хэмм согласился встретиться. Из соображений безопасности встречу назначили на яхте богача в Нью-Орлеане. Хэмм выделил для этого выходные. К сожалению, это оказались те самые выходные, которые он обещал Бетти Рэй провести дома, в Джефферсон-Сити. Она так ждала их – не только потому что соскучилась, но и вопросов по работе у нее накопилось. В пятницу утром Хэмм позвонил из Джексона, штат Миссури, и сообщил, что не приедет: они с друзьями собрались на охоту. В понедельник, сказал он, они улетают из Джексона на очередную встречу с избирателями и он не знает, когда вернется. Повесив трубку, Бетти Рэй едва не расплакалась.
Альберта Питс, увидев, как расстроилась Бетти Рэй, подошла и положила руку ей на плечо:
– Зря эти мужики так с вами обращаются, пока я рядом, а то ведь мне опять крышу сорвет. Пусть помнят, что случилось с последним, кто меня достал.