Как и Даюнов, Левутин имел объемистую записную книжку и тщательно подсчитывал количество своих жертв, но в отличие от Даюнова, который многие романы плавно переводил в дружеское русло, Левутин после связи с женщиной, безжалостно вычеркивал ее телефон. А насчет любви и секса, говорил, что это совершенно разные вещи, что всякая любовь кончается в постели, что в постели все женщины рабыни, а любить можно только таинственное, неподвластное, недосягаемое.
Каждому ясно, чтобы любить нужно, как минимум, иметь в сердце место для этого чувства, а сердце Левутина было полностью заполнено любовью к самому себе - то есть, для него оставался только голый секс, чем он активно и занимался и что для него являлось четкой самоцелью; женщины для него были сего лишь сексуальными партнерами.
- Солнце светит независимо от того, есть любовь или нет, - поэтично провозглашал он.
- Но особенно ярко, когда все-таки есть, - еще поэтичней отвечал Даюнов.
Исходя из вышесказанного, можно сделать заключение: Даюнов, какими бы идеалами ни прикрывался, был половой разбойник, а Левутин, без всяких прикрытий - сексуальный террорист, и понятно, их жизнь чересчур переполнена женщинами.
Было и еще одно отличие у этих пиратов, помешанных на женщинах. Левутин жил прошлым и будущим - в том смысле, что отсчитывал определенные вехи своей жизни по женщинам (находился там-то, когда была та, или - написал то-то, когда была эта) и планировал довести число сексуальных побед до тысячи; он замахнулся на значительную цель, по достижении которой предполагал покинуть столицу навсегда, укатить на юг (не в захолустье, конечно, а туда, где море, солнце, цивилизованное жилье) и серьезно заняться поэзией. При этом, не исключал возможности женитьбы на какой-нибудь немолодой богатой иностранке, чтобы "старушка была спонсором" его поэтических сборников, а его самого всячески ублажала, кормила из ложки и только и думала, чем бы порадовать.
Даюнов жил настоящим; точно бабочка-однодневка, проживал каждый день как маленькую жизнь, и, если в этом дне не было любви, если он был незапоминающимся, рассматривал его, как невосполнимую утрату. Разумеется, при его возможностях (и при наличии объемной записной книжки) таких дней почти не было; напротив, были дни с несколькими "любовными делами", и можно только поражаться здоровью поэта.
Даюнов с детства отличался подвижностью, жизнеспособностью и любвеобилием. Первый раз он влюбился, когда ему было шесть лет - в воспитательницу детского сада. Потом в соседку, перезревшую девицу, которая учила его целоваться. В школе у него уже был целый букет возлюбленных; он носил их портфели, писал им стихи и тискал при каждом удобном случае. Ну, а в институте он уже развернулся по-настоящему. Даюнов специально поступал в медицинский институт, чтобы пребывать в женском обществе. В институте девяносто процентов было девушек, парней заманивали как только могли, даже брали без конкурса, но они не шли. А Даюнов пошел, и сразу почувствовал себя садовником во фруктовом саду.
В нем было что-то такое, что действовало на женщин; он имел заурядную внешность - средний рост, расплывчатые черты лица, но был начитан и остроумен, умел веселиться, мог из ничего устроить праздник; единственно что студенток настораживало - это его "вечная озабоченность"; от девушек не ускользал его бегающий взгляд (он не пропускал ни одной юбки) и блуждающий вкус (ему нравились почти все), а поскольку каждая хотела быть единственной, Даюнову, чтобы добиться расположения, приходилось стараться изо всех сил.
Естественно, трудно устоять, когда тебе каждый день отпускают комплименты по поводу необыкновенных глаз, волос, украшений (Даюнов в них неплохо разбирался), говорят, что из-за тебя не спали ночь, и дарят цветы, и посвящают целые поэмы, при этом поглаживают твою руку, дружески обнимают за плечи и талию - ненавязчиво, как бы сдувая пушинки. Даюнов ухаживал легко, изобретательно - можно сказать, талантливо рассыпал перед женщинами отраву. Одну студентку-интеллектуалку три раза пытался провожать до дома, но как только они подходили к троллейбусной остановке, она говорила:
- Пожалуйста, не провожайте меня дальше. Я хочу побыть в одиночестве, дать отдых душе.
На четвертый раз, когда она вошла в троллейбус, Даюнов купил букет цветов, поймал такси и, опередив троллейбус, встретил "одинокую душу" на ее остановке.
- Откуда вы взялись? - недоуменно вскинула глаза строптивая барышня.
- Ехал на крыше троллейбуса! - засмеялся Даюнов, протягивая букет. (Позднее, рассказывая об этом Левутину, он, как всякая творческая личность, несколько приукрасил свой подвиг - в его рассказе девушка уезжала поездом в Крым, а он прилетел туда самолетом и встречал ее на вокзале с корзиной цветов).
Девушка оценила старания Даюнова - улыбнулась, поблагодарила за цветы, а на следующий день разрешила проводить ее не только до дома, но и до квартиры (по пути Даюнов без передышки импровизировал на тему: "поэзия - любовь - молодость - быстротечность жизни - счастливый случай"). А еще через день на том же троллейбусе они проехали мимо ее дома прямо к нему - Даюнов заговорил барышню до смерти, она не соображала, что делает, будто находилась под гипнозом.
Знающие люди (уже из медицинской среды) утверждали, что Даюнов, действительно, обладал неким чародейством, мог влюбить в себя помимо желания его избранницы.
Вокруг другой студентки "строгих правил, ждущей принца", Даюнов, словно паук, целый месяц плел сети - понятно, из нитей тургеневских времен и даже из еще более отдаленных, когда были принцы и принцессы, при этом себя изображал неким строгим королем, ревностным хранителем пуританских устоев, но все-таки королем-шалуном, склонным к некоторым слабостям. К этим слабостям Даюнов относил ни много ни мало - секс. Крайне ограниченный секс с одной единственной возлюбленной, один единственный раз, при полном соблюдении тайны. Конечно, даже такой, строго дозированный таинственный секс не вязался с дворцовыми нравами, но здесь Даюнов делал скидку на современную эпоху, и против этого неуступчивой студентке было трудно что-либо возразить. Он не скупился на королевские подарки, в виде щенка королевского пуделя и ежедневных коробок эскимо (девушка проговорилась, что любит мороженое); эти подарки Даюнов перемежал стихотворными посланиями, которые заканчивались осторожным, завуалированным намеком на "волшебную ночь и ограниченный секс", который, кроме всего прочего, "полезен для здоровья и помогает избежать прыщиков" (в его посланиях частенько присутствовали особо сближающие медицинские мотивы).
Наконец на одной вечеринке Даюнов дождался, когда девушка после шампанского, на удивление самой себе, наперекор "правилам", развеселилась и ей захотелось "романтических приключений" (на вечер забыла о принце, а может быть устала его ждать). Даюнов вмиг предложил "романтическую прогулку по вечернему городу". Естественно, маршрут прогулки, как бы случайно, пролегал вблизи "его королевства", где "витал дух прошлого века" и была "бутылка вина тоже из достаточно отдаленных времен". Даюнов, как никто, умел выбрать "счастливый момент" и цепко хватался за него (он-то прекрасно знал, что все счастливые случаи и моменты - хорошо подготовленные ситуации). Реальный Даюнов быстро вытеснил зыбкого принца из сердца девушки, через неделю она поделилась с подругами:
- Он меня так любит! Такая страсть!
После этого пронесся слух о том, что Даюнов "отличный любовник, неиссякаемый на выдумки в постели". Этот сексуальный факт привлек к себе внимание студенток, из числа блудниц, которые имели поклонников, и они тоже бросились в цепкие объятия Даюнова. Так и получилось, что он каждый вечер ходил на свидание, да еще имел два-три запасных варианта.
Одна за другой студентки сдавались Даюнову; через год он охватил всю симпатичную часть своего курса и начал присматриваться к старшекурсницам. Конечно, не обходилось без сцен ревности, пощечин, слез, но во время этих сцен Даюнов так искренне бичевал себя и раскаивался, так замаливал грехи, что долго всерьез на него никто не злился, ему все сходило с рук. Ну, таким он родился! И пусть бегает за другими, но тебя-то явно выделяет из всех, с тобой так трогательно обходителен, отзывчив, нежен, такой пылкий в интимной обстановке, такие говорит слова, которых от других не дождешься! (известно, отпетые ловеласы, как и крупные мошенники, обладают недюжинным обаянием и потому вызывают доверие).
Не обходилось у Даюнова и без "модных веселых" заболеваний (параллельно он практиковал встречи и с сомнительными девицами). "Веселые" заболевания Даюнов относил к издержкам своего образа жизни и "довольно весело" справлялся с ними, занимаясь самолечением (как медик, это было первое, что он освоил досконально). Нелишне упомянуть еще одну немаловажную вещь: как будущий врач, Даюнов хорошо знал женскую физиологию, и поэтому студентки шли на близость с ним без опасений за последствия.
После защиты диплома, Даюнова оставили в институте преподавать, и здесь уже студентки сами прибегали к нему в кабинет и, по его словам, "без стеснения снимали трусики".
Наш второй герой Левутин внешне превосходил всех сверстников: высокий, спортивного телосложения, одетый по последней моде, с блестящей от геля, зачесанной на пробор, шевелюрой. Приплюсовав к этому твердый подбородок и прищур серых глаз, получим законченный портрет покорителя женских сердец.
Еще будучи в пионерском лагере, лет в пятнадцать, Левутин переспал с медсестрой. Две смены приставал к ней, являлся в медпункт и, без всяких слов, прерывисто сопя, как бычок, лез обниматься. Медсестра, тоже молчаливо, отбивалась, но с каждым разом ее сопротивление ослабевало и, наконец, однажды ослабло совсем - она помогла ему похитить себя в луга. В разгар наслаждения Левутин вдруг заметил на пригорке отряд пионеров с вожатой - разинув рты дети и вожатая смотрели на редкостную сцену с неописуемым интересом. Медсестра тоже заметила пионеров и потеряла сознание. В тот же день любовников выгнали из лагеря, но именно в тот день Левутин сделал важное открытие: оказалось, можно добиться женщины, не говоря ей о любви. С того дня он никогда и не произносил этого слова, и вообще не знал, что оно означает. Спустя много лет, в его пятидесятилетие, одна из лучших женщин, которых он встречал в жизни, скажет ему:
- Вы самый несчастный человек на свете, потому что никогда не любили, потому что не умеете любить…
И эти слова будут самой жестокой пощечиной из всех, полученных им за пятьдесят лет.
До окончания школы Левутин еще "познал" двух одноклассниц и старшую сестру одной из них, соседку по теткиной даче - бывшую гимнастку, и ее подругу - стюардессу. Все эти девочки, девушки и женщины не смогли устоять перед напористым парнем прежде всего потому, что от него исходила властная сила; он, вроде Даюнова, обладал даром магии, но с определенным сексуальным давлением - заставлял терять волю и в большинстве случаев добровольно подчиняться ему. Следует напомнить - он был красавцем, пусть холодным, без обаятельной жилки, но этаким киногероем суперменом, а, как известно, женщины падки на мужскую красоту и силу, хотя и говорят, что это для них вторично, а главное - ум и талант. Вдобавок, Левутин был неглупым и не без литературных способностей; в стихах он не воспевал слабый пол, как Даюнов, а уничижал, и это задевало тонкие женские натуры, они были уверены, что поэту просто не повезло, он встречал далеко не самых прекрасных представительниц прекрасной половины человечества; некоторые пытались разубедить Левутина и раскрыть свои лучшие душевные качества (вероятно, с надеждой быть воспетыми и увековеченными в поэзии), но Левутину было мало душевных качеств, ему нужно было раскрытие и всего остального.
После школы Левутин поступал в литературный институт, но провалился; недолго служил в армии (его комиссовали "по нервам"), с полгода работал в строительной конторе и год в "многотиражке", и все это время - сплошные женщины и отчасти стихи. С творчеством дело шло туго, стихи нигде не печатали.
- Кругом блат, - говорил Левутин Даюнову, с которым в эти дни познакомился и который уже имел публикации в журналах.
Еще несколько лет Левутин не мог реализоваться как поэт, от этого нервничал и злился, и свою злость вымещал на женщинах - говорил им обидные вещи, а то и грубил на грани хамства, но только Даюнов знал, что это, кроме всего прочего, изощренный способ соблазнения… Левутин в глаза называл женщин практичными, расчетливыми, эгоистками, ханжами, это подхлестывало их самолюбие, они тихо ненавидели обличителя, но и тянулись к нему - старались доказать обратное, чего и добивался Левутин.
Он кадрил женщин на улицах, в метро, кафе, на пляжах; у него был всеохватывающий взгляд - и пронизывающий, "раздевающий" (он даже мечтал изобрести "рентгеновские" очки, которые сразу сбрасывали с женщин одежды). Подходя к женщине, Левутин, без всяких вступительных слов, объявлял о своей гениальности и предлагал ехать к нему "слушать музыку, читать стихи и пить вермут". Большинство такая программа в восторг не приводила, из десяти семь-восемь отказывались, и их глаза тускнели, как цветы осенью. Но у двух-трех глаза не тускнели и они соглашались.
В квартире Левутин не удосуживался развлекать женщин, говорить о каких-то чувствах, он внушал им, что они должны считать за честь не только спать, но и находиться в обществе гения. И вообще, зачем узнавать друг друга, находить общее, привязываться, когда все решает физиологическая совместимость. С нее и надо начинать, и нечего попусту тратить время.
- Ляжем там, где стоим, - подшучивал по этому поводу Даюнов.
Мягкосердечные женщины от неслыханных внушений Левутина сникали и покорно ждали своей участи, простосердечные возмущались:
- За кого вы меня принимаете? Вы не думайте, если мы с вами познакомились на улице, то я всегда так поступаю. Просто сегодня мне одиноко. Я думала, вы поэт, тонкий человек, все понимаете, а вы…
Но для некоторых женщин, особенно из числа замужних, уставших от однообразия семейной жизни, появление Левутина было как нельзя кстати.
Однажды, в разгар курортного сезона, он приехал в Ялту, чтобы "отдохнуть как следует". Снял номер в гостинице, открыл дверь, а в комнате молодая женщина укладывает вещи в чемодан.
- Ой, извините, я еще не успела собраться.
- Ну, как отдыхалось? Роман был? - Левутин наметанным взглядом осмотрел загорелые части тела.
- Какой роман! Ни одного интеллигентного мужчины. Одна провинция.
- Ну, вот меня судьба и послала! - наступая, объявил Левутин и прижал женщину к себе.
- Как же так сразу?! - отстраняясь, сбивчиво проговорила неудачно отдохнувшая женщина. - Сейчас подойдет автобус в аэропорт!
- Можно ехать и на следующем. И вообще задержаться… на пару дней, - Левутин впился в загорелую шею и повалил женщину на кровать, даже не спросив ее имени.
Во время "отдыха" он с утра до вечера фланировал по набережной и пляжу, и один в номер не возвращался. Две недели на него накатывались волны внимания, он побил все мыслимые рекорды - имел около тридцати женщин. "Теперь можно спокойно поработать", - сказал сам себе, отправляясь в Москву, но в самолете познакомился с женой дипломата, которая летела из Танзании, чтобы повидать детей, "за год по ним сильно соскучилась". Эта мадам так одичала в Африке, что прямо из аэропорта поехала к Левутину и только потом к детям.
Но вернемся к первому герою. У неутомимого Даюнова женщины постоянно были на уме; выходя на улицу, он рассуждал как рыболов: "Поймаю - хорошо, не поймаю - проветрюсь". Иногда он заводил старый "Запорожец" и тогда кадрил женщин, не выходя из машины. Левутин советовал ему заиметь сачок, чтобы "вылавливать русалок, не останавливаясь".
Из соображений саморекламы, вся квартира Даюнова была оклеена фотографиями с видами европейских стран, где он побывал по туристическим путевкам. На полке стояли книги с дарственными надписями живых классиков. В квартире царил художественный беспорядок и витал богемный дух; на видном месте лежал альбом живописи, пластинки, кассеты, ну и, конечно, имелся модный набор: теннисная ракетка, водные лыжи (для показного эффекта), в ванной - рубашка без пуговиц, на кухне - чашка с недопитым кофе, пепельница с окурками. Холостяцкая неустроенность являлась хорошей приманкой для нежных женских сердец - им хотелось окружить заботой одинокого поэта.
Даюнов доставал вино, конфеты, начинал с рассказа о старинных замках Европы, ставил пластинку Вивальди, произносил множество тостов, подливая гостье вино (сам только пригублял) и импровизировал на тему: "поэзия - любовь - секс".
- Хотите расскажу о вас? - спрашивал, загадочно улыбаясь. - Перед вами крупнейший хиромант.
Он гадал гостье по руке (на самом деле был просто знаток женской психологии и говорил женщинам то, что они хотели слышать). В середине гаданья, с определенным умыслом, вкраплял юмористическую ноту:
- Вы глубоко партийны и совсем не сексуальны (нарочно, чтобы опровергли его заявление).
Или наоборот:
- Вы очень сексуальны и совершенно не партийны (чтобы подтвердили его вывод).
Так, начиная с Вивальди, Даюнов заканчивал откровенным сексом, а после плодотворной концовки вечера, предлагал гостье сфотографировать ее "чуть прикрытой", на что многие охотно соглашались. Все снимки Даюнов бережно складывал в "любовную" фототеку.
Он был отличный актер, мог сыграть роль именно того мужчины, который был нужен женщине; без всякого аморального лицемерия, с одной был предельно внимателен, подкупающим тембром голоса спрашивал:
- Чего вы сейчас хотите? Что я могу для вас сделать? Ради вас я готов на любой подвиг! - ну, прямо рыцарь из прошлого века!
С другой был задушевно-ласков, пронзительно-искренен:
- Целую ваши ножки! Слагаю в вашу честь сонет! - настоящий романтик, витающий в облаках. Женщины сильно влюблялись в Даюнова, но быстро разочаровывались - от его непостоянства и легкомыслия, и от того, что он не хотел жениться.
Попадая в квартиру Левутина, его гостьи сразу ощущали силовое давление - на вешалке боксерские перчатки, на полу гантели. В комнате (из тех же соображений, что и у Даюнова) имелся иконостас из фотографий: великие мира сего и он, Левутин (он рядом с известными спортсменами, дипломатами, актрисами). Это производило впечатление на женщин. Половину комнаты занимала тахта с укороченными ножками, у изголовья - столик с магнитофоном и эротическими журналами, напротив - зеркальник - все было предусмотрено для главного. Ванная комната у любой гостьи вызывала зависть: розовый кафель, розовые раковина и унитаз, цветастые коврики, махровые полотенца, импортные одеколоны. И во всей квартире идеальная чистота.
Левутин усаживал гостью на тахту, разливал вермут, закуривал трубку и читал Баркова. Докурив трубку и распалив воображение женщины Барковым, Левутин приступал к делу. Силовое давление, которое гостья ощущала в коридоре, переходило в сексуальное давление на тахте.
Как ни странно, грубый секс Левутина привязывал к нему женщин. Одна известная актриса, через час знакомства, заявила ему: