- Пойдемте! - Алексей не знал, то ли распрощаться, оставить Евгения наедине с самим собой, то ли, наоборот, не оставлять его одного в таком возбужденном состоянии. Но тут же Евгений разрешил эти колебания:
- Мы можем взять в ресторане бутылку вина и подняться ко мне в номер, если вам еще не надоела моя исповедь, если вы не устали?
- Нет, нет, с удовольствием, - согласился Алексей.
У Евгения на столе стояла печатная машинка, на тахте лежали машинописные листы. Прибравшись в номере, Евгений усадил гостя в кресло, достал из шкафа рюмки, разлил вино.
- За вас, Алексей! Вы стойкий слушатель.
- За вашу сложную, но интересную семейную жизнь! - ответил Алексей. - Простите, но пока я не вижу глубокой причины вашего с женой разрыва. Вы говорите, играла. Мне кажется, доля игры в отношениях даже придает им определенную легкость…
- Минуточку! - Евгений остановил собеседника вытянутой ладонью. - Вы не все дослушали… С годами жена превратилась в некую экзальтированную особу. Она настолько привыкла к моей творческой среде, что и себя возомнила творческой личностью. Втайне от меня даже стала писать повесть. Без меня отдыхала в Домах творчества. Потом чуть ли не в открытую завела роман с известным поэтом. Говорила, что они беседуют о литературе, на самом деле просто подогревала мою ревность. Когда же я встречался с приятелями и задерживался, она смотрела на меня уничтожающе. Мне все время приходилось отчитываться: где был, почему пришел поздно, почему не взял ее. Она стала придирчива: то спросит, почему я в плохом настроении, то почему слишком веселюсь… Не так сказал, не так встретил… И все время мучила меня ревностью. Согласитесь, нужны крепкие нервы для таких настойчивых приставаний. Моему терпению не было границ. Случалось, звонит друг литератор, мы договариваемся встретиться, поговорить о деле. Она сразу притворяется больной, говорит измученным голосом. У меня уже выработался условный рефлекс на эти ее хныканья - я точно знал, когда они начнутся. Короче, между нами началось отчуждение. Несколько раз я даже порывался уйти от нее, но в последний момент срабатывала моя сентиментальность. Как-то непроизвольно вспоминалось что-нибудь хорошее в ней. Ну, хотя бы, как она ночами, под настольной лампой вычитывала мои рукописи…
Евгений снова разлил вино, достал сигареты, протянул Алексею, закурил сам и распахнул окно, чтобы вытягивало дым.
- …Сейчас рассказываю вам об этом и как бы смотрю на все со стороны, хочу собрать воедино… понимаете, я сам запутался и пытаюсь разобраться. Например, сказал вам, что в тридцать лет многое понял, а на самом деле ничего не понял, и только сейчас, разматывая все назад, начинаю что-то понимать. Иначе трудно объяснить, зачем прожил с ней еще десять лет. И еще я себя спрашиваю, почему всегда ее оправдывал… Потом, в одной командировке, я познакомился с женщиной, с которой у нас сразу возникло душевное взаимопонимание. Она одинокая и живет в Москве… Она тонкая, интеллигентная, красивая и… моложе моей жены… Видите ли, к сорока годам жена внешне сильно сдала. Скажу, не хвалясь, рядом с ней я выглядел просто молодым мужчиной… Ну, в общем, я стал бывать у этой женщины… Дома, в семье, меня уже все раздражало… Жена от кого-то узнала про мою знакомую, но и здесь разыграла очередную роль, объявила о своих вещих снах и пересказала мой роман в командировке, чтобы я подивился ее тонкости. Потом стала говорить, что молодые женщины не могут быть единомышленницами, с ними скучно и прочее… Она уже не говорила, что я гений, и все, что я писал, подвергала беспощадной критике, так и показывала, что ничего дельного с другой женщиной я не создам… Временами я просто зверел. Самое важное - как раз в этот момент я писал великолепные вещи, и на них меня вдохновила новая женщина… Собственно, сейчас я живу у нее… Она относится ко мне искренне, заботливо и нежно. И ничего от меня не требует.
Некоторое время Евгений молчал, как бы припоминая еще что-то существенное, что упустил из виду. Потом с сомнением произнес:
- Иногда мне казалось, что она действительно меня любит. В ней происходило какое-то стихийное зарождение любви или успешное самовнушение… Этой своей любовью она еще долго удерживала меня. Но когда я заявил, что ухожу к другой женщине, она не упустила возможности сыграть свою последнюю роль: сделала вид, что умирает, и упала в короткий обморок… Не подумайте, что во мне говорит жестокость! Она моментально пришла в себя, как только я спросил: что могу взять? "Забирай все!" - пробормотала безжизненным голосом, но когда я потянулся к полкам, где стояли книги, которые я собирал не один год, вскочила и устроила дикую сцену. "Ты не мужчина! Ты негодяй!" - кричала. Да что там! - Евгений махнул рукой. - Противно вспоминать.
- Да, уж книги могла бы вам отдать. Вам они нужнее, - качнул головой Алексей. - Странная женщина.
Направляясь в свой номер он подумал о том, как много супругов, которые совершенно не подходят друг другу, начали совместную жизнь в результате случайности и годами изо дня в день обедняют и отравляют свое существование, но не расходятся из-за детей, налаженного быта, страха перед неопределенным будущим.
На следующий день они встретились после концерта. Евгений ждал Алексея у служебного входа. Поблагодарив за концерт и поделившись впечатлениями, Евгений предложил пройтись до гостиницы пешком и по пути непроизвольно вернулся к разговору, который они вели накануне.
- Знаете, Алексей, сегодня весь день мне было как-то неловко, что я вчера изливал вам душу. Я подумал вот о чем: меня может понять мужчина, который сам пережил нечто подобное, а ведь вы, судя по вашим словам, большую часть сознательной жизни прожили в одиночестве и, стало быть, далеки от всяких семейных раздоров. Я только хотел спросить, неужели вас не тяготит одиночество? Я, например, не смог бы жить один. Считайте меня слабым, но я нуждаюсь в поддержке женщины, в постоянной заботе. Я должен знать, что обо мне думают, меня ждут, что бы ни случилось, рядом всегда будет она, любящая женщина, надежный самоотверженный друг. Я счастлив, что у меня есть такая женщина. Кстати, если бы не она, вряд ли у меня хватило б сил уйти от жены. Так и прожил бы с ней всю жизнь в искусственности и фальши.
- В одиночестве, конечно, хорошего мало, - согласился Алексей. - Но знаете, оказывается, если в молодости не складывается семейная жизнь, в зрелости найти "своего" человека труднее. Когда человек долго живет один, он теряет реальные оценки. У него появляются завышенные требования к людям, раздражает малейший промах партнера… За прошедшие годы я не раз встречал замечательных женщин, но у каждой находил то, что меня не устраивало…
- Если вы ищите совершенство, то вы обречены, - усмехнулся Евгений.
- Нет, не обречен. Я уже встретил такую женщину и по-настоящему влюбился в нее. У нас полное единство взглядов… Раз уж у нас с вами такие откровенные разговоры, я расскажу о ней. Если не возражаете, пойдемте на набережную.
Около причала стоял трехпалубный пароход, весь в огнях, из кают слышалась музыка. Вдоль причала взад-вперед прогуливались пассажиры и провожающие.
- Я весь внимание, - улыбнулся Евгений. - Не скрою, своей идеальной женщиной вы заинтриговали меня.
- Да нет, я не говорил, что она идеальная…
- Шучу, шучу! Ясное дело, главное, чтобы вы видели ее такой, верно?.. Вы, конечно, познакомились романтично, где-нибудь на балу? Учтите, я специально из вас буду все выуживать. Потом напишу глобальный роман. Имена, конечно, изменю, не волнуйтесь!
Они пошли вдоль парапета, вспугивая чаек, сидящих на воде.
- На роман наши отношения еще не тянут. Мы знакомы всего несколько месяцев. А познакомились в консерватории на концерте. Я был ужасно усталый. Перед этим репетировали пять часов. И вдруг вижу ее, женщину с грустными глазами. Она смотрит на меня. В холле было полно народа, но от ее долгого взгляда мне показалось, что все сразу куда-то исчезли. Мы еще не сказали друг другу и двух слов, а я уже почувствовал - между нами будет что-то серьезное. Она средних лет, элегантная, держится без всякого притворства, словом, женщина с хорошим вкусом. Секрет ее красоты заключается в изяществе, понимаете?.. Одевается она модно, но строго, без излишеств… Когда в одежде что-то не так, это как фальшивая нота у музыканта… О чем я заговорил - не помню, говорил какую-то чепуху. А у нее голос - необыкновенный на слух. Чистосердечный. Она говорит легко, не подбирая слов и, главное, без всякой игры. Я сразу понял - у нее богатый внутренний мир.
Евгений не видел выражения лица Алексея, но догадывался, что в мыслях он уже в столице, с ней.
- …Я проводил ее до дома и забыл про усталость. Наоборот, ощутил в себе приток живительных сил… Вообще первые наши встречи были как мираж. Я на все смотрел точно сквозь пелену. Это было что-то за пределами временных границ. Как хорошая музыка.
Алексей смолк, собираясь с мыслями. Они дошли до конца набережной и, не сговариваясь, направились в сторону гостиницы.
- …Помню, на второй или на третий день я попытался угадать ее прежнюю жизнь - и что бы вы думали? Почти все угадал. "Вы такой опытный мужчина, я вас боюсь", - сказала она… Вы не представляете, до чего она доверчива, мягкосердечна. Правда, когда дело касается искусства, преображается и пылко отстаивает свои убеждения. Мне очень нравятся эти ее вспышки. Она ярко выраженная индивидуальность, это бесспорно… Начитанна, прекрасно разбирается в музыке, причем в искусстве у нее безупречный вкус. Здесь у нас полное взаимопонимание. Больше того, я советуюсь с ней и уважаю ее мнение. Она не просто участвует в моей жизни, но и создает мне хороший творческий настрой. А когда я заболел, так просто воскресила меня… Она разведенная. Что меня сразу поразило, так это ее обостренная стеснительность. Она не верит в свои силы. Ее затерроризировал муж. Он безжалостно тиранил ее, говорил, что она - ноль, приложение к нему. Он какой-то научный работник. По ее словам, честолюбивый, эгоистичный… У них была явная полярность характеров. Она с невероятной искренностью рассказала мне всю свою жизнь… Она рано вышла замуж и сильно любила мужа, а он погуливал. А когда она была в положении, вообще завел любовницу. Ненадолго, но сразу заронил недоверие, которое уже ничем нельзя было вытравить. Она так и не смогла простить эту неверность… Я видел ее школьные фотографии, она уже там выделялась среди подруг: у нее одухотворенное лицо. Представляете, такая интеллигентная, скромная девочка. Была отличницей. В детстве хотела стать балериной, подавала надежды, но поступила в университет. Была самой способной, ее хотели оставить в аспирантуре. Она даже писала диссертацию, но потом влюбилась, вышла замуж, стала помогать мужу в его работе. Она была способнее его, но так получилось, что стала его тенью.
- Глупо! - проговорил Евгений. - Угробить свои способности ради карьеры мужа - просто глупо.
- Вот и на ее лице всегда было горестное выражение, безысходное отчаяние, когда она вспоминала об этом, - продолжал Алексей. - Но самое ужасное - как она жила первые годы с мужем. У его родных многокомнатная квартира, но они выделили молодоженам проходную комнату. Свекровь ее встретила хуже нельзя, выдвинула ящик комода и сказала: "Это для твоих вещей", а туда можно было положить только нотную папку.
Свекровь постоянно изводила ее замечаниями, упрекала во всем: что плохо готовит, поздно читает и жжет свет. По телефону, в расчете на ее уши, говорила, что "тянет большую семью" и что ее "вообще выживают". На самом деле молодожены все деньги отдавали ей, себе оставляли только мелочь на обеды и дорогу… Как-то в разговоре с подругой свекровь сказала: "Да нет, это у сына не жена, а так просто. Ему нужна серьезная девушка, которая не будет мешать его научной работе". Представляете, каково это было слышать юной девушке, впервые переступившей порог чужого дома?
- Отвратительно, - согласился Евгений. - Но должен вам сказать, у всех так. Свекрови и тещи не бывают хорошими. Что не понятно - почему ее муж не вступался за нее?
- А он в семье был пай-мальчик. Да, да, диктатор с женой, а перед родителями пасовал. Во всяком случае, мамаша имела над ним абсолютную власть - что скажет, то он и делает. Мамаша вообще всем верховодила в семье, как дирижер в оркестре… Короче, она уехала к своим, а муж не захотел жить у ее родных. Выбрал смехотворный довод: "далеко от работы". Решили, пока не вступят в кооператив, пожить врозь. Так она и жила у родителей, а он приезжал в субботу и воскресенье. О том, чтобы заиметь ребенка, он и слышать не хотел. "Только после диссертации", - говорил и приезжал все реже. Ну, потом они получили кооперативную квартиру, жили однообразно, замкнуто. Друзей у мужа не было. Были просто знакомые. По ее словам, людям не нравилось честолюбие, эгоизм мужа, его чрезмерная настырность в служебной карьере. Он, кстати, постоянно нуждался в домашних восторгах, неуемной похвале его работ. Она говорила: работал он неровно; сделает большую работу и уезжает куда-нибудь отдыхать на юг. Без нее. Бывало, она ночами, уставшая после работы, перепечатывала его статьи, а потом узнавала, что на отдыхе он завел какой-нибудь роман. Она на все закрывала глаза, делала вид, что ни о чем не догадывается, но наедине с собой мучительно переживала. На нервной почве даже попала в больницу… А потом он, ее муж, почти официально завел любовницу, сказал, что так поступают многие, но скрывают, обманывают жен, а он просто не желает врать.
- Почему она все это терпела, не подавала на развод? - возмущенно хмыкнул Евгений.
- Любила его… В конце концов они все же развелись.
Они уже подошли к гостинице, но Алексею не терпелось договорить, и он предложил покурить в сквере. Евгений без колебаний согласился.
- …Она необыкновенная женщина, - продолжал Алексей. - У нее голос с прекрасным тембром, она немного играет, поет… В первые дни она часто приглашала меня в Дом журналистов, где у нее были знакомые. И слишком много говорила о муже. За этим виделась определенная боль. Я даже подумал, что она не может оторваться от той среды и нарочно меня приводит в те места, чтобы досадить мужу, чтобы ему передали о нашем романе, и заодно узнать о нем самом. Как-то я сказал ей об этом. Она покраснела, как-то сжалась и сказала: "Мне так хочется тебе понравиться, что, наверное, я делаю глупость. Я думала, тебе здесь будет интересно. Если хочешь, мы больше никогда здесь не появимся. Я сделаю все, как ты захочешь… Ты мужчина, о котором я мечтала…". Она очень талантлива: пишет стихи, делает из цветов необычные композиции…
На следующее утро Алексей и Евгений одним рейсом улетели в Москву. Погода была солнечная, безветренная. Они сидели в салоне самолета, недалеко друг от друга, то и дело обменивались дружескими взглядами и кивали, как это делают единомышленники, все понимающие без слов.
Когда самолет приземлился и подрулил к аэровокзалу, Алексей приподнялся в кресле, стал нетерпеливо вглядываться в иллюминатор. Они с Евгением одновременно вступили на трап. От группы встречающих отделилась красивая женщина в светлом костюме и широкополой шляпе. Радостно улыбаясь, она заспешила навстречу Алексею. Подбежала, поцеловала в щеку. Увидев Евгения, чуть побледнела, но спокойно сказала ему: "Здравствуй!" - и тут же отвернулась, взяла Алексея под руку и отвела в сторону.
- Это мой бывший муж. Пожалуйста, не общайся с ним. Очень тебя прошу. Он сделает все, чтобы нас с тобой поссорить и разлучить.
Святое дело
Я думал, под старость буду делать только то, что нравиться и больше мне никогда не придется работать ради денег - разгружать товарные вагоны, таскать железные ящики на кинокопировальной фабрике, но не тут-то было - "демократы" всех заставили бороться за выживание. Моей пенсии хватало только заплатить за квартиру да на скудную еду. В таком же положении оказались многие мои друзья литераторы, ведь государственные издательства развалили, а в коммерческих издавали детективы и всякую чертовню про секс. Я попытался устроиться ночным сторожем на автостоянку, но меня не взяли.
- Берем только до сорока пяти лет, - сказали. - С вами что-то случится по болезни, а нам отвечать.
И вдруг я узнаю, что мой приятель писатель Марк Тарловский работает у одних предприимчивых людей. Эти люди фактически были перекупщиками: брали книги по себестоимости в киосках при издательствах, отвозили в свои "точки" - киоски в престижных местах и ставили более высокую цену, а разницу клали в карман. Сумки с книгами таскал Тарловский: ездил в метро, на троллейбусах. Часто перекупщики набирали слишком много "ходовых" книг и тогда им приходилось раскошеливаться на такси. Тарловский предложил своим работодателям использовать мой старый "Жигуль", а меня отрекомендовал как опытнейшего шофера. Его шефы, не раздумывая, согласились. Еще бы! Своя машина у подъезда, не надо никого ловить, упрашивать.
Два раза в неделю мы с Тарловским объезжали склады издательств, забивали пачками мою машину и катили к "точкам": вначале в Дом художника, потом в Киноцентр или музей парка Победы. Понятно, стояли в пробках, нюхали солярку от грузовиков и уставали, таская тяжеленные сумки, но в конце дня получали кое-какие деньги. Эти приработки давали нам возможность хотя бы по-человечески питаться. К тому же, пока колесили по городу, говорили о литературе, вспоминали прошлое. Иногда по пути домой я усмехался:
- Надо же! Снова работаю грузчиком, шоферю, обедаю в забегаловках - все как в молодости, когда завоевывал Москву, только теперь имею свой угол и старую машину-кормилицу. Короче, заканчиваю свою славную биографию с того, с чего начинал.
Бывало, мы набивали в машину столько книг, что Тарловскому не оставалось места и он ехал к "точке" на метро. В таких случаях мы первым делом освобождали ему место и дальше уже ехали вдвоем.
Наши работодатели брали в основном книги по искусству, некоторые страшно дорогие - репродукции с картин знаменитых художников. Однажды Тарловский задел стенд, и на пол упал фолиант С. Дали; за чуть помятую суперобложку наши хозяева не только его отчитали, но и наказали, уменьшив зарплату.
Полтора года мы откатали с Тарловским, потом наши работодатели с книг переключились на какой-то другой бизнес. Тарловскому друзья предложили делать пересказы детских книг, а мне внезапно позвонил писатель, автор исторических романов, Юрий Тешкин, который организовал частное издательство, состоящее из трех человек: его самого и двух его дочерей, крайне активных девиц (в отличие от него, нерасторопного). Тешкин сказал:
- Я издаю церковную литературу. Ее надо развозить по церквям, а каждый раз заказывать грузовик накладно. Ты на своей колымаге управишься за две-три ездки. Давай поработай, во благо святого дела! Подумай!
- И думать нечего, - откликнулся я. - С благодарностью принимаю твое предложение. Может, за святое дело мне, атеисту, зачтется на небесах.