- Не знаю, очень может быть. Но у меня много работы, я все время занята - искусственная улыбка не сходила с ее лица; ей было приятно продлевать его мученья; как сытая кошка, перед тем, как съесть мышь, забавляется ею, так и она заигрывала с ним. - Ну, хорошо, уговорили. Я без предрассудков. Я ведь так просто и приду к вам… Завтра. Я молчу! До свиданья, Володя, - вильнув бедрами, она зашагала в сторону дома.
В течение лета она время от времени заходила к нему, когда ей надоедал кто-нибудь из чересчур настойчивых поклонников; заходила "по пути" и с порога говорила что-нибудь вычурное:
- Сегодня в твоей комнате красивые тени.
Или:
- Сегодня в моей душе высокие чувства.
А в постели изображала ложную стыдливость.
После каждой такой встречи Виктор делал Рите предложение, но она с неизменной улыбкой говорила "стоит подумать" и исчезала на несколько дней; однажды сказала:
- У меня к тебе нет трепета, нам нельзя вступать в брак.
- Он замечательный парень, - сказала Аня Рите. - И любит тебя. Он был бы хорошим мужем.
- Ты это серьезно?! - Рита скривилась и насмешливо посмотрела на подругу. - Неужели ты представляешь его моим мужем? Я молчу! Он же мне не пара. Скажешь тоже! Уморительно!.. Твои дурацкие советы надоели. Что ты внедряешься в мою жизнь?!
Аня обиделась, вышла из комнаты и больше к манекенщице не заходила.
Осенью Виктор защитил диплом и его распределили работать на стройку в Сибири. Спустя несколько месяцев, Рита зашла в ресторан пообедать. Не успела она заказать обед, как официант поставил на стол бутылку шампанского и коробку конфет.
- Просили передать самой красивой женщине, - он кивнул в угол, где гоготала мужская компания.
Рита улыбнулась мужчинам. Один из них, тучный здоровяк стриженый "бобриком", поднялся с бокалом.
- За прекрасных дам! - тяжеловесно гаркнул на весь зал и выпил.
Когда она пообедала, он подошел и протянул огромную руку:
- Аркадий.
Ему было лет сорок, на нем трещал по швам новый темно-синий костюм с ярким широченным галстуком.
- Аркадий! - повторил увалень, и добавил: - А тебя как зовут девонька?
"Девонька! Дурдом!" - Риту немного покоробило, но она улыбнулась и назвалась. Ей понравился этот великан. "У него добрые глаза, - подумала она. - Ему можно довериться".
- Откуда вы такой смешной? Уморительно!
- С Лены я, с леспромхоза. Вкалываю на валке леса. Вот с корешами зашли в кабак. Здесь одно дельце обтяпали.
- Вы лесоруб? Я молчу!
- Ну-да, вроде. Пильщик. В вашей Москве проездом. У меня отпуск, качу в Крым. Хочешь махнем вместе. Ты замужняя?
- Нет.
- Тогда о чем разговор?! Пожаримся на солнце. На твоей работе я все улажу. Пошли, представлю корешам. Ребята с леспромхоза, хозяйственные, вон будки какие! Я с ними на драге золотишко мыл, потом шкурки сдавал.
- Шкурки, это что?
- Ну, пушнина по-вашему… Я смотрю, красивая девонька сидит, дай, думаю, подвалю.
"О, господи! Подвалю! Он мне это говорит. Дубина! Ему бы молочницу с грудью как у коровы, а он ко мне. Уморительно!". Рита подняла глаза, чтобы осадить "дровосека", но встретила дружелюбный бесхитростный взгляд и промолчала.
- Ну, пошли в мою компашку! Расположимся поинтересней!
- Мне нужно на работу.
- Не печет, подождет. Работа не медведь, в лес не убежит.
Он приподнял ее за локти, взял со стола бутылку с коробкой, и они направились к его друзьям. Она шла точно под гипнозом. От него исходила такая властная сила, что она невольно подчинилась. Обычно мужчины боялись ее, а этот сразу дал понять, что никого и ничего не боится, что является лидером не только в своей "компашке", но и в отношениях с женщинами, и что в его руках ей не надо опасаться ни неприятностей на работе, ни всяких других - он все берет на себя.
Как только она села, он заказал коньяк, дичь, фрукты, и все басил без умолку:
- Маргаритка, глянь, какие у нас парни. Это тебе не московские пижоны, дрянные мужики… Ну, и шуму у вас тут, в Москве. Свистопляска! И каждый думает, как бы обмишурить нашего брата. А мы не лыком шиты! У нас там на Лене, тишина, раздолье и народ не мелкий. Поехали к нам, не пожалеешь! Шкурок тебе накуплю, сколько пожелаешь. Снимешь всю эту мишуру… А здесь у вас что? Все нищие какие-то, на бутылку скидываются. Смехотура!
Когда они вышли из ресторана, хлынул ливень: не мешкая ни секунды, "дровосек" укрыл Риту пиджаком, подхватил на руки и, на глазах у множества горожан, дотащил до работы.
- Вечерком объявлюсь, жди, покуролесим по Москве, - подмигнул, прощаясь. - Поможешь мне кое-что подкупить, да кабаки ваши покажешь.
Он приехал на такси с огромным букетом роз и весь вечер гусарил: накупил Рите кучу подарков, в одном ресторане завалил весь стол блюдами, в другом дал музыкантам тридцать рублей, чтобы не играли "муру". Поздно вечером повез ее в номер гостиницы. И Рита во всем повиновалась ему - не могла понять, что с ней происходит. До него она встречала сплошное раболепие, а этот "дровосек" за один день укротил ее, сделал послушной, податливой.
На следующий день они совершили вояж по магазинам, а закончили вечер в ресторане с его дружками. За столом он снова безостановочно хрипел Рите в ухо:
- …Москва - муравейник, мешанина какая-то и народ - серятина… На Лене живут без суеты. И народ не мелкий… Поехали к нам, не пожалеешь! Шкурок тебе накуплю, сколько пожелаешь! А пока махнем в Крым. Еще пару деньков покантуемся в вашей Москве и махнем!
Рите нравилось его могучее телосложение, внушительная сила, широкая, размашистая душа, расточительство, но она была только украшением в его гульбе, его собственностью: прекрасной вещью, игрушкой, а она привыкла быть всем смыслом жизни мужчины. Ее остро задевало самоуверенное, собственническое отношение к ней. Он ни о чем ее не просил - только приказывал, ничего не обсуждал с ней - просто ставил в известность. Часто за разговорами с друзьями он вообще забывал о ней и она кусала губы от злости: "Сама виновата, впуталась в историю". Ей уже надоела орава его собутыльников, их необузданное веселье. Она не ревновала к ним, но считала оскорбительным, что он тратит на них время, которое должно принадлежать ей. Но даже в эти минуты у нее не хватало духа осадить "дровосека", она только щипала его за руку:
- Поговори со мной. Это унизительно.
В постели она уже давно ни с кем не испытывала страсти, но "дровосек" все же ее завел своей агрессивной сексуальностью - в нем было что-то экзотическое, звериное.
- Я сразу усек, на что ты способна, - дышал он ей в лицо водкой и табаком. - В каждой бабе сидит развратница. А в красивых особенно. Я вообще-то люблю простых баб со стройки, но интеллигенток тоже, ежели они с порочностью.
"Дурдом! Растоптал меня всю мужлан, дровосек, дровокол несчастный. Это унизительно. В нем, наверно, черт сидит", - думала Рита, но продолжала ему во всем уступать; такого раньше никогда не случалось. Она чувствовала, что он не дорожит ею и догадывалась - если выскажет недовольство, он бросит ее, а это уже было бы невыносимым поражением. Она привыкла только к победам и никогда не была покинутой. Случалось, мужчинам не нравилось ее поведение и они намеревались порвать с ней, но она успевала уйти раньше и заранее находила замену. Но и те, недовольные ее поведением, были слабаками, она знала - стоило ей поманить их пальцем, как они вернулись бы, да еще валялись бы у ее ног, каялись, просили прощенья. А этот бесчувственный "дровосек" просто раздавил ее своим напором, закабалил неуемным темпераментом.
Прошла неделя и каждый последующий день был похож на предыдущий, с той разницей, что "дровосек" все реже приходит с цветами и подарками, перестал говорить о Крыме, но по-прежнему тискал ее на улице, в такси, в ресторане. Однажды Рита услышала, как он бросил дружкам:
- …Она, конечно, с блядинкой, но хороша! И, это самое, где прижмешь, там и твоя!
"Негодяй! - чуть не вырвалось у Риты. - Ведь мизинца моего не стоит! Уморительно и унизительно! Дурдом!". Внезапно она вспомнила Виктора и подумала, что он "был безвластный, но зато внимательный, вежливый…".
Промотав все деньги, "дровосек" распрощался с Ритой и "дал тягу" - улетел к себе на Лену.
С полгода Рита ни с кем не встречалась - срок немыслимый для нее прежде. Как всегда, к ней приставали мужчины, но она их старалась не замечать, и все чаще вспоминала дни, проведенные с Виктором - они остались в памяти как светлый романтический фильм с грустным концом. Она видела восхищенный взгляд Виктора, слышала его взволнованный голос, даже представляла мосты - "застывшую музыку", которые он строит в Сибири.
В летнем парке у фонтана
Гладкие обкатанные водой камни-сердолики пахли морем, сосновые шишки - солнцем, ливнями, травой, открытки кинозвезд - всего лишь типографской краской, но этот запах уводил Лену в мир кино, самый захватывающий мир, который только может существовать для семиклассницы. Рассмотрев свои сокровища, Лена обходит домашний "зверинец": морской свинке дает молодые початки кукурузы, кролику - морковь и капусту; поглаживает бархатистую шерстку животных, разговаривает с ними. Затем из шкафа достает бинокль отца - капитана теплохода, выходит на террасу и смотрит в прибор на улицу.
С террасы сквозь ветви чинары хорошо просматривается вся улица: одно- и двухэтажные дома из белого туфа, увитые плющем балконы, зеленые свечи кипарисов, открытое кафе, где загорелые отдыхающие пьют прохладительные напитки, газетный киоск и киоскерша Ангелина Петровна, белокожая женщина, совершенно не похожая на южанку; Лена покупает у нее открытки кинозвезд. Ангелина Петровна ходит по улице под розовым зонтом и на все смотрит тусклым, безучастным взглядом. Издали, в бинокль киоскерша напоминает жемчужину, покрытую слоем тины - потускневшую жемчужину.
Дальше по дороге к пляжу видны приезжие горцы за прилавками с виноградом, инжиром, айвой, и виден лоток "даров моря" - в нем, кроме обычных сувениров каждого крымского городка, имеются цветные мячи на резинках и надувные пищащие шары. Возле лотка на табурете сидит трясущийся человек с ножницами; он вырезает из черной бумаги профили клиентов, капает на силуэты клеем и приклеивает к картонкам.
Лена бегло просматривает такую знакомую улицу и направляет бинокль на соседский двор, где недавно поселились студенты москвичи, два светловолосых парня, которые раньше всех отдыхающих уходят к морю, в полдень возвращаются, чтобы переодеться и снова исчезают, на этот раз допоздна. Вот и сейчас, тот, что повыше ростом, вышел из душа и, стоя посреди двора, растирается полотенцем и улыбается, и жмурится от солнца.
Лена смотрит на его скульптурные, прямо-таки вылепленные мышцы, он представляется ей героем ковбойских фильмов, спортсменом, солистом рок-ансамбля, кумиром столичных девчонок. Конечно, там, в столице, насыщенная бурлящая жизнь, там столько интересного! А здесь… Сейчас еще ничего, но закончится курортный сезон, городок опустеет, и от скуки не знаешь куда себя деть. После школы одно развлечение - кинозал в летнем парке.
Внезапно блик от бинокля ослепляет парня москвича, Лена торопливо прячет прибор за спину.
- Эй! - кричит ей москвич. - Как отдыхается? Ты приезжая или местная? Местная?! О-о! У вас отличный дом. Особенно изгиб крыши. В нем все дело! Крыша - основное во внешнем виде дома. Ведь так? - он смеется, подмигивает Лене.
- Главное - дым из трубы! - откликается Лена и сама удивляется своей смелости и находчивости.
- Достойный ответ! - парень перекидывает полотенце через плечо и исчезает на веранде.
Накануне москвичи вернулись раньше обычного, когда на городок только надвигались сумерки. Некоторое время с веранды, где они обитали, доносилась мощная волна музыки - парни слушали магнитофон-кассетник. Потом рослый вышел на крыльцо, потянулся, как бы обнимая вечерний воздух, сделал легкую пробежку по двору.
Появился его приятель с гитарой; они сели на скамью, попеременно играли на гитаре, причем когда один играл, другой отстукивал на скамье ритмы. В вечерней тишине Лена отчетливо слышала голос высокого парня:
- Давай эту вещь, - он брал аккорды и запевал новую мелодию.
Лене снился сон: она получила из Москвы письмо. Конечно, он заметил замечательную девушку. Раньше, чем изгиб крыши. И ждет не дождется ее. Он встречает ее на вокзале с букетом цветов, обрушивает на нее море любви, она тонет в счастье…
Парень закончил растирание и, поигрывая мускулатурой, направляется к веранде. Занавески застекленной веранды мешают разглядеть, как он одевается; Лена только улавливает обрывки его шуток, которыми он то и дело перебрасывается с приятелем. Они выходят в светлых спортивных костюмах, с включенным магнитофоном, пересекают двор, открывают калитку и выходят на улицу. Лена приникает к биноклю. Они идут по затопленной солнцем улице мимо открытого кафе, газетного киоска, прилавков с фруктами, лотка… Идут медленно, раскачиваясь в такт мелодии, красивые, сильные, счастливые…
Парни исчезают. Лена подходит к зверюшкам, поглаживает их, "мог бы и меня пригласить погулять, - говорит шепотом. - Я показала бы им причал, где снимался фильм "Алые паруса", бухту, где самые лучшие сердолики".
За Леной заходит ее одноклассница Ирка, предлагает сходить в летний парк - "сегодня в кинозале заграничный фильм".
После кинофильма девушки направляются в сторону набережной, но вдруг Лена видит москвичей - они стоят у фонтана, вернее питьевого фонтанчика, который иногда извергает высоченную струю и потому получил название большого собрата. В этот момент из фонтана еле струится вода. Парни стоят и о чем-то оживленно беседуют; их магнитофон по-прежнему включен - громко звучит зажигательная мелодия.
- Лучше погуляем здесь, - говорит Лена. - Вокруг фонтана.
Ирка останавливается, недоуменно пожимает плечами.
Два раза девушки обходят фонтан, но парни их не замечают. Высокий оказывается не таким уж высоким, но, главное… рябым; все его лицо в мелких точках.
"И все же он красивый, - думает Лена. - Но почему не обращает на меня никакого внимания? Как будто не он днем разговаривал со мной?! Может, считает меня малолеткой? А я уже взрослая".
Лена подходит к фонтану; ее не мучает жажда, и после нескольких глотков, она только делает вид, что пьет воду. Высокий по-прежнему на нее - ноль внимания. Лена долго стоит склоненная над струей, но сколько можно пить?
- Ты, Ирка, иди на набережную, я приду… Мне надо сходить домой, - как только девушки выходят из парка, Лена бежит домой. Перед зеркалом развязывает ленту, распускает косу, расчесывает волосы, надевает бусы матери и снова спешит к фонтану.
Они все стоят, разглядывают прохожих, слушают магнитофон. Наконец он замечает ее; отдает магнитофон приятелю, направляется к ней. Лена замирает.
- Привет, соседка! Почему ты так смотришь на меня? - спрашивает просто так, из любопытства.
"Бесчувственный, деревянный, - Лена прекрасно понимает, что она для него - всего лишь соседка, обычная местная девчонка. - Ну, и пусть! Пусть все знает!".
- Вы нравитесь мне, - само собой вырывается у Лены, она даже не успевает покраснеть от столь мужественного признания.
- Отличное объяснение в любви, - парень напускает нарочитую серьезность. - Ты тоже мне нравишься. Будешь моей женой. Готовься! Годика через два-три снова приеду сюда и мы с тобой… сходим в кино, - говорит с усмешкой, со слепым безразличием, словно о чем-то обыденном.
Его ирония на поверхности, Лена это чувствует и хотела бы сказать что-нибудь резкое, чтобы он не считал ее глупой малолеткой, но не может подобрать слова.
Откуда ни возьмись, появляется Ирка - прямо следила за ней, что ли?
- Куда это ты нарисовалась? - удивленно восклицает, оглядывая Лену с головы до ног.
- Не мешай подруге любить меня, - с самодовольной улыбкой парень поворачивается к Ирке. - А тебе, кстати, не нужен жених? Вон мой друг. Он может тебя заинтересовать, влюбить в себя.
- Пусть попробует. Вряд ли у него получится, - Ирка поджимает губы.
- Получится, если ты не дурочка. Он лучше всех твоих знакомых, которые были и будут, - парень возвращается к приятелю, что-то сообщает ему со смешком, тот небрежно кивает девчонкам, хлопает друга по плечу и они уходят в сторону моря.
Лена чувствует себя осмеянной, опозоренной, убитой.
Ночью от обиды Лена долго не может уснуть. Как на зло - еще сухой душный воздух.
Утром ее будят звуки магнитофона; она выбегает на террасу. Он делает зарядку под музыку кассетника, лежащего на ступенях веранды; широко взмахивает руками, поворачивается из стороны в сторону… Неожиданно нагибается, что-то разглядывает и… достает из травы садового лягушонка, швыряет его к веранде, берет палку и начинает бить желтое пучеглазое существо. Раскачивается в такт мелодии и бьет, с брезгливой гримасой, пока лягушонок не превращается в бесформенное кровавое месиво.
- Придурок! - говорит Лена и бессознательно вынимает из клетки морскую свинку, прижимает к себе, поглаживает.
Забросьте подальше ваши мечты, пора ехать к морю!
(Отчет о строительстве дачи)
На мое пятидесятилетие брат, сияя и отстукивая каблуками чарующие ритмы, вручил мне сомнительный подарок - удостоверение члена садового товарищества; заметив мой недоуменный взгляд, пояснил:
- Мы с тобой давно не занимались физическим трудом. Давай-ка построим небольшой летний домик. Будем выезжать на природу, а то совсем зачахли в городе.
"Соблазнительная идея, - подумал я. - В самом деле, давно пора поделать что-то руками, уже забыл, как выглядит молоток. Сижу целыми днями за столом - весь обрюзг от неподвижности".
В конце зимы, в одно светлое и чистое - прямо-таки стеклянное утро - на машине брата мы поехали смотреть участок. До товарищества - а его организовали московские литераторы - было семьдесят километров по Волоколамскому шоссе. Миновав несколько деревень и лесных массивов, мы въехали в городок Истра; около монастыря свернули на дорогу, уходящую в равнину, два раза пересекли петляющую речку, проехали мимо березовой рощи, плотины с незамерзшим водопадом, пустующих турбаз вдоль водохранилища и очутились в поселке.