Они прошли еще несколько шагов. Асфальт оборвался, и под ногами уже хрустел твердый суглинок не везде профилированной дороги, по которой ходили машины из Степновска в близлежащий город за горючим, продуктами, учебными боеприпасами и многим другим.
- Леня, остановитесь, - не совсем решительно потребовала Светлова. Рогов придержал шаг. Не выпуская его руки, она заглянула ему в лицо печальными глазами. - Леня, скажите, вы уезжаете отсюда из-за меня?
Он поднял гладко выбритый подбородок, попробовал усмехнуться.
- Кто вам сказал, дорогая Женя? Какой злодей рукой неправой решил набросить на вас тень?.. - Усмешки не получилось.
- Леня, - Светлова сильнее сжала его руку, - не надо отшучиваться. Я хочу знать правду. Одна из причин, по которой вы покидаете Степновск, это я?
Он горько пожал плечами:
- Да, Женя.
Мимо них с грохотом пронеслась грузовая машина. Молодой водитель, издали заприметивший под мышкой у Рогова свернутое полотенце, высунулся из кабины и сквозь смех кинул:
- Эй вы! Куда поперлись? Заблудились, что ли? Не в той стороне Иртыш ищете!
Их обдало облаком пыли, горьким от бензина, но они не зажмурились и не поднесли к лицу ладони, чтобы защититься. То, о чем они говорили, было гораздо горше.
- Вы на меня сердитесь, Леня?
- Нет, Женя, - голос у него заметно потвердел. А девушка, сияя от счастья и от обоюдной их искренности, взглянула на Рогова так, что он вздрогнул. Как был похож этот взгляд на те давние!
- Леня… вы должны каждому моему слову сейчас верить, - заговорила Женя тревожно, - в каждом моем слове правда, и только правда. Мы долго были с вами очень близкими друзьями, и я вас почти любила. Да-да, это совершенно серьезно. Но я не знаю, что мне мешало… Лучше не надо об этом. А теперь я тоже сама не знаю отчего, но видите, как получилось. Вероятно, не зря говорят в народе - сердцу не прикажешь. Леня, дорогой, хороший, во имя всего светлого, что связывало нас так долго, дайте я вас поцелую, и останемся на всю жизнь друзьями.
- А вам от Георгия не влетит? - горько усмехнулся он.
- Леня, не надо, - со слезами в голосе остановила она. Рогов подставил щеку, ожидая поцелуя, но Женя бросилась ему на шею, обняла сильными гибкими руками, прильнула к губам. Он стоял онемевший от счастья и боли. Как горько далось ему то, о чем он так долго мечтал! И все-таки это было счастье. Полынное, горькое, но - счастье. Светлова столь же резко отодвинулась от него, опустила глаза и сказала сухо, изменившимся голосом:
- А теперь пошли, Жорка нас ждет…
Всю обратную дорогу они не проронили ни слова. Тягостное попискивание сусликов да однообразный стрекот кузнечиков провожали их.
Каменев стоял на прежнем месте, чуть побледневший, с узкой бескровной полоской на месте рта. Он молча смотрел то на Женю, то на Рогова, все понимая.
- Пойдем, Жора, - мягко предложила Женя и стала под его правое плечо.
- А Леонид Дмитриевич? - спросил Каменев.
- Он, может, тоже с нами пойдет? - предложила Женя.
Леня посмотрел на полотенце, которое прижимал под мышкой:
- Нет-нет, я на Иртыш. Вы ж купались…
- Очень жаль, - вздохнул Каменев, - я думал, мы вместе побродим.
Лене тоже не хотелось с ними расставаться. Он порывисто схватил их обоих за руки, не обращая внимания на выскользнувшее полотенце:
- Ребята, черт возьми! Да ведь я же завтра улетаю. Дома у меня нераспечатанная бутылка "Мартеля". Неужели же мы не сообразим на троих? А?
Каменев свободной рукой обнял Женю, слегка притянул к себе.
- Tы как полагаешь, беляночка? По-моему, это следует сделать.
- Опасаюсь, что я стану лишь свидетельницей опустошения той бутылки, добрый мой Леня.
Рогов покачал головой:
- Женя, не кокетничайте. Как известно, свидетели очень часто оказываются в роли соучастников. Короче говоря, ровно через час жду вас у себя в номере. Дайте только окунуться. Идет?
- Идет, - охотно откликнулся Каменев.
13
Иртыш обволакивал тело приятной прохладой. Рогову, плывшему к середине, думалось, что река пытается что-то рассказать ему и не может. "Какая изумительная песня про Иртыш сложена! - подумал Леня. - И слова в ней чудесные. "Тяжелый панцирь, дар царя, стал гибели его виною". А вот у меня и тяжелого панциря нет, а все равно…" - тоскливо оборвал он.
На середине реки течение было сильнее. Оно подхватило Леню и понесло вниз. Рогов считался неплохим пловцом, и заверти Иртыша его не страшили. Лег на сипну и, закрыв глаза, покорно отдался на милость реки. "Пускай несет куда хочет". Им внезапно овладело странное безразличие. Было тихо и покойно, он лишь чуть поддерживал себя на поверхности Иртыша легкими движениями рук и ног. Подумал о романе Джека Лондона "Мартин Иден", который они одинаково любили с Женей Светловой. Да, тогда она заехала за ним, чтобы вместе отправиться в Третьяковку, и задержалась. Он прочел ей вслух последнюю главу из "Мартина Идена". Грустную главу. У нее испортилось настроение. Интересно, так или не так плыл Мартин последний раз в своей жизни, когда, с трудом выбрался через иллюминатор из комфортабельной каюты и, оставшись один в океане, проводил глазами яркие огни уплывающего вдаль лайнера?.. Может, так же поступить сейчас и ему. Плыть по течению, не открывая глаз, до той поры, пока бурливый Иртыш не швырнет на острую прибрежную скалу или под плицы встречного парохода. Удар но черепу - и потемки. Не надо будет относить подарок на Женину свадьбу или присылать поздравительную телеграмму, в которой каждое слово, как рана… "Дурак! - беззлобно усмехнулся он над собой. - Совсем как провинциальный трагик". Да разве имеет он право забывать, что еще есть на свете стрекотание редакционных пишущих машинок, мокрые газетные полосы, милое сердцу журналистское бродяжничество, столбцы корпуса или петита, которые по утрам вся страна читает за его подписью? Есть рассветы и закаты, радость жизни…
Лене показалось, будто Иртыш забурлил сердитей, словно о чем-то сурово его предупреждал или за что-то бранил. "Ерунда! - отмахнулся Рогов. - Досчитаю до тринадцати и тогда открою глаза". Сквозь шум воды ему почудилось, что с берега кричат. Он досчитал лишь до одиннадцати и медленно поднял голову над водой.
- Дяденька, берегись, тебя несет к водопаду!
Рогов перевернулся со спины на живот. Грозный гул донесся со стороны крутого поворота, где беспокойный Иртыш уходил резко вправо от Степновска. По берегу бежали два человечка и отчаянно орали:
- Дяденька, подныривай! Здесь отмель близко, а то унесет!
Рогов напряженно вслушался в гул. Нет, еще есть время. Он просто так не сдастся! Он еще поборется!..
Леня понял, какой совет давали мальчишки. Под водой с открытыми глазами легче обнаружить мель. Он мгновенно погрузился в воду. Течение мяло его и кружило, но сквозь мутную завесь воды он увидел желтый, окаймленный водорослями, затопленный островок и с силой рванулся туда. Руки ухватили острый камень. Леню оторвало от этого подводного царства, но он снова ухватился. Выбравшись на отмель, встал над бурлящей водой и услышал восторженный оклик ребят:
- Молодец, дяденька! Дальше тут мелко!
- Двигай на берег!
Он вылез на берег, устало и тяжело дыша, и с мрачной определенностью подумал: "Ну и пошутил же ты над собой, толстый и веселый журналист Рогов!"
- Мальчишки! - позвал он своих спасителей. - Сколько же отсюда до военного пляжа?
Один, побойчей, ответил:
- Да километра полтора, не больше. Тебя за поворот занесло. Хочешь, доведем?..
По колкому, усеянному острыми ребристыми камнями берегу Рогов доковылял до того места, где разделся. Достав из кармана мокрыми руками часы, не на шутку испугался:
- Батюшки светы! Через пятнадцать минут ко мне ребята придут, а я как голый король!..
И все же он успел. Когда Каменев и Женя постучались в номер, Леня открыл дверь и, фыркая губами, исполнил туш. Объемистый, рябой от наклеек чемодан стоял у дверей, словно первым готовился покинуть жилище. На столе, застланном простенькой скатертью, важно красовалась пузатая бутылка "Мартеля", блюдо с огурцами, яблоками и помидорами, горка аккуратно нарезанного черного хлеба и две бутылки боржоми.
- Вот это натюрморт! - потирая руки, воскликнул Каменев. - Просто королевская закуска.
- А что? - самодовольно подбоченился Рогов. - Есть еще заветная банка крабов. Для себя, как говорится, берег. Но я ее тоже выложу на алтарь отечества.
Он и крабы открыл.
Трое сели за стол. Были сейчас эти трое очень разными по настроению людьми. Леня держался неестественно весело. Если надо было что-то подать или прикрыть скрипучую, то и дело распахивавшуюся от сквозняка дверь, он шумно вскакивал, задевал на своем пути стулья. Женя была откровенно печальной, и когда даже пыталась улыбаться, то натянутая эта улыбка не украшала ее озабоченного лица. Светлый хохолок выгорающих на солнце волос не вздрагивал на ее голове. Еще никогда она так не обнаруживала перед другими своего неумения прятать чувства. Георгий держался с каменным спокойствием, давая понять, что для него эта встреча хоть и тяжела и сложна, но вовсе не тягостна.
- Ну что ж, друзья степновцы, замешанные на палящем солнце и бешеном ветре. Не пора ли нам по маленькой? - декламировал с наигранным пафосом Леня. - Припомним всю народную мудрость. "Чару пити - здраву быти", "По маленькой, по маленькой, чем поят лошадей". Или: "Нальем, нальем, товарищ, бог знает, что с нами случится впереди". Хотя это ни к чему. Типичнейший пессимизм и водколейство. Это из тех абзацев, что сокращаются даже тогда, когда на газетную полосу ставить нечего. Кто еще продолжит начатый мною перечень?
- "Последний в дорогу бездельник, кто с нами не пьет", - подсказал Георгий.
- Верно, Жора! - подхватил Рогов. - И как это я забыл! С этого начинать следовало бы.
- Или вот, перевод с грузинского: "Выпьем, выпьем, пока тут, на том свете не дадут. Если же и там дадут, выпьем там и выпьем тут".
- Это слишком грустно, - заметила тихо Женя. - А ну его к черту, тот свет!
- Согласен, - громогласно подхватил Рогов, - не надо трогать подобных тем. Самое лучшее: "Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил". Подлинный жизнеутверждающий оптимизм. Ну да ладно, ближе к делу.
Леня отвинтил на коньячной бутылке нарядную пробку, налил полстакана Каменеву, полстакана себе и занес горлышко над Жениным стаканом.
- А я коньяк ни разу в жизни не пила, - нерешительно заявила Светлова.
Рогов коварно прищурился. Все в нем было сейчас наигранным, даже мимика на лице. "Так, наверное, комик выходит на сцену, похоронивший перед этим родного сына", - почему-то подумала Женя.
- Все же я вам налью, товарищ старший лейтенант Светлова, - обратился он к ней шутливо. - Малюсенький глоточек налью. Наготове тост, за который вы не сможете не выпить. Я это вам со всей журналистской проницательностью говорю. - И несколько капель коньяку упали в ее стакан.
- Как он светится! - восхищенно заметил Каменев.
- Жорка, - подняла брови Светлова, - смотри какой в тебе алкоголик пробуждается.
- Я же не в космос готовлюсь, - ответил тот смиренно, - парашютист имеет право позволить себе чуть побольше, чем космонавт. С него не каждый день кардиограммы снимают. - Он пригладил растрепавшиеся волосы и напомнил: - Однако, дорогой Леонид Дмитриевич, не кажется ли вам, что первый тост должен быть мой?
- Нет, не кажется, - без вызова в голосе остановил журналист и дружески положил руку на его твердое костистое плечо. - Этот монастырь пока еще мой, - обвел он глазами неприхотливый номер гостиницы, - и в нем живут еще по моему уставу.
- Подчиняюсь, - смутился капитан и слегка вспыхнул.
Рогов поднялся над столом, держа в руке стакан. Рука подрагивала.
- Друзья! Не буду длинным. Что было, то было и пусть порастет быльем. Я хочу выпить за вас и вашу любовь. В общем, горько, ребята. Горько! - повторил он и, чокнувшись, выпил. Затем заставил их поцеловаться под еще один выкрик "горько". Пока Каменев медленно тянул крепкий напиток, голосом церковного дьячка Рогов приговаривал: - Пей до дна, пей до дна!
Женя, не раздумывая, проглотила налитое ей на донышке стакана и поперхнулась. Кашляя, отошла от стола. Рогов бросился с яблоком, но она сделала протестующее движение. Тогда он подал стакан с боржоми. После нескольких жадных глотков Светлова перевела дух. По ее лицу катились слезы.
- Мальчики, - прошептала она, - и как только вы можете пить такую гадость! Какие вы, право, мученики!
Потом они выпили еще, не принуждая Женю, и потекла длинная беседа. Перескакивая с одного на другое, они рассказывали друг другу интересные были: Рогов - о своих путешествиях, Каменев - о прыжках, о небе.
Время, казалось, оцепенело. И когда рассеянно их слушавшая Женя поглядела на часы, изумленно вскрикнула:
- Мальчики, мы сели в четыре, а сейчас уже семь! Ну и ну!
- Да, - спохватился Каменев, - у меня же билеты на восьмичасовой сеанс. Идемте с нами, Леня.
- Нет, Жора. Очень тебе благодарен, - отказался Рогов. - Мне еще надо привести в порядок и мысли и вещи.
Они все одновременно встали из-за стола, как будто им кто-то скомандовал.
- А теперь вы отвернитесь, Жора, - потребовал Рогов и сразу перестал улыбаться, лицо его побледнело. Каменев недоуменно пожал плечами, стараясь понять, для чего это нужно журналисту. - Да-да, отвернитесь, - настойчиво повторил Леня. - Я не хочу, чтобы вы видели, как мы с Женей поцелуемся. И еще вас обоих очень и очень хотел бы я попросить: не приходите завтра меня провожать на аэродром. Сделайте такую милость, ребята. Ну и вообще выше головы!..
14
Начальник степновского авиагарнизона генерал Саврасов улетал в Москву не на каком-нибудь роскошном лайнере ИЛ-18, а на боевом ракетоносце. Поэтому, пообещав захватить с собою Рогова, он приказал подготовить и для него парашют.
- Когда-нибудь прыгал? - спросил у Рогова Саврасов, кося на него глаза с цыганским прищуром.
- Да ведь я стрелком-радистом срочную отслужил, - с деланной скромностью сообщил Рогов, - и тоже на дальних. Даже медаль "За отвагу" за освоение новой техники ношу по праздничным дням.
- Ишь ты! - одобрительно отозвался Саврасов, и две золотые звездочки колыхнулись на его кителе. - А на каких же ты типах летал?
Леня ответил. Саврасов, прославившийся еще в сорок первом году тем, что, когда гитлеровцы готовились к параду на Красной площади, летал бомбить район рейхстага и Александер-плац в Берлине, одобрительно улыбнулся:
- Не лыком шит журналист. А статьи я твои и очерки читал. Занятно пишешь. И экзотики хватает. Люблю, брат, экзотику. Ты бы книгу мне свою подарил. Как там она у тебя называется?..
- "Дождь и солнце", - подсказал Рогов.
- Вот-вот. "Дождь и солнце", - удовлетворенным баском повторил генерал.
Рогов приехал на аэродром за целый час до взлета, в сопровождении Сергея Ножикова, Володи Кострова и Андрея Субботина. Хотел еще провожать и Олег Локтев, но его вместе с Гореловым и Дремовым к семи утра запланировали на короткую тренировку в барокамеру. Дремов и Локтев расцеловались на прощание с Роговым. Горелов, всегда очень хмуро и неодобрительно относившийся к ухаживаниям Леонида Дмитриевича за Женей, ограничился рукопожатием, но очень тепло сказал:
- Смотрите не потеряйтесь в человеческом муравейнике, Леонид Дмитриевич. Был у меня любимый комдив Кузьма Петрович Ефимков, автор чудесной поговорки: "В авиации дорожки прямые и узкие - всегда пересекутся". Я тоже верю, что мы еще встретимся.
…Когда на открытом штабном газике провожающие и отъезжающий подъехали под широченное, могучее крыло ракетоносца, с боевой машины были уже сброшены чехлы и опробованы все четыре двигателя. Володя Костров ударил каблуком по огромному тугому резиновому колесу. Борттехник забрал у журналиста вещи. Когда пестрый от заграничных наклеек чемодан исчез в люке, космонавты переглянулись.
- Все-таки уезжаешь, Леня? - сочувственно вздохнул Ножиков. - А может, зря торопишься? Остался бы лучше.
- Я его вчера целый час агитировал, - подал голос Субботин, - никакого эффекта. Как неприступная крепость.
- Знаешь, старик, мы сентиментальностью вроде не отличаемся, - улыбнулся Костров, - но любви к ближнему у нас тоже никто не отнимал. А ты - наш ближний. Сколько лет уже с нами!..
Ножиков, подтверждая, кивнул, снял фуражку, подставил черноволосую голову уже набирающему силу солнцу.
- Верно говорит Костров. Думали, ты от нас не оторвешься. И если к Луне кто-нибудь полетит, первый репортажик будет твой.
- Да чего вы заладили как на панихиде! - взорвался Субботин. - Разве он навек от нас уходит? Да я ему покажу, если он космической теме изменит. Только попробуй, Ленька!
Через силу улыбаясь, Рогов посмотрел на Андрея. То, что он улетал не в одиночку, что на аэродром его пришли провожать космонавты, придавало прощанию особую трогательность.
- Поостерегись на виражах, Андрюша, - ласково остановил он Субботина. - Мне в Австралию на два года предлагают поехать в качестве собкора.
- Ты это только попробуй! - устрашающе сдвинул редкие рыжые брови Субботин. - А впрочем, пусть едет, если ему нашей земли мало.
- Постой, Андрей, - вмешался Ножиков. - Зачем подначиваешь? Мы же прекрасно знаем, что Леня нас не покинет - и в городок будет приезжать, и на космодроме его мы увидим. Верно я говорю, Леня? Мы и книгу еще о космосе прочтем. Не правда ли?
- Да, ребята. Так будет, ребята… - срывающимся голосом торопливо ответил Рогов. - Спасибо, что проводить пришли.
- Понимать его надо, - укоризненно сказал Субботину Костров. - У парня кошки скребут на сердце, а ты… Женька тоже хороша, прийти не могла. Да и Каменеву стоило бы. Нечего им Ромео и Джульетту разыгрывать. Это им не "Мосфильм"!
Леня услышал последние слова и быстро обернулся к Кострову.
- Нет, это не так, ребята, - возразил он. - Женечка ни в чем не виновата. Решительно ни в чем. И Жора тоже. Это я запретил им являться на аэродром. Не вздумайте их упрекнуть!
- Понимаем, - грустно протянул Ножиков. - Прекрасно тебя понимаем, Леня.
Они умолкли, потому что в эту минуту подъехала черная "Волга". У самолета она лихо затормозила. С плащом наперевес и портфелем в руке выскочил из нее подтянутый генерал, стрельнул вопрошающим взглядом в космонавтов:
- А вы здесь по какому поводу, друзья мои милые?
- Прессу провожаем, - сдержанно пояснил Ножиков.
- Смотрите-ка, - порывисто вскинул голову генерал Саврасов, и рот под седеющей скобкой усов открылся в усмешке, - какой почет, а! Три будущих героя космоса, каждый из которых, возможно, - покоритель Луны, - и вдруг провожают одного журналиста. Эка меняется время! А мы во время войны с журналистами скупо беседовали. В основном по приказанию комиссара.
- Так то, может, от недостатка светских манер, товарищ генерал? - всадил шпильку Субботин, и его глаза удовлетворенно засверкали.
- Смотри-ка, шустрый какой, - протянул генерал и на миг задумался. На пепельно-серой щеке забился мускул. Рогов решил - Саврасов обидится. Но генерал спокойно передал портфель и плащ подбежавшему борттехнику и угрюмо скосил глаза на Андрея: - Вздор ты говоришь, парень. Каких там, к черту, светских манер! Элементарной воспитанности не хватало. Вот чего. Летали на деревянных самолетах. Приборная доска, сами знаете, один радиокомпас. А теоретическая база - семилетка, летная школа и фронт!